Мятежная северо‑западная Русь

Я не знаю, что значит какой‑то прогресс,

Но до здравого русского веча

Вам, мои государи, далече!

Граф А. К. Толстой

Опыт жизни показывает: все что угодно можно объяснить, как угодно. Западная Русь живет по другим правилам, нежели Московия? Так это потому, что там живут другие народы, украинцы и белорусы. У нас, у русских, традиции совсем другие.

Истина здесь в том, что, действительно, существует ведь и народ, который до сих пор называет себя русским, что не совсем верно. Если уж одни из наследников Киевской Руси стали белорусами, а другие — малороссами, то логичнее всего называть нас великороссами. Не за «величие», которого, уж простите, в этом названии нет. А по названию области Великой Руси, где произошло формирование этого народа.

А ложь утверждения в том, что особенности цивилизации относятся за счет особенностей народа, и наоборот. Что бы там ни плели националисты самого дешевого розлива, великороссы вовсе не обречены ни на архаическое мировоззрение, ни на дикие формы государственности.

Дело в том, что Новгородскую землю населяли как раз великороссы, из чего уже вытекает, что сложение великоросского народа вовсе не связано непременно с Московией.

Впрочем, и украинцы еще в начале XX века обитали в трех разных государствах.

Только в самом конце XV — середине XVI веков кроткий пастырь народа Иван III и его внучек, живой бог Иван IV, объединили всю Великороссию, и только будущие белорусы и украинцы еще не имели счастья с ними тесно иметь дело. А до этого каждое государство на территории Великороссии имело свои обычаи и могло само выбирать, в каком направлении развиваться.

Новгород развивался так не правильно, так гадко, что особенно сильно огорчал московских подручных татар. Даже сильнее, чем Великое княжество Литовское.

Уже сам государственный строй Новгорода словно придумали назло москалям.

Еще в 1017 году Ярослав Мудрый даровал Новгороду особые грамоты за помощь новгородцев в освобождении Киева от поляков и от князя‑братоубийцы Святополка.

Каждый новый князь клялся на этих грамотах не нарушать вольностей Новгорода и только тогда мог приступить к исполнению своих обязанностей.

Москали так ненавидели эти грамоты, данные Ярославом, что в XV веке, завоевав Новгород, не только уничтожили сами грамоты, но и вымарали из летописей всякое упоминание о них. Из своих летописей, конечно. До летописей в Великом княжестве Литовском руки у них были коротки.

С 1136 года, с восстания, утвердившего вечевой строй в Новгороде, Новгородом правило вече, то есть народное собрание. С князем вече заключало ряд — договор. К князю обращались «государь», а не «господин». Князья не имели права владеть собственностью на территории Новгорода, раздавать волости, давать особые преимущества своим людям, торговать иначе, чем через посредничество новгородцев, даже охотиться и косить сено вне определенной зоны.

Если князь нарушал вольности, переставал нравиться новгородцам, они поступали очень просто: открывали городские ворота и сообщали, что «перед князем путь чист».

Перед Александром Невским, к примеру, ворота открывали трижды.

Всего же с 1095 по 1304 год князей сменили 58 раз.

Многие князья сидели по два раза на новгородском столе, а Александр Невский — даже три раза. Всего же княжило в Новгороде за эти годы 40 человек.

Отношение же к Александру Невскому в Новгороде было иное, гораздо более прохладное, чем на Северо‑Восточной Руси. Его осуждали за уступки, которые он делал Золотой Орде, за пособничество дикарям.

А если даже князя в Новгороде какое‑то время и не было, город почему‑то не проваливался сквозь землю! Вече выбирало посадника, и он вел управление и суд; выбирало тысяцкого, который возглавлял ополчение в случае войны, нес полицейские функции в дни мира.

Не князь, вече решало, быть ли войне. С 1142 по 1446 год Новгород воевал 26 раз со Швецией, 5 раз с Норвегией, 14 раз с Литвой, 11 раз с Ливонским орденом.

В принципе, Новгород вполне мог существовать и без князей, и это уже было личным оскорблением для москалей.

Второе, чем Новгород служил истинным укором для Северо‑Восточной Руси, была его культура. Уже в XII веке Новгород был огромным торговым городом, известным всей Европе. Новгородская республика очень похожа на города‑республики Италии: Венецию, Геную, Флоренцию. И, конечно же, на города‑республики Ганзейского союза: Любек, Гамбург, Штральзунд.

И вообще Новгород входил в Ганзу — союз торговых городов Европы. В конце XIV века Ганзейский союз (от средненемецкого Hanse — союз, товарищество) включал больше сотни городов, в том числе и Дерпт, Ригу, Ревель и владел монополией на торговлю в масштабах Европы.

Столицей Ганзы был город Любек. В нем собирались съезды Ганзы. Любек решал споры между членами Ганзы, решал, будет ли Ганза воевать и какие города выступят с войском.

Основой торговли и финансовых операций Ганзы были конторы в Брюгге, Лондоне, Бергене, Венеции, Новгороде.

Новгород лежал в начале торговых путей, связывающих Балтику с Черным и Каспийским морями, Восточную Европу с Западной. Новгород стал очень важным, непременным членом Ганзы, одним из основных ганзейских городов.

А русских купцов немцы считали очень честными и надежными. Действовал закон, что даже проторговавшийся русский купец не мог быть арестован в других городах Ганзы. Финансово несостоятельного купца отправляли в Новгород, чтобы он мог отдать долги.

Как не похоже на записки иностранцев о Московии!

Именно Ганза определяла движение товаров и сырья по всей Европе, посредничая между всеми центрами ремесла и торговли. Центральное место в Ганзе занимали немецкие города, а главными были немецкие купцы. Это было с одной стороны удобно всем, с другой затрудняло развитие местного купечества, в том числе фламандского и английского.

Поэтому Ганза отошла на второй план и начала тихо хиреть в XVI веке, когда во многих странах Европы поднялось свое купечество (формально Ганзейский союз прожил до 1669 года).

Любимая байка «патриотов» советского розлива (тех самых, про россича, который, бедняжка, сразу захиреет, как станет работать на самого себя, не на общину) еще и в том, что Новгород был неравноправным членом Ганзы. Некоторых прав Новгород действительно не имел: например, самому возить свои товары в города Ганзы (а в неганзейские — возил).

В самом Новгороде находился Немецкий двор и посольство Ганзы. Политика Ганзы была проста: монополия немцев на торговлю (не членам Ганзы запрещалось учить русский язык и давать русским ссуды) и поддержание высоких цен на свои товары. В ответ русские купцы создавали свои артели для установления цен. Немцы пытались вытеснить новгородцев с Балтики, ликвидировать их морскую торговлю. Но то же самое они пытались сделать и во Фландрии, и в Англии (английских купцов Ганза давила несравненно жестче, чем русских). Морскую же торговлю Новгорода уничтожили вовсе не немцы, а московитский великий князь Иван III.

Новгород был не неравноправным, а своеобразным, самобытным членом Ганзы, как и почти каждый из ганзейских городов.

Но ведь из этого всего вытекает: в Новгороде жили (страшно и вымолвить) горожане! По всей Северо‑Восточной Руси их татары с московитами уж душили, душили…

Да, почтенный читатель! Я вынужден тебя напугать!

В Новгороде и правда жили самые отпетые горожане. В чем была их слабость, так это в удивительной неспособности развивать свой вечевой строй.

Города Европы начинали с того же, что и Новгород, но постепенно вводили строгий подсчет присутствующих и голосующих, защиту прав меньшинства, формализовали все правила. В Новгороде этого не сделали, и в XV веке победа той или иной группы определялась «на слух», кто громче заорет. Было невозможно достижение компромисса, и не раз бывало, что оставшиеся в меньшинстве уходили в один из районов города и там проводили свое вече. И начинались столкновения, гражданские беспорядки, вплоть до насилия, грабежей и поджогов.

Тем более, в Новгород не пришло Магдебургское право, и провинциальный Гродно управлялся лучше, чем огромный, богатый Новгород.

Это вообще удивительная особенность православных стран в сравнении с католическими — большая замедленность в развитии. Даже двигаясь в одном и том же направлении, католики движутся быстрее православных. В богословии это принимает порой забавные формы, когда православные с обидой восклицают: «Но мы ведь тоже всегда так думали!» Резонный вопрос: «А если вы так думаете, почему веками ничего не говорите об этом?!»

Но все жители Новгорода были равны перед законом, и в XV веке даже зафиксировали принцип: «Судити всех ровно, как боярина, так и житьего (Богатого. — А. Б.) и молодчего (Бедного. — А. Б.) человека».

Основой гражданственности новгородцев становится преданность не феодалу, не отвлеченной идее, а городской общине — Господину Великому Новгороду.

Новгородцы почти поголовно были грамотны. Известны надписи, сделанные мальчиком Онфимом, переписка супружеских пар. Или вот втоптанная в грязь мостовой записка, написанная на рубеже XII и XIII веков: «Я посылала к тебе трижды. Какое зло ты против меня имеешь, что в эту неделю ко мне не приходил?».

Из чего приходится сделать еще два вывода: новгородские девушки сами выбирали себе мужей. И у новгородцев не было теремов. И небо не рухнуло! Бедные московиты!

Правда, иностранцы отмечали высокую нравственность новгородских женщин. Немцы считали, что новгородки ведут себя приличнее немок, и что любвеобильным подмастерьям нечего ловить в Новгороде. Вот по поводу московиток они высказывались прямо противоположно.

Была у Новгорода и третья ужасная особенность, и состояла она в положении там церкви…

С 1156 года епископа в Новгороде стали выбирать. Вече называло трех кандидатов: наиболее авторитетных служителей церкви. Их имена записывались на пергаменте, посадник запечатывал пергамент своей печатью. Запись несли на другой берег Волхова, в Софийский собор, где шла литургия. После окончания службы слепец или ребенок брал одну из записей, и оглашалось имя, на которое пал выбор. Лишь затем выбранный епископ ехал в Киев для посвящения и рукоположения.

С 1168 году новгородский епископ стал архиепископом, и его по‑прежнему выбирали. Архиепископ стоял во главе исполнительной власти Новгорода — Совета господ.

Городская казна хранилась в Святой Софии, и получается, что хранил ее архиепископ. Архиепископ ведал внешней политикой города, имел право суда, наблюдал за мерами весов, длины, объема при торговле.

Получается, что Новгород выбирал в архиепископы своего человека и относился к нему, как к должностному лицу Господина Великого Новгорода. Архиепископ меньше зависел от церковной иерархии, чем от города, и его положение очень напоминало то, которое имел епископ в городах Западной и Центральной Европы.

Вообще‑то, православие всегда настаивало на том, что церковь не должна иметь светской власти, а должна жить под ее покровительством. Но в Новгороде думали иначе… примерно так же, как в Германии.

Новгородские купцы составляли артели по специальности (суконники, рыбники, хлебные) или по районам торговли (купцы заморские, купцы низовские, то есть поволжские). Общую казну, товары корпорации, книги, в которые записывались сделки, тоже хранили в церкви святого — покровителя артели.

Для архиепископа построили двор, подобный княжескому, окруженный крепостными стенами и башнями. У него было свое войско и множество слуг и работников, объединенных в артели — дружины переписчиков книг, строителей, иконописцев. Боевой клич новгородцев: «Постоим за Новгород и Святую Софию!» отражал соединение идей демократии и православия.

Впрочем, кто это придумал, что православие не может освятить демократию, противоречит ей?

Новгородские священники, дышавшие воздухом вольнолюбивого города, часто выступали против канонического византийского православия, даже оставаясь в рамках церковной догматики. Они ведь тоже были независимы от официальной церковной иерархии, ничто не мешало им думать собственной головой.

В середине XIV века Людогощинский конец Господина Великого Новгорода заказал мастеру крест. Само по себе в этом нет ничего удивительного, и мастер сделал удивительной красоты резной крест. Ставший собственностью заказчика, крест так и стал называться: Людогощинский крест. Тоже — похвально, но ничего из ряда вон выходящего.

Необычна надпись на кресте, хулящая официальную церковь. А еще необычнее то, что заканчивается надпись какой‑то нечитаемой бессмыслицей. Историки весьма логично предполагали, что мастер хотел подписаться, оставить имя на своем изделии. А поскольку опасаться мести церковников у него были все основания, то подпись он зашифровал… Расшифровать абракадабру пытались множество раз.

Уже в XX веке археолог‑славист И. Г. Рабинович пессимистически заметил, что, наверное, мастер хотел, чтобы его имя было понятно только Господу Богу. А спустя несколько лет Борис Александрович Рыбаков сумел расшифровать надпись, о чем есть забавный рассказ Б. Г. Федорова [99].

Мастера звали Яков Федосов.

И, может быть, дело не только в «поносных словах», вырезанных мастером на кресте. Церковь не только не любила и считала богохульниками своих оппонентов. Церковь требовала от автора анонимности. Средневековая норма однозначна: не возвеличивай себя — хотя бы попыткой оставить о себе память! Не гордись деянием! Твой талант, твои силы — ничто! Не ты поднялся над суетой и будничным стяжанием! Только Господь дал тебе то, чем ты воздвиг собор, совершил необычное!

И многие уходили из мира, так и не оставив памяти о совершенном. Кто он, строитель Софии Новгородской? Спаса‑на‑Нерли? Софии Киевской? Мы до сих пор не знаем, кто возвел Василия Блаженного. То ли два человека: Барма и Постник? То ли один — Барма Постник? Личность зодчего не интересовала летописца. Стремление оставить память о себе было грехом гордыни.

Вдумаемся: неведомый нам Яков Федосов страстно хочет оставить свой след. Ему невероятно важно, чтобы люди знали: этот крест вырезал именно он! Не Федор Иванов, не Михаил Андреев, а он, он, Яков Федосов! Это желание так сильно, что он идет на поступок, однозначно осуждаемый церковью, рискует спасением души (а атеистов не было в те дни). Из XIV века словно бы раздается крик: «Да вот он я! Вот! Это вот я сделал! Я!»

Позвольте безнадежному клерикалу верить: Господь захотел явить чудо, и крик достиг ушей потомков. Не ставши, разумеется, Богом, археолог стал орудием Провидения, и мы услышали этот крик Якова Федосова. Жаль, не удастся посмотреть, как он выглядит, поговорить с ним (по крайней мере, на Земле). Нет, но какое сильное желание выделиться, какой отчаянный, упрямый индивидуализм! Какое мощное осознание себя мастером, творцом, имеющим право требовать и властно требующим: «Люди! Послушайте меня!»

А ведь это европейское Возрождение возвеличило фигуру мастера, возвысило его над людьми, приблизило к Творцу. Это в эпоху Возрождения на место средневековых анонимов встали и Джотто, и Микеланджело, и да Винчии… Творцы русских храмов XI—XIII веков по‑средневековому анонимны. Новгород и тогда выделился. Известно имя архитектора Петра, строившего в Новгороде в XII веке, но это исключение из правил. В Московии анонимность мастера остается культурной нормой и в XVI веке.

В Новгороде же от средневековых норм в культуре явственно отходят, и это никак не связано с национальностью его жителей.

А кроме того, в XIV—XV веках Новгород был рассадником ересей для всей Руси и даже, пожалуй, для всего православного мира.

В XIV веке официальную церковь очень огорчали стригольники — сторонники дьякона Никиты и брадобрея (стригольника) Карпа. Стригольники отрицали церковную и монашескую иерархию, монашество, отвергали поклонение иконам, отрицали троичность божества и божественность Христа. Были даже сверхсмелые люди, отказывавшиеся верить в бессмертие души. Даже казнь Карпа и Никиты в 1375 году не помешала ереси распространяться на многие районы Западной Руси.

Стригольники откровенно вырабатывали систему ценностей, весьма близкую ко многим ценностям европейского Возрождения. В их движении вообще очень многое выбивается далеко в сторону от «народных ересей» Средневековья, от антифеодальных движений. В нем легко узнаваемы черты европейского Возрождения с четкой ориентацией на независимую человеческую личность, отрицание церковного официоза.

В XV веке новая ересь «жидовствующих» отрицала божественную природу Иисуса Христа и признавала Ветхий Завет более важным, чем Новый.

Все это доказывает одно: в православном Новгороде шла активнейшая интеллектуальная жизнь. Самая активная во всем мире русского православия. Рождались, обсуждались идеи, шли открытые споры, складывались мнения, возникали согласия и разногласия.

Почему именно здесь? А потому, — что Новгород был независим, никем не завоеван… и притом оставался обществом европейского типа. Здесь отдельный человек был и достаточно развит, чтобы мочь, и достаточно свободен, чтобы сметь свое суждение иметь.

Для московитов разве что проблема бритья бороды и послеобеденного сна приобретала смысл богоискательства.

В этом обществе зависимых, необразованных и забитых все было омертвлено изоляционизмом и примитивнейшим обрядоверием. Православные в Литве слишком были озабочены тем, чтобы сохраниться, им было, в общем‑то, не до развития.

А новгородцы, в конце концов, жили в собственном государстве и развивали собственную культуру на своей земле. Без комплекса неполноценности. Да у них и основания не было для этого поганого комплекса. И центром всех религиозных «бесчинств», очень похожих на идеи Возрождения, на идеи Реформации, осталась Северо‑Западная Русь.

Я уже говорил о том, что, как правило, развитие православных культур шло медленнее, чем католических. Но вот стоило православному Новгороду оказаться в обстановке, благоприятной для развития, и в православии появились тенденции Возрождения, Реформации… В XV—XVI веках множество православных русских людей в Новгороде почему‑то утрачивают средневековые черты самосознания. Они начинают осмысливать окружающее в категориях, для Средневековья совершенно не характерных; они пытаются утвердить другое мироощущение, другой образ жизни, иную концепцию человеческой жизни.

Если бы это движение оказалось масштабным не только в Новгороде, на Руси произошел бы переворот, по смыслу и по масштабам похожий на немецкое или по крайней мере на польское Возрождение. Переворот не состоялся, потому что вне Новгорода русских людей, думавших иначе, было больше. Настолько больше, что ни нестяжатели, ни стригольники даже не устроили гражданской войны, смуты или хотя бы «бунта на коленях». Кучка «русских Возрождения» не перешибла плетью обуха.

Мы уже знаем, почему.

Дата добавления: 2015-08-03