Начало кампании клеветы

За редкими исключениями, многочисленные свидетельства, поступавшие целых десять лет с восточного побережья Соединенных Штатов, весьма однообразны в том, что касается и основных черт, и деталей. Поэтому в 1827 году прославленный американский химик и геолог, профессор Бенджамин Силлимен — увы, с такой досадной фамилией (silly man означает "глупец") — без колебаний написал в "American Journal of Science and Arts": "Нам кажется поразительным, что всякий, кто видел собрание свидетельств, еще может сомневаться в существовании морского змея". По другую сторону океана известный ботаник Уильям Джексон Хукер высказал подобное же мнение по поводу знаменитого морского монстра в "Edinburgh Journal of Science".

Оптимизм обоих ученых никак не учитывал естественной лени людей, которым легче без оговорок отрицать факты, чем дать себе труд тщательно проанализировать все аргументы. Отвращенная многочисленными надувательствами, следовавшими одно за другим, публика с каждым днем все более ироничным и насмешливым образом демонстрировала свое недоверие ко всем этим слухам, особенно в Америке, и бедные очевидцы превращались в мишени для шуточек и потех. В Новой Англии местный бард Джон Брейнард написал даже оду морскому змею, смысл которой можно понять по такому отрывку (стихи не рифмуются, если читать их без местного акцента):

But go not to Nahant, lest men should swear

You are a great deal bigger than you are.

Что можно перевести такими же неумелыми виршами:

Но не езди в Нахант, а то станешь знаменит,

Что, мол, больше в тыщу раз, чем ты кажешься на вид.

Ничто лучше не выражает этого нездорового состояния, созданного мало-помалу цепью досадных промашек и мистификаций, чем шутовская конференция, проведенная в октябре 1828 года профессором Самуэлем Летэмом Митчелом перед "Лицеем" в Нью-Йорке, объявленной под таким смешливым названием: "The History of Sea-Serpentism" ("История Морского Змеизма").

В своем докладе профессор сослался, с несколько тяжеловесной иронией, на все происшествия, в итоге которых морской змей оказывался или гигантской акулой, или черным ужом, или большим тунцом. Он прибавил даже несколько анекдотов собственного сочинения, поведав, как некто на озере Онтарио принял за сказочного монстра утку с утятами и как на озере Эри мертвое дерево стало объектом подобного же ошибочного определения. Наконец профессор заразил всю аудиторию весельем, напомнив читателям одну статью в журнале: там аллегорически, в виде морского змея, пожирающего мелких рыбешек, представлен первый пароход, который отправился вдоль побережья Массачусетса и побил всех своих конкурентов, шедших под парусом и на веслах! Но господин Митчел не довольствовался тем, что исказил сообщения о происшествиях, которые нам хорошо известны; кроме того, он оставил без внимания все наблюдения и свидетельства, гораздо более многочисленные, которые говорят о существовании морского змея. Ведущий заключил не без коварства:

"Одним словом, после всех ошибок, иллюзий и наглого вранья на эту тему все думающие люди должны принять, что лишь забавы морских свиней, ленивое движение гигантских акул и своеобразная внешность китообразных, которые имеют по одному плавнику на спине, могли породить эти байки, которые мы больше не будем комментировать".

Если подобные приемы и употребляют в судах, то науке все же лучше отказаться их применять.

Состояние веселого скептицизма, которое воплотил Самуэль Митчел, могло только распространиться дальше. С течением времени все сложнее и сложнее становилось отличить доброе зерно от плевел, то есть настоящие сообщения о морском змее от мистификаций. За десять лет регулярных летних появлений монстра у атлантических берегов Соединенных Штатов были опубликованы многочисленные свидетельства, и, следовательно, хорошо информированный и находчивый журналист мог отныне фабриковать драматические истории, придавая встречам с Левиафаном новый вид. Однако утешает, что хорошо информированные журналисты не теряют время на производство подобных "уток": они осознают свой долг и знают, что в том, что касается сенсаций, реальность всегда превосходит вымысел, ведь у природы гораздо больше воображения, чем у самых находчивых людей.

Змей в «Конститюонеле»

Сначала, как всегда, была ирония. Публика, отпугнутая валом подделок и мистификаций, получила аллергию на змея. Но тут возникла та самая история с газетой, о которой неоднократно писал Бальзак о своей "Монографии о парижской прессе". В номере от 27 июня 1847 года в газете "Шаривари" (сатирической направленности) можно было прочитать о еженедельнике "Конститюонель": "…они так и не могут примириться с гибелью морского змея, то возрождая его в виде каких-то человеко-жаб, то ящериц со словом "наполеон", написанном на левом глазу, то тыкв с физиономией человека. Другой раз был какой-то паук, обвиненный в адюльтере…"

Отношение к газете налицо. Так уже было раньше. Даже Дюма-отец, собиравший материал о рептилиях, обращался к еженедельнику и писал, что "время от времени он преподносит что-то новенькое. Есть что-то смешное в попытке возродить веру в гигантских рептилий на страницах в общем-то солидного полуофициального издания".

Между тем, к 1890 году, когда "Фигаро литерэр" сообщила о резком сокращении числа свидетельств, досье на монстра содержало уже более 700 сообщений — это из числа опубликованных! — и повторяющихся с завидной периодичностью. Многовато даже для самых искусных мистификаций. Интересно, что 60% наблюдений приходятся на разгар лета, когда люди чаще, чем зимой находятся на море.

Дата добавления: 2015-07-20