ГЛАВА 45

Страшно девушке в мрачном, сыром и полуразвалившемся замке! Страшно и ужасно! Там сочится со сводов и падает на мокрые плиты тёмная густая влага, вовсе не похожая на обычную воду, там ползают по стенам кольчатые и многоногие насекомые, издающие тихий, но мерзкий скрежет, там гнездятся под потолком громадные чёрные летучие мыши, роняющие повсеместно свой зловонный помёт, там воет гнилой и затхлый ветер, перелетая из бойницы в бойницу, там позвякивают цепями в подвальных застенках давно умершие узники и оглашают пустые пространства коридоров своими унылыми однообразными жалобами: должно быть, и по‑за жизнью им неймётся...

Да ведь, пожалуй, и всякому мужику станет страшно в такой обстановке!

Именно поэтому в старинные рыцарские замки мужиков и не пускают. Нечего им там делать.

А вот сами владельцы замков чувствуют себя превосходно: зажигают смоляные факелы, чтобы кровавые сполохи весело гуляли по гранитным стенам, подбрасывают в очаги толстенные брёвна, чтобы ветер переменил своё завывание на бодрое гудение, насаживают на вертела цельные бычьи и кабаньи туши, чтобы жир смачно шипел на угольях, разливают по кубкам старое вино, чтобы тоже шипело, отдавая запахи давнего, позабытого уже лета, кличут музыкантов, чтобы древние напевы и новомодные куплеты способствовали пищеварению..

...Всё было, кроме музыкантов. А музыка — музыка тем не менее играла, и несуществующая певица выводила нежным, светлым, совершенно неуместным в сумеречном этом обиталище голоском причудливые рулады без слов, словно бы тосковала здесь безвылазно уже многие, многие годы...

Аннушка сидела во главе длинного и, видимо, ни разу не обихоженного дубового стола. Перед ней стояла ваза с немыслимыми по весенней поре фруктами, дымилась на блюде кабанья нога, присыпанная мелко нарубленной зеленью, пенился кроваво‑красным вином золотой кубок, ножку которого поддерживали два золотых же чертёнка с вилами и крючьями.

Рядом с Аннушкой на таком же стуле с высокой резной спинкой недвижно покоился хозяин замка, любезно увёзший её со страшного клоповьего пира и промчавший свою драгоценную ношу, как показалось Аннушке, едва ли не через всю Европу.

«Ну и пусть, — думала она. — Всё‑таки не у султана, не в гареме. Мужчина обходительный, вежливый, по‑французски знает. Да он, поди, и сам француз! Барон, а то и герцог! Могла ли я мечтать о таком? Жаль, что подруги меня сейчас здесь не видят: то‑то бы обзавидовались! В самом деле, что за житьё с разбойником? Подумаешь, Новый Фантомас! А ты старого‑то видел, нищеброд?»

Тут она вспомнила, что сама себе поклялась хранить до гроба верность Луке Радищеву, и снова погрустнела.

«Что было, того не воротишь, особенно когда ничего и не было. Спи спокойно, добрый молодец. А с этим я уж как‑нибудь управлюсь. Первым делом перекрашу ему бороду. В брюнета или в блондина? И когда же он наконец латы свои снимет?»

— Что же вы сами даже вина не пригубите, добрый мой спаситель? — спросила девушка и наполнила второй кубок.

Рыцарь ничего не ответил, взял кубок и смял его одним движением стальной своей рукавицы.

— Ну почему вы, рыцари, всегда даёте такие глупые обеты? Разве можно прожить без еды и питья, пусть даже во имя самой благородной цели?

Вместо ответа из‑под забрала раздался даже не вздох — шорох какой‑то, не по‑хорошему знакомый...

«Уж не клопы ли под железом?» — ужаснулась бедняжка.

Но клопами и не пахло. Пахло жареным мясом и вином с корицей.

— Ага. я знаю! — воскликнула Аннушка. — Вас заколдовала злая ведьма, и снять чары может только моя чистая любовь вместе с поцелуем! И вы сразу же станете юным и прекрасным! Так я поцелую вас прямо сейчас! Чего тянуть‑то?

Она вскочила и попробовала поднять забрало, но лишь накололась об сизую щетину.

Рыцарь осторожно, но властно отстранил её руки от шлема.

Голос его, казалось, исходил не из четырёх щелей в забрале, а из тех же неведомых далей, что и музыка.

— Дорогая моя, — сказал рыцарь Синяя Борода. — Я и сам не знаю, какое именно заклятье на меня наложено. И ведьмы никакой у. меня не было. Я лишь надеюсь, что на этот раз ваше благоразумие вкупе с выдающимися душевными качествами помогут мне понять, кто я такой и для чего существую на белом свете все эти нескончаемые годы...

«Невозможно, чтобы такому голосу быть у злодея, — помыслила девушка. — Так может говорить либо суженный‑желанный, либо батюшка родимый. А у злодеев и голоса злодейские... Только вот что значит „на этот раз“? Были, выходит, и другие разы?»

— Друг мой, — осторожно сказала она. — Так, получается, вы всё время жили в одиночестве? Бедный, бедный! Я помогу вам...

Прошуршал ещё один вздох.

— Не жалейте меня, дорогая, ибо я не ведаю, достоин ли я жалости. Мне остаётся только лишь надежда — и она умрёт последней... из вас... из вас... из вас...

Голос рыцаря стал хриплым, и даже треск послышался какой‑то, и вроде бы на краткий миг озарились шели в забрале нездешним голубым светом.

— Что это с вами? — испугалась Аннушка и почему‑то стала колотить рыцаря по спине, как будто спаситель её подавился вином или костью.

Как ни странно, это помогло.

— Благодарю, любезная девица, — сказал Синяя Борода, и в голосе рыцаря появилась неожиданная бодрость вместо вековечной грусти. — Всё, что от вас требуется, соблюдать некоторые несложные правила. Уверяю вас, что они необременительны и нимало не оскорбят ваших благородных чувств и принципов. Будьте полной хозяйкой в моём доме!

— Буду! — согласилась Аннушка. — Я тут всё разгребу, подмету, перестираю, переглажу, перемою, переставлю, переменю, перестелю, повыведу насекомых, поснимаю эти пыльные шторы, выколочу пыль из гобеленов, нарву в саду сирени, заведу самого весёлого зяблика, самого ленивого кота, самую добрую собаку, а ешё у нас будет пять или десять человек детей!

— Дети неоднократно здесь бывали, — сказал рыцарь. — Но они, увы, тоже не проявили должного благоразумия.

— Да не будет у нас никакого благоразумия, а будет счастье! — вскричала Аннушка. — Довольно вам, доблестный шевалье, прозябать во мраке и тоске! Коли не желаете ужинать — ступайте отдыхать, а я пока займусь нашим жилищем!

Она уже присмотрела в углу подходящую метёлку.

— В отдыхе и сне я не нуждаюсь, — сказал рыцарь. — Лучше я проедусь по окрестностям, погляжу, не обижают ли людоеды вдов и сирот, не притесняют ли кровопийцы‑ростовщики добрых пейзан, не томится ли в каком‑нибудь таком же замке прекрасная принцесса...

— Эй, — сказала Аннушка. — Это уже лишнее. Нам принцессы ни к чему, мы сами ничего из себя. За мной знаете как один благородный разбойник ухаживал? А, не знаете. Розами осыпал, золото горстями разбрасывал! Одного народу погубил — ужас! Чуть царя‑батюшку не сверг! И взошел на эшафот с моим именем на устах! Вот как у нас, в Еруслании. заведено! А ваших принцесс я видела‑перевидела: ни рожи, ни кожи! Только попробуйте привести хоть одну — от кутюр её ни клочка не останется! К слову — нет ли у вас в замке коромысла?

Этот вопрос поверг рыцаря в замешательство. Толстые щетинки, торчащие из забрала, напряглись.

— Коро... чего?

— Мысла, шевалье! Воду носить!

— Вода в колодце, — задумчиво сказал рыцарь. — Колодец прямо в замке. Вёдра в кладовке. Но неужели вы будете, как простая служанка...

— Да не в грязи же сидеть!

— И в самом деле, — сказал Синяя Борода. — Коррозия... электролиз... пробой... пробой... пробой — Аннушка снова шлёпнула его по стальной спине, и снова помогло:

—...тогда только я смогу назвать вас своей супругой, — досказал рыцарь внутреннюю мысль. — Но не вздумайте нарушить моего запрета!

— Какого запрета? — возмутилась Аннушка. Рыцарь встал из‑за стола, прогремел по залу, порылся в стенной нише и вернулся с огромной связкой ключей. Таких связок Аннушка даже в тюрьме не видела.

Ключи были разные — большие и малые, медные и железные, новенькие и ржавые, с одной бородкой, с двумя бородками, вовсе без бородки, круглые и плоские, длинные и короткие.

— Будьте хозяйкой в моём доме...

— Сообщал уже!

—...всё здесь принадлежит вам, дорогая невеста. Отпирайте любую комнату и берите всё, что вам понравится. Но только никогда, никогда и ни за что не отпирайте маленькую железную дверь вот этим маленьким серебряным ключиком! Иначе вы опять всё испортите!

Аннушка потупила глазки, потом оживилась:

— Разве это запрет? Да чего я не видала в той комнате? Мне она и ни к чему. Ладно, разберусь — поди, не в чужих людях росла! А вы, суженый мой, отправляйтесь на подвиги. Я не люблю, когда во время уборки мужики под ногами путаются. Ах да! Милый мой шевалье, вы до сих пор не назвали своего имени, чтобы я знала, кого благословлять мне за нежданное счастье...

Рыцарь глубоко задумался.

— Меня зовут... Меня зовут Жиль, — сказал он наконец.

Аннушка захохотала.

— Жиль, жиль, да и помер! Ничего, бывают и посмешней имена! А меня зовут просто — Анна...

Синяя Борода замер.

— Анна... — повторил он. — Анна... Иоанна, отчего же ты не зовёшь меня в бой, как прежде? Отчего не трепещет знамя над твоей головой? Почему не слышу я приветственных криков солдат?

— В своё время позову, затрепещет и услышите, — на всякий случай пообещала девушка.

Дата добавления: 2015-08-03