V. Мама

АП

Сад. Огромные качели.

Дед Егорыч без руки.

Нетерпением горели

Мы, считая медяки.

Отплывали: трали-вали...

Раскачались – будь здоров!

Так взмывали, так взмывали,

Аж до самых облаков!

Был на небе, на земле ли

Дед с билетами в руке.

И от радости звенели

Ордена на пиджаке.

ОД Когда на праздничный посёлок опускались сумерки – в небо взлетал фейерверк. Завораживающий салют! Вечером в этот День мы все: моя мама, Майя Андреевна, мамины сестра Валентина Андреевна и брат, фронтовик Аркадий Андреич с женой Раисой Иванной, собирались за праздничным столом.

Тут же толклись и мы, мелкота – мои двоюродные сестры Мила, Оля и я. Собирались обычно у дяди Аркаши, потому что там была большая двухкомнатная квартира, и было пианино. Аркадий Андреич, несмотря на то, что не имел специального музыкального образования, благодаря абсолютному слуху замечательно пел и играл.

На чём только он не играл!.. В этот день он торжественно садился за «инструмент» (так он называл фортепиано), и брал первые аккорды... «Враги сожгли родную хату» – это он всегда пел в полной тишине. Замолкали даже мы, ребятня, чувствуя пронзительность песни и важность момента. Дальше – «Синенький скромный платочек...», «Бьётся в тесной печурке огонь» и другие замечательные песни о войне. Их подхватывали уже не только взрослые, но и мы – дети.

МП Потом мы уходили в детскую комнату играть. Под впечатлением взрослых разговоров о войне, как-то раз мы придумали игру «штаб фронтовых действий». Самая старшая Мила назначила меня комиссаром, а Олю – командиром. Мое шестилетнее сердечко замерло. Мне так хотелось быть самой-самой... И я тихо спросила сестру:

– А кто главнее – командир или комиссар?

Мне показалось, что командир главнее, наверное, потому, что от слова «командовать».

– Да что ты?! – почувствовав моё замешательство, воскликнула Мила. – Конечно же, комиссар!

И я заулыбалась, готовая немедленно громить врага.

Когда я подросла и стала более внимательно прислушиваться к разговорам взрослых, к моим детским книжным представлениям о войне добавились новые яркие живые штрихи. Я уже понимала, что и моя мама, и её брат дядя Аркаша ВОЕВАЛИ. Что они могли быть ранены или... убиты. Как погибли двое их старших братьев – Виктор и Михаил.

АБ Обязательно в этот день вспоминали про мамину шинель, которую украли из чулана.

– И как же это мы не проверили замок, – в очередной раз сокрушалась мама.

– Как украли? – почти в один голос спрашивали Мила с Олей.

Я-то уж про эту шинель много раз слышала.

– Вот так. Ночью. Зимой. Мы спали, не почувствовали ничего. А наутро дверь в чулане распахнута, вещи кое-какие вынесены... А на улице на снегу следы.

– Нашли вора?

– Нашли. По этим следам милиция и нашла. Оказалась женщина из соседнего дома. Кое-что нам вернули. А вот шинель она успела кому-то продать...

АП

У мамы пропала шинель.

Она её с фронта хранила.

Зимой это, помнится, было –

За окнами выла метель.

Когда кто-то старую дверь

В чулане открыл среди ночи.

Замок оказался непрочным

У мамы пропала шинель.

О том, что прихвачен портфель,

Гитара и плащ из болоньи...

Об этом никто и не вспомнил.

У мамы пропала шинель.

СБ Но больше всего меня впечатлял рассказ мамы о том, как они, девчонки зенитно-прожекторного полка, зимой 1944 года начали получать гуманитарную помощь из Америки...

– Тушёнка. К нам на передовую прислали ящики с тушёнкой... И одна из нас не выдержала – съела в один присест целую банку.

– Ну и что? – недоумевала я. – Подумаешь, я могу банку сгущёнки выпить.

– И я могу. Сейчас. А тогда мы питались совсем не так. Паёк был не очень богат. Так что, когда с непривычки съешь так много, да ещё чужеродного продукта... Врезался этот случай в мою душу.

АП

Помню эту дьявольскую стужу.

Рев пурги, огня, снарядов вой.

Как ремни затягивали туже

У зениток на передовой.

Как американскую тушёнку

Получили, помню, а потом...

Самая голодная девчонка

Съела банку целую тайком.

Оставался год ночей кошмарных.

Год до мирных звёзд над головой.

Всхлипывая «ПАЛА СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ»

Выводила писарь полковой.

Но – за похоронкой похоронка.

Ордена под хрупким сургучом.

И американская тушёнка

Здесь была, конечно, не причем.

ОК – Да, – тушил очередную папиросу дядя Аркаша, – всем досталось.

Сам прошёл фронтовыми дорогами и Финскую, и, не повидавшись с родными, ушёл на Отечественную...

– Американцы выжидали, – говорил дядя, – чья возьмёт. Только в конце войны и начали нам помогать. Если бы немцы побеждали, так к ним бы присоединились.

– А я вот немецкий в школе учу, – однажды сказала я. – Что мне теперь, отказаться от этого предмета?

– Нет. Врагов нужно знать хорошо. В том числе и их язык, – поучительно сказал дядя Аркаша. – Да и не все немцы – фашисты... И культура у них – дай бог. Слышали про такого поэта – Гёте?

Мила с Олей, которые были старше меня, тотчас закивали.

– Слышали, – громко сказала я.

– Понятно, усмехнулся дядя. – Прочитаешь ещё... А может, и переведёшь.

– Вообще-то, – он задумчиво посмотрел на меня, – не могу я слышать немецкую речь. Не могу – и всё.

АП

Привезли однажды в город

На экскурсию ребят.

Человек, примерно, сорок.

Из Берлина, говорят.

К нам приехали отряды –

Кто рабочий, кто студент...

Я не прочь, и все мы рады.

Пусть посмотрят белый свет.

Я не прочь... Но как услышу

Резкий говор тех ребят,

То невольно тут же вижу

Каску, крест и автомат...

II. Лётчик [Виктор]

АБ+АП

– Эх, был бы жив Виктор... – всегда горестно вздыхала моя крёстная тетя Валя.

– И что бы было? – спрашивала я.

– Не так бы мы жили...

– А как? – я не унималась.

– Хорошо бы жили. Свозил бы нас Виктор в далёкие теплые края. Отдохнули бы на море...

– На самолёте увез бы? – у меня загорались глаза.

– На самолёте, ведь он летчик.

– Или на пароходе, – подхватывал дядя Аркаша. – Служил он в особых войсках – лётно-морских. Туда трудно было попасть.

И тут они начинали вспоминать, как поступал перед войной в элитное училище в городе Ейске Виктор. Как будущих курсантов проверяли на здоровье, на выдержку.

– Например, – объяснял нам, девочкам, воодушевлённый воспоминаниями дядя Аркаша, – идёт наш дядя Витя по ровному полу и вдруг... раз – проваливается в яму. А тут уж специалисты подбегают и проверяют, не частит ли пульс.

– Не частил? – в который раз с волнением спрашивала я, боясь, что мой отважный дядя не пройдёт проверки.

– Нет. Всё было в полном порядке, – с гордостью подводил итог Аркадий Андреич. – Слабонервных туда не брали.

СБ

«Здравствуй, мама!

Как ты там, родная?

Как Андрей,

братишка мой живет?

Здесь у нас теплынь стоит такая –

Море в двух шагах! Сплошной курорт!

Пусть Андрюха физику подучит,

А потом мечтает в облака.

Мама, ты же знаешь, я везучий,

Ни одной царапины пока»...

МП От дяди Вити сохранилось одно-единственное письмо, и одна открытка. И то, и другое из 1939 года. В письме из Ейского высшего лётного истребительского училища любимой старшей сестре Валентине, он подробно и очень искренне пишет о своей непростой любви к оставшейся в родном посёлке – девушке Фисе. Правда, слово «любовь» Виктор избегает, скромно говорит о дружбе, но из всего написанного понятно – дело он ведёт к свадьбе.

СБ Здравствуй, Валентина!!! Нежданно-негаданно получил от тебя письмо, а на другой день получил от Фисы, да притом заказное, в котором она меня немного ругает, а я в свою очередь ругаю её. У нас, Валентина, вышла такая история, куда-то пропали наши письма. Я ей пишу, она не получает, она пишет – я тоже не получаю. Вот мы теперь друг друга и ругаем. Но сейчас как будто письма доходят, как до меня, так и до неё.

В общем, после перерыва я от неё уже получил два письма, и два письма ей отослал. Самое главное, нужно, Валентина, чтоб она не волновалась, а успокоить мне её трудно. Хотя бы вы, Валя, успокаивайте её, а то чёрт знает, может кто-нибудь и в самом деле перехватывает наши письма, чтоб расстроить нашу дружбу. Потому что разве мало людей, которые не хотят, чтобы мы дружили с Фисой, вот они-то и могут подстраивать разные штучки. Но мы, Валентина, постараемся как-нибудь этих людей по боку.

И пусть разные люди говорят, что мы с Фисой не пара, что Фиса мне впоследствии изменит, пусть они болтают, посмотрим, как она будет жить. А Фису я повезу с собой, если она меня дождётся. Пусть хоть она и дамочка, ведь не обязательно выбирать девчонку, да их и не очень много, а нужно выбирать человека. Ведь с человеком придётся жить, правильно, Валя? А Фиса как человек – лучше не надо. Может быть, я ошибаюсь, но мне так

кажется... Вот жаль, Валентина, что я нынче Аркадия не застану дома, он, наверное, уже уйдёт в армию, так что мою свадьбу будем праздновать без него...

МП Однако такой желанной Виктором свадьбы – не случилось.

Что произошло? Почему Виктор не женился на «дамочке Фисе» – не знаю. Зато помню рассказы о том, как 25-летний лейтенант приехал в родной дом в форме лётчика морской авиации!

Это было событием для всего посёлка! Анна Иванна надевала свой лучший наряд и неторопливо прогуливалась вдоль поселка под ручку со своим сыном-лётчиком. Я думаю, эти минуты были самыми счастливыми в её жизни. Ещё бы! Ведь в конце тридцатых, после рекордного перелёта экипажа Валерия Чкалова на самолёте АНТ-25 из СССР в США через Северный полюс, к каждому лётчику относились как к герою. О лётчиках сочиняли песни и снимали фильмы. А Виктор был ещё и летчиком морской авиации. Я думаю, он был первым и единственным в те годы мальчишкой из посёлка Вахруши, который взлетел на такую высоту.

АП 13-й истребительный авиационный полк ВВС Балтийского флота перед войной базировался на аэродроме на полуострове Ханко, который с первых дней Великой Отечественной войны стал важнейшим стратегическим пунктом; этот форпост называли «балтийский Гибралтар». Защитники Ханко не только не пропустили в Финский залив ни одного крупного вражеского корабля, который мог бы представлять серьезную угрозу для Ленинграда, но и «оттянули» на себя в самый решительный момент значительные силы противника.

Оборона полуострова длилась 164 дня и закончилась 2 декабря 1941 года. Защитники ушли непобежденными. Они оставили форпост, подчинившись приказу Верховного главнокомандования.

Имя моего дяди Виктора Андреича Ермакова осталось в военной истории как самая первая потеря истребительной авиации Балтики – именно так назвали его гибель авторы книги «Гвардейцы Балтики крылатой».

АБ В один из летних военных дней, в перерыве между боями, прославленный лётчик Балтики Герой Советского Союза капитан Антоненко рассказывал однополчанам о воздушном бое, в котором он сбил немецкий самолёт. В это время в воздухе пролетела ракета. Боевая тревога! Эскадрилья капитана Антоненко, где служил Виктор Ермаков, поднялась в воздух. В это время 50 немецких бомбардировщиков и 30 истребителей двигались на город Ленинград. Завязался бой. Девятка наших истребителей стремительно атаковала вражеские бомбардировщики. Три стервятника были сбиты, а остальные, побросав смертоносный груз в море, не достигнув цели, повернули назад. Но бой был не закончен, в воздухе находились вражеские истребители. Советские летчики дрались умело и хладнокровно. Вот в воздухе загорелся один, второй, третий... Один из них был сбит лётчиком Ермаковым. У противника началось замешательство. Но в это время командир звена Виктор Ермаков увидел десятку новых приближающихся немецких истребителей. Немедленно сообщив об этом командиру эскадрильи по радио, он смело пошёл в лобовую атаку на противника.

Прошло несколько секунд и от меткого выстрела Ермакова пират с чёрными крестами на крыльях горящим упал в море. Увлечённый боем Виктор не заметил, как на него с хвоста напали два «мессера» и открыли огонь. Из этого боя летчик Виктор Ермаков не вернулся на аэродром.

СБ

...Но стучалась с плачем почтальонка

И кляла судьбу в тот страшный год...

Баба Анна вместе с похоронкой

Стертый треугольник бережет.

Сядет у окна, обнимет внучку

И глядит с тоской на облака.

И опять читает –

«...я везучий,

Ни одной царапины пока».

III. Учитель [Михаил]

ОД+ЛГ

Самым тяжёлым в эти дни было воспоминание о старшем брате – Михаиле. Я всегда отмечала, что все называли его уважительно Михаилом Андреичем. И не только потому, что он был самым старшим, но ещё и потому, что он был учителем.

– Надо же иметь такую волю и стремление, что чуть ли не пешком ходить в областной центр в пединститут, – всегда восхищалась моя мама, самая младшая в семье Ермаковых. – И ведь окончил. Вернулся в посёлок преподавать физику-математику.

Тут уж дядя Аркаша лукаво поглядывал на мою маму:

– И никогда не ставил тебе больше тройки.

– Да, не ставил. Потому что я его сестра. И пятерки ему было ставить мне неудобно.

– Так уж и скажи, что не сильна была в математике.

– Не сильна, – признавалась мама. – Зато как он с порога, входя в класс, бросал портфель на учительский стол! И ни разу не промахнулся!

– Любили его ребята? – как всегда встревала я во взрослый разговор.

– И любили, и уважали, – гордо кивала мама.

– Мог бы на войну не ходить – бронь была. Но пошёл добровольцем. Да никто тогда и не прятался, все рвались на фронт, – вздыхал дядя Аркаша.

И все вдруг замолкали.

Только потом я поняла причину этого молчания...

В 1942 году пришло извещение: Михаил Андреич Ермаков, 1909 года рождения, пропал без вести под Сталинградом... Неопределённость формулировки включала в себя то, что дядя Миша мог попасть в плен. А именно тогда в 1942 году вышел Указ Сталина «Ни шагу назад», и фронтовики, попавшие в плен, приравнивались к врагам народа. Про плен боялись думать, у всех ещ ё теплилась какая-то надежда...

Но, как потом оказалось, в плен он действительно попал. И... умер мученической смертью в концентрационном лагере «Славута-цвай» на Украине в 1943 году.

* * *

ОК Михаил – первенец Анны Ивановны и Андрея Кузьмича Ермаковых – родился 25 декабря 1909 года. Учился в Ленинской средней школе поселка Вахруши. После окончания с отличием Кировского пединститута работал учителем математики и физики в родной ленинской средней школе поселка Вахруши и вечернем техникуме при комбинате. В нашей семье о нём всегда вспоминали с гордостью и с особым почтением: «Каким он был общительным и жизнерадостным! Каким отличным спортсменом был! Организовывал спортивные мероприятия, кроссы, спортивные игры и всегда сам в них участвовал».

В 1939 году Михаил участвовал в боях на Халхин-Голе. Успел до войны демобилизоваться из армии, вернуться в Вахруши и снова заняться своим любимым делом – учительствовать. Есть фотографии двух выпускных классов 40-го и 41-го годов, где он снова среди своих учеников.

Мои родные говорили, что как учителю Михаилу Андреичу полагалась бронь... Полагалась ли или нет – не в этом дело. Как мог старший брат не пойти добровольцем, если с первых дней войны на фронте уже сражались два младших брата.

ЛГ...В 1941 году старший лейтенант Михаил Андреич Ермаков – заместитель командира дивизиона 711 артиллерийского полка 227 стрелковой дивизии – уже сражался под Ростовом-на-Дону.

10 июня 1942 года от него пришло последнее письмо.

Вся оставшаяся жизнь моего дяди Миши заключена между двух записей в карточке Гросс-лазарета Славута: 2.07.1942 Ермаков Михаил Андреич, русский, учитель, рост 170, блондин, здоров – попал в плен у Короча.

14.03.1943 г. умер от туберкулёза легких.

...Попал в плен под Корочем... Где это?.. Как это случилось с моим дядей?.. Что происходило тогда на фронте?..

ОД Очевидцы вспоминали:

...Если до прихода немцев беженцы шли на Восток, то через некоторое время по улице Дорошенко на Запад потянулись колоны наших военнопленных. Конвоировали их не немцы, а наши предатели, как их называли «власовцы». Свирепствовали они ужасно – были хуже немцев. У каждого из них, кроме оружия, была плётка из толстого черного провода. Малейшее неповиновение и пленного избивали до крови. Мы видели, как некоторых больных или раненых, кто уже не мог самостоятельно идти, расстреливали здесь же на обочине дороги. Неизвестно, кто их потом хоронил...

...5 января 1944 года подразделения 226-й стрелковой дивизии вошли в Славуту, и местные жители сообщили им, что, не доходя до реки, в бывших буденновских казармах, находится концлагерь «Гросс–лазарет».

Подошедшие бойцы дивизии обнаружили там горы трупов, на земле лежало множество мертвых тел, облитых карболкой. В бараках находилось 525 истощенных военнопленных, которых немцы не успели расстрелять перед тем, как оставить Славуту.

Уже в 1944 году была создана специальная комиссия по расследованию. При медицинском освидетельствовании освобожденных из «Гросс-лазарета» было установлено, что у 435 – крайняя степень истощения, у 59 – осложнённое течение ран, у 31 – нервно-психическое расстройство. Судебно-медицинская экспертиза на основании внутреннего исследования 112 и наружного осмотра 500 эксгумированных трупов пришла к заключению, что администрация и немецкие врачи «лазарета» создали такой режим, при котором была почти поголовная смертность больных и раненых.

Судебно-медицинские эксперты установили, что основными причинами смерти советских военнопленных было истощение крайней степени, инфекционные заболевания, нанесение ран из автоматов и холодным оружием. Смертность доходила до 300 человек в день.

Выводы комиссии были использованы в качестве обвинительного материала на Нюрнбергском процессе.

Бывшая санитарка Молчанова, давая показания для Нюрнбергского процесса, сообщала, что «больные и раненые в большом количестве, сосредоточенные в соседнем с нами помещении, за дощатой перегородкой, не получали никакой медицинской помощи. Днём и ночью из их палаты доносилась непрерывная мольба о помощи, просьба о том, чтобы им дали хоть каплю воды. Сквозь щели между досками проникало тяжёлое зловоние от гноящихся и запущенных ран».

В «Гросс-лазарете» периодически отмечались вспышки заболеваний неизвестного характера, называвшиеся немецкими врачами «парахолерой». Согласно материалам Нюрнбергского процесса и воспоминаниям военнопленных, эти вспышки были плодом экспериментов немецких врачей. Они возникали внезапно и так же внезапно заканчивались. Исход заболеваний «парахолерой» в 60–80 процентов случаев был смертельный. Трупы умерших от этого заболевания вскрывались немецкими врачами, русские врачи к вскрытию не допускались.

Одним из видов пыток в «лазарете» было заключение больных в карцер, который представлял собою холодное помещение с цементным полом. Заключённые в карцер на несколько дней лишались пищи, и многие там умирали. Больных и слабых немцы с целью ещё большего истощения заставляли бегать вокруг зданий «лазарета», а тех, кто не мог бегать, запарывали до полусмерти. Нередки были случаи убийства военнопленных немецкой охраной ради потехи. Немцы бросали на проволочные заграждения внутренности

павших лошадей и, когда оголодавшие военнопленные подбегали к заграждениям, охрана открывала по ним огонь из автоматов. За малейшие «проступки» пленные наказывались смертью. Раненых и больных военнопленных, несмотря на их крайнюю степень истощения, лагерное начальство принуждало к физическому труду. На военнопленных перевозились тяжести, вывозились из лагеря трупы. Изнемогающих и падающих военнопленных конвоиры убивали на месте. Путь на работу и с работы, по словам ксёндза города Славуты Милевского, был, как вешками, отмечен маленькими надмогильными холмиками.

Какая именно из этих адских мук оказалась смертельной для моего дяди, попавшего в лагерь тридцатидвухлетним сильным, спортивным, как иезуитски отмечено в карточке – здоровым мужчиной – уже не узнать никому и никогда. Но очень важно, что я, мой сын, мои племянницы знают, что пришлось ему испытать. Эти ужасы описали те, кто героически составлял списки военнопленных для передачи подпольщикам, те, кому, все-таки, удалось спастись.

ОК...Сейчас город Славута относится к Хмельницкой области...

...Смотрю по телевизору и в интернете, что происходит на Украине. Что происходит там, где всего лишь 70 лет назад уже воплощался ад на земле. 70 лет – это ведь миг, который соизмерим даже с кратким сроком человеческой жизни. Если уж нам тяжело смотреть новости из Украины, то что испытывают те, кто спасся в огне второй мировой?!

А что испытывал бы Михаил Андреич Ермаков, в 33 года принявший такую мученическую смерть?!

IV. Аркадий (музыкант)

СБ На следующий день после праздника мамин брат дядя Аркаша уходил в себя – сосредоточивался. Доставал из холодильника чекушку водки, складывал в пакет хлеб с солью, лук, несколько варёных картофелин и молча отправлялся на кладбище. Никто его ни о чём не спрашивал. Даже мы, мелкота, знали, что идёт он помянуть своих друзей, кто уже дома умер от ранений и болезни. Но самое главное – шёл он на могилу к своей первой любви. Красавица Нина, пианистка, которая и научила Аркадия Андреевича музыкальной грамоте, поставила его руку так, что он играл не хуже любого профессионала, не дождалась своего друга – умерла от тифа. Он, солдат, прошедший две войны, вернулся живым и здоровым, а она... Это было так чудовищно несправедливо, непонятно и дико, что никто не задавал в этот день дяде Аркаше никаких вопросов. Можно было только представить, что он чувствовал на той могиле...

ОК

За тихим посёлком, где ветер

Порою и волен и дик,

Сутулясь, шагает под вечер

По тропочке узкой старик.

Идёт напрямик через поле,

Минует и рощу и ров...

А там уж полмили, не боле

До звёздных солдатских холмов.

На камень присядет устало,

Тяжёлые веки сомкнет,

И время вернуться заставит,

И старых друзей позовет...

Запахнет огнём и селитрой,

И дымом, как в давнем бою...

Докурит до самого фильтра

Старик сигарету свою.

Но ветер толкнёт его в спину,

И вздрогнет, и встанет старик.

Домой через поле-долину,

Сквозь рощу и лес – напрямик.

Хоть, кажется, путь и недолог,

Тяжёл его взгляд и суров...

Но вскоре меж сосен и ёлок

Покажутся крыши домов.

Навстречу рванётся поселок.

Старик потеплеет душой.

И вспомнит, что острый осколок

До сердца ещё не дошёл.

* * *

СБ «Участие в боях: с 22 июня 1941 по 9 мая 1945 года» – указано в его военном билете.

Вернулся он домой только весной 1948 года. Все девять лет, в том числе и военных, он служил в 86-м отдельном восстановительном железнодорожном батальоне. В графе «Должность» две записи: с декабря 39-го по декабрь 42-го – музыкант, с декабря 42-го по март 48-го – слесарь, мостовщик, сборщик.

Самое удивительное, что всю жизнь с самого детства дядя Аркаша совмещал слесарное дело с профессиональными занятиями музыкой.

МП Старшая внучка Аркадия Андреича, Лена, пишет из своего далёкого Ставрополя:

...Со слов мамы я знаю, что дедушка до призыва в армию поступал в музыкальное училище Кирова на народное отделение по классу домры. Но приступить к занятиям не удалось, так как был призван на службу. И всё–таки он мог играть на всех инструментах: дома у нас были фортепиано, мандолина, и две гитары. Дедушка играл не только на шестиструнной гитаре, но и на семиструнке (это русский вариант гитары, и играть на ней сложнее, не все могут).

Я сама слышала его игру на всех этих инструментах. Играл очень музыкально (естественно, выразительно), его игра волновала слух, заставляла слушать, заинтересовывала. Кроме тех инструментов, которые были у нас дома, дедушка мог играть на домре, скрипке, на кларнете, аккордеоне, саксофоне...

Удивлялись, спрашивали, как ему так удаётся – он отвечал, что не знает, «пальцы сами играют». Кроме того дед был настройщиком фортепиано. А это достаточно сложное занятие, нужен очень хороший музыкальный слух.

Его игру на саксофоне во фронтовом ансамбле слышал Леонид Утесов. Он предложил дедушке после службы играть у него в ансамбле. Но, видимо, после такой долгой разлуки с родными, дедушка решил вернуться домой в родной поселок.

СБ С декабря 1942 года Аркадий – слесарь, мостовщик, сборщик. Отступая, немцы минировали железнодорожные пути и мосты. «Нашей группе было дано задание предотвратить взрыв моста и захватить его в свои руки. Под покровом ночи мы подползли к мосту, сняли немецких часовых... Задание было выполнено» – так коротко и скупо, без героических подробностей вспоминал дядя Аркадий свои фронтовые будни. Но о том, что ефрейтор Аркадий Андреевич Ермаков выполнил много таких заданий, красноречиво говорят медали «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией», Медаль Жукова и орден Отечественной войны II степени.

ОК...Не берусь описать чувства солдата, когда он через девять лет возвращается домой, в маленький родной посёлок...

Могу только представить радость матери, потерявшей на войне двух старших сыновей и встречающей единственно уцелевшего младшего. Но эта великая радость была омрачена. Во время войны умерла невеста Аркадия – красавица Нина. Никто из родных Аркадию не написал об этом... Что уж творилось в его душе, одному Богу известно. Только крёстная моя Валентина Андреевна – старшая сестра дяди Аркаши – рассказывала, как он плакал и чуть ли не грыз землю от отчаяния.

В первые же дни после возвращения Аркадий принят на должность заведующего клубом родного кожевенного комбината им.Ленина. Эта работа была ему по душе. В поселке любили и уважали жизнерадостного, доброжелательного, артистичного Аркадия Андреича Ермакова. Жизнь, как известно, несмотря ни на что, продолжается, и со временем боль потери любимой Нины, нет, совсем, наверное, не прошла, но притупилась. И Аркадий Андреевич женился на Рае. Рая Пантелеева прошла войну медсестрой. И это, конечно, было немаловажным в их знакомстве и сближении.

ОК Родились две дочери: Мила и Оля. И весь свой музыкальный талант, всю глубину понимания музыки он передал им. Даже был инициатором и принимал активное участие в открытии в посёлке музыкальной школы. А вот сам принял решение перейти на комбинат в слесарно-механический цех слесарем механо-сборочных работ. На семью надо было зарабатывать. Но, конечно, просто слесарить Аркадию было скучно. И он занялся изобретательской деятельностью...

АП Младшая внучка Аркадия Андреевича, Машенька, вспоминала:

У дедушки была страсть к изобретательству: он ремонтировал радиоприемники, утюги, часы (настенные, карманные, ручные), телевизоры... А однажды даже смастерил скрипку.

Ещё дедушка очень увлекался фотографией. В то время, когда фотоснимков можно было сделать не так много, как сейчас, в век цифровых технологий, в нашем семейном архиве хранилось более 350 фотографий.

СБ Аркадий основал в нашем роду настоящую музыкальную династию. Обе его дочки: Обе его внучки учились в консерваториях. Сейчас у Аркадия растут уже два правнука и правнучка. Думаю, в ком-нибудь из них обязательно отзовется прадедушкина страсть к музыке.

V. Мама

ЛГ+АБ

Моя мама Майя Андреевна Ермакова (в замужестве Наумова) родилась 18 апреля 1926 года. Анна Ивановна, моя бабушка, родила её – своего восьмого ребенка – в 37 лет, когда старшему, Михаилу, было уже семнадцать.

Когда началась война, маме только-только исполнилось пятнадцать лет.

В военкомате сказали: «Мала. Подрасти сначала...». И мама устроилась работать на кожевенно-обувной комбинат. Но когда через год после гибели брата Виктора, летом 1942 года пришло известие о пропавшем без вести в боях за Сталинград старшем брате, заместителе командира дивизиона 711 артиллерийского полка 227 стрелковой дивизии, старшем лейтенанте Михаиле Андреевиче Ермакове, то желание попасть на фронт и отомстить за двух любимых братьев стало самым главным. Вместе с подругой мама снова идёт в военкомат. Им уже по шестнадцать, но... снова отказ. Тогда девчонки решают подправить документы – прибавить себе хотя бы год... Очередная попытка оказалась успешной. Может, действительно, военспецы не заметили «приписки», а может, сделали вид... Слишком накалилась обстановка на фронте.

В красноармейской книжке мамы указано, что в ноябре 1942 года она уже красноармеец-телефонист 4-й роты 35-го зенитно-прожекторного полка. Прожектористы вместе с артиллеристами-зенитчиками защищали столицу от вражеских самолётов.

ОД Мы должны были освещать и ловить фашистские самолеты. Не подпускать врага к Москве – было нашей основной задачей. Мессершмиты летели на Москву черной стаей. Попав в крестовину двух лучей, фашистский летчик терял курс и вынужден был лететь на посадку в сопровождении этих лучей. Так, в основном, они и попадали в плен.

Но однажды, когда один немецкий самолет попался в крестовину наших лучей и, потеряв ориентир, пошел на посадку, другой фашистский ас, летевший следом за ним, сбил... своего же товарища. Тот – первый – горящим упал и подорвался. Вот так – свой уничтожил своего! Мы, девчонки, были поражены – не верили своим глазам. Как же можно уничтожать своего?!

Наши летчики дрались умело и бесстрашно, а мы, девчонки-прожектористки, помогали им, как могли. И в результате отстояли Москву. Затем мы двинулись на прибалтийский фронт, там участвовали в боях, освобождали Ригу и другие города и села.

ЛГ

А свет прожекторов

скользил по небу.

Искал,

касаясь звездной высоты.

И находил,

как призрачную небыль,

На самолетах

черные кресты.

Он ослеплял внезапно

самых прытких,

Как будто

злому вору по рукам

Давал,

и били яростно зенитки

По ненавистным

черным паукам.

Бойцы,

в минуты редкие покоя,

Считая сбитых,

грелись у огня.

И мама,

засыпая после боя,

Была моложе

нынешней меня.

МП

По семьям били похоронки,

Когда за братьев и отцов

Вставали яростно девчонки,

Перехитрив военспецов.

И снились срезанные косы,

И пахла порохом земля,

И жизнь стояла под вопросом

Не раз

и мамы,

и моя.

ЛГ У демобилизовавшихся были возможности и даже предложения получить работу и прописку в Москве, в Ленинграде, в Риге... Но сама она не рассматривала никаких вариантов, кроме одного: как можно быстрее вернуться в маленький вятский поселок Вахруши, на улицу Полевую, взбежать по ступенькам родного дома и обнять любимую маму и сестер. Потом дождаться возвращения брата Аркадия. Закончить школу. А потом... В общем, счастливо жить, раз повезло остаться живой, и тебе всего 19 лет!

* * *

Заканчивались победные праздничные дни, начиналась обычная трудовая жизнь. Мама и дядя Аркаша все свои силы отдали родному кожевенно-обувному комбинату. Они ушли из жизни один за другим, как когда-то на фронт – сначала брат, потом сестра... Не дожила до пенсии моя любимая Мила, которая преподавала в музыкальной школе поселка... Ольга с мужем сейчас в мятежной Украине. Мои племянницы Лена и Маша, хоть и живут в разных городах, но не забывают нас, приезжают. У них уже свои дети – правнуки дяди Аркаши. Как бы он сейчас радовался и гордился ими!

Чем старше я становлюсь, тем больше думаю и переживаю все те события, о которых узнала от своих близких. Я понимаю, что теперь НА МНЕ вся ответственность за них – наших фронтовиков, за память, которую я должна передать детям и внукам...

Мои фронтовики прожили долгую и достойную жизнь, и никогда не считали, что совершили что-то героическое, пройдя дорогами войны. Ведь каждый нормальный человек пойдет защищать свою Родину, если она в опасности. И теперь уже для меня праздник Победы – День 9 Мая стал самым важным и волнующим днем в моей жизни.

Мама умерла у меня на руках осенью 3 октября 2001 года. Прошло уже много лет, но для меня по сей день это самая тяжелая и невосполнимая утрата...

Опять эта осень стучится

Продрогшею веткой в окно.

Уже ничего не случится.

На улице пусто, темно.

Лежу и грущу после травмы.

Со мной моя кошка грустит...

...Как всё-таки плохо без мамы

Никто ничего не простит.

Дата добавления: 2015-08-05