С Василисой Антоновной Буяновой

Хозяйка встречает меня с миской в руках. В миске – цементный раствор. Промазывает щели в новом своем жилище. Василисе Антоновне – 58 лет, но работает в колхозе до сих пор. И от пенсии (что за причуда!) отказалась. Жила она с моим дедом Федором Арефьевичем в Малой Шалеге через два дома, замуж не выходила и слыла в деревне нелюдимкой. Я весьма смутно представлял, чем живет наша соседка. Понятен оттого к разговору с ней особенный мой интерес.

- У мамы я поздней и единственной дочерью была,- рассказывает Василиса Антоновна.- Сорок лет ей было, когда я на свет появилась. Жили бедновато, а жить лучше все как-то не получалось. Отец активистом был. Это когда колхозы организовывались…

- Не через то ли его в деревне недолюбливали?

- Видимо. Перед войной он еще скот по недопоставкам изымал. Кому это понравится? Ну, а слава отцов на детей ложится. И ко мне недоверие сложилось. А ведь я всю жизнь честно в колхозе проработала, и сегодня еще работаю. А чего еще остается делать-то? На работе умереть. Скорей бы меня бог прибрал…

- Да что вы, Василиса Антоновна!- искренне возмущаюсь я.- Разве можно так о собственной жизни говорить? Один раз она дается.

- Нет уж. Вижу, что зря я с Малой Шалегой не умерла. С переездкой этой волокиту затеяла. Кому да на что это нужно? Дом этот…

Что мне ответить Василисе Антоновне? Единственное – что нестарая еще она женщина, силы еще есть и дом вести, и огород. Бог даст, еще и с мужчиной каким сойдется. В деревне такое издавна заведено – на склоне лет одинокие люди друг к другу прибиваются. Слабым, однако, это будет утешением для человека, не видящего смысла в прожитой жизни.

Что ж мы наделали, что может простить нас, погубивших деревню Малая Шалега и тысячи других деревень российского Нечерноземья? Простят ли нас если не ныне живущие малошалежцы, то их дети, родившиеся в Большой Шалеге, Песочном. Титкове, Арье, Урене, Горьком, Москве и многочисленных местах прочих?

Простят ли нас потомки наши?

Я бегу из дома Василисы Антоновны, форменным образом бегу. Но куда мне скрыться от самого себя, ведь я тоже чувствую себя ответственным за печальную судьбу Малой Шалеги и малошалежцев?

На улице морозно, но мне жарко от воспаленных мыслей. Прошел домов пять и только сейчас ощущаю, что иду с непокрытой головой. Мне жарко. Оттого, наверное, что вспоминается минувшее жаркое лето. Летом я побывал с группой ребят в велосипедном походе на руинах бывшей деревни. Торчали еще останки дома Анны Крайней, остов дома Александра Филипповича Охлопкова, баня Фотея Игнатьевича Ходыгина, колодец моего деда Федора Арефьевича…Подхожу к колодцу, отодвигаю тяжелую крышку, заглядываю внутрь. Там, далеко-далеко внизу – моё отражение. Колодец помнит и мое детское отражение, и отражение моего отца, и отражение моего деда, и прадеда – Арефия Петровича. Стало быть, через колодец я общаюсь со своими предками?..

Я не мог не побывать и на кладбище, ибо добрая четверть, а то и треть похороненных там, - из рода Киселевых. Иду туда. Входные ворота уцелели, и даже крошечный образок из верхнего бруса не выдрала недобрая рука. Уныло оглядываю покосившийся - повалившийся забор. Замечаю в глубине кладбища фигуру человека. Приближаюсь. Признаю: Юрий Захарович Киселев, двоюродный брат моего отца. На малошалежном кладбище у него вся родовая. Здороваемся, словно мы на поселке в обыденной обстановке встретились, а не в пяти километрах, в безлюдном месте.

- Братца моего Бориса не видел?- спрашивает Юрий Захарович.- Должен был сюда подойти…

- Нет,- отвечаю,- не видел.

- На той неделе я один приходил, а сегодня решили напару…

Очнулся от воспоминаний и лишь сейчас ощущаю крепкий морозец и что не на кладбище я. Вот дом Анны Петровны Тороповой, а вот – Ивана Гусева, Василия Назарова, Федора Назарова. Так это же малошалежная улица! Только где она, сама Малая Шалега? Где ты, великая Малая Шалега?

Что ж ты наделала, великая моя Родина?.. 1989 год.

Дата добавления: 2015-07-20