Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Плотичка

 

Хоть я и не пророк,

Но, видя мотылька, что он вкруг свечки вьется,

Пророчество почти всегда мне удается,

Что крылышки сожжет мой мотылек.

Так привлекает нас заманчиво порок –

Вот, юный друг, тебе сравненье и урок.

Он и для взрослого хорош и для ребенка.

Уж ли вся басня тут? ты спросишь – погоди –

Нет, это только прибасенка;

А басня будет впереди.

И к ней я наперед скажу нравоученье –

Вот, вижу новое в глазах твоих сомненье:

Сначала краткости, теперь уж ты

Боишься длинноты.

Что ж делать, милый друг, возьми терпенье.

За тайну признаюсь:

Я сам того ж боюсь.

Но как же быть? – теперь я старе становлюсь.

Погода к осени дождливей,

А люди к старости болтливей.

Но шутка шуткою – чтоб мне заговорясь

Не выпустить и дела вон из глаз –

Послушай же: слыхал я много раз,

Что легкие проступки ставя в малость,

В них извинить себя хотят

И говорят:

За что журить тут? – это шалость.

Но эта шалость есть к паденью первый шаг:

Она становится привычкой, после страстью,

Потом пороком – и, к несчастью,

Нам не дает опомниться никак.

 

 

Напрасно мы надеялись сначала

Себя во время перемочь.

Такая мысль всегда в погибель вовлекала –

Беги сперва ты лучше прочь.

А чтоб тебе еще сильней представить,

Как на себя надеянность вредна,

Позволь мне басенкой тебя ты позабавить.

Теперь из-под пера сама идет она

И может с пользою тебя наставить.

 

 

Не помню, у какой реки,

Злодеи царства водяного,

Приют имели рыбаки.

В реке, поблизости у берега крутого,

Плотичка резвая жила.

Проворна и лукава

Небоязливого была Плотичка нрава:

Вкруг удочек она вертелась, как юла.

И часто с ней рыбак клял промысл свой с досады.

Когда за пожданье он, в чаяньи награды,

Закинет уду, глаз не сводит с поплавка –

Вот, кажется, взяла – в нем сердце встрепенется.

Взмахнет он удой – глядь! крючок без червяка;

Плутовка, кажется, над рыбаком смеется:

Сорвет приманку, увернется

И, хоть ты что, обманет рыбака.

«Послушай», говорит другая ей Плотица:

«Не сдобровать тебе, сестрица.

Иль мало места здесь в воде,

Что ты всегда вкруг удочек вертишься?

Боюсь я: скоро ты с рекой у нас простишься.

Чем ближе к удочкам, тем ближе и к беде.

Сегодня с рук сошло: а завтра – кто порука?»

Но глупым, что глухим разумные слова.

«Вот», говорит моя Плотва:

«Ведь я не близорука!

Хоть хитры рыбаки, но страх пустой ты брось:

Я вижу все обманы их насквозь.

Смотри – вот уда – вон закинута другая –

Ах! вот еще – еще! Гляди же, дорогая,

 

 

Как хитрецов я снова проведу».

И к удочкам стрелой пустилась;

Рванула с той, с другой; на третьей зацепилась,

И, ах, попалася в беду.

Тут поздно бедная узнала,

Что лучше б ей бежать опасности сначала.

 

 

Овца

 

Крестьянин позвал с суд Овцу:

Он уголовное взвел на бедняжку дело.

Судьей был Волк – оно в минуту закипело –

Допрос ответчику – другой запрос истцу:

Сказать по пунктам и без крика:

[В че<м>] Как было дело; в чем улика?

Крестьянин говорит;

«Такого-то числа

Поутру у меня двух кур не досчитались;

От них лишь перышки, да косточки остались:

А на дворе одна Овца была».–

Овца же говорит: она всю ночь спала. И всех соседей в том в свидетели брала,

Что никогда за ней не знали никакого

Ни воровства,

Ни плутовства;

А сверх того, она совсем не ест мясного.

Но волчий приговор вот от слова до слова:

Понеже кур овца сильней –

И с ними ночь была, как видится из дела,

То, признаюсь по совести моей,

Нельзя, чтоб утерпела

И кур она не съела.

А потому, казнить Овцу,

И мясо в суд отдать; а шкуру взять истцу.

 

В прочем имею честь пребыть Ваш покорнейший слуга

Иван Крылов

Приютино

<июля> 26-1821.

 

12
В. А. Олениной*
22 июля 1825 г

 

Июля 22 1825 года.

Как изобразить вам мои чувства, любезнейшая и почтеннейшая Варвара Алексеевна, когда я получил ваше второе письмо! Мою радость, мою благодарность, мой стыд! И вы еще столь добры, что ко мне пишете и меня браните. – Сказать однако ж правду, я стою и того и другого. По лени моей мало бить меня, но по чувствам моим к вам, право, я заслуживаю ваше снисхождение, ибо такую иметь привязанность, как я к вам, божусь, что можно едва ли только найти в собаке, а в человеке [и еще христианине] вы верно ее не сыщете. Продолжайте же быть ко мне добры попрежнему и подсластите тем остаток жизни того, который, хотя много имеет слабостей и пороков, но с уверением может сказать, что неблагодарность никогда не заглядывала в его сердце. Несмотря на ваш негодный ревматизм, я утешаюсь мысленно, воображая, как вы толстеете. Продолжайте с богом и в добрый час – да хорошенько, так, чтоб сделаться оригиналом того портрета, который некогда послали вы к кузине вашей Ел. Пав. Полторацкой* – то-то бы я порадовался и не пожалел бы опорожнить доброй бутылки шампанского за ваше здоровье с будущими…

Намерение ваше заняться музыкою прекрасно. Я всегда утверждал, что у вас к ней врожденный талант, и сожалел, что он пропадает без действия. Сколько приятных минут вы можете доставить и себе и всем тем, которые вас любят (и в числе которых я не последний). Что касается до вашего голосу, то я никогда не был против, уверен даже, что вы можете петь очень приятно, лишь бы не погнались за большими крикливыми ариями, где часто более шуму, нежели чувства, и видна одна претензия на превосходство, которая всегда вооружает слушателя на певца, если это не первейший талант.

Итак, вам приятно в Воронеже (это заметил я по вашему письму). Любя вас, я этому очень рад; любя себя, не совсем мне это по сердцу, ибо отнимает надежду скоро вас увидеть, но как бы то ни было, будьте только здоровы и будьте счастливы – и тогда, если б я имел и волшебный жезл, которым махнувши мог бы вас перенести сюда, то, как желание мое видеть вас ни велико, даже [не отвечаю] не ручаюсь, чтоб я несколько раз не хватался за жезл, только верно бы им не махнул и не потревожил вашего счастья, а особливо, если бы вы дали мне слово, несмотря на мою лень, иногда писать ко мне. Вы не поверите, какой это для меня приятный подарок. И сколько раз я перечитывал ваше письмо! Я автор и, сказать вам на ушко, довольно самолюбив; но если б я знал, что мои стихи перечитывают столько раз, то бы я сделался спесивее гр.<афа> Хвостова*, которого, впрочем, никто не читает.

Теперь, что сказать вам о Петербурге, о себе? Петербург наш похож на красавицу, которая наряжается и зевает. Что до меня, то по отпуске сего письма я слава богу жив и здоров, ем и сплю много, [довольно] читаю – вздор, пишу – ничего и нахожу, что это довольно весело. Теперь сбираюсь к себе: в ваше Приютино, где мне никогда не может быть скучно. И, кстати, если лето находится у вас в Воронеже, то нельзя ли сделать милость отпустить к нам его на 28 дней? Вы бы очень нас одолжили. Зато, если случится вам нужда в холоде, дождях и слякоти, то присылайте наверное к нам: мы рады вам служить, сколько угодно: такие-то мы здесь добрые!

Вы сбираетесь в Москву? Нельзя ли уведомить, когда вы туда поедете, – я уже несколько лет тоже сбираюсь туда и только раздумывал, какое время выбрать в году. Зимою хотя Москва и полна, но меня пужали снега и то, это ни садов, ни гуляньев не увидишь. Летом Москва пуста – когда же ехать? Но если бы я вас там нашел, то всякое время в году мне бы показалось приятно, и божусь (только не так, как честный человек), что я бы тотчас сел в дилижанс и отправился бы без дальних сборов. Право! Эта мысль играет у меня в голове так весело! Так приятно! – Я вижу, что вы смеетесь и говорите: какой вздор! Где ему ехать! Пошевелится ли он? С его ленью, это пустое! Не верьте же мне, пожалуйста, не верьте, того-то мне и хочется – для того, чтобы больше вас удивить, – только отпишите, а особливо, где вы остановитесь и как вас сыскать? [А там] А там увидим.

Между тем я буду. – Но не наскучил ли уж я вам? не заболтался ли? не пора ли перестать – по мне, совсем не пора. Передо мной целая десть белой бумаги. Но я милостив – и не хочу довести вас до зевоты, ведь это вам не здорово, а ваше здоровье для меня дорого, и уверен, что вы в этом не сомневаетеся! И так, кончу – на первый раз и, если получу в ответ, что вы всё мое письмо вытерпели, то ждите от меня бесконечных посланий. Мне всегда только первый шаг труден, а там меня не уймете.

Будьте здоровы и счастливы и продолжайте любить того, который от всей души, от всего сердца и помышления любит вас (honny soit qui mal y pense*) и будет любить, пока останется в нем сердце и память!

N.В. Прошу этого места в письме, кроме Григорья Никаноровича, никому не показывать, а особливо тем, кто не знает моих лет и моей фигуры.

Прощайте, буди божья милость с вами.

Ваш неизменный И. Крылов.

Григорью Никаноровичу свидетельствую свое почтение и низко кланяюсь, хотя и воображаю, как он мучится от ревности – и как на меня зол; но я душевно его люблю и прошу его, чтоб он ревновать ревновал, но всё бы любил меня, чего даже искренно надеюсь и в чем уверен.

 

13
И. П. Новосильцеву
22 апреля 1826 г

 

Милостивый государь!

Николай Петрович.

Почтенное письмо ваше с приложением перстня от ее императорского величества имел я счастие получить. Принимаю с глубочайшим благоговением и благодарностью сей знак высокой ее милости к слабому моему таланту. Имею честь пребыть с истинным почтением

милостивый государь

ваш покорнейший слуга

Иван Крылов.

Апреля 22 дня

1826.

 

14
А. А. Оленину
Январь – февраль 1826 г

 

Без очков и без глаз, однако, пользуюсь случаем, чтобы напомнить о себе любезному путешественнику, которого с нетерпением ожидаем на родимую сторону. Я уж воображаю, например, приятные вечера, когда будете вы нас разрисовывать, вашу любезную семью – и от чистого сердца желаю их ускорить… Что до нас, то мы здесь всё те же – и так же любим вас, как прежде. Прощайте, любезный наш Алексей Алексеевич, будьте здоровы, возвратитесь к нам скорее и обрадуйте – как ваших родных, так и друзей ваших.

Ваш покорный слуга И. Крылов.

 

15
В. А. Олениной
1 февраля 1827 г

 

Спб., февр. 1 дня 1827.

За тридевятью морями, в тридесятом царстве вспомните иногда, любезная и почтенная Варвара Алексеевна, неизменного своего Крылова. Я, кажется, слышу ваш вопрос: «Да полно, стоит ли он этого?..» – Конечно, стою, да, стою. Возьмите беспристрастно и взвесьте всё мое хорошее и худое. Кажется, вижу, что вы на одну сторону кладете лень, мою беспечность, нездержание данного слова писать и пр. и пр. Признаюсь, копна великая, и очень похожа на большой воз сена, как, я видал, весят на Сенной площади. Но постойте, я кладу на другую сторону мою к вам чистосердечную привязанность. Может быть, она не приметна: однакож, посмотрите, как весы потянули на мою сторону. Вы улыбаетесь и говорите: «Точно, он меня любит: ну, бог его простит!..»

Теперь [прощу] вопрос: прощу ли я вас, что вы так надолго нас оставили, а, что и того хуже, не порадуете нас доброю вестью о поправлении вашего здоровья? Ездите по Италии, ездите, где хотите, только ради бога выздоравливайте и возвращайтесь к нам скорей веселы [и], здоровы и красны, как маков цвет. Смотрите, если долго промешкаете, – то я, право, того и гляди, что уеду далее чужих краев; а, право, я бы еще хотел на вас взглянуть [но] и полакомиться приятными минутами вашей беседы. И видеть своими глазами и слышать своими ушами, всё ли еще попрежнему вы любите доброго своего Крылова. – Что писать вам о нас? Старое по-старому, а в Петербурге у нас всё по-петербургски. Сегодня мы празднуем рождение вашей сестрицы, фрейлины двора их императорских величеств, Анны Алексеевны*. Вы ее не узнаете: она прелестна, мила и любезна, и если б постоянство не была моя добродетель особенная, то едва ли бы я вам не изменил. Но не бойтесь, обожатель в 57 лет бывает очень постоянен.

Прощайте, любезная и почтенная Варвара Алексеевна; поклонитесь от меня [Петру Никан<оровичу>] поласковее любезному Дмитрию Никаноровичу* и напомните ему обо мне. А если хотите наградить меня за мое письмо, то включите и ко мне хотя строчку. Я ваши милые письма берегу, как ладанку. Еще раз простите.

Ваш слуга Иван Крылов.

 

16
В. А. Олениной <?>
Апрель 1827 г. <?>

 

Христос воскрессе!

10, 000 000 000 000 000 раз виноват, но по первой почте пишу – вечно преданный и неизменный

И. Крылов

 

17
В. А. Олениной
1829 г

 

1829 года в Москву.

 

Здравствуйте, любезнейшая и почтеннейшая Варвара Алексеевна. Итак, наконец, вы в России, в Москве, но всё не в Петербурге, и я лишен удовольствия вас видеть. Для чего нет у меня крыльев, чтоб лететь в Москву! Какая бы я была хорошенькая птичка! Вы пишете к своим, чтоб я приехал; благодарю вас за такое желание, и если бы это зависело от одного моего желания, то, не сомневайтесь, я бы уже давно был в Москве: mа реr[arrivar] arrivar bisogna caminar. Пословица немудреная, а очень справедливая. Со всем тем, если б я знал, что вы останетесь долее в Москве, то во что бы то ни стало, а я перед вами явился бы, как лист перед травой.

[Боже мой!] Принимаясь за сие письмо, я думал, что не кончу его на десяти страницах: но меня торопят. Надобно скорей его отвезти, и мысли мои (а их тысячу) так толпятся, как в праздник народ [при выходе], выходя из церкви; одна другую затесняет, одна другую останавливает, а от этого ни одна вон не может вытти. Нет, лучше наскоро кончу письмо, и по первой почте à tеtе reроséе буду к вам писать – ясно и порядочно, теперь чувствую, что, кроме вздору, ничего не напишу.

По крайней мере, чтоб вы не подумали, что я уже совсем поглупел, посылаю к вам трех молоденьких своих деток, примите их поласковей, [из] хотя из дружбы к их папеньке. [Да про<чтите>] Не шутя, прочтите мои басни и скажите (если лень вам не помешает ко мне отписать), скажите чистосердечно: на много ли я поглупел, и как они в сравнении с прежними моими баснями? Ах, как я боюсь, чтоб не сделаться архиепископом Гренадским, и чтоб мне не сказали: «point d'homélies, Monseigneur». Право, мне кажется, я похож на старого танцовщика, который, хотя от лет сутулится, а всё еще становится в третью позицию.

Григорью Никаноровичу мой поклон, поцелуйте его за меня. Я думаю, что эту просьбу вы легко исполните. Простите, будьте здоровы и не забывайте искренно любящего вас

Крылова.

 

Я не смею настаивать, но если б вы отписали ко мне хоть строчку, хотя уже расписку в получении басен, так чрезвычайно меня обрадовали; я даже уверен, что вы в этом не сомневаетесь. – Но лень!.. Ах! Я это чувствую и более не смею сказать ни слова.

 

18
В. А. Олениной <?>
2-я половина 1820-х годов <?>

 

При сей верной оказии ваш истинный почитатель и обожатель целует ваши ручки и вас нежно вспоминает.

 

19
Н. И. Гнедичу <?>
Конец 1829 г. – начало 1830 г

 

Посылаю и последние три басни. Да нельзя ли, чтобы их переписал тот, кто переписывал бумаги. Его рука очень четка. Прощай, до понедельника.

 

20
И. П. Быстрову*
Конец февраля – март 1831 г

 

Пришлите мне мои карточки*. Что у вас сделано? Не скучаете ли новою должностью? Старайтесь, старайтесь, мой милый! Сопиков* много трудился, ему и честь. Но не без греха и он, и при ссылках на него будьте осторожны. В чем усомнитесь, спросите Анастасевича*. Он живет<…>

 

21
Александру Ваттемару*
Конец июня – начало июля 1834 г

 

Желаю вам всякого благополучия, любезный Александр; я не говорю о славе – вы ею богаты. Прошу иногда вспомнить человека, который удивлялся вашему таланту и любовался им. Желание и стремление сердца, чтобы вам опять приехать охотно в [Пе<тербург> И. Кр<ылов>] Россию, где, хотя по словам злословия живут варвары, но умеют чувствовать прекрасное и отдавать ему справедливость.

И. Крылов.

 

22
Н. С. Голицыной
17 марта 1838 г

 

На коленях прошу у вас прощения, что я завтра никак не могу быть у вас, и вот причина: когда я получил от вас записку, то с радости, что вы меня вспомнили, всё перезабыл и даже, что я дал слово на пятницу человеку, от которого никак не могу отказаться. Если вы так добры, что меня простите и назначите мне другой день, то я совершенно в ваших повелениях.

Преданный от всего сердца И. Крылов

Марта 17-го 1838 г.

<На обороте:>;

Ее сиятельству княгине Наталье Степановне Голицыной*.

 

23
М. Н. Загоскину
1 ноября 1838 г

 

Виноват, почтенный и любезный старый сослуживец мой, Михайло Николаевич: я приятное письмо ваше получил и всё сбирался отвечать. Приезжайте в Петербург и побейте меня за мою лень. А между тем примите, как знак моего уважения и дружбы, медаль*, которую доставить к вам из милости ко мне взялась Марья Степановна. Не помните лиха и напишите ко мне хоть строчку: вы тем крайне меня обяжете. Я было собрался к вам писать предлинную эпистолу, да в сию минуту должен ехать. Прощайте, будьте здоровы и не забывайте сердечно любящего и почитающего вас лентяя и вашего покорнейшего слугу И. Крылова.

Ноября 1 ч.<исла> 1838 г.

Р.S. Я слышу чудеса о вашем новом романе «Искусителе», но не видел еще его и уверен, что прочту с большим удовольствием.

 

24
И. П. Быстрову
7 декабря 1848 г

 

<…> повидаться со мною. Мне <надо> о<чень с> вами поговорить. И. Кр<ылов> Декабря 7 дня 1838 г. Его бл.<агородию>: Ивану Павл. Быстрову.

 

25
Ф. А. Бюлеру*
2-3 октября 1839 г

 

 

Как много ручейков текут так тихо, гладко

И так журчат для сердца сладко

Лишь только оттого, что мало в них воды.

 

Благодарю за честь, которую вы делаете мне, милостивый государь. Я с удовольствием служу вам сими немногими строчками.

Ваш покорный слуга И. Крылов.

<На обороте: >

Милостивому государю барону Ф. Бюлеру.

 

26
М. Е. Лобанову*
Начало февраля 1841 г

 

Прочел, ни поправлять, ни выправлять ни времени, ни охоты нет.

 

27
Неизвестному
29 января 1842 г

 

Милостивый государь, князь Сергей Николаевич.

 

Не знаю, сказывали ли вам в детстве вашем сказки, но по воспитанию, вам данному, я сего не полагаю и для сего хочу вас позабавить сказочкою. Слушайте, я начинаю.

В некотором царстве, не в нашем государстве, жил-был петух, у коего были жерновки* или жернова, – наверное не знаю, да и сказка о сем молчит, – да дело в том, что сии жерновки были отняты помещиком. Петух, чтобы получить свои жерновки, ежедневно кричал на кровле у сего господина: «Барин, барин, отдай мои жерновки» и сим способом получил. Вот вам сказка, теперь к делу.

Я вас просил покорнейше уговорить, ежели вы можете, Василья Сергеевича Новосильцев*а об отпуске на волю крепостной его дворовой девки Олимпиады Александровой, доставшейся ему после покойной жены его Дарьи Ивановой Наумовой; вы можете о сем попросить Капитолину Михайловну, она хорошо знала сестру ее, Пелагею Александрову, которая ходила и за супругою Василья Сергеевича, Дарьею Ивановною Наумовою и за матерью ее; ежели он будет отзываться, что она досталась не ему, а детям его, то он может сказать в отпускной, что она досталась ему на седьмую часть после жены его, Дарьи Ивановны Наумовой; а где положено по ревизии, сего писать не надобно, в девке спорить никто не будет. Надеясь на ваше старание, я на всякий случай и отпускную у сего прилагаю, случай надо ловить за волосы, ускользнет не поймаешь; в вашем же расположении я совершенно уверен, для того и решился я вас беспокоить моим письмом и моею покорнейшею просьбою, мне приятно будет получить ответ ваш и узнать о вашем здоровьи, в коем я всегда принимаю живейшее душевное участие. Примите уверение в совершенном уважении и преданности имеющего честь пребыть вам

милостивый государь

покорнейший слуга

Иван Крылов.

1842<ог>о года

Генваря 29-го дня

Москва.

 

28
Неизвестному
18 февраля 1842 г

 

В сию минуту я получил письмо от графа Толстого*, который от имени великой княгини Елены Павловны приглашает меня принять участие в маскараде, который будет 24 февраля. К несчастью, я болен и уже с неделю сижу дома. Сжальтесь надо мною и, если можно, доложите ее высочеству, что едва ли я могу пользоваться столь милостивым и лестным для меня приглашением. Да ради бога отпишите ко мне с моим посланным можете ли исполнить мою просьбу, ибо к несчастью я даже совсем не знаю графа Толстого и куда мне писать мой ответ. Пребываю с совершенною преданностию ваш почтительный слуга

И. Крылов.

Февраля 18

1842 года.

 

29
И. П. Мятлеву*
1841–1843 г.г

 

Je prie, pardonnez à moi que je ne pourrais pas diner chez vous: la glace marche sur la Newa et pont est divorsé. Annoncant cela je votre tréz humble serviteur I. Kr.

Его превосходительству

Ивану Петровичу

Мятлеву

от Крылова.

 

30
Неизвестному
8 марта 1844 г

 

Вот вам и стихи для доставления кн. Вяз.<емскому>* и первый номер Звездочки* – мне что-то страшно, что просят моего почерка все нарас<хват> и хотят<?> иметь<?> его и каж<ется><?>– уже не в мамамуши ли меня пожаловали* – но я право не в ответе. Прощайте, будьте здоровы – преданный вам И. Крылов.

Марта 8 1844 г.

 

31
И. П. Быстрову
1841–1844 г.г

 

Посылаю 27 книг счетом. У меня осталось 5 книг, да покорно прошу прислать ко мне сказки Духов, чем очень одолжите.

 

 


Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 78 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Книга шестая | Книга восьмая | Книга девятая | Басни, не вошедшие в девять книг | Басни, приписываемые Крылову | Стихотворения | На случай фейерверка, сожженного 15 числа сентября 1793 года на Царицынском лугу в Санкт-Петербурге | Хор пастушек | Стихотворения, приписываемые Крылову | Прошение |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
На случай всемилостивейше пожалованной ему для следования за его императорским величеством коляски| Деловые бумаги

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.032 сек.)