Глава 7. Приказ №1 и другие приключения Шурика.

Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала послужили большевики, я протестую. Россию развалили другие, а большевики – лишь поганые черви, которые завелись в гнойниках ее организма.

А.И. Деникин

Я смело утверждаю, что никто не принес столько вреда России, как А.Ф. Керенский.

М. В. Родзянко

…Очередной пушечный выстрел прозвучал в октябрьской темной ночи громким хлопком. Но это не робкий звук детской хлопушки – это стрелял крейсер «Аврора», бросивший якорь напротив Зимнего дворца. Совсем рядом, потому и сотрясение воздуха было нешуточным.

В зал, где уже почти несколько суток безвылазно находились министры Временного правительства, вошел Пальчинский, ответственный за оборону дворца, помощник генерал-губернатора Петрограда.

– Вот, господа, полюбуйтесь! – сказал он и выложил на стол осколок – Теперь они стреляют боевыми снарядами!

Министры, их помощники, все кто находился в тот момент в зале, с любопытством смотрели на покореженный кусочек металла. Внутри каждого с таким же металлическим холодом что-то сжалось. Похоже, дело становилось безнадежным – до сих пор большевики стреляли только холостыми!

– Голубчик, мой! – слегка усмехнулся морской министр адмирал Вердеревский, находившийся в зале вместе с министрами – Если бы они стреляли действительно по дворцу, поверьте мне, мы бы уже с Вами не разговаривали! Попасть с расстояния в километр в неподвижно стоящее здание не составляет никакого труда. Это последнее предупреждение нам, можно даже сказать, ультиматум!

В словах адмирала сквозила гордость за русский флот, но сейчас это было несколько неуместно.

– Мерзавцы! – резко выдохнул Пальчинский и вышел в коридор. На душе у него было невероятно тошно. На Дворцовой площади уже давно стояли броневики военно-революционного комитета. Ни выйти, ни войти. Потом перекрыли и набережную, а по Неве патрулировали большевистские миноносцы. Там же и встал, этот чертов крейсер «Аврора». При таком грохоте, что издавали его орудия, охотников ходить на набережную уже не находилось. Петропавловская крепость объявила нейтралитет. Прямо, как в одном рассказе, когда между собой повздорили разные части тела. И вот ругаются печень и почки, а селезенка хранит вооруженный нейтралитет. Не понимает, дура, что всех потом положат в один и тот же гроб.

Хотя нейтралитет был своеобразный: с Нарышкинского бастиона крепости было произведено несколько выстрелов. Большинство холостые – брали на испуг. Потом пару раз засадили шрапнелью: один снаряд влетел в угловое окно бывшей приемной комнаты Александра III и разорвался около стены. Об этом попадании Пальчинский министрам даже не сказал, чтобы лишний раз не будоражить. Затем орудия Петропавловки и вправду прекратили стрельбу, зато на ее территории, прямо у берега Невы на прямую наводку выкатили несколько трехдюймовок.

Вскоре большевики предложили сдаться. И он, Пальчинский, послал их куда подальше. Тогда вот в восьмом часу вечера и началась ружейная, а потом и орудийная стрельба по дворцу. Правда шрапнель разрывалась еще над рекой и никакого ущерба, кроме морального дискомфорта, не причиняла.

Теперь вот ухнул и «Аврора». Есть обстрел, нет штурма. Очень странно. Один снаряд упал где-то возле Сенной площади, к счастью не разорвавшись. Зачем надо было стрелять в ту сторону, оставалось загадкой. Скорей всего и здесь не обошлось без извечного русского бардака. Ведь и некоторые телефоны дворца большевики почему-то забыли отключить и министры спокойно по ним разговаривали. Точнее спрашивали, всех, кого могли: когда же подойдут верные правительству части, за которыми уехал Александр Федорович Керенский?

Пора бы уж, потому, как настроение юнкеров второй Ораниенбаумской школы было близко к паническому. Проходя мимо, Пальчинский видел растерянность на их юных мальчишеских лицах. А на нижнем этаже дворца, со стороны Канавки, по чем зря орали большевистские агитаторы, обещавшие пощаду, тем, кто сложит оружие и страшную смерть тем, кто останется в Зимнем. Было над чем задуматься юнкерам! Именно поэтому болтовню надо было немедленно прекратить.

– Господин поручик, – обратился Пальчинский – У меня радостная новость. Общественные деятели, купечество и духовенство направляются колонной к дворцу, чтобы поддержать нас и образумить безумцев. Приказываю, вам незамедлительно очистить от большевиков часть дворца и прекратить их агитацию.

– Слушаюсь – рявкнул поручик.

Как глаза у него загорелись! Хорошая новость приободрила и упавших духом юнкеров. Быстро и энергично очистили они несколько залов и даже освободили своих товарищей, уже было разоруженных большевиками.

– Странный мятеж – подумал Пальчинский – Ни воевать, ни стрелять никто не хочет. Идет простое вытеснение, да соревнование у кого нервы крепче. Придет подкрепление к нам – сдадутся большевики, не придет – мы сдадимся.

– Господин комендант, когда же подойдут делегаты городской думы?

Тот же ораниенбаумский поручик. В глазах вопрос. Что же ему сказать? Правду нельзя, а врать и не хочется.

– Колонна общественных деятелей на подходе…

В глазах министров тот же вопрос. В зале, где они сидят, возбуждение, и напряжение все нарастают. Да, просто усидеть в такой момент сложно. Кто смотрит в окно, кто мерит шагами комнату, несколько человек шепчутся в центре.

Министр государственного призрения, кадет Кишкин громко разговаривает по телефону. Он уже позвонил всем, кто мог помочь. Хотя бы теоретически. Выбирать уже не приходилось. И с трудом дозвонился до товарища министра финансов Хрущева, тоже кадета.

– Андрей Георгиевич, прошу Вас, сообщите, куда возможно, что правительство нуждается хотя бы в небольшом подкреплении, чтобы продержаться до утра, когда наверняка придет Керенский с войсками!

Когда Кишкин произнес фамилию премьера, почти все в комнате обернулись. В трубке что-то говорили, объясняли. Но даже сквозь плохое освещение зала было видно, как багровело лицо министра государственного призрения.

– Что это за партия, – наконец взорвался он – которая, не может нам прислать хотя бы триста вооруженных людей?

Прокричав последние слова, министр вдруг затих на секунду, а потом странно посмотрел на трубку и оторвал ее от уха.

– Отключили, господа – уже абсолютно нормальным тоном сказал Кишкин – Все, связь отключили…

Через пару часов все было кончено. Низенький невзрачный человек, в пенсне и широкополой шляпе шагнул в зал. Правительство сдавалось.

– Я член Военно-революционного комитета. Моя фамилия Антонов – сказал вошедший и его пенсне торжествующе блеснули – Объявляю вам, членам Временного правительства, что вы арестованы!

– Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития – ответил адмирал Вердеревский.

Часы на стене показывали 2 часа 10 минут ночи 26-го октября 1917 года…

Этот день знал каждый советский школьник. Двадцать пятое октября 1917 года резко и быстро вошло в мировую историю. С этой даты, начинался новый отсчет времени. И учебники истории делили жизнь на два неравных по времени отрезка: до Октября и после. Вопросов у читателей этих книг не возникало – все было объяснено просто, понятно и довольно толково. Сейчас объяснение диаметрально противоположное. Но ни одно, ни другое не отвечают на главный вопрос:

Дата добавления: 2015-08-03