Возвращение. О, одиночество

О, одиночество! Ты, отчизна моя, одиночество!

Слишком долго жил я диким на дикой чужбине, чтобы не

возвратиться со слезами к тебе!

Теперь пригрози мне только пальцем, как грозит мать,

теперь улыбнись мне, как улыбается мать, теперь скажи только:

"А кто однажды, как вихрь, улетел от меня? --

-- кто, расставаясь, кричал: слишком долго сидел я в

одиночестве я разучился молчанию! Этому, конечно, ты

научился теперь?

О Заратустра, все знаю я: и то, что в толпе ты был более

покинутым, чем когда-либо один у меня!

Одно дело -- покинутость, другое -- одиночество:

этому -- научился ты теперь! И что среди людей будешь ты

всегда диким и чужим --

-- диким и чужим, даже когда они любят тебя: ибо прежде

всего хотят они, чтобы щадили их!

Здесь же ты на родине и у себя дома; здесь можешь ты все

высказывать и вытряхивать все основания, здесь нечего стыдиться

чувств затаенных и заплесневелых.

Сюда приходят все вещи, ластясь к твоей речи и льстя тебе:

ибо они хотят скакать верхом на твоей спине. Верхом на всех

символах скачешь ты здесь ко всем истинам.

Прямо и напрямик вправе ты говорить здесь ко всем вещам: и

поистине, как похвала, звучит в их ушах, что один со всеми

вещами -- говорит прямиком!

Но иное дело -- покинутость. Ибо помнишь ли ты, о

Заратустра? Когда твоя птица кричала над тобой, когда ты стоял

в лесу в нерешимости, не зная, куда идти, около трупа:

-- когда ты говорил: пусть ведут меня мои звери! Опаснее

быть среди людей, чем среди зверей, -- это была

покинутость!

И помнишь ли ты еще, о Заратустра? Когда ты сидел на своем

острове, среди пустых ведер источник вина, давая и раздавая,

разливая и проливая себя жаждущим:

-- пока, наконец, ты не сидел один, жаждущий, среди пьяных

и не жаловался по ночам: "Брать не есть ли большее наслаждение,

чем давать? И красть не есть ли еще большее наслаждение, чем

брать?" -- Это была покинутость!

И помнишь ли ты еще, о Заратустра? Когда приблизился твой

самый тихий час и гнал тебя прочь от тебя самого, когда говорил

он злым шепотом: "Скажи свое слово и умри!" --

-- когда он отравил тебе все твое ожидание и молчание и

привел в уныние твое кроткое мужество, -- это была

покинутость!" --

О, одиночество! Ты, отчизна моя, одиночество! Как блаженно

и нежно говорит мне твой голос!

Мы не спрашиваем друг друга, мы не жалуемся друг другу, мы

открыто идем вместе в открытые двери.

Ибо открыто у тебя и светло: и даже часы бегут здесь более

легкими шагами. В темноте время гнетет больше, чем при свете.

Здесь раскрываются мне слова и ларчики слов всякого бытия:

здесь всякое бытие хочет стать словом, всякое становление хочет

здесь научиться у меня говорить.

Но там внизу -- всякая речь напрасна! Там забыть и пройти

мимо -- лучшая мудрость: этому -- научился я теперь!

Кто хотел бы все понять у людей, должен был бы ко всему

прикоснуться. Но для этого у меня слишком чистые руки.

Я не хочу уже вдыхать дыхания их; ах, зачем я так долго

жил среди шума и зловонного дыхания их!

О блаженная тишина вокруг меня! О чистый запах вокруг

меня! О, как вдыхает эта тишина полною грудью чистое дыхание!

О, как она прислушивается, эта блаженная тишина!

Но там внизу -- все говорит, там все пропускается мимо

ушей. Там хоть в колокола звони про свою мудрость -- торгаши на

базаре перезвонят ее звоном своих грошей!

Все у них говорит, никто не умеет уже понимать. Все падает

в воду, ничто уже не падает в глубокие родники.

Все у них говорит, но ничто не удается и не приходит к

концу. Все кудахчет, но кому же еще хочется сидеть в гнезде и

высиживать яйца?

Все у них говорит, все заболтано. И что вчера еще было

слишком твердым для самого времени и зубов его, нынче висит изо

рта у сегодняшних людей изгрызанным и обглоданным.

Все у них говорит, все разглашается. И что некогда

называлось тайной и сокровенностью душ глубоких, сегодня

принадлежит уличным трубачам и другим бабочкам.

О ты, странное человеческое существо! Ты -- шум на темных

улицах! Теперь лежишь ты опять позади меня: моя величайшая

опасность лежит позади меня!

В пощаде и жалости лежала всегда моя величайшая опасность;

а всякое человеческое существо хочет, чтобы пощадили и пожалели

его.

С затаенными истинами, с рукою дурня и с одураченным

сердцем, богатый маленькою ложью сострадания -- так жил я

всегда среди людей.

Переодетым сидел я среди них, готовый не узнавать

себя, чтобы только переносить их, и стараясь

уверить себя: "Глупец, ты не знаешь людей!"

Перестают знать людей, когда живут среди них: слишком

много напускного во всех людях, -- что делать там

дальнозорким, дальногорьким глазам!

И когда они не узнавали меня -- я, глупец, щадил их за это

больше, чем себя: привыкнув строго относиться к себе и часто

еще мстя самому себе за эту пощаду.

Искусанный ядовитыми мухами, изрытый, подобно камню,

бесчисленными каплями злобы, так сидел я среди них и еще

старался уверить себя: "Невинно все ничтожное в своем

ничтожестве!"

Особенно тех, кто называли себя "добрыми", находил я

самыми ядовитыми мухами: они кусают в полной невинности, они

лгут в полной невинности; как могли бы они быть ко мне

-- справедливыми!

Кто живет среди добрых, того учит сострадание лгать.

Сострадание делает удушливым воздух для всех свободных душ. Ибо

глупость добрых неисповедима.

Скрывать себя самого и свое богатство -- этому

научился я там внизу: ибо каждого считал я еще за нищего духом.

В том была ложь моего сострадания, что в отношении каждого я

знал,

-- что в отношении каждого я видел и чуял, сколько было

ему достаточно духа и сколько было уже слишком

много для него!

Их надутые мудрецы: я называл их мудрыми, а не надутыми,

-- так научился я проглатывать слова. Их могильщики: я называл

их исследователями и испытателями, -- так научился я подменять

слова.

Могильщики выкапывают болезни себе. Под старым хламом

покоятся дурные испарения. Не надо взбалтывать топь. Надо жить

на горах.

Блаженными ноздрями вдыхаю я опять свободу гор! Наконец

мой нос избавился от запаха всякого человеческого существа!

Защекоченная свежим воздухом, как от шипучих вин,

чихает моя душа, -- чихает и весело приговаривает: на

здоровье!

Так говорил Заратустра.

Дата добавления: 2015-07-24