Политическое поле

Оксюморон, согласно которому статусная некомпетентность «молчаливо со­ответствует» статусной компетенции, следует понимать как эффект места, кото­рое делит людей на тех, кто господствует, и тех, над кем господствуют. Господство вновь обретает здесь пространственный смысл: качество господства зависит не столько от того, насколько приказ господина имеет шансы быть исполненным (Вебер), сколько от принадлежности к более высокой социальной позиции. Эта система позиций представляет собой «поле» (термин взят из физики, где поле оп­ределяется как динамическое состояние, связывающее различные силы, напри­мер магнитное поле: железные опилки на листе бумаги, под которым помещен магнит, распределяются в соответствии со структурой гиперболических линий вокруг обоих полюсов). Поле является пространством, с определенным типом вза­имодействия, которое функционирует как рынок, где отдельные лица и (или) груп­пы лиц соревнуются между собой, и которое оказывает на каждого из них специ­фический эффект непризнания. Так, принадлежность полю философии мешала Сартру воспринимать аристократический элитизм Хайдеггера (что, кстати, неверно, см. с. 143). Но само понятие социального поля вновь возвращает нас к социоло­гии, которая рассматривает в качестве главной проблему социальной энергии, ее природы и ее распределения. Понятие поля может также применяться по отно­шению к политике. Схема, помещенная ниже, представляет собой очень упро­щенный вариант схемы, составленной Пьером Бурдье в «La distinction», но она позволит понять ее принципы (в ее основе лежат статистические данные до 1979 г., которые относятся, естественно, к Франции).

Схему можно читать, например, следующим образом: руководящие кадры го­сударственного сектора обладают капиталом, равным капиталу ремесленников, но органический состав этого капитала существенно отличен; их состояние ме­нее значительно, но уровень дипломов выше. Учителя школ имеют уровень до­хода, который расположен в тех же зонах, что и уровень чернорабочих, но они имеют более высокий культурный капитал. Короче говоря, следует понимать одни группы исходя из других групп, в зависимости от их распределения согласно определенным переменным величинам. Здесь представлена система структур­ного типа, в которой место одной группы в социальном поле определяется лишь относительно места другой.

«LIBIDO DOMINANDI»

Метафора поля может быть понята как дальнейшее развитие, через абстраги­рование и расширенное толкование, одного из первых трудов Бурдье, а именно его этнографического исследования общины кабилов, где раздел пространства на основе разделения труда, задач, принуждений и ценностей по признакам пола определяет географию неравноправного раздела¹. Мужское господство является

¹ Этот анализ появился впервые в 1964 г. Он снова был опубликован в «Le sens pratique», затем послужил материалом для работы «La domination masculine» в «Actes de la recherche en sciences sociales». № 84, сентябрь 1990 r.

IV. Господство

Теоретическая схема политического пространства во Франции, согласно Пьеру Бурдье (упрощена). (Данные до 1979г.)

Промышленники

Пояснение к схеме:

- снизу вверх общее количество капитала растет (начиная с чернорабочих и до промышленни­ков);

- органический состав капитала меняется в горизонтальном направлении: группы, расположенные слева, обладают более значительным культурным капиталом, чем экономическим (про­фессора, художники, артисты, кадры среднего звена в частном секторе); справа указаны те, чей экономический капитал выше, чем их культурный капитал (крестьяне, административные кадры частного сектора);

— политические партии или группы, которые имеют предпочтение одних и других, даны в рамке;

— разделенные средней осью, вверху даны господствующие, а внизу те, над кем господствуют.

ЧАСТЬ II. Категории политики

парадигмой любого господства (о чем свидетельствует связь между мужским шовинизмом и политическим авторитаризмом). Но этот вид анализа малоэф­фективен, пока женщины сохраняют в производстве и воспроизводстве симво­лического капитала «менее значимую позицию, являющуюся истинным осно­ванием более низкого статуса, который навязывается символическими система­ми и всей социальной организацией». Предварительным условием освобожде­ния женщины является, следовательно, «коллективное овладение» обществен­ными механизмами господства, которые ведут к тому, что культура мыслится как социальное отношение «отличия», отношение, утверждающееся в антагонизме с так называемой природой и легитимировавшее претензию носителей культу­ры на господство. Эта пресловутая природа есть не что иное, как «натурализо­ванная судьба», т. е. результат господства, который представлен не как социаль­ное построение, а как субстанциальная идентичность, которая предписывается группам, являющимся объектами господства, т. е. женщинам, беднякам, наро­дам колоний, дискриминируемым этническим группам. Понимание libido dominandi (желания господствовать) следует искать в изначальном, фундамен­тальном господстве, господстве мужчин над женщинами. В философской, со­циологической и антропологической литературе эта тема широко известна. Фор­мулировка libido dominandi довольно часто встречается у Августина Блаженного, который видел в этой форме стремления к могуществу печать проклятия чело­вечества и квазиконстанту истории древнеримского народа. Основное различие здесь заключается в том, что, согласно Августину, зло, которое ввергает челове­чество в желание господствовать, которое отдаляет его от любви Бога и ведет к войне, зародилось вследствие женской развращенности, в то время как у Бурдье истоки насилия следует искать в социальном мужчине (vir). Похоже, что он про­сто переворачивает западную традицию осмысления сексуальности. Отсутствие постановки вопроса о психической бисексуальности, центральной темы у Фрейда, и о социальных механизмах возникновения гомосексуальности у мужчин и жен­щин как социального явления (рассмотренных в работах Фуко) дает повод пред­положить это.

Во всяком случае, анализ мужского господства позволяет Бурдье вновь за­явить, что следует преодолеть наивную альтернативу между принуждением и согласием, так как «символическое насилие» ведет к «принуждению, устанавли­вающемуся в результате вынужденного признания со стороны того, над кем гос­подствуют, по отношению к тому, кто господствует, самого факта господства, поскольку для его осмысления и осмысления самого себя он располагает лишь теми орудиями познания, которыми совместно владеют и тот и другой и кото­рые являются лишь инкорпорированной формой отношения господства». Та­ким образом, можно представить себе некоторую «символическую силу», кото­рая действует, как по волшебству, внутри отношений родства или даже внутри отношений господства на экономической основе. Господство производит и под­питывается через «непосредственное и предрефлексивное подчинение социа­лизированных тел». Социальный мир, посредством изначального и фундамен­тального импульса, вводит в тело программу, которая функционирует как «при­рода», реализующая «властное и (по всей видимости) слепое насилие (социаль-

IV. Господство

но детерминированных) влечений и фантасмов (sic)». Итак, принцип господст­ва заключается в том, что его «произвольный» nomos (закон) действует как «при­рода» через «соматизацию социальных отношений господства», что проявляет­ся в габитусе, инкорпорированном и натурализованном поведении. Следователь­но, бессознательное у тех, над кем господствуют, структурировано в соответст­вии с отношениями господства. «Социально сформированное биологическое тело является, таким образом, политизированным телом или, если угодно, инкорпо­рированной политикой», что лежит в основе того факта, что опыт сексуальнос­ти сам может быть ориентирован в политическом отношении. Таким образом, фаллократия является продуктом социального формирования либидо мужчины (vir) в «libido dominandi», желание господствовать над другими людьми и, вто­рично, на уровне инструмента символической борьбы, над женщинами».

Политическая теория господства отсылает нас, следовательно, в область ант­ропологии (которую, возможно, следует называть андрологией, знанием о чело­веке-мужчине — vir). Главная трудность доказательства такой гипотезы заклю­чается в одновременном использовании ею некоторых понятий и их противопо­ложностей: весь концептуальный аппарат Бурдье основан на манипулировании фрейдистскими терминами-понятиями (непризнание, либидо, влечение). Но в определенные моменты эти термины-понятия используются для опровержения тезисов автора, у которого они заимствованы, путем смешения двух понятий: подавление и вытеснение. Выгода для социологии здесь большая: можно таким образом охватить не только поле своей дисциплины, но также поле всего чело­веческого опыта и попытаться ответить на фундаментальные и универсальные вопросы (это доказывают прямые или косвенные ссылки Бурдье на Блеза Пас­каля). Однако такое стремление к полному пониманию может обернуться про­тив социолога с его собственной «фрейдистской» проблематикой: разве не яв­ляется такое развертывание эпистемического влечения (стремления познать) само по себе формой влечения (анального) к овладению, к господству? Вопрос о libido dominandi, когда он принимает форму эпистемического влечения, которое стре­мится быть радикальным и универсалистским господством над знанием, ведет к необходимости поставить вопрос о libido sciendi (желании знать) самого социо­лога — может быть, и оно является символическим, непознанным и отрицае­мым насилием.

Дата добавления: 2015-08-03