ПИСЬМО 17

Пока дело шло лишь о том, чтобы вывести общую идею красоты из понятия человеческой природы, мы не должны были вспоминать других пределов последней, кроме тех, которые заключены в непосредственной ее сущности и неотделимы от понятия конечного. Не об­ращая внимания на случайные ограничения, зависящие от условий действительного явления, мы почер­пали понятие красоты непосредственно из разума, как источника всякой необходимости, и вместе с идеа­лом человеческого существа нам был дан и идеал красоты.

Теперь же мы спустимся из области идей на арену действительности, чтобы встретить человека в некото­ром определенном состоянии, то есть при ограниче­ниях, проистекающих не только из отвлеченного его понятия, но и из внешних обстоятельств и из случай­ного пользования его свободою. Но как бы многооб­разно ни была ограничена в нем идея его человеческой природы, все ж одно лишь содержание ее показывает нам, что могут быть только два противоположных вида отклонений от нее. Если совершенство человека заклю­чается в согласной энергии его чувственных и духов­ных сил, то он может утратить это совершенство только путем недостатка согласия или же недостатка энергии. Даже не выслушав показаний опыта по этому вопросу, мы уже наперед, из одного разума, извлекаем уверенность, что найдем действительного, стало быть ограниченного, человека или в состоянии напряжения, или же в состоянии ослабления, смотря по тому, на­рушает ли односторонняя деятельность отдельных сил гармонию его существа, или же единство его натуры основывается на равномерном ослаблении его чувст­венных и духовных сил. Теперь мы докажем, что оба противоположных предела уничтожаются красотою, которая восстановляет в напряженном человеке гармо­нию, а в ослабленном — энергию, и таким путем, сооб­разно природе красоты, приводит ограниченное состоя­ние к безусловному и делает человека законченным в самом себе целым.

Итак, красота отнюдь не нарушает в действитель­ности того понятия, которое мы составили себе о ней путем умозрения; только она в этом случае гораздо менее свободна в своей деятельности, чем в другом, в котором мы могли применить понятие красоты к чистому понятию человечности. В человеке, каким он является в опыте, красота встречает уже испорченный и противодействующий материал, который отнимает у нее ровно столько ее идеального совершенства, сколько он примешивает своих индивидуальных свойств. По­этому в действительности красота всегда будет прояв­ляться как отдельный и ограниченный вид и никогда — как чистый род. В напряженных душах она потеряет часть своей свободы и разнообразия, в ослабленных — часть своей живительной силы. Нас же теперь, когда мы ближе познакомились с ее истинным характером, это противоречивое явление не будет более путать. Мы не станем, подобно большинству оценщиков, выводить ее понятие из отдельных указаний опыта и не станем делать ее ответственной за недостатки, которые встре­чаются под ее влиянием в человеке; мы знаем, наобо­рот, что это сам человек переносит на красоту несовер­шенство своей индивидуальности, вечно благодаря субъективной ограниченности препятствует ей стать совершенной и принижает ее абсолютный идеал, обна­руживая его лишь в двух ограниченных формах яв­ления.

Смягчающая красота, как мы утверждали, соот­ветствует напряженной душе, энергичная — ослаблен­ной. Напряженным же я называю человека как в том случае, когда он находится”: под гнетом ощущений, так и в том, когда он находите, я под гнетом понятий. Каж­дое исключительное господство одного из двух его основных побуждений является для него состоянием угнетения и насилия; свобода заключается лишь в со­гласном действии его обеих натур. Таким образом одно­сторонне подчиненный чувствам или чувственно напря­женный человек освобождается и смягчается фор­мою; односторонне подчиненный законам или духовно напряженный человек смягчается и освобождается материей. Итак, смягчаемая красота, дабы удовлет­ворить этой двойной задачей, явится в двух различных образах: она, во-первых, умиротворит спокойствием формы дикую жизнь и продолжит путь к переходу от ощущений к мышлению; во-вторых, как живой образ, она снабдит отвлеченную форму чувственной силою, она вновь обратит понятие к созерцанию и закон к чув­ству. Первую услугу окажет она человеку природы, вторую — человеку культуры. Но так как она в обоих случаях не вполне свободно владеет материалом, а за­висит от того материала, который доставляется ей или бесформенной природою, или противоестественной ис­кусственностью, то она в обоих случаях будет еще нести на себе следы своего происхождения и в первом случае более растворится в материальной жизни, во втором — в чистой отвлеченной форме.

Чтобы составить себе понятие о том, как красота может стать средством, уничтожающим эту двойную напряженность, мы должны попытаться исследовать ее источник в человеческой душе. Поэтому решитесь еще на краткую остановку в области умозрения, чтобы по­том покинутьее навсегда и вступить с тем большею уверенностью на ноле опыта.

Дата добавления: 2015-07-24