Н.Я. Марр и советское языкознание

(1864-1934)

Становление и развитие советского языкознания тесно связано с именем академика Николая Яковлевича Марра – языковеда, филолога и историка древних цивилизаций, в научной деятельности которого ясно просматриваются два периода: дореволюционный и послереволюционный.

Конец XIX века и начало XX века в отечественной науке относятся к периоду становления и развития русского востоковедения. В этот период в Петербурге с его многосторонними интересами расцветала ориенталистская школа мирового значения, представленная целой плеядой выдающихся ученых: тюрколог В.В. Радлов, арабист В.Р. Розен, индологи С.Ф. Ольденбург и Ф.И. Щербатский, иранисты К.Г. Залеман и В.А. Щуковский и многие другие. Среди этих выдающихся ученых вырос крупнейший языковед, филолог и историк Кавказа Н.Я. Марр, отличавшийся от всех творческой индивидуальностью, характером и темпераментом.

Справедливо считают, что Н.Я. Марр создал, в сущности, новую отрасль кавказоведения – армяно-грузинскую филологию, понимаемую как единую дисциплину, основанную на целостной исторической концепции об исконно культурном единстве армянского и грузинского народов и их непрерывном взаимодействии. Высокую научную оценку получили проводившиеся Марром археологические раскопки в древней столице Армении Ани, грамматика древнеармянского языка, основные таблицы к грамматике древнегрузинского языка с предварительным сообщением о родстве грузинского языка с семитскими (есть, впрочем, все основания считать, что теория Марра о родстве грузинского языка с семитскими так и не получила никакого развития и применения ни в грузинском, ни в семитском языкознании).

Обращает на себя внимание гипотеза Марра о скрещенном характере армянского языка. Он устанавливает, что «в армянском языке мы не имеем чистого, точнее – целостного представителя индоевропейской семьи языков» [Марр 1909: 60], что в нем «имеется слой, противоборствующий арийскому, иногда перевешивающий его» и что этот коренной слой «…есть пережиток языка первоначальных жителей Армении» [там же: 69].

Гипотеза Марра о том, что армянский язык формировался не на индоевропейском субстрате, сохраняет и сейчас свое значение, несмотря на ряд попыток ее оспорить. Однако сама универсализация идеи языкового скрещивания от «яфетических элементов в языках Армении» к «яфетическим элементам в языках всего мира» привела, по существу, к отходу от лингвоисторических методов исследования, в результате чего автору не удалось доказать ни того, что языки, которые он объединял под названием «яфетических», в действительности находятся в родстве между собой, ни того, что во множестве языков Европы и Азии действительно имеются отложения этой «яфетической речи».

Согласно концепции Н.Я. Марра, яфетические языки – не особая этнически и генетически характеризовавшаяся группа или семья, а особое состояние, особый тип или стадия в развитии всех языков. Через эту стадию прошли будто бы языки, которые ныне известны нам как индоевропейские, семитские, урало-алтайские и др. Эта идея стала зерном «нового учения о языке». Элементы, из которых складывалось «новое учение о языке», были разнородны и во многом противоречивы. Так, с первых дней научной деятельности Марра не покидал вопрос так называемого «индоевропеизма». Если до него индоевропеистику обвиняли в том, что она неверно освещает историю одного конкретного языка, а именно армянского, то Марр вообще отрицал «праязык», то есть возведение родственных языков к единому первоначальному языку, результатом дифференциации которого они являются. По по мнению ученого, родство между языками возникает в процессе схождения, обезличения и смешения первоначально разнородных языков. Общий закон развития языков у Марра постулирует эволюцию не от единства к множеству, а от множества к единству. Механически перенося в область языка и языкознания понятия классов, классовой борьбы и пр., он стал отрицать сравнительно-историческое языкознание как «буржуазное», «расистское», «колониалистское» и т.п., рассматривая индоевропейскую семью типологически в аспекте создания новых хозяйственно-общественных условий.

Как известно, в наследии Марра имеется множество псевдонаучных лингвистических построений и методов. В то же время было бы неправильно зачеркивать все, что им было сделано в разных областях языкознания. Прежде всего представляется целесообразным различать два момента: постановку проблем, с одной стороны, и методы их разрешения – с другой. Марр был прежде всего историком культуры в самом полном и широком значении этого слова. В связи с этим он действительно важнейшие лингвистические, филологические, исторические и археологические вопросы (например, о взаимоотношениях языка и мышления, о происхождении языка, о связи языка с историей) стал рассматривать широко, комплексно, в контексте всей истории народа и его культуры. Постоянный творческий поиск, щедрость и неистощимость идей в соединении с огромной эрудицией, широтой кругозора и разнообразием научных интересов влекли к нему людей и делали его центром притяжения для многих, не только начинающих научных работников, но и зрелых ученых, не только языковедов, но и археологов, историков, этнографов и фольклористов.

Выдвигая на первый план исследований значение, Марр выражал основные тенденции советского научного мировоззрения. Краеугольным камнем «нового учения» стал, как известно, тезис о том, что язык есть идеологическая надстройка. Соответственно, на второй план был отодвинут факт коммуникативной функции языка. Из представления о языке как об идеологической надстройке был сделан ряд выводов, на основании которых Н.Я. Марр сформулировал:

1. Учение о стадиальности. Поскольку язык на протяжении своего развития – от возникновения до нашего времени – отражает смену хозяйственных и общественных форм, то в его развитии также можно выявить аналогичную смену: «…так называемые семьи языков… представляют различные системы, отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в процессе смены одной культуры другой одна система языков преображалась в другую» [Марр 1936: 107]. Таким образом, переход общества из одной формации в другую должен сопровождаться переходом языка из одного состояния в другое, причем эта смена языковых состояний сопровождается конкретной ломкой одной структуры языка и появлением новой, качественно отличной языковой системы. Так, изолирующий строй языка являлся якобы отражением первобытнообщинной формации; агглютинирующий строй соответствовал, по мнению Марра и его приверженцев, родовой организации общества, а флектирующие языки – формациям классового общества.

Если утверждать, что агглютинация предшествует флексии, то придется признать, что агглютинативные языки находятся на предшествующей ступени развития, в отличие от флективных. Равным образом, если эргативную конструкцию считать предшествующей ступенью по сравнению с номинативной, то языки эргативного строя следовало бы рассматривать как стоящие ступенью ниже номинативных.

Ступенчатые переходы называются Н.Я. Марром стадиальными. Следовательно, стоя на позициях морфологической типологии, приходится признать агглютинацию предшествующей флективности стадией, применение же синтаксической типологии приводит к выводу о стадиальных переходных от эргативности к номинативности. То, что для одних языков является фактом, может не иметь места в других языках, которые могли идти в своем развитии иными путями. Смена синтаксических систем, реально устанавливаемая на конкретном материале, может служить лишь одним из путей дальнейших изменений.

2. Теория единства глоттогонического процесса. Поскольку в общественном развитии повсюду наблюдаются одни и те же закономерности, в силу которых на смену одним формациям приходят другие (первобытнообщинный строй, рабовладельческий, феодальный и т.д.), в развитии языка должно наблюдаться повсюду такое же закономерное чередование. Иначе говоря, глоттогонический процесс является единым.

3. Учение Н.Я. Марра о классовости языка. Поскольку всякой идеологической надстройке присуща классовость, язык, будучи надстройкой, также является классовым.

Утверждая классовость языка, Марр принял за основу то, что на деле является весьма второстепенным, - известные отражения в языке классовых отношений. Все языки, согласно его взглядам, классовы и отражают в своей структуре не только социальный, но даже политический строй: представители разных классов говорят на разных языках. В своих лингвистических построениях Марр сделал много ошибок. При анализе «всеобщего родства языков» он неправомерно отрицал генетическое родство языков и сравнительно-исторический метод их изучения.

Все эти положения ошибочны в том смысле, что не считаются с двойственной природой и функцией языка: с одной стороны, как орудия познания и мысли, а с другой – как орудия коммуникации.

Е.Д. Поливанов, как известно, был яростным противником идей Н.Я. Марра. Он первым открыто призвал к дискуссии о «яфетической теории», добился дискуссии и в ходе ее доказал несостоятельность «нового учения о языке». В то же время нужно отметить (об этом научная литература умалчивает), что Поливанов высоко ценил конкретные труды Н.Я. Марра и отмечал, что «за вычетом яфетической теории остается очень много материала, который делает Марра великим ученым» [Поливанов 1968: 73].

По мнению В.З. Панфилова, «нельзя считать оправданным, что в ходе критики «нового учения о языке» была отброшена и сама идея стадиального развития языков, а также положение о наличии общих закономерностей и этапов в развитии всех языков, т.е. положение о единстве глоттогонического (языкотворческого) процесса. Это, конечно, не означает, что могут быть приняты те конкретные схемы стадиального развития языков, которые в свое время предлагались представителями «нового учения о языке» и которые ими неоднократно пересматривались. Здесь речь идет лишь о самом принципе. Что же касается конкретного решения данной проблемы, то в настоящее время для этого создались более благоприятные условия, во-первых, потому что сейчас предпринимаются серьезные усилия по изучению языка как системы с определением ее ведущих звеньев, во-вторых, потому что за последние два десятилетия достаточно далеко продвинулось изучение языков различной типологии» [Панфилов 1977: 7].

Целый ряд работ Н.Я. Марра с учетом проведенной в 50-х годах дискуссии о его философско-теоретических положениях не может не представлять огромного интереса для понимания истории языка кавказских народов. По счастливой случайности, абхазскому языку было суждено оказаться в орбите научных интересов академика, послужив базой в его исследованиях кавказского яфетического мира.

Изучение абхазского языка для Марра имело большое значение, поскольку данные этого языка, по его мнению, содействовали выяснению ряда общелингвистических вопросов, в том числе о месте абхазского языка среди других яфетиче­ских, его взаимоотношениях с другими языками Кавказа. Этим вопросам он посвятил работу «К вопросу о положении абхаз­ского языка среди яфетических». В работе ученый охватил весь лексический материал, собранный Усларом, дополнив его материалом Чарая и собственными записями, проанализиро­вал изданные сказки, пословицы и поговорки, выяснил ряд морфологических и наиболее сложных явлений абхазского язы­ка, составил список абхазских фамилий, мужских и женских имен, уделяя особое внимание точности записей. Все это он делал «для разрешения целого ряда назревших исторических проблем по кавказскому краю».

Марр пришел к выводу, что все коренные языки Кавказа составляют одну генетически родственную ветвь языков с дру­гой ветвью языков и что в древнейшую еще пору яфетические языки стояли на той стадии развития, какой в Европе достиг­ли истершиеся индоевропейские языки, что тогда еще яфети­ческими языками был утрачен, например, грамматический род, образовательные элементы [Марр 1912: 20]. Рассматривая абхазский язык как напластование двух слоев - яфетического и неяфетического, он был сторонником миграционной теории. Ученый полагал, что путь движений яфетических племен и на­родов шел на Кавказ с юга. Эта позиция нашла отражение в его работах «История термина абхаз» (1912) и «Из поездок в Сванетию» (1915).

Н.Я. Марр постепенно «выходит за рамки филологии и лингвистики, становясь и археологом, и этнографом, и фолькло­ристом, вернее сказать, привлекая и археологию, и этнографию, и фольклор для освещения исторического процесса по данным основной специализации - лингвистики. Оставаясь лингвистом, Н.Я. Марр тем самым выдвигает лингвистику на общую ис­торическую арену, обращает языковой материал в историче­ский источник, проливающий свет на пройденные и идущие этапы истории развития человеческого общества» [Мещани­нов 1935: 10].

Особый интерес представляет работа «Кавказоведение и абхазский язык», в которой Н.Я. Марр ставил вопрос комплексного изучения языков с учетом их взаимодействия и взаимовлияния, с учетом памят­ников материальной культуры, археологии и фольклора [Марр 1933-36. Т.I: 60]. Исто­рия человеческого общества с присущими ей диалектическими изменениями включает сложнейшие моменты взаимодействия и напластования, получающие свое оформление как в их внеш­нем облике, так и во внутреннем содержании изучаемого яв­ления - в языке, в материальном и духовном творчестве, что требует учета социальной обусловленности их развития и перспективы.

Богатый лингвистический материал для дальнейших науч­ных исследований содержат абхазско-русский словарь Н.Я. Марра и аб­хазская грамматика, оставшаяся неизданной. Значительны за­слуги ученого и в области семасиологии абхазского языка, в ус­тановлении исторических закономерностей в развитии значения слова.

Марр вел интенсивную работу по изучению северокавказских языков. Он объединяет группу московских исследователей языков Северного Кавказа с целью, во-первых, подготовить местных ученых для исследования родных языков, во-вторых, умножить материалы по языку, фольклору и материальной культуре Северного Кавказа.

К любому явлению академик подходил с исторической позиции, историзм для него - это главный принцип, хотя, как известно, в его наследии встречаем такие исторические теории, взгляды и отдельные положения, которые либо противоречат друг другу, либо полностью исключают друг друга.

Характеризуя особенности деятельности Н.Я. Марра в кав­казоведении, Г.А. Климов отмечает: «Представляется не слу­чайным, в частности, что «новое учение о языке» Н.Я. Марра отпочковалось от его первоначально кавказоведческой по со­держанию «яфетической» теории, как обобщение исследований столь благодатного в самых различных отношениях материала. Нe случайно и то обстоятельство, что необычная пестрота кав­казского языкового материала явилась объектом самых фан­тастических гипотез в старой ориенталистике» [Климов 1967: 315]. Богатый лингвистический материал первым исследова­телям горских языков Кавказа открывал непочатый край но­вых фактов, широкие перспективы для историко-лингвистических исследований. Такие особенности, как богатейшая фоно­логическая система абхазо-адыгских языков, специфические конструкции предложения с переходными и непереходными глаголами, сложные грамматические категории и др., дают возможность решения коренных вопросов теоретического ха­рактера, связанных со становлением фонологической и морфо­логической структуры языка.

Придавая исключительно важное значение исследованию бесписьменных языков в научных целях, Н.Я. Марр всегда от­носился к любому языку, культуре с большим уважением и интересом: «В нашем Союзе ни один народ не может быть объектом экспериментов, хотя бы и научных. Каждый народ призван быть субъектом, независимым работником по науч­ному исследованию своих культурных достижений в целях их продвижения вперед в уровень с общим социалистическим строительством» [Марр 1936: 12].

Значение кавказоведческих работ Марра состоит также в том, что они вскрыли новые возможности использования кавказских языковых материалов, возможности более широкие, чем те, что были у него.

Принципиальная ошибка была допущена ученым тогда, когда он поставил вопрос однозначно: либо типологическое, стадиальное развитие, либо генетическое родство. Генетиче­ское родство между собой одной группы языков, а не иной, по Марру, подрывало единство человечества. Не считаясь с предшествующей историей лингвистики, он вычеркнул сравнительное языкознание из науки как метод исследования.

Заслуги Н.Я. Марра перед кавказоведением не будут от­мечены по достоинству, если не сказать о деятельности уче­ного по подготовке кадров и созданию научных учреждений по кавказоведению.

В 1924 г. на учредительном съезде Ассоциации краевед­ческих организаций в Махачкале подчеркивалась необходи­мость «национализации» научных изданий, необходимость установления теснейшей связи с местными работниками не толь­ко для приобщения их к интересам краеведения и вовлечения их как пассивных сотрудников, но и для подготовки настоя­щих краеведов...

В 1925 г. в Сухуми по инициативе Н.Я. Марра создается Академия абхазского языка и литературы. Причиной ее орга­низации была необходимость работы над языком коренного населения Абхазии, создания его национальной литературы, без которой немыслимо культурное возрождение абхазского языка. С Академией свя­зано не только имя Н.Я. Марра. Здесь сотрудничали И.И. Ме­щанинов, Н.Ф. Яковлев, К.Д. Дондуа, А.Н. Генко и др. Академия не была обеспечена подготовленными научными кад­рами, поэтому правительство Абхазии принимает меры по удов­летворению нужд республики в соответствующих специали­стах. Посылаются на учебу одаренные молодые люди мест­ной национальности.

В 1930 г. Наркомпрос Абхазии принял постановление о преобразовании Академии абхазского языка и литературы в Научно-исследовательский институт абхазского языка и ли­тературы.

Достаточно назвать учеников академика Н.Я. Марра - И.А. Джавахишвили, А.Г. Шанидзе, И.А. Орбели, И.А. Кипшидзе и др., чтобы судить о значении Марра в деле расцвета кавказоведческой науки в Грузии и Армении. В Ленинграде пи­томцами ученого были академик И.И. Мещанинов, К.Д. Дондуа, С.Л. Быховская, Р.М. Шаумян, А.Н. Генко, Г.Ф. Турчанинов. В Москве под непосредственным влиянием Марра работали Н.Ф. Яковлев, Л.И. Жирков, Б.В. Миллер, Г.П. Сердюченко, И.К. Сусикьян и другие. Три крупнейших кавказоведческих центра нашей страны - Ленинградский, Мос­ковский и Тбилисский - обязаны Марру своим возникновением и первыми шагами, подготовившими почву для дальнейшего их развития и современного состояния.

В 1923 г. академик Марр вносит в Академию наук проект организации в Москве Северо-Кавказского комитета Яфетиче­ского института, указывая, что работы этого Комитета, поми­мо разработки теоретических вопросов яфетической теории, будут представлять существенный интерес для жизненных по­требностей широких масс населения автономных республик Северного Кавказа, где вопросы создания как письма для бес­письменных доселе яфетических языков, так и вообще техни­ческих средств просвещения на родном языке составляют не­обходимость всех местных культурно-просветительских и крае­ведческих центров. Комитет по изучению этнических и языко­вых культур народов Северного Кавказа был огранизован при Наркомпросе РСФСР, в 1925 г. он был преобразован сначала в Комитет, а в 1926 г. - в Институт по изучению этнических и национальных культур народов Советского Востока, который перешел вскоре в ведение ЦИК СССР. С этого момента во гла­ве института становится академик Н.Я. Марр, вокруг которо­го группируется основное ядро института - Н.Ф. Яковлев, Л.И. Жирков, Е.И. Шиллинг, Н.Б. Бакланов, А.С. Башкиров, Н.К. Дмитриев, Б.В. Миллер, Г.П. Сердюченко.

В 1921-1922 гг. начинаются комплексные по своим задачам экспедиции на Северный Кавказ: в Кабарду, Дагестан, Чеч­ню, Адыгею, в Абхазию. Руководителем этих экспедиций яв­лялся Н.Ф. Яковлев. С 1923 г. при Московском институте востоковедения печатаются труды московских кавказоведов. В связи с возросшим интересом востоковедов к синокавказской теории любопытно, что Марр впервые обратил внимание на этот вопрос.

С 1932 г. Институт народов Востока был переименован в Институт национальностей СССР, а в 1936 г. - в Институт язы­ка и письменности народов СССР с передачей его в Академию наук СССР. В 1943 г. он был реорганизован в Московское от­деление Института языка и мышления АН СССР.

С первых дней советской власти Н. Я. Марр ставит вопрос о необходимости подготовки национальных кадров для северокавказских горских народностей, определяет их в вузы, в ас­пирантуру и лично оказывает всяческое содействие в подготов­ке научных кадров. В этом плане большой интерес представляет книга воспоминаний и документов П.В. Мегрелидзе «У истоков абхазоведения» (1985), которая содержит докумен­ты о научных связях Н.Я. Марра с деятелями абхазской куль­туры и науки Д.И. Гулиа, А. М. Чочуа, а также об учениках Марра - А.К. Хашба и В.И. Кукба.

Много времени и сил отдал Н. Я. Марр составлению и вве­дению нового абхазского аналитического алфавита, работая над которым не раз ездил в командировку в Абхазию, прини­мал участие в работах комиссии Наркомпроса Абхазии по вы­работке и уточнению представленного им проекта нового алфа­вита и т. д.

Работа ученого «Абхазский аналитический алфавит (к вопросу о реформах письма)» издана отдельной брошюрой Ленин­градским Восточным институтом в 1926 г. После долгих дис­куссий и возражений абхазский аналитический алфавит был введен с 1926 г. (см. об этом Гулиа, 1964). После его введе­ния работники просвещения стали жаловаться на трудность его изучения и требовать его упрощения. Марр по этому воп­росу пишет: «Что касается тех или иных частичных улучше­ний письма, в смысле удобств или простоты, конечно, они возможны, но, как и раньше, я остаюсь при том мнении, что эти улучшения должны быть внесены практикой и опытом после того, как система войдет в жизнь» [Хашба 1972: 35]. Против аналитического алфавита Марра выступили Е.Д. По­ливанов, Н.Ф. Яковлев, А.Н. Генко и др. В 1928 г. был поставлен, наконец, вопрос о замене яфетидологического письма новым латинизированным письмом и был принят проект нового письма, предложенный Н.Д. Поливановым и исправленный С.Чанба, М.Хашба и Н.Ф. Яковлевым.

Академик Б.Б. Пиотровский, рассказывая о своих первых шагах в науке, вспоминает о чут­ком отношении Марра к студентам, к их первым научным изысканиям: «Мой первый студенческий реферат - о древне­египетском термине «железо», который Николай Яковлевич опубликовал в «Докладах Академии наук СССР»,...решил дальнейшую судьбу» [Сидоровский 1989].

Таков был Марр как ученый, как общественный деятель, как человек. Его идеи стимулируют дальнейшие исследования в области как общего языкознания, так и кавказоведения. Нельзя сказать, что Н.Я. Марр сам не сознавал слабых сторон своих теорий. Он был самым беспощадным критиком своих работ и в последний период жизни не раз в печати отзывался критически о созданном им «новом учении» и его перспективах. В последних его научных построе­ниях синтез преобладал над анализом, обобщения - над фактами.

И все же при всех своих ошибках Н.Я. Марр остается од­ной из ярких фигур русской и советской науки. Не только фи­лологические и археологические труды, ценность которых ни­кто не оспаривает, но и увлечения периода «нового учения о языке» говорят о его социальной и незаурядной научной индиви­дуальности. На всем протяжении своей научной деятельности он был прежде всего творческой натурой.

Понять Н.Я. Марра периода «нового учения о языке» можно только в контексте его эпохи. Вся его деятельность в этот период вытекала из горячего желания послужить на сво­ем участке делу революционного преобразования жизни и нау­ки. Его борьба с «индоевропеистикой», кажущаяся сейчас лю­бому филологу безумством, вдохновлялась тогда мыслью, что советское теоретическое языкознание должно идти своим само­стоятельным путем, а не быть тенью зарубежных теорий, по­рожденных другим общественным строем. Он живо сознавал, что новая общественность, которая создается в России, требует влить новое содержание во все общественные науки, в том чис­ле и в языкознание. Этой задаче он и отдался со всей энергией и страстностью своей натуры. На этом пути он оказался жерт­вой ошибок и заблуждений. Но в перспективе времени такие творческие натуры, как Марр, со всеми их ошибками зай­мут более высокое положение в истории науки. Об этом красноречиво говорят работы ученых конца ХХ и начала XXI века.

И.И. Мещанинов и теоретические вопросы языкознания

(1883 – 1967)

С именем академика И.И. Мещанинова связано возникнове­ние и развитие ряда направлений в области общего и частного языкознания, археологии и истории Закавказья и юга России.

Принцип историзма является основополагающим для научных исследований И.И. Мещанинова как в области археологии, так и в области языкознания. Многие годы ученый вел широкое исследование в этих областях параллельно. С 1925 по 1931 гг. он участвовал в археологических экспедициях по раскопкам Ольвии - центра античной колонизации Север­ного Причерноморья. И.И. Мещанинов внес выдающийся вклад в освещение исторического прошлого Северного Причерноморья и Закавказья. В отличие от представителей предшествующей археологической школы, для него, как и для Н.Я. Марра, археологические исследования являлись одним из важнейших источников сведений об историческом прошлом на­родов, а археология - одной из важнейших исторических дисциплин. Уже в этот период своей научной деятельности И.И. Мещанинов пришел к твердому убеждению, что археология, этнография, языкознание и другие гуманитарные дисцип­лины должны тесно взаимодействовать друг с другом, имея единую историческую установку. В частности, проводимые им в широких масштабах археологические исследования районов Закавказья сочетались с изучением древнего клинописного урартского языка, или языка древнего Вана.

Все последующие годы И.И. Мещанинов продолжал интен­сивные исследования халдского языка параллельно с археологи­ческими раскопками в районах Закавказья. Результаты этих исследований были представлены в многочисленных публика­циях, из которых наиболее значительными являются моногра­фии «Язык ванских клинописных надписей на основе яфетиче­ского языкознания» (1932) и «Язык ванской клинописи. Структура речи» (1935). Учитывая принципиально новые ре­зультаты исследований немецкого востоковеда И. Фридриха по халдскому языку, а также теоретические установки Н.Я. Мар­ра о развитии кавказских языков, Меща­нинов в своих монографиях рассматривал халдский язык в сопоставлении с другими кавказскими языками, устанавливая типологические общности халдского языка с последними (наличие эргативной конструк­ции предложения и другие синтаксические и морфологические особенности). Занятия урартским (халдским) языком ученый считал своей основной лингвистической деятельностью и вновь вернулся к его исследованию в последние годы своей жизни, опубликовав описание грамматического строя урарт­ского языка (Мещанинов, 1958, 1962), и оставил в рукописи «Анно­тированный словарь урартского языка».

Комплексные исследования И.И. Мещанинова по истории языка халдов принесли ему международную известность и авто­ритет как крупнейшему специалисту в области востоковедения.

Как лингвист-теоретик И.И. Мещанинов впервые выступает в 1929 г. Он занимается преимущественно сравнительно-типоло­гическим сопоставлением грамматических форм разносистемных языков. Наиболее значительное влияние на развитие совет­ского языкознания оказали исследования И.И. Мещанинова по общей лингвистике. Основополагающим принципом при иссле­довании языка он, как и Н.Я. Марр, считал принцип историзма.

Лингвистическая концепция И.И. Мещанинова нашла отра­жение в таких его работах, как «Новое учение о языке. Ста­диальная типология» (1936), «Общее языкознание. К пробле­ме стадиальности в развитии слова и предложения» (1940), «Члены предложения и части речи» (1945), «Глагол» (1949) и другие.

Значительное место в научном творчестве ученого-исследователя занимала разработка проблем развития языка.По И.И. Мещанинову, язык, по своей социальной природе, подчиняется законам исторического движения, выявляя момен­ты диалектического хода развития. Развитие языков, как и всех явлений исторического процесса, проходит эволюционно и трансформационно. Непрерывно идущие в языке изменения порождают эволюционные сдвиги, наблюдаемые в определенном пе­риоде исторической жизни языка. Между этими периодами имеют место смены более радикальные. Количественное накопление норм, противоречащих действующему строю, может при­вести к коренной ломке всей языковой структуры... Одна струк­тура языка сменяется другой, образуя в историческом разрезе переходы с одной ступени языкотворческого процесса на другую. Тем самым устанавливаются в языке стадиальные пере­ходы, смены одной стадии другой [Мещанинов 1975: 324].

Идею коренных качественных изменений в процессе развития языков И.И. Мещанинов воспринял от Н.Я. Марра. Эта идея сопровождалась у Марра рядом ошибок, в частности пред­ставлением о развитии всех языков мира из четырех первоначальных элементов, являвшихся названиями четырех яфетиче­ских племен. Палеонтологический анализ по четырем эле­ментам подвергся критике в ходе дискуссии по языкознанию в 1950 г. Перерабатывая идеи своего учителя Н.Я. Марра, Мещанинов писал в одной из своих преддискуссионных статей: «Палеонтологический анализ по упомянутым выше четырем элементам отпал еще десять лет назад как не соответствующий основным положениям этого анализа. Палеон­тологический подход к языку предусматривает качественные в нем сдвиги. Этим последним должны были подвергнуться и изначальные корнеслова. В наступательном ходе исторического процесса они отражались в основе разросшегося состава слов. При таких условиях упомянутые четыре элемента могли оказаться действующими только в определенном периоде человече­ской речи» [Мещанинов 1947: 6]. И.И. Мещанинов отказался также от первоначально принятой им схемы стадиального развития язы­ков (стадии аморфная, аморфно-синтетическая, агглютинатив­ная, флективная), предложенной Н.Я. Марром [Мещанинов 1931].

В течение всех последующих лет исследовательская работа И.И. Мещанинова была направлена на установление коренных качественных различий в структуре предложения разных языков. Выявленные в этой связи аморфные, посессивные и эргативные конструкции предложения рассматривались как последовательные и общие для всех языков ступени в их ста­диальном развитии. Однако в языкознании стало ясно, что ни одна из названных выше конструкций предложения не может рассматриваться как отдельный стадиальный признак и что нет достаточных оснований рассматривать те или иные конкретные языки как находящиеся на различных стадиях развития в зависимости от того, какая из этих конструкций предложения им свойственна.

Признание неудовлетворенности разработкой конкретной схемы стадиального развития языков не свидетельствовало об отказе от самой идеи их стадиального развития и наличия об­щих закономерностей в их развитии. Разработка этой пробле­мы остается актуальной до настоящего времени, а идеями на­личия общих закономерностей в развитии языков пронизаны типологические исследования и на современном этапе (выявле­ние универсальных свойств языка, использование типологиче­ских сопоставлений, ведущихся в синхронном плане, в целях диахронического анализа и т. д.). Постановка проблемы ста­диального развития языков являлась основой для фундамен­тальных исследований И.И. Мещанинова в области типологии языков.

Ученый создал новое направление в общем язы­кознании - типологическое исследование синтаксиса разносистемных языков. Это направление было развито им в книгах «Члены предложения и части речи» (1945), «Глагол» (1948), «Структура предложения» (1963), «Эргативная конструкция предложения в языках различных типов» (1967). В этих иссле­дованиях И.И. Мещанинов, с одной стороны, дает детальный анализ соответствующих языковых явлений в их системных свя­зях и взаимообусловленности, а с другой - описывает их функциональные значения. Исследования направлены на выявление критериев типологических сопоставлений, которые получили свое выражение в учении о понятийных категориях.

Н.Я. Марр поставил проблему изучения формальной сторо­ны языка, обратил внимание на особенности логических и грам­матических категорий и взаимоотношения их в пределах данных языковых отношений: «...получается, что один и тот же язык в отношении внешней типологии может сходиться с одной груп­пой языков, а в отношении словаря - с другой группой язы­ков. Ясно, что классификация должна учесть и эту сторону взаимоотношений» [Марр 1928: 60]. Но Марр не установил типовых закономерностей семантического развития лексики, что впоследствии удалось сделать И.И. Мещанинову. В основу его исследований легли синтаксические противопоставления.

Согласно этой теории И.И. Мещанинова, языковые катего­рии, получая различные выражения в языке, притом не только в их грамматическом строе, но и в лексике, являются тем общим, что объединяет языки самого различного строя; при типо­логических исследованиях языков понятийные категории высту­пают как основание для их сопоставительного исследования. Разрабатывая типологическую концепцию, ученый отмечал: «Эти понятия не описываются при помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грамматическом строе. Те по­нятийные категории, которые получают в языке свою синтаксическую и морфологическую форму, становятся... грамматиче­скими понятиями. Субъект и предикат (логический) будут понятийными категориями. Они же, выявляясь в синтаксиче­ском строе предложения, становятся грамматическими понятия­ми подлежащего и сказуемого» [Мещанинов 1945: 196].

Таким образом, используя идеи Н.Я. Марра о ведущей роли семантики, И.И. Мещанинов создает учение о понятий­ных категориях, под которыми подразумеваются понятия, суще­ствующие в данной общественной среде (понятия субъекта, предиката, предметности, рода и т.д.). По мнению И.И. Ме­щанинова, понятийные категории встречаются во всех языках, носят универсальный характер, но различаются по внешнему выражению.

Работы ученого в области типологии синтакси­ческих систем внесли огромный вклад в разработку понятия структуры предложения и его различных конструкций (прежде всего эргативной), в выявление сущности различных синтакси­ческих связей в составе предложения, выражающих характер синтаксических конструкций в языках различной типологии, в разработку членов предложения и т.д.

В монографии И.И. Мещанинова «Номинативное и эргативное предложения» дается не только теоретическое освещение номинативной и эргативной структур предложения, но и де­тальное описание их разновидностей, существующих в отдельно взятых языках, а также во всей совокупности исследуемых в ней многочисленных языков. Высказанная им мысль о сочетании типологических исследований с выявлением языковых универсалий привлекает все более пристальное вни­мание современных языковедов.

Автором исследуются наиболее общие смысловые отноше­ния в составе предложения языков различных типов. Это отно­шения субъекта и объекта к действию, субъектно-объектные и атрибутивные отношения. Такие смысловые отношения, имеющие в предложении общий характер, образуют своего рода фор­мальный состав предложения. В монографии на фактическом материале многих языков показывается, что эти отношения имеют разный характер не только в языках различного строя, но и в одном и том же языке. Дается также подробное описание способов выражения этих отношений в составе предложения в языках номинативного и эргативного строя. В этой связи особое внимание уделяется таким синтаксическим приемам, как при­мыкание и инкорпорирование. В частности, И.И. Мещанинов приходит к выводу о том, что инкорпорирование следует рас­сматривать в качестве особого вида примыкания. Содержащая­ся в монографии детальная характеристика структур номина­тивного и эргативного предложения учитывает как синтаксиче­ские, так и различные морфологические особенности, связанные с выражением смысловых отношений. В итоге синтаксическая и морфологическая классификации языков даются в их нераз­рывной связи и единстве.

По мнению Мещанинова, языки в своем развитии проходят три синтаксические стадии в зависимости от грамматического оформления подлежащего в предложении: пассивную, эргативную и активную. Основные категории синтаксиса в языках раз­ных типов он предлагает изучать в связи с проблемой развития мышления и средств его языкового выражения.

Пассивную стадию представляют инкорпорирующие языки (языки американских индейцев, чукотский и др.), которые не различают слова и предложения: «Характерной особенностью мышления этой стадии, - пишет Мещанинов, - является кол­лективное восприятие, ведущее к объединению (обобщению) су­ществ и предметов по группам, каковым в лингвистиче­ской литературе обычно присваивается наименование «классов» [Мещанинов 1935: 9]. В таком состоянии логический субъект и объект сли­ваются в речи и представляются пассивными, так как человече­ское сознание якобы создает мифологический субъект, дейст­вующий через человека.

На пассивной стадии глагол (основная категория языка) не знает переходности/непереходности действия, а словесный комплекс, представляя единое целое, включает в свой состав различные части. Факты языка заставляют задумываться: либо наличие одинаковых конструкций, зафиксированных на пассив­ной стадии синтаксического развития и встречающихся в разносистемных языках, является общеязыковой традицией, либо это языковая случайность.

За пассивной стадией следовала эргативная стадия, синтак­сический профиль которой определялся эргативной конструк­цией. В этой конструкции, характерной для кавказских языков (грузинского, абхазского, адыгейского, лезгинского и др.), баскского и некоторых языков народов Азии и Америки, субъект действия стоит в эргативном падеже, а объект - в имени­тельном.

В эргативной стадии, указывает Мещанинов, «ослабляется, а затем и вовсе исчезает инкорпорирование… и само реально действующее лицо, сначала понимаемое лишь в роли выполнителя деяния, а затем осознание, как таковое выносится нару­жу, утрачивая свое прежнее пассивное содержание и раз­бивая фразу-слово на ее составные части. Выделяется логи­ческий субъект и его противоположность - объект» [Мещанинов 1935: 11]. И.И. Мещанинов отмечает три разновидности эргативной кон­струкции предложения: глагольную (эргативность передается в словоформе глагола - по типу абхазского сказуемого), смешанную (отношения эргативности выражаются в словоформах как глагольного сказуемого, так и синтаксически связанных с ним имен, встречающихся во всех горских языках) и именную (эргативность передается в словоформах именных членов предложения, связанных с глаголом - сказуемое, типа лезгин­ского).

Г.А. Климов по этому поводу отмечает: «В ряде отечественных исследований, в которых изучалась синтаксическая структура эргативных языков, довольно рано было обнаружено, что вместо единой номинативной конструкции предложения, функ­ционирующей в рамках номинативного строя, здесь выступает облигаторная корреляция двух различных моделей предложе­ния - эргативной и абсолютной (во множестве работ, главным образом кавказоведческих, последняя в течение длительного времени отождествлялась с номинативной). Эти модели проти­вопоставлялись друг другу как по составу входящих в них чле­нов предложения, так и по их морфологическому оформлению. Так, например, неоднократно подчеркивалось, что если эргатив­ная конструкция обусловливается транзитивным глаголом-ска­зуемым и имеет в своем составе прямое дополнение, то абсо­лютная организуется интранзитивным глаголом-сказуемым и не может включать прямое дополнение, чем она одновременно отличается и от номинативной конструкции предложения» [Климов 1981: 54].

Промежуточное положение этой стадии подтверждалось материалом картвельских языков, в которых эргативная конст­рукция употребляется меньше из-за развития синтаксической структуры в сторону сближения с индоевропейскими языками.

Наконец, последней стадией синтаксического развития яв­ляется активная, ведущим синтаксическим признаком которой можно назвать именительный падеж (номинатив) в качестве единст­венной формы подлежащего, вне зависимости от переходности/непереходности глагола. Номинативная конструкция, типичная для активной стадии, характеризует индоевропейские, финно-угорские и семито-хамитские языки.

В то время идея проведения синтаксических исследований, построенных на типологическом сопоставлении родственных и неродственных языков, была новой для советского языкознания. Подобные синтаксические исследования содействовали преодо­лению привычного для сравнительно-исторического языкозна­ния сопоставления только родственных языков; впервые к срав­нению стали привлекаться языки иных структурных типов - кавказские, палеоазиатские и др. В силу этого И.И. Мещани­нов может быть назван основоположником типологического изучения языков в советском языкознании. Кроме того, своими трудами он способствовал включению в общетеорети­ческие и сравнительно-типологические исследования материала бесписьменных и малоизвестных языков народов Советского Союза.

Как видно, И.И. Мещанинов рассматривал историю языка как последо­вательную смену языковых систем, подчиненную определенным закономерностям. Он считал необходимым не только открыть и описать ту или иную систему, но и в итоге исследования опре­делить отношения данной системы к предшествующей и последующей. И.И. Мещанинов справедливо полагал, что есть языки, в которых развитие идет от эргативного строя к номинатив­ному. Однако, следуя марровской теории о стадиях соответст­вия между уровнем развития языка и мышления и обобщая эту тенденцию, он переносил ее на все языки, что противоречит истинному положению вещей. Известны языки, в которых, на­против, развитие идет от номинативного строя к эргативному. Тем не менее, в 70-х годах Г.А. Климов выдвинул положение об общем направлении развития структуры предложения от «активной» к эргативной и от последней - к номинативной, связывая этот процесс, как и И.И. Мещанинов, с развитием мышления [Климов 1973; 1976: 9-10].

Основными единицами в строении каждого языка являются слово и предложение. Основной синтаксической группой выступает предикативная, показывающая существующие отношения между субъектом и предикатом. Они и передают соответствующее грамма­тическое выражение. Когда субъект выступает отдельным чле­ном предложения, он занимает в нем место подлежащего. Но он же (субъект) в ряде языков включается в глагольную фор­му (личное спряжение). Такой глагол может и при отсутствии подлежащего передавать своей грамматической формой как субъект, так и предикат. Глагол в таком его построении выступает сказуемым, но заключенное в нем выражение субъекта подлежащим не является. Подлежащее и сказуемое относят­ся к числу грамматических категорий, тогда как субъект и пре­дикат представляют собою понятия, передаваемые средствами языка.

Предикативные синтаксические группы в многочисленных предложениях характеризуются рядом других синтаксических групп. И эта синтаксическая группировка слов в каждом языке строго подчиняется его грамматическому строю, в результате чего получается многообразие синтаксических схем, прибегаю­щих к различным способам передачи синтаксических отноше­ний между словами в предложении. Общим для всех языков выступает выражение субъектно-предикативных отношений, хо­тя бы и заключенных в одном слове. Общим остается также и выражение атрибутивных отношений, которые во всех языках занимают зависимое положение.

Исторический подход к изучаемому языку становится необ­ходимым, когда имеется материал, свидетельствующий о пере­житых им структурных изменениях, сохраняющих элементы преемственности. «Полностью усвоить действующий строй та­ких языков без учета их истории не представляется возможным. Но язык на каждом этапе (стадии) своего исторического про­движения представляет стройную схему, все слагаемые которой находятся во взаимодействии, даже наблюдаемых процессах гибридизации и заимствований» [Мещанинов 1967: 8].

Прослеживание развития грамматической формы языка, образующей языковую структуру, синтаксиса в его тесной связи с действующими нормами морфологии, а также с особен­ностями фонетического строя и лексики является необходимым условием при изучении действующего строя языка.

Определенные системы прослеживаются в способах построе­ния слов и их словоизменительной морфологии так же, каки в синтаксических конструкциях. Внутри этих комплексов выде­ляются системы падежей, глагольных построений и т.д. Все эти отдельные грамматические категории объединяются друг с другом, образуя разные синтаксические системы со своими раз­ными сочетаниями именного склонения, глагольного спряжения и аморфного построения сочетаемых слов. По И.И. Мещанино­ву, каждая такая система имеет свои правила и по ним использyeт наличные в ее распоряжении грамматические формы. В одной такой системе построения глагол может управлять падежа­ми подлежащего (эргативная система), в другой - глагол со­гласован с подлежащим, стоящим в именительном падеже, пря­мое дополнение ставится в винительном падеже (номинативная система). Имеются языки, в которых именительный падеж оформляет не только подлежащее, но и примыкающие опреде­ление и прямое дополнение (самодийские языки). В некото­рых прямое дополнение ставится в разных падежах (финские языки). Глагол в одних системах получает субъектно-объект­ные показатели, в других - только субъектные, в некоторых языках он вовсе лишен спряжения по лицам и т.д.

При выделении синтаксических систем учитывается весь комплекс входящих в состав каждой такой системы частей и выделяющих ее из числа других. Целостность синтаксической конструкции определяют приемы использования грамматических форм имен и глаголов, выражающих отношения между словами в предложении. Именительный (абсолютный) падеж эргативного строя предложения оказывается падежом этой конструкции и отличается по своему использованию от имени­тельного падежа номинативной конструкции самодийских язы­ков и в эргативном строе предложения чукотско-камчатских языков. В каждой такой системе выступает общая для нее схема, детали­зируемая по отдельным языкам.

Языки поддаются группировкам по общим для них морфо­логическим и синтаксическим приемам построения предложе­ния. Такими общими приемами могут объединяться как родст­венные, по их генеалогической классификации, так и неродст­венные языки; например, по синтаксическим системам сбли­жаются индоевропейские и тюркские (номинативная конструк­ция), кавказские и эскимосские (эргативная конструкция). Они различаются по морфологическим приёмам и образуют свои группировки по синтаксическим системам.

Синтаксическая система выделяет эргативную конструкцию с особым грамматическим оформлением и синтаксическим по­ложением ее главных членов, образующих предикативную группу.

Привлекая материалы языков различных систем, академик Мещанинов проводит сравнение в структурах всего предложе­ния. Выступая единицей с заключенным в нее определенным содержанием, предложение выделяется во всех языках. Это дает основание для выработки общей характеристики особенно­стей его синтаксических конструкций.

В исследованиях И.И. Мещанинова, посвященных сравни­тельно-типологическому изучению структуры предложения и, прежде всего, субъектно-объектным отношениям в языках разных систем, привлекались материалы кавказских языков, в том чис­ле данные морфологии и синтаксиса языков абхазо-адыгской группы. Данные этих языков рассматриваются ученым как особо важные и показательные для характеристики синтаксической силы глагола, выступающего, по его словам, в главном члене так называемой предикативной группы (в ска­зуемом) и имеющего в своем составе формальные показатели не только подлежащего, но также прямого, а в определенных случаях - и косвенного дополнения. В номинативном строе пред­ложения каждый из его ведущих членов управляет своим зави­симым членом и получает свою грамматическую форму по зани­маемому им самим синтаксическому положению. В эргативной конструкции те же главные члены предложения оказываются в ином положении. Они управляют зависимыми членами, но, выступая подлежащим и сказуемым, сами получают ими управ­ляемую грамматическую форму [Мещанинов 1967: 33].

В эргативной конструкции предложения его главные члены не получают самостоятельного положения ни в их синтаксиче­ской позиции, ни при их грамматическом оформлении. В основ­ном синтаксическом построении сложного предложения каж­дый из его членов, получающих ведущее значение (подлежа­щее, сказуемое и дополнение), может выступать со своими признаками, что в пределах общей для них эргативной конст­рукции образует синтаксические группы подлежащего, такие же группы сказуемого, прямого и даже косвенного дополнения. Эта общая для всех языков схема построения предложения по­лучает в эргативной конструкции свое особое направление, ко­торое устанавливает грамматическое оформление своих членов не по их собственному положению в строении предложения, а по занимаемому в нем положению. Все члены предложения, не только второстепенные, но и главные, имеют в этой синтакси­ческой системе управляемую форму (кроме прямого дополне­ния).

Синтаксическая группа выделяется предикативным, объект­ным и атрибутивным содержанием. В эргативной системе выде­ляются по своим построениям первые две. Предикативная груп­па придает субъекту в этой синтаксической системе изменяемую грамматическую форму, когда тот выступает подлежащим в предложениях переходного и непереходного действия. Объект­ная группа выделяется только в словосочетаниях, где объект, выступая прямым дополнением, сохраняет постоянную грамма­тическую форму. Он участвует в передаче переходного действия, связанного с субъектом, который получает управляемую падежную форму подлежащего. Атрибутивная группа передает признаки одного из членов предложения и по его значению образует группы, связываемые с подлежащим, сказуемым и дополнением.

Основная структура эргативной системы выступает в син­таксических построениях главных членов, включаемых в основу предикативной группы. Главные члены выделяются своим поло­жением и грамматическим оформлением. Они имеют в эргатив­ном предложении управляемую форму. Субъект, выступая чле­ном предложения, получает грамматическую форму, зависящую не от него самого, а от содержания передаваемого объектного и безобъектного действия. Подлежащее ставится в разных па­дежах и вступает в синтаксические отношения, устанавливае­мые эргативной конструкцией. Подлежащее и прямое дополне­ние, передавая свои отношения сказуемому, участвуют в грам­матическом оформлении глагола, который ставит подлежащее в управляемом им падеже. Система управления главными чле­нами выделяет структуру эргативного предложения с наличными в нем синтаксическими группами. В первый ряд несинтакси­ческих оборотов номинативной конструкции выдвигается пост­роение предикативной группы, члены которой не получают уп­равляемых форм.

Из вышеизложенного вытекает, что Мещанинов определяет эргативную конструкцию как цельную синтаксическую систему, противопоставляемую номинативной. Он считал, что эргативная конструкция не имеет ни винительного, ни именительного паде­жей, свойственных номинативной конструкции предложения. В их роли здесь выступает так называемый абсолютный падеж [Мещанинов 1967: 7-9]. Данные абхазо-адыгских языков свидетельствуют о том, что, являясь наиболее устойчивым эле­ментом языка, морфология, ее система может видоизменять­ся лишь в результате постепенных преобразований. А измене­ние морфологического типа сопровождается параллельными изменениями предложения, что очень важно для сравнитель­но-типологических исследований. Факты абхазско-адыгских языков, где ведущая роль глагола в построении синтаксических конструкций выявляется особенно четко, имеют важное значе­ние в этом смысле для доказательства целесообразности при­менения метода внутренней реконструкции морфологической структуры, для реконструкции внутренних систем кавказских языков.

Прослеживая многообразие систем при типологической клас­сификации в разных языках, И.И. Мещанинов существенно расширил понятие эргативной конструкции. Выделяемые им варианты эргативной конструкции проливают свет на многие вопросы теоретической грамматики. Особого внимания в этом отношении заслуживают новые мысли о специфике глагольного субъекта от семантического содержания глагола. Благодаря исследованиям ученого под эргативным строем стали понимать обычно уже цельную систему явлений синтаксиче­ского и морфологического уровней. Опубликованные им в раз­ное время труды заложили основы синтаксической типологии как особого направления в современном теоретическом языко­знании. Актуальность типологических поисков, устанавливаю­щих универсалии в грамматическом строе разнотипных языков, и возможности их самобытного выявления в отдельных языках теперь общепризнанны.

Огромной заслугой И.И. Мещанинова, вставшего после смерти Н.Я. Марра во главе советской лингвистической науки, было, пишет И.М. Дьяконов, во-первых, то, что, продолжая линию на исследование исторической типологии языков, он прекратил бесплодные попытки «элементного анализа», а, во-вторых, в еще большей степени то, что он возвратил возмож­ность научной работы многим замечательным русским ученым, отстраненным от нее. Он сделал много больше, чем от него ожидали. Однако он не дал возобновиться сравнительно-исто­рическим исследованиям, опирающимся на идею языкового родства, хотя в эти годы без бурных обсуждений продолжа­лись серьезные исследования в области сравнительно-историче­ской лингвистики [Дьяконов 1967: 180].

В лице И. И. Мещанинова сочетались качества крупного исследователя-теоретика и крупнейшего организатора науки. В течение длительного периода (1934-1950 гг.) он руководил Институтом языка и мышления АН СССР, а с 1939 по 1950 гг. возглавлял советскую филологическую науку, будучи академи­ком-секретарем Отделения литературы и языка и членом Пре­зидиума АН СССР. И.И. Мещанинов принимал активное уча­стие в организации научных исследований в национальных рес­публиках. В течение ряда лет он руководил Отделением обще­ственных наук Азербайджанского филиала АН СССР, был председателем Дагестанского филиала АН СССР.

Будучи директором Института языка и мышления и акаде­миком-секретарем Отделения литературы и языка АН СССР, И.И. Мещанинов осуществлял большую работу по организации исследований бесписьменных и младописьмен­ных языков народов СССР, по созданию письменностей для ранее бесписьменных народов. Много сил и труда вло­жил ученый в подготовку языковедческих кадров, в особенно­сти - национальных научных работников. Более 30 лет он пре­подавал в Ленинградском университете, вел преподавательскую работу в ряде вузов Кавказа и других союзных республик.

Дата добавления: 2015-08-03