Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

или тупик в историческом развитии России?

Читайте также:
  1. XV. Карта преемственности в развитии общеучебных, сложных дидактических и исследовательских умений.
  2. Акцентуация в развитии системы
  3. Акцентуация в развитии системы сознания
  4. Акцентуация в развитии системы сознания
  5. Акционерные банки XIX в. и их роль в становлении и развитии монополистического капитализма. Рокфеллеры и Морганы.
  6. Б. Смешанные конституции и теория естественного права в их историческом развитии
  7. Бюджет, его сущность, функции и роль в социально-экономическом развитии общества.

Столыпинская аграрная реформа – нереализованная возмож­ность

 

Современный период существования России представляет собой весьма значительную эпоху, обусловленную такими принципиальными изменениями, которые проникли буквально во все сферы жизни. Одной из таких сфер является сельское хозяйство, составляющее фундаментальную основу экономики любой страны. В связи с этим обращение к аграрной политике П.А.Столыпина вполне объяснимо.

В настоящей работе ставится цель по новому подойти к освещению некоторых актуальных проблем историографии столыпинской реформы, имеющих дискуссионный характер и вызывающих неоднозначные суждения и оценки. Таковыми проблемами, на взгляд автора, являются: регулирующая функция уравнительно-передельной общины рубежа XIX – XX вв; вопрос о малоземелье, как основной причине обнищания крестьян и связанный с этим тезис о целесообразности конфискации помещичьих земель; вопрос о заимствовании П.А.Столыпиным идей по преобразованию сельского хозяйства у предшественников, занимавшихся разработкой аграрного проекта; проблема отношения различных групп крестьянства к аграрным преобразованиям; тезис о насильственном характере столыпинской аграрной политики; характеристика социальных итогов реформы; влияние столыпинских реформ на обстановку в русской деревне в послеоктябрьский период. Попытка освещения этих проблем в новом качестве могла бы способствовать более ясному пониманию аграрной политики царизма, проводившейся с 1907 по 1916 г.г.

Устройство крестьянского быта и сельского хозяйства во вто­рой половине ХIХ века определялось принятием акта об освобо­ждении крестьянства от крепостной зависимости в 1861 году. Существовали три характерные особенности этого законода­тельства, повлиявшие на последующие события, хотя законы из­давались с тем расчетом, что дальнейшее развитие само собой сделает их, в конце концов, устаревшими. Во-первых, крестьяне оставались неравноправными по сравнению с другими общест­венными классами и поэтому были обособленным сословием. Во-вторых, традиционная крестьянская община была превращена в самую низшую ячейку в иерархической системе бюрократического управления и подчинена новой волостной управленческой структуре с ее су­дом, действовавшим на базе обычного права. Наконец, ставя це­лью усилить полномочия общины и действенность общинной орга­низации, а также предотвратить расслоение общества и появле­ние безземельных крестьян и деревенского пролетариата, новое законодательство усвоило традиционные принципы круговой по­руки при уплате налогов, практику переделов пахотной земли и существовавшие формы семейного и общинного владения собст­венностью. Сверх того были ограничены права как отдельных крестьян, так и целых обществ на изменение их статуса.

Как отмечали сами создатели программы освобождения, эти меры, гарантируя правительству уплату крестьянами недоимок и сохранение стабильности, в то же время затрудняли решение не менее важной экономической проблемы – увеличения производи­тельности крестьянского хозяйства – ввиду укрепления общин­ного землепользования с его трехпольем и сохранения таких свя­занных с этим проблем, как чересполосица, длинноземелье, об­щий выгон скота и принудительный севооборот[1]. Поддержка государством сохраненной после отмены крепостного права общины не позволяла большинству крестьянских хозяйств развиваться по капиталистическому пути. Крестьяне, в значительной степени заинтересованные в хозяйственной автономии, продолжали коснеть в общине, после отмены крепостного права потерявшей свой социальный смысл – коллективной защитницы от крепостника-помещика. Это приводило жизнь России конца XIX века к социальной дезорганизации на низовом уровне. Община превратилась не только в главный тормоз экономического и гражданского развития, но и в явление, генерирующее повальную люмпенизацию сельских жителей.

Отсутствие нормальной конкуренции между землевладельцами – крестьянами при одновременном ускорении развития товарно-денежных отношений приводило к скрытой конкуренции внутри уравнительной общины, в которой при этом применялись куда более жестокие и подлые методы, чем при нормальной рыночной конкуренции фермеров. Это, впрочем, не исключало того, что и в общинах могли совершаться некоторые улучшения в хозяйствах, однако темп этого движения оказывался слишком медленным для XX века. В результате вплоть до конца столетия, как у отдельных крестьян, так и у целых обществ внедрение сельскохозяйственных усовершенствований встречало значительные затруднения.

По мнению представителей народнического крыла российской интеллигенции, крестьянская община являлась ячейкой социализма, чего на самом деле не было. Хотя в общине и сохранялись уравнительные переделы земли, проводившиеся, да и то не везде, через 12 – 20 лет, однако они не мешали кулакам захватывать земли бедняков, держать их «по уши» в долгах и эксплуатировать. Это являлось одной из главных причин того, что уравнительная община препятствовала развитию подлинного коллективизма, а насаждала мнимый коллективизм, так как кулаки, давая ссуду бедным крестьянам, не позволяли им разориться окончательно, помогали удержаться на плаву, т.е. сажали на иглу бесконечных займов, держали в долговой кабале и при этом жестоко эксплуатировали. Ситуация напоминает нынешнее положение, когда Россия посажена на иглу займов МВФ и никак не может от них освободиться, без конца выплачивая все возрастающие проценты по долгам и вновь получая кредиты.

В то время как правительство считало, что освобождением крестьян решило «крестьянский вопрос», его критики внутри «гражданского общества» уже к концу ХIХ века начали говорить о росте крестьянского обнищания и появлении нового «аграрного вопроса». По мнению и критиков и крестьян, он был обусловлен малоземельем, возникшим из-за недостаточных размеров наделов при их первоначальном отводе крестьянам прежними владельцами-помещиками. На самом же деле, как выяснилось к концу столетия, земельный голод был вызван несоответствием между ограниченным количеством земли и растущей численностью населения[2].

Вопрос, следовательно, заключался не в малоземелье, а в аграрном перенаселении. На это указывали многие известные экономисты. Например, Бруцкус в конце XIX века писал «Аграрный кризис, который в сознании крестьянства представлялся в виде элементарного факта малоземелья, требующего прирезки земли, и который, как известно, отобразился в сознании интеллигенции соответствующей теорией малоземелья, в действительности является результатом взаимодействия очень многих и сложных условий. Он свидетельствует о неудовлетворенности не только аграрной, но и всей экономической организации страны». По мнению Бруцкуса, народное хозяйство в его тогдашнем виде и организации не вмещало всего населения.

Но в обществе сложилось совершенно ложное представление о первопричине аграрного кризиса. Вот почему Бруцкус писал: «Между тем, понятие «малоземелье» как раз и противопоставлялось понятию «перенаселение». Последнее признавалось со стороны передового русского общества злостной выдумкой буржуазной экономической мысли. Говоря о малоземелье, интеллигенция всегда подразумевала, что только у крестьян земли мало, но что вообще земля-то имеется, что ее можно «дать в достаточном количестве», что ее «хватит»[3].

Идея «малоземелья» зародилась после крестьянской реформы 1861 г., особенно в полемике русских либералов 70-80-х г.г. ХIХ века. Но именно тогда же было высказано мнение, например Д.Ф.Самариным, что поправить положение крестьян поможет не экстенсивное, а интенсивное хозяйство. Дальновидные мыслители понимали, что, конечно же, прирезки давали мало пользы – необходимо было в целом поднять культуру земледелия, материально и организационно помочь крестьянину поощрительной политикой государства и с помощью всего российского общества[4]. Однако, правительство, признавая само существование обнищания крестьян, отказывалось учитывать объясняющую его причину, поскольку, в тех условиях, это означало необходимость принять предлагаемое решение – «дополнительный надел» за счет помещиков. Оно, тем не менее, взяло на себя ответственность за поиск решения.

Существовало два способа реорганизации структуры земельного фонда - более медленный, эволюционно-экономический (прагматический) с помощью деятельности Крестьянского банка, и более быстрый, революционно-политический (радикальный) за счет принудительной конфискации помещичьих земель. Как известно, столыпинская реформа предусматривала первый способ и отрицала второй.

Цель деятельности Крестьянского банка сводилась к контролю над структурой земельного фонда России (с точки зрения собственности), кредитованию сельских производителей. Собственно, кредитная политика и позволяла, контролировать структуру земельного фонда. Земельный банк приобретал помещичью землю по довольно высоким ценам, чтобы не дезорганизовать рынок и не разорить землевладельцев. Для покупки помещичьх земель уже приобретенных банком, крестьянам было выдано с 1907 по 1915 г.г. в виде ссуд 421 млн. руб. Кроме того, дополнительно было выдано ссуд на 606 млн. руб. для покупки крестьянами земель непосредственно от помещиков, но при посредничестве банка[5].

Наиболее благоприятные условия предоставлялись помещичьим хозяйствам, которые пользовались кредитом под залог земли в 2 % годовых. Под несколько больший процент 4 % кредитовались единоличные крестьяне и уже после них 8 % - общины [6]. Льготные кредиты предоставлялись Крестьянским банком под покупку дополнительных земель или под агрокультурные меро­приятия. Через кредитную политику Крестьянский банк имел возможность определять структуру земельного фонда.

В 1905 году весь земельный фонд (395.2 млн.дес.) Европейской России распределялся следующим образом:[7]

Надельные земли 138.8 млн.дес. монастырские 0.7 млн.дес

Частновладельческие 102.0 млн.дес. городские 2.0 млн.дес

Государственные 132.0 млн.дес. войсковые 3.5млн.дес.

Удельные 7.8 млн.дес. остальные 0.6млн.дес.

Церковные 1.9 млн.дес.

____________________________________________________________________

К 1917 году крестьянами было закуплено еще 35 млн. десятин. Помещики потеряли с момента освобождения крестьян до 42 млн. десятин земли или примерно половину. С 1906 по 1915 г.г. площадь помещичьих земель сократилась с 53 млн.дес. (13.7 % всего земельного фонда) до 44 млн.дес.[8](9 %). При этом необходимо учесть, что большая часть помещичьей пахот­ной земли находилась в аренде у крестьян /около половины по­севной площади/. К началу первой мировой войны помещики за­севали лишь около 10 % пашни (из 78.8 млн дес.) общей посевной площади Европейской России[9]. В абсолютных цифрах это составляет по некоторым данным 7,7 млн. дес. Остальную же часть помещичьей земли составляли леса, болота и неудобья[10].

Таким образом даже при отчуждении всех оставшихся поме­щичьих земель, на чем настаивали представители радикальных партий, получалась бы прибавка к земле около 1 дес. на душу. Эта десятина никак не решала земельного вопроса, ибо очень скоро она была бы «съедена» ростом деревенского населения[11]. Так и случилось после революции 1917 года. По данным С.Г. Пушкарева, после раздела помещичьих земель крестьянское землевладение увеличилось лишь на 0,4 дес. на человека. Уже в 1922 г. советские аграрные деятели откровенно признали, что «лозунг захвата земли и уравнительного раздела являлся, так сказать, техническим приемом революционизации деревни» и не мог существенно улучшить положение крестьян[12].

П.А Столыпин был противником ликвидации помещичьих хозяйств еще и потому, что рассматривал их как важные очаги агрокультуры. Действительно, за счет лучшей обработки помещичьи земли давали урожаи до 30 % выше крестьянских, правда и земли за помещиками были тоже куда плодороднее. Даже такой известный земский конституционалист как Ф.И. Родичев, еще во время спора о «влиянии урожаев и хлебных цен», говорил: «Прибавка земли крестьянам не поможет…Всякие разговоры об увеличении наделов – не более, как абстрактная фантазия... Тут не в малоземелье беда, земли не мало, но она скверно обрабатывается»[13]. Именно поэтому Столыпин последовательно проводил принцип не помогать худ­шим за счет лучших, а подтягивать худших до уровня лучших крестьян. Помещичьи хозяйства были не только более продук­тивными, но, так как на них в качестве наемных работали те же крестьяне, последние могли перенимать лучшие приемы агро­культуры. Тем самым, благодаря помещичьим хозяйствам под­нималась агрокультура и крестьянских хозяйств, способствуя увеличению их роли в сельскохозяйственном производстве[14].

Этот вывод подтверждается некоторыми цифрами. Накануне мировой войны крестьяне произвели 92.6 % сово­купного продукта (по стоимости) земледелия и животноводства, а помещики - только 7,4 %[15]. При этом удельный вес поме­щичьих хозяйств в хлебной валовой продукции составлял всего 12 %[16] у зажиточных крестьян 38.0%, у середняков и бедняков 50 %, однако доля помещиков в производстве товарного хлеба была почти вдвое выше их доли в валовом производстве хлеба, составляя 21,6 %, зажиточные крестьяне 50 %, середняки и бед­няки 28.4 %[17].

Таким образом, все более определяющей становилась тенден­ция к перемещению центра тяжести сельскохозяйственного про­изводства на хозяйство крестьянское, прогресс в мелкотоварных хозяйствах становился заметнее. В тоже время, очевидно, что полная ликвидация помещичьих хозяйств была бы экономически нецелесообразна как по причине их постепенного эволюционного сокращения, так и по причине еще сохраняющегося высокого уровня их товарности. А, как известно, именно наличие товарной продукции является одним из основных признаков определения уровня развития сельскохозяйственного производства, и экономики в целом.

Исходя из приведенных данных, представляется, более прогрессивным и менее болезненным для российского общества путем аграрного развития, было не просто наделение крестьян землей за счет помещиков, а коренная реорганизация самого крестьянского хозяйства, важнейшим составным элементом которого должна была стать активная борьба с аграрным перенаселением. Реальная проблема, поэтому, состояла в низком уровне эффективности сельскохозяйственного производства и в недостаточном развитии денежной экономики; все это вместе взятое породило кризис в сборе налогов правительством. С этой точки зрения, виной тому была общинная система землепользования. В действительности, как доказывали аграрные специалисты начала XX века, проблема была не абсолютном, а в относительном земельном голоде. Если абсолютное малоземелье представляло собой объективную невозможность прокормиться с данного надела, то относительное малоземелье заключалось в плохом, нерациональном использовании имеющегося земельного фонда. «Решение поэтому заключалось не в предоставлении дополнительных наделов земли, а в повышении производительности крестьянского хозяйства путем его переустройства и поощрения развития рыночной или денежной экономики. Рост крестьянских доходов, который должен был бы в итоге последовать, решил бы проблемы как крестьянского обнищания, так и оскудения казны»[18].

В этих целях было рекомендовано предоставить крестьянам свободу выбора – право покидать общину и объединять свои участки в более компактные наделы или индивидуальные хозяйства (хутора и отруба). В то же время в интересах развития земельного рынка и накопления капитала для агрономических усовершенствований предлагалось предоставить каждому главе семьи право владения землей. Преобразования не ограничивались сельскохозяйственной реформой: подразумевалось также устранение особого статуса и правовой изоляции крестьян и их включение в гражданское общество. Считалось, что такие преобразования повлекут за собой реформы местной администрации и самоуправления и создание если не конституционной монархии, то, по крайней мере, более правового государства или укрепления правопорядка[19].

Как известно, аграрная политика П.А Столыпина включала в себя эти изменения. Данное обстоятельство подтверждает тезис о преемственности реформ Столыпина и учете им теоретических разработок аграрных специалистов конца ХIХ – начала ХХ века, всесторонне изучивших ситуацию, сложившуюся в сельском хозяйстве России.

Вместе с тем, вопреки распространенному мнению, Столыпин отнюдь не являлся заурядным исполнителем чужих идей, как считают некоторые авторы[20]. Он сам в известной мере, являлся участником разработки аграрной политики, еще будучи гродненским губернатором, когда 16 июля 1902 года он выступил на заседании местного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности. В следующем году отчет Гродненского комитета поступил в Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, руководимое С.Ю.Витте. Таким образом, не Витте и его помощники учили председателя Совета Министров П.А.Столыпина, как проводить реформы в 1906 году, а наоборот, молодой гродненский губернатор Столыпин в 1902-1903 г.г. подсказывал Особому совещанию, как расселять крестьян на хутора, устранять чересполосность, устраивать мелиоративный кредит, избавляться от сервитутов, превращать общину в союз свободных земледельцев. Эти взгляды он сохранил до конца своих дней: допуская общину как добровольный крестьянский союз, он твердо стоял на страже личной собственности землевладельцев – помещиков ли, крестьян ли[21].

В этом плане, контрастом ему служит не кто иной, как Витте. Он еще в начале своего министерства, по его собственным словам, слабо разбирался в укладе деревенской жизни и испытывал славянофильские симпатии к общине и только благодаря многим беседам с бывшим министром финансов Н.Х. Бунге, он изменил свою позицию на противоположную[22]. Но только в 1903-1904 г.г., уже будучи председателем Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности и непосредственно столкнувшись с необходимостью решения аграрного вопроса, С.Ю.Витте окончательно перешел на позиции сторонников личной земельной собственности, что и отразилось в его «Записке по крестьянскому делу», подготовленной на базе материалов Особого совещания. Но и в конце 1905 года он продолжал питать слабость к проектам принудительного отчуждения. В этом сказался оппортунизм Витте и его дилетантизм в аграрном вопросе, о чем он нередко говаривал и сам.

Что касается другого представителя царской бюрократии, занимающегося разработкой аграрного законопроекта, В.И Гурко, то он являлся начальником земского отдела и возглавлял Редакционную комиссию по вопросам крестьянского законодательства МВД, состоявшую под руководством В.К. Плеве. Проект Гурко, представленный 19 февраля и обсужденный в Совете Министров 5 марта 1906 года, действительно предвосхищал основную идею Указа 9 ноября - выдел отдельным домохозяевам в частную собственность участков из состоящей в общинном пользовании надельной земли. Однако эта идея явно корреспондировала с документами реформы 1861 года. Кроме того, проект Гурко никак нельзя назвать прототипом Указа 9 ноября: только первые разделы этих документов имеют сходство, последующие же сильно различаются[23].

Таким образом, правительство П.А.Столыпина не только превратило черновые наброски его предшественников в тексты готовых указов, но и развило саму концепцию преобразований, а также оперативно их осуществило в полном соответствии с российскими законами, хотя и вопреки мнению Думы и многих крестьянских общин.

Однако Столыпин никогда не требовал повсеместного единообразия, унификации форм земледелия и землепользования. Там, где в силу местных условий община экономически жизненна, административно ломать ее нельзя – необходимо предоставить самому крестьянину избрать тот способ пользования землей, который наиболее его устраивает. Но если община искусственно препятствует выделению самостоятельных крестьян, то таких хозяев необходимо уже законодательно освободить от кабалы отживающего строя[24].

Отношение крестьянства к аграрной реформе, как и следовало, ожидать, оказалось неоднозначным, противоречивым. Здесь нужно соблюдать дифференцированный подход. Оно определялось спецификой данного района, живучестью общинных традиций, уровнем образования крестьянина, его имущественным положением, степенью предприимчивости, трудолюбия и деятельностью местных землеустроительных комиссий.

С принятием указа от 9 ноября 1906 года сразу же многие инициативные и работоспособные крестьяне, намучившиеся опекой общины, где «житья не стало», всецело поддержали новую политику правительства. Они немедленно воспользовались правом выхода из общины и закрепили земельный надел в личную собственность, встали на путь индивидуального, самостоятельного хозяйствования. Эту часть энергичного крестьянства побуждало к выделению из сельского общества желание ввести современные методы хозяйствования, повысить производительность труда, увеличить свое благосостояние. И прав был историк И.В.Чернышев, когда писал в 1917 г., что указ от 9 ноября 1906 года «показался выгодным значительной части крестьянства, и крестьяне сотнями тысяч потянулись из общины, тотчас же после его опубликования»[25].

Другая часть крестьянского населения выступала открыто против новой аграрной политики правительства, враждебно относилась и к тем, кто покидал общину. К этой группе, отрицательно настроенной к реформе, относились, прежде всего, маломощные, малоземельные крестьяне, для которых община нередко служила в какой-то мере социальной, благотворительной организацией, не давала некоторым из них окончательно разориться. Среди маломощных слоев деревни, открытых противников реформы, были и сельские люмпены, лодыри и пьяницы, не умеющие и не желающие работать. Но в группу, не одобряющую столыпинскую аграрную реформу, входила и часть зажиточных и среднего достатка крестьян, для которых по личным мотивам выделение из общины экономически было невыгодным.

Наконец, третья категория крестьянства занимала выжидательную позицию, не спешила укреплять земельный надел и становиться собственниками. Им не так-то легко было освободиться от старых традиций и встать на самостоятельный путь хозяйствования. Они хотели посмотреть на жизнь укрепивших в личную собственность землю соседей и на их опыте убедиться в полезности и выгодности участкового землепользования. Свыкшись с общинным устройством, колеблющиеся крестьяне говорили, что это «еще терпеть можно»[26].

При этом отношение последних не было статичным. Если в начале реформы эта категория крестьян отнеслась к реформе (как ко всякому новому делу) настороженно, как бы присматриваясь, как пойдут дела у их более инициативных соседей, то к началу 1-ой Мировой войны большая часть их все больше заражалась энергией предприимчивых односельчан и проявляла намерение устроить жизнь аналогичным образом.

Однако после убийства П.А. Столыпина, затем, в годы 1-ой Мировой войны и, особенно, в период Февральской революции, под влиянием ухудшения социально-экономической ситуации и расширяющегося проникновения революционных идей, в крестьянской среде подспудно и незаметно стала набирать силу другая, противоположная тенденция к распространению радикальных настроений и требований, обусловленных стремлением решить аграрный вопрос более “легким”, “доступным” путем - путем конфискации помещичьих имений и уравнительного распределения всей земли.

Именно от позиции третьей категории зависело в конечном итоге, в какую сторону будет склоняться чаша весов в общем настроении крестьянства при формировании его отношения к аграрной реформе. И эта позиция, как показано выше, в разные периоды не была одинаковой. Однако в историографии не учитывается эта неустойчивость третьей группы, ее балансирование между «сторонниками» и «противниками». Более того, сама эта средняя колеблющаяся группа фактически не выделяется в отдельную категорию. Историки автоматически зачисляют ее в ряды «противников», откуда и выводится высокий процент тех, кто был настроен негативно по отношению к реформе. Отчасти это видимо справедливо, но только в последние годы или даже месяцы существования царизма, когда происходила радикализация настроений крестьянства. Однако, при жизни Столыпина, когда реформа шла полным ходом, и колесо истории еще не повернуло влево, такое огульно-однозначное зачисление колеблющихся крестьян в «противники» едва ли правомерно.

В контексте изучения проблемы отношения крестьян к столыпинской реформе неизбежно встает вопрос об использовании силы правительством и местными представителями власти при проведении «нового курса» аграрной политики. В отечественной историографии преобладающей является точка зрения, согласно которой столыпинская аграрная реформа проводилась в основном насильственно, с помощью административно-полицейских методов. Этот тезис, в свое время, был выдвинут С.Ю. Витте, подхвачен представителями либеральной общественности и затем взят на вооружение В.И. Лениным в целях ведения идеологической и политической борьбы с самодержавием, а от него перешел в советскую историографию. Согласно этой позиции, насильственный характер аграрной реформы вызывал протесты крестьян, не желавших выходить из общины, и толкал их на антиправительственные выступления. В доказательство данного утверждения приводятся факты крестьянских жалоб и бунтов, возникающих в связи с проводимой царизмом столыпинской аграрной политикой[27].

Однако, объективное и всесторонее изучение реальной процедуры выделов крестьян из общин, подсчеты некоторых исследователей, а также содержание документов, отражающих позицию самого П.А. Столыпина и его подчиненных, и не дают оснований для подобных выводов[28]. Использование принудительных мер правительством Столыпина и местными землестроительными комитетами не было основным методом и нельзя сводить всю столыпинскую реформу только к нему. Столыпинская аграрная реформа была проведена в полном соответствии с принципами государственного строя России, разработанными в ХIХ – начале ХХ века, и зафиксированными в «Своде основных государственных законов», «Своде гражданских законов», «Уставе сельского хозяйства», «Положении о сельском состоянии» и некоторых других документах[29]. Конечно, были отдельные случаи применения силы и «административных» методов. Но правительство всячески старалось избегать силового давления и удержаться от применения силы, расследуя каждый инцидент и восстанавливая справедливость. Существенным направлением его политики по отношению к чиновникам и крестьянам были просвещение и пропаганда[30].

В целом, по подсчетам И.И. Климина, принуждение, в этой или иной форме, прямое или косвенное со стороны властей допускалось не более как в 15-20% всех крестьян, вышедших из общины. Подводя итог своему анализу данного аспекта, автор привел заключение историка И.В. Мозжухина, непосредственно исследовавшего столыпинскую реформу, высказанное еще в 1917 г: «Чрезвычайно распространенный взгляд на реформу, как на меру насильственную, вызвавшую исключительно отрицательные последствия, должен быть совершенно оставлен»[31]. Учитывая результаты исследований И.И. Климина, В.Г. Тюкавкина, Д. Мэйси, В. Куликова и других авторов[32], трудно согласиться с широко распространенным в исторической литературе мнением, будто столыпинская реформа, в основном, проводилась при помощи насилия над крестьянами.

Переходя к характеристике, социальных итогов столыпинской реформы, нужно отметить, что в отечественной историографии закрепилось убеждение, что столыпинская аграрная реформа отчасти способствовала определенному росту сельскохозяйственного производства по некоторым основным показателям (произошло увеличение посевных площадей, повысилась урожайность некоторых культур, возросла товарность продукции и т.д.). Но в целом, столыпинская аграрная реформа потерпела неудачу, так как основная часть крестьян, а, следовательно, и имевшиеся у них земли оставались в общине. Такое мнение высказывали И.Д. Ковальченко, А.М. Анфимов, В.С. Дякин, П.Н. Зырянов, А.П. Корелин и др[33].

В данном случае следует иметь в виду одно очень важное обстоятельство методологического характера. При оценке итогов реформы необходимо учитывать ее незавершенность (“временной фактор”). Реформа была незакончена. Само слово “итоги” если и может быть применено к такому крупномасштабному явлению, то, во всяком случае, очень условно. В то время (начало 1917 г.), когда реформы были приостановлены эти “итоги” не могли еще выявиться не то чтобы в полной, но даже и в адекватной для них мере.

Очевидно, что пока процесс незавершен, нельзя подходить к нему с абсолютных позиций и давать оценку с точки зрения конечных результатов, вынося, таким образом, окончательный вердикт. Реформу Столыпина, в силу ее незавершенности, следует оценивать, исходя не из абсолютных позиций, а из относительных, с точки зрения внутренней динамики преобразований. В сельском хозяйстве вообще, в силу его специфически консервативной природы, модернизация всегда носит замедленный характер. Но иначе и быть не может. Здесь медленное наращивание успехов - является залогом стабильности и верности общего движения. Коренные преобразования крестьянского хозяйства требовали гораздо больше времени, чем это было отпущено столыпинской реформе. Историки же, признавая факт незавершенности реформы, тем не менее, все же подходят к ее оценке именно с точки зрения абсолютных, конечных результатов и поэтому дают неверную характеристику и делают поспешные выводы, искажающие реальную картину положения дел в русской деревне и в сельскохозяйственном производстве дореволюционной России.

Исходя из указанного критерия относительности при определении количества вовлеченных в процесс крестьян, необходимо учитывать не только тех, которые вышли из передельной общины, но и тех, кто хотел это сделать, но не успел, из-за незавершенности реформы, а так же и тех крестьян, которые, будучи членами беспредельных общин, уже вели самостоятельное хозяйство (подворники). Такие крестьяне по закону 14 июня 1910 г. автоматически считались перешедшими к индивидуальной форме ведения хозяйства. Такой подход представляется более объективным и более справедливо отражающим относительные итоги реформы. Данный подход представлен в работах таких известных специалистов - как П.А. Хромов, П.Н. Першин и др.

Ниже приводится выдержка из работы П.А. Хромова, содержащая характеристику относительных итогов реформы.

«Всего с 1906 по 1915 год из общины выделилось свыше 2 млн. домохозяев, а вместе с домохозяевами общин, в которых не было переделов около 2,5 млн. домохозяев[34]. Таким образом, за 10 лет из общины выделилась примерно четвертая - пятая часть крестьян-общинников. К этому надо прибавить еще 2 млн. крестьянских дворов, которые еще не получили, но должны были получить удостоверительные акты.

По 48 губерниям Европейской России общее число крестьянских дворов во всех крестьянских обществах (на начало 1913 года) равнялось 14,1 млн. Из них владели наделом на общинном праве 10,6 млн. дворов и на подворном - 3,5 млн. Общее число дворов, для которых испрашивалось установление личной собственности на землю, определялось в 4,7 млн. Крестьян, не перешедших к личной собственности и не выразивших в той или иной форме желания к этому, по подсчетам некоторых авторов, имелось меньше половины - около 40% числа общинников (Лосицкий А.Е. К вопросу об изучении степени и форм распадения общины. М.1916. С.40 - 43).

Возможно, в таком выводе имеется некоторое преувеличение, но если действительно учесть всех крестьян, перешедших к личной собственности и заявивших об этом, а также крестьян, которые в соответствии с законом 1910 года об общинах, в которых не было переделов со времени наделения землей, тоже стали считаться земельными собственниками, то распадение общины в результате столыпинской реформы окажется действительно глубоким»[35]. Исследователь П.Н. Першин приводит примерно те же, но более точные цифры, по его данным удельный вес дворов, владевших к началу 1917 года землёй на общинном праве, составлял - 42,9%, на единоличном – 57,1% [36]. В руках последних было сосредоточено около 60% пахотной земли. Общая же численность хуторских и отрубных хозяйств на 1 января 1917 г. составляла около 1610 тысяч хозяйств, с площадью в 16 млн. дес., или примерно 10,5 % всех крестьянских хозяйств[37]. Таковы реальные относительные результаты столыпинской аграрной реформы в ее социальном аспекте.

Если современные историки в большинстве своем доказывают, что крестьянство в целом было против реформы и предпочитало оставаться в общине, то современники, в том числе и те, кто не являлся сторонником столыпинских преобразований, но был, тем не менее, их свидетелем, оценивали их по-другому. Например, Н.П. Огановский историк-аграрник народнического направления, упорный противник индивидуализации землевладения писал: «Еще в 1905 году государственные и общинные формы землевладения охватывали в Европейской России 70% территории, и частное землевладение представлялось в виде тонких прожилок в толще мощных пластов национального и коллективного земельного достояния. Прошло 8 лет и половина общинных земель юридически индивидуализирована, на другой половине - ловким ходом закона 14 июня общинно-предельный механизм превращен фактически в “живой труп”, постепенно разлагающийся под влиянием единоличного землеустройства и товарного оборота земель. Словом, мало кто сомневался в том, что если рулевое колесо истории не повернет влево в ближайшие годы, распространение частной собственности на большую часть культурно-способной территории России - вопрос одного - двух десятилетий»[38]. Историк марксистского направления М.Н. Покровский считал, что за 8 лет вышло из общины примерно около трети дворов, а за 20 - вышли бы все[39].

После убийства П.А. Столыпина курс на продолжение реформ был продолжен, но сам этот процесс постепенно стал ослабевать. Реформа лишилась своего двигателя, своей заводной пружины. Приемник Столыпина, В.Н. Коковцов, хотя и продолжил реформу, но, не обладая силой воли и энергией своего предшественника не смог (или не захотел) преодолеть сопротивление консервативной части правящей верхушки. При сохранявшемся сильном влиянии двора и консервативных землевладельцев в политической системе, выбор правительства был предрешен. К этому времени в условиях начала войны для тех в правительстве, кто все еще поддерживал умеренную программу реформ, действительно оставалась очень слабая возможность возобновления усилий по формированию новой коалиции с образованным обществом и с крестьянством, хотя аграрные реформы и стали создавать необходимую для этого социальную основу.

Результаты этих реформ проявились уже после Февральской революции летом 1917 года. По наблюдению князя В.А. Оболенского, который служил в то время в Министерстве земледелия в должности помощника Управляющего отделом сельской экономии и сельскохозяйственной статистики и занимался составлением картограммы сведений о крестьянском движении в разных местностях России, существовала обратная зависимость «между крестьянскими волнениями и распространением хуторских и отрубных хозяйств. Другими словами, в местностях, где столыпинская реформа до революции шла успешно, крестьяне меньше всего проявляли склонности к захвату и дележу помещичьих земель и обратно»[40]. Так государственная власть и после своего падения еще продолжала воздействовать самым благоприятным образом на недопущение вражды в обществе. Очевидно, это связано с постепенно укоренявшимися понятиями собственности и законности в крестьянской среде. Такое понимание невозможно насадить искусственно, с помощью насилия административно-полицейских методов.

Уже в послеоктябрьскую эпоху сформировавшийся широкий слой крестьян-собственников «столыпинских мужиков» являлся основой белого движения и многочисленных антибольшевистских восстаний в деревне в 1918-1921 г.г. Поэтому гражданская война в Советской России приняла столь затяжной и кровопролитный характер. Но даже в условиях этой жесточайшей войны, когда в ряде районов возрождалась община, все же ее разрушение во многих местах продолжалось вопреки политике советского правительства, курс которого был нацелен на развитие коллективного земледелия.

Стихийное движение крестьянства к выделу на хутора и отруба в той или иной степени отмечалось в 20 губерниях Европейской России в 1918-1920 г.г. Причем в ряде регионов энергичные и инициативные крестьяне, подстраиваясь под политику властей, выделялись на участковое землепользование (хутора и отруба) под видом организации сельскохозяйственных артелей и коммун. Переход к НЭПу стимулировал стихийный процесс выхода на отруба и хутора, что во многих районах приняло массовый характер. По своей инициативе крестьяне осуществляли столыпинские идеи, но с учетом национализации земли, собственниками которой они уже не являлись.

Хотя Декрет о земле и последующие законодательные акты провозглашали свободу выбора форм землепользования, на деле земельные органы от местных до центральной власти различными запретительными мерами сводили это право на нет. И это несмотря на то, что среди населения ряда районов определенно обнаружилась тяга к хуторам. За один только 1922 год в 22 губерниях европейской России под хутора и отруба было выделено около 589,8 тыс. десятин земли. А в 3-х крупнейших регионах страны – Западном, Северо-Западном и Центрально-Промышленном – за 1922-1927 г.г. под хутора и отруба перешло почти 3,5 млн. га, тогда как по всей стране под колхозы за это же время было отведено немногим более 2 млн. га[41].

Чаще всего столыпинскую реформу и коллективизацию противопоставляют друг другу, как нечто диаметрально противоположное: если первая имела цель разрушить общинную систему землепользования, то вторая, напротив, по сути, возрождала ее. И здесь можно сделать любопытный вывод. Если крестьяне в основной массе были против реформы, против разрушения общинной системы, то, следовательно, коллективизация – это восстановление попранной Столыпиным справедливости. Но к этому времени большинство крестьян, прежде всего «середняки» поняли выгоду, которую им дала реформа. И если бы И.В. Сталин рискнул провести референдум по колхозам, то, скорее всего, результат уже вышел бы не в пользу коллективизации, а как раз в пользу столыпинской модели.

При этом, следует подчеркнуть, что эта модель отнюдь не препятствовала развитию коллективизма, как принято считать, а напротив, в значительной мере содействовала его развитию, поскольку громадное преобладание мелких частных хозяйств неизбежно толкало их к объединению между собой в целях выживания, т. е. кооперации[42]. Но коллективные формы работы хуторян и отрубников, равно как и кооперация подворников, которые бурно развивались тогда, прямо противоположны общинному коллективизму, который они исподволь и подрывали, поскольку кооперация основывается на трех главных принципах, которых не было в уравнительно-передельной общине: 1 - твердое право собственности; 2 - определенная доля участия в доходах соответственно размеру владения; 3 – свобода вступления и выхода из союза. Таким образом, столыпинская реформа разрушала принудительный мнимый коллективизм уравнительно-передельной общины, о котором говорилось в начале статьи, и создавала подлинный коллективизм, предполагавший коллективное взаимодействие на добровольной основе свободных собственников-земледельцев – хуторян, отрубников, подворников-единоличников.

Современники отмечали, что стремление крестьян к хуторской и отрубной формам землепользования в одинаковой степени проявлялось как у зажиточных крестьян, так и у бедняков. Первые, таким образом, надеялись упрочить, а вторые поднять свое благосостояние, приспособить свое хозяйство к естественно-географическим и рыночным условиям. Тяга крестьян к хуторскому землевладению, например, в Смоленской губернии была столь велика, что по 10-летнему плану землеустроительных работ на 1925 – 34 гг. разверстанию на хутора и отруба подлежало 69,9 % всей площади землеустройства. Сталинское партийное руководство, разоблачая в 1928 г. «смоленский гнойник» (перерождение и разложение руководящих кадров), обвинило губернскую партийную организацию в «правом уклоне», вменив ей в вину политику «хуторизации»[43].

По аналогичному случаю русская эмигрантская газета «Возрождение» издававшаяся в Париже поместила на своих страницах заметку под заголовком «Столыпин в Наркомземе» следующего содержания:

«Комсомольская правда» печатает обширные разоблачения о деятельности только что уволенного народного комиссара Белорусской республики Прищепова. Прищепов – «ученик» Столыпина. Он систематически способствовал в Белорусской республике накоплению в деревнях сил, которые могли взорвать революцию изнутри. Наркомзем БССР в течение 5 лет свято придерживался столыпинской программы. /Выделено в источнике - Д.К./ Наркомзем осуществлял план кулацкого свободно-капиталистического развития сельского хозяйства, план, завещанный 23 года тому назад Столыпиным.

Столыпинская реформа за 10 лет с 1906 по 1916 г.г. создала на территории нынешней Советской Белоруссии 88 173 хутора. Наркомзем БССР за пятилетие с 1 января 1925 года довел число хуторских и отрубных хозяйств до 188 117. В 1927 году было создано 142 132 отрубных поселка и 36 713 хуторов. В общем, до 50 % частновладельческой земли в республике перешло к хуторам. На землях старых хуторян не создано ни одно колхоза, ни одного совхоза». /Газ. «Возрождение», Париж 1929, 15 августа, с.2/[44]. Очевидно, стремление крестьян к выделу на хутора и отруба было настолько мощным, что представители местной власти, (зачастую сами бывшие крестьяне), активно содействовали процессу хуторизации, хотя и втайне от центральных советских органов.

Как только обнаружился быстрый рост хуторов и отрубов, сразу были приняты меры, направленные на преодоление нежелательных тенденций. В октябре 1927 года Наркомзем разослал циркуляр «О прекращении хуторских разверстаний», которым до сведения земельных органов доводилась установка о политике землеустройства, принятая комиссией ЦК РКП /б/ по работе в деревне[45]. Таким образом, едва обозначившиеся наметки к развитию хуторских и отрубных хозяйств были ликвидированы советской властью, причем настолько успешно, что не оставили следов даже в историографической памяти.

Подводя итог данному исследованию, необходимо отметить следующее. В современной историографии вполне определенно вырабатывается понимание того, что аграрная политика царского правительства начала ХХ века не была ни чисто дворянской («прусской»), ни чисто крестьянской («американской»), о чем вслед за В.И. Лениным рассуждали в свое время советские, а также некоторые зарубежные историки. Осуществляемая самодержавием в интересах дворян-помещиков, эта политика в то же время была призвана удовлетворить и в значительной мере удовлетворяла коренные нужды крестьянства, составлявшего основную массу (3/4) населения страны и определявшего ее экономическое положение, социальный и духовный облик. Поэтому от того, как будет решен аграрно-крестьянский вопрос, зависело общее состояние экономики, социальной и духовной сфер, а значит и судьба России в целом. Именно поэтому столыпинскую аграрную политику следует считать общенациональной и общегосударственной политикой, которая была порождена потребностями российского общества и отвечала требованиям времени в тот период, когда многие страны Европы и Америки вступили в новую эпоху, известную в марксистской историографии как эпоха империализма. В этом смысле, очевидно, что если столыпинская модель в конечном итоге и не смогла вывести Россию на верный путь исторического развития, (точнее не успела вывести), то и другие варианты вели к катастрофе. Таким образом, реальной альтернативы столыпинской модели в тот период у России, по-видимому, не было.

 

 

П р и м е ч а н и я


[1]Более подробно об этом см. Мэйси Д Земельная реформа и политические перемены: феномен Столыпина. // Вопросы истории. 1993. № 4. С. 4 – 5.

[2] Там же. С. 7.

[3] Цит. по Кабанов В.В. Пути и бездорожье аграрного развития России в ХХ веке // Вопросы истории. 1993. № 2. С.38-39.

[4] Там же.

[5] Шипунов Ф. Великая замятня // Наш современник. 1989. № 11. С.136.

[6] Егоров Ю.Н. Поможет ли реформа Столыпина современной деревне? // Грани. 1996. № 180. С. 234 - 235

[7] Проскурякова Н.А. Размещение и структура дворянского землевладелия Европейской России в конце ХIХ – начале ХХ в. // История СССР. 1973. № 1. С.59; Дубровский С.М. Столыпинская земельная реформа. Из истории сельского хозяйства и крестьянства России в начале XX в. М. 1963. С.19; Россия 1913 год. Статистико-документальный справочник. /Сост. Анфимов А.М., Корелин А.П. С.- Пб. 1995.С.61, 74. По данным А.М.Анфимова весь земельный фонд Европейской России составлял 442.8 млн.дес. См. Россия - 1913 год. С.61. С.М. Дубровский объяснял некоторое несовпадение цифр (395,2 млн. против 441 млн. дес.) разным исчислением хозяйственно используемых земель. См. Дубровский С.М. Указ. соч. С. 19.

[8]Егоров Ю.Н. Указ.соч. С. 244; Проскурякова Н.А. Указ. соч. С. 61-66; Шипунов Ф. Указ.соч. С.136.

[9]Россия - 1913 год. С. 58, 61; И.Д. Ковальченко привел несколько иные, но в целом сходные цифры: по Европейской России – всего посевной площади 74 млн.десятин., в т.ч. частновладельческих – 11.3 %. См. Ковальченко И.Д. Соотношение крестьянского и помещичьего хозяйств в земледельческом производстве капиталистической России // Проблемы социально-экономической истории. Сб. статей. М. 1971. С.182.

[10] Егоров Ю.Н. Указ. соч. С.244

[11] Более подробно об этом см. Кабанов В.В. Пути и бездорожье аграрного развития России в ХХ веке // Вопросы истории.1993. № 2. С.38-39.

[12] Пушкарев С.Г. Россия 1801 – 1917: Власть и общество. М. «ПОСЕВ». С. 416. Автор привел цитату из работы И.А. Кириллова. «Очерки землеустройства за три года революции». Изд. Наркомзема. 1922. См. Пушкарев С.Г. Указ. соч. Примечания. Сн. 22. См. также Кабанов В.В. Указ. соч. С. 38 - 39.

[13] Цит. по: Ольденбург С.С. Царствование Николая II. М. «ТЕРРА» - «ТЕРРА». 1992. С. 161.

[14] Егоров Ю.Н. Указ. соч. с.234 -235.

[15]Анфимов А.М. В.И.Ленин о российском крестьянстве.// В.И.Ленин о социальной структуре и политическом строе России. М. «НАУКА». 1970. С.81.

[16]А.М.Анфимов привел еще более низкую цифру: удельный вес помещичьего хозяйства в зерновом производстве составлял 8.2 %. См. Анфимов А.М. Крупное помещичье хозяйство европейской России. 1969. С.219, 220.

[17]Ковальченко И.Д. Указ. соч. С.188. Автор привел данные Немчинова. Расчеты самого Ковальченко несколько отличаются от приведенных, но в целом близки к данным Немчинова.- см. там же С.190.

[18] Мэйси Д. Указ. соч. С. 7.

[19]См. Симонова М.С. Кризис аграрной политики царизма накануне первой российской революции. М 1987, с.28-38, 47-67,162-169, 176-186, 196-216.

[20]См. Дубровский С.М. Указ. соч. С. 98-102; Зырянов П.Н. П.А.Столыпин: Политический портрет. М.1992. С.36.

[21] Глаголев А.И. Второе раскрепощение русского крестьянства // Вестник АН СССР. 1991. С. № 9. С. 86.

[22]Степанов В.Л. Николай Христианович Бунге // Российские реформаторы ХIХ – начала ХХ века М. 1995. С. 218.

[23]Глаголев А.И. Указ. Соч. с. 84 - 85, 87.

[24]Столыпин П.А. «Нам нужна великая Россия». Полное собрание речей в Государственной Думе и Государственном Совете. М. 1991.С. 91 – 94.

[25]Цит. по: Климин И.И. Столыпинская аграрная реформа и формирование социального слоя крестьян-собственников // Социальные реформы в России: история, современное состояние и перспективы. С.-Пб, 1995. С. 114 - 115.

[26]Там же.

[27]Дубровский С.М. Указ. соч. С. 514 - 567; Зырянов П.Н. Указ.соч. С. 52 - 54, 59-60; Дякин В.С. Столыпинская земельная реформа. // Кризис самодержавия в России (1895-1917/). Л. 1984. С. 353; Герасименко Г.А. Аграрная реформа Столыпина: замыслы и результаты. // Народный депутат. 1992. № 12. С.114 -117; Он же: Борьба крестьян против столыпинской аграрной политики. Саратов. 1985 и др.

[28] См. Мацузато К. Столыпинская реформа и российская агротехнологическая революция. // Отечественная история. 1992. № 6. С. 196; Мэйси Д. Указ. соч. С. 14 -16; Туманов П. Некоторое влияние земельных реформ на производительность российского сельского хозяйства в 1905-1913 г.г. // Экономика и математические методы. 1991. Т. 27. Вып. 6. С.1023-1024; Климин И.И. Указ.соч.С.118-119; Тюкавкин В.Г. Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. М. 2001. С. 153 – 158.

[29] Глаголев А.И. Указ.соч. С. 80.

[30]См. Мацузато К. Указ. соч.С.196; «На чужбину за опытом». / Письма тверских крестьян, командированных в 1912-1913 г.г. за границу для изучения передового сельскохозяйственного опыта/ подг. Смирнов В., Червякова М. // Былое. 1995. № 4. С. 7; Блаер Г. Между хутором и общиной. Столыпинская реформа на Владимирщине // Былое. 1995. № 8. С.3 - 4; Сытин И.Д. Встреча со Столыпиным. // Слово 1990. № 8.С.68-69; «Жизнь для книги». Неопубликованные фрагменты воспоминаний И.Д. Сытина. // Былое.1993. №11. С. 15.

[31] Цит. по: Климин И.И. Указ. соч. С.119

[32] См. Куликов В. О частной собственности на землю в смысле референдума. // Российский экономический журнал. 2000. № 3. С. 54 – 55; Стожко К.П. Экономическая мысль России в начале XX века. Историко-критическая ретроспектива. Екатеринбург. 1993. С. 33 – 34, 50, 58, 147 – 150 и далее; Панов Л.А. История столыпинской реформы: между мифами и реальностью. // Politeconom. Российско-германский журнал по экономической теории и практике. М. 1999. № 1. С. 117 – 120.

[33] См. Анфимов А.М. Тень Столыпина над Россией. // История СССР. 1991. № 4 С. 112 - 121; Он же: Неоконченные споры. // Вопросы истории. 1997. №7. С. 90 - 95; Ковальченко И.Д. Столыпинская аграрная реформа: мифы и реальность // История СССР. 1991. № 2. С. 68; Ананьич В.В. С.Ю.Витте и П.А.Столыпин – Российские реформаторы ХХ столетия. Опыт сравнительной характеристики. // Звезда, 1995. № 6. С.104-108; Дякин В.С. Был ли шанс у Столыпина? // Звезда. 1990. № 12. С. 122 – 123; Зырянов П.Н. П.А.Столыпин: политический портрет. М. 1992.С. 62 - 63; Корелин А.П. Петр Аркадьевич Столыпин. // Российские реформаторы ХIХ -начала ХХ в. М.1995.С. 292 -293.

[34] С.М. Дубровский привел более точные цифры: К 1января 1916 г. из общины вышли и укрепили за собой землю 2008432 домохозяина на площади 14122798 дес. Кроме того, по закону 14 июня 1910 г. получили удостоверительные акты в общинах, где не было переделов, 469792 домохозяина на площади 1796410 дес. Итого вышло из общины и укрепило землю в личную собственность 2478224 домохозяина, или 22%, на площади в 15919208 дес., т.е. 14% общинной земли. - См. Дубровский С.М. Указ. соч. С. 199.

[35] Хромов П.А. Очерки экономики России периода монополистического капитализма. М. Изд-во «ВПШ и АОН». 1960. С. 169-170; Он же: Экономическое развитие России. Очерки экономики России с древнейших времен до Великой Октябрьской революции. М. «НАУКА». 1967. С. 501.

[36] Першин П.Н. Аграрная революция в России. Кн. I. От реформы к революции. М. «НАУКА». 1966. С.99.

[37] Хромов П.А. Очерки экономики России... С. 171; Он же: Экономическое развитие России... С. 502; Он же: Экономическая история СССР. М. 1982. С. 210 - 211.

[38] Цит. по: Мацузато К. Указ. соч. С. 199.

[39] Тюкавкин В.Г. Предисловие // К.А. Кривошеин «Александр Васильевич Кривошеин». М. 1993. С. 31.

[40] «Временное правительство у власти» (Из воспоминаний князя В.А. Оболенского) // Советские архивы. 1991. № 2. С. 64.

[41] Климин И.И. Указ. соч. С.121.

[42] Более подробно об этом см. Мацузато К. Указ. соч. С. 197 – 198.

[43]Вылцан М., Маннинг Р. Как сселяли хутора. // «Былое». 1997. № 5. С.15.

[44] Архивы времени. Столыпин между левыми и правыми. К 80-летию со дня гибели. // Российские вести. 1991. 14 сентября С. 8 - 9.

[45]Кабанов В.В. Указ.соч. С. 42.

 

О т з ы в

 

на статью Д.В. Кузнецова «Столыпинская аграрная реформа – нереализованная возможность или тупик в историческом развитии России?»

 

В статье рассматриваются проблемы исторической оценки столыпинской аграрной реформы. Учитывая, что последнее десятилетие современной России прошло под флагом реформирования большинства экономических институтов государства, исследование автора и его оценка результатов столыпинской аграрной реформы заслуживают особого внимания. В статье достаточно подробно, на основе обширного и разностороннего фактического материала, с привлечением широкого спектра исследований ученых - историков и экономистов анализируется содержание аграрных преобразований, а также отношение к ним крестьянства. Автор демонстрирует новый и достаточно неожиданный подход к наиболее дискуссионным проблемам историографии столыпинской аграрной реформы. Достаточно аргументировано раскрываются причины незавершенности и низкой эффективности преобразований в России начала XX века. Вместе с тем показаны социальные последствия реформирования и реакция крестьянства на земельные преобразования советской власти в послеоктябрьский период. В работе сделан ряд правильных принципиальных выводов о невозможности и неэффективности аграрных преобразований, осуществляемых быстрыми темпами и о необходимости завершения выполнения намеченных программ.

Считаю, что статья Д.В. Кузнецова носит научно-исследовательский характер и может быть рекомендована для опубликования в научном издании.

 

 

Доцент кафедры дореволюционной отечественной истории Омского государственного университета к.и.н. Ю.П. Родионов

 

 

Конечно, предложенная версия вляется лишь гипотетической. Но и сложившиеся к настоящему времени концепции реформирования общинной системы землепользования в рамках проведения столыпинской аграрной реформы пока не подкреплены бесспорными выводами исследователей. Поэтому новая оценка совокупности их аргументов, дополненная взглядом работающих с архивными материалами историков под нетипичным углом зрения на свой материал, может открыть перед нами новые перспективы.


Дата добавления: 2015-07-20; просмотров: 105 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Различные политические партии, которые в то время образовывались в России предлагали сое видение решения проблем.| Политическая и экономическая ситуация в России в конце 19-го - начале 20-го века.

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.048 сек.)