ПИСЬМО 14

Итак, мы пришли к понятию такого взаимодействия двух побуждений, при котором действие одного обос­новывает и ограничивает действие другого, и каждое побуждение обнаруживается наиболее полно именно благодаря тому,.что действует другое.

Это взаимоотношение двух побуждений представ­ляет собою, правда, лишь задачу разума, которую че­ловек в состоянии вполне решить только на высоте совершенства своего бытия. Это в истинном значении слова идея его человеческой природы, то есть нечто бесконечное, к чему он в смене времен может посте­пенно приближаться, никогда не достигая. “Он не дол­жен стремиться к форме за счет своей реальности и не должен стремиться к реальности за счет формы, на­против того: безусловное бытие он должен искать в определенном, а определение бытия в бесконечном. Он должен противопоставить себя миру, ибо он есть лич­ность, и он должен быть личностью, ибо ему противо­стоит мир. Он должен ощущать, ибо он сознает, и дол­жен сознавать, ибо он ощущает”. Пока он исключает одно из этих двух побуждений или удовлетворяется одним после другого, до тех пор он.не будет в состоя­нии познать, что он человек в полном значении этого слова, соответственно истинному значению этой идеи, ибо, пока он только ощущает, для него остается тайной его личность или безусловное бытие, а пока он только мыслит, для него будет тайною его существование во времени или его состояние. Но если бы были возможны случаи, когда он испытывает и то и другое вместе, то есть когда он сознает свою свободу и вместе с тем ощу­щает свое бытие, когда он одновременно чувствует себя материей и познает себя как дух,— в этих слу­чаях, и только в них, он имел бы пред собою совершен­ный образ своей человеческой природы, и предмет, представивший пред ним этот образ, служил бы ему символом его осуществленного назначения, а следова­тельно (ибо это назначение достижимо лишь в совокуп­ности всего времени), и изображением бесконечного.

Если предположить, что подобные случаи возможны в опыте, они вызовут в человеке новое побуждение, ко­торое будет противоположно каждому из двух, рас­сматриваемому в отдельности, именно потому, что оба действуют в нем; поэтому-то оно и должно быть рас­сматриваемо как повое побуждение. Чувственное по­буждение заботится о том, чтобы было изменение, чтобы время имело содержание, формальное побужде­ние заботится о том, чтобы время было уничтожено, чтобы изменения не было. Итак, то побуждение, в котором действуют оба в соединении, то есть (да будет мне дозволено называть это побуждение, прежде чем я смогу обосновать его название) побуждение к игре на­правлено к тому, чтобы уничтожить время в самом времени, соединить становление с абсолютным бытием, изменение с тожеством.

Чувственное побуждение ищет ограничения, оно желает получить объект; побуждение к форме само ограничивает, оно само хочет создать свой объект; по­буждение к игре направлено к тому, чтобы получить объект, но таким, каким бы оно его создало, и создать его таким, каким чувство его воспринимает.

Чувственное побуждение исключает из своего субъ­екта всякую самодеятельность и свободу, формальное побуждение исключает из своего субъекта всякую за­висимость, всякую страдательность; но исключение свободы есть физическая необходимость, исключение страдательности есть моральная необходимость; итак, оба стремления понуждают дух: первое — путем зако­нов природы, второе — путем законов разума. Таким образом побуждение к игре, в котором соединены оба побуждения, будет понуждать дух одновременно и фи­зически и морально; оно, следовательно, даст человеку свободу как в физическом, так и в моральном отноше­нии, ибо уничтожает всякую случайность и всякую за­висимость. Когда мы страстно любим кого-либо, кто заслуживает нашего презрения, мы болезненно ощу­щаем оковы природы. Когда мы ненавидим кого-либо, кто заслуживает нашего уважения, тогда мы болез­ненно ощущаем оковы разума. Но когда он одновре­менно владеет и нашей склонностью и приобрел наше уважение, тогда исчезает принуждение чувства и при­нуждение разума, и мы начинаем его любить, то есть играть одновременно и нашей склонностью и нашим уважением.

Далее, чувственное побуждение понуждает нас фи­зически, а формальное морально, но первое не опреде­ляет нашего формального, а второе—нашего мате­риального склада, то есть остается совершенно случай­ным, будет ли совпадать наше совершенство с нашим счастьем, или наоборот. Итак, побуждение к игре, в ко­тором они действуют оба в соединении, сделает одновременно случайными как формальную, так и ма­териальную сторону нашего существа, как наше совер­шенство, так и наше счастье; оно уничтожит в обоих случайность, именно потому, что оно сделает случай­ными обе стороны и что вместе с необходимостью исчезает и случайность; таким образом в материю.бу­дет внесена форма, а в форму — реальность. В такой же мере, в какой побуждение к игре уничтожит в ощущениях и аффектах их динамическое влияние, оно приведет их к согласию с идеями разума, и в той же мере, в какой оно отнимет моральное понуждение у за­конов разума, оно примирит эти законы с интересами чувств.

Дата добавления: 2015-07-24