И слава богу

Понедельник утром всегда некстати, всегда чужой.

Вспорол твои мысли финским своим ножом,

Коллекционным лезвием вдоль виска.

С вечера в горле не было ни куса,

а новых забот – с тележку (да с багажом).

Соседи судачат: «Зазнайка, мол, да пижон!»

Внутри – Котопахи, Везувий,

Этна. Словом, действующий вулкан.

Домой возвращаюсь, как на постой.
Характер скверный, по статусу - холостой.
Иногда обнимаюсь с боксерской грушей;
да я так из нее выбиваю душу, что
тренер смеется: владею ли сам душой?

Дверь не скрипит. И пластик оконный тепло хранит,
вечером мертвый, а утром взрываюсь, как шашка, как динамит.
И так уж яростен, бешен, зол,
словно по венам не кровь бежит,
а - тринитрометилбензол!

Сейчас, вот, модно ходить к врачу:
что не вылечу, то, как минимум, залечу.
Потом принесу шоколад и коньяк лысоватому мозгоправу.
Право слово, такие нравы -
я не плачу, а саркастически обессиленно хохочу.

Нервно стучу, открываю. Холод стекает по шее да по плечу.
Femme fatale, юбка в пол, очки в дорогой оправе.
На столе ноутбук и сборничек Окуджавы.
Таких психологов крайне мало. Таких психологов я хочу!..

Часы в кабинете спешат ровным счетом на полчаса.
Говорю, что бываю в гневе, что мерещатся звуки и голоса.
В ответ получаю, что я - отпетый рационал, логик да интуит,
оттого меня бесят риелторы, мой кредит...
И, скорее, сын мэра заслуженно отсидит,
чем честно признаюсь, что я на себя сердит.

С таким интересом не слушаю даже мать,
когда та звонит и просит пораньше ложиться спать.
Я сам - причина своих же бед, утверждает красивая сердцевед.

Приношу цветы и прославленный шоколад,
повторяю слова благодарности невпопад,
мол, когда б не Вы, то ни сна, ни спокойствия на душе.
Femme fatale прерывает мои клише,
а слова резковаты, как летний град.
Говорит, что завтра отчет, доклад,
что вся система пойдет на спад,
и ласково гонит меня взашей.

Стою, улыбаюсь; ни свой, ни чужой - ничей,
как пес, что заждался хозяина у порога.
Но из мозгоправов и титулованных палачей
я выбираю последних, и слава богу.

***
Она по утрам совсем ничего не ест,
Точно живет условно, побег - бессмыслен,
Сжимая в руке католический тонкий крест
И ограждаясь стеною из слов и чисел.
Мечтает уехать в... Румынию. В Бухарест.
Я уж не знаю, где правда, где чертов вымысел.
Чуть заалеет в окнах подол небес -
Право, не знаю, кто ж ее стерпит, вынесет!
Шепчу же почти одержимо: "Мне скучно, бес"...

А на дворе двадцать первый стихийный век.
Я был рожден в двадцатом, умру - нескоро.
В переплетенья земных океанов, рек
Перья ронял, точно тауэрский черный ворон,
Но по натуре, в общем-то, человек.
Смех раскатился привычным весенним громом,
За окнами в дымке тумана восстал рассвет.
Я распрощался покорно с родимым домом,
Скурил незаметно порядка пяти сигарет.

Потом обнаружил, что больше уже и нет.

К горлу слова подступали жестоким комом,
Пересчитал наличные на билет.

Уши мои горели, как в адском пламени -
Мысли ее были тому виной.
Себя же она запирала замками, ставнями -
Я ее сравнивал с ранней совсем весной.
Мы обменялись мобильными, позже - спальнями.
В воздухе пахло мятой и свежей травой.

Простыни тоже были немного смятыми -
Я вдруг проснулся и понял, что сам не свой.

Если она приходила вчера домой,
То почему меня обнимает лапами
Мой серый кот,
а не та что своими латами
упрямо считала
молчание и покой?

Дата добавления: 2015-07-20