ЧАСТЬ 1 4 страница

Он понимал, что Белов пошел вразнос и ос­тановить его теперь может только пуля. То, что другим, со стороны, казалось понятным и, по крайней мере, мотивированным поведением мстителя, вблизи выглядело кошмаром. Как сцены из голливудского триллера, но не на эк­ране телевизора, а в реальной жизни и с реаль­ной кровью. Одно дело смотреть его по телеви­зору в домашнем кресле, халате и тапочках на босу ногу, и совсем другое — стать участником действа в качестве наиболее вероятного канди­дата на труп.

В тот момент, когда Шмидт окончательно осознал, что в глазах Белова он уже покойник, перед ним встала альтернатива: продолжать плыть по течению, но это означало для него од­но — дожидаться собственной смерти. А если он хотел выкарабкаться, то для этого требова­лось пойти на крайнюю меру — убрать Белова. Третьего не дано.

Итак, на одной чаше весов лежали его жизнь, власть, уважение окружающих, на другой — не­лепое донкихотство, верность потерявшему са­мообладание Белову, гибель от его руки.

Шмидт сделал свой выбор, хотя и не без коле­баний. Все его нутро — офицера и по-своему по­рядочного человека — противилось этому шагу. Но после принятия решения рассуждал и дейст­вовал с холодной расчетливостью автомата. Так было всегда. И никаких угрызений совести уже не испытывал. Он заставил себя расценивать этот шаг как самозащиту и заботу о благе орга­низации. Белов действительно стал лишним...

Поэтому сразу после отставки он дал зада­ние своим людям отслеживать все передвиже­ния Белова, ни в коем случае не обнаруживая своего присутствия и не вмешиваясь в его дела, что бы ни случилось... Вплоть до его распоря­жения...

Знакомый голос вернул его к действитель­ности:

— Дима!

— Ольга! — он обрадовался, увидев ее, и сам удивился этой своей радости.

Оля быстрым шагом приближалась к нему со стороны зеленого коридора. Ванька, вцепив­шись в ее ладонь обеими ручонками, едва по­спевал за ней. Но не плакал, а изо всех сил ста­рался не отстать. Шмидт сделал несколько ша­гов навстречу. Они обнялись как старые друзья или родные. Шмидт вдруг особенно ос­тро почувствовал, как одиноко и страшно сей­час Ольге, как неуверенно чувствует она себя в новом, так резко изменившемся мире. И он имел к этой перемене прямое отношение!

Шмидт не был сентиментален, но он хорошо знал, что такое ответственность. Он отстранился от Ольги и посмотрел на запыхавшегося мальчика. Тот стоял и молча смотрел на взрос­лых снизу вверх.

— Дядь Дима, а где папа? — спросил он.

Ольга поймала взгляд бывшего спецназов­ца. Тот отрицательно покачал головой. Потом присел на корточки и взял Ваньку за руки.

— Понимаешь, Ваня, папа уехал. Его сейчас здесь нет.

— А когда он вернется? — не отставал Ванька. Ольга положила руку на русую головку сы­на и сказала:

— Этого никто не знает. И не должен знать.

— Это тайна? — догадался Ванька. — Папа разведчик?

— Почти угадал, — невесело улыбнулся Шмидт. — Вы без вещей? — спросил он у

Ольги, и, получив утвердительный ответ, произнес: — Тогда в машину, не будем задер­живаться...

Рыжий Толян шел впереди. Блондин Колян и брюнет Арам двигались по бокам и немного сзади. Не успели они пройти сквозь распахнув­шиеся двери аэропорта, как к тротуару подъе­хал сверкающий лаком черный «мерседес».

— Чур, я вперед! — потребовал Ванька. Шмидт вопросительно взглянул на Ольгу.

Та, немного помедлив, кивнула.

— А можно? — спросила она.

Но тот только пожал плечами и сказал очень серьезно:

— Теперь ты хозяйка. По крайней мере, по­ка не вернется Саша. Кстати, ничего, что я на ты?

Ольга нахмурилась. Шутит он что ли? На­шел время! Но тут же вспомнила, что Шмидт при всех своих достоинствах был начисто ли­шен чувства юмора.

Шмидт раскрыл двери машины, пропустил Ольгу в салон. Ванька мышью проскользнул на переднее сиденье, повозился немного, уст­раиваясь поудобнее, и через секунду заснул. Вот что значит привычка! Водитель тщательно пристегнул его ремнями безопасности.

— Можно трогаться, Дмитрий Андреич? — спросил он.

— Можно, если хозяйка не возражает. Отны­не со всеми вопросами обращайся к ней. И толь­ко потом ко мне.

За каких-нибудь пять минут он дважды на­звал Ольгу хозяйкой. Она не занала, как это расценивать. Может, Шмидт все-таки ирони­зирует? Когда «мерседес» тронулся, она молча отвернулась к окну и стала смотреть, как выру­ливает со стоянки и пристраивается следом джип сопровождения.

Проезжая по высокой эстакаде, Ольга вдруг почувствовала болезненный укол в сердце. Она и представить не могла, что именно здесь ее мужа настигли роковые выстрелы. И что его бесчувственное тело отправилось в последний, по мысли заказчика убийства, путь в багажни­ке того самого «Мерседеса», в котором она сей­час ехала.

Когда за окном промелькнули многометро­вые противотанковые ежи, памятник защитни­кам столицы, Ольга не выдержала и прервала молчание.

— Скажи честно, ты думаешь, он жив? — спросила она Шмидта.

В ее голосе Шмидту почудилось нечто боль­шее, чем просто беспокойство. Она спросила так, будто все ее дальнейшее существование за­висело от этого ответа. Что тут сказать? Все что угодно, кроме правды. Поэтому ответил он не сразу.

— Если Саша мертв, то вы с Ванькой почти в безопасности, — сказал он наконец.

— А если нет?

Он снова задумался.

— Тогда риск увеличивается. Вы автомати­чески становитесь предметом торга. Вас можно захватить в заложники, чтобы выдвигать какие-то условия. Можно, наконец, просто убить...

— Зачем? — не поняла Ольга.

Шмидт нахмурил брови. Ему неприятно бы­ло вспоминать о своем поступке.

— А зачем было убивать друзей Саши и уж тем более Тамару? Чтобы сделать ему больно! Прижать, унизить, ударить поподлее. Поэтому, если он жив, вам угрожает опасность. Саша слишком азартный игрок. Он создает себе вра­гов чуть ли не ежедневно.

Ольга задумалась: возможно, решение уе­хать из беспечной и обеспеченной Америки было ошибкой, хотя их заморский адрес давно перестал быть тайной. Враги мужа могли до­стать ее и в Америке...

Но шестое чувство подсказывало ей, что в ее судьбе наступил поворотный момент. Что нельзя сидеть сложа руки и ждать у моря пого­ды. Что ее место в Москве, и она должна найти Сашу! А Шмидт увязывает ее безопасность с жизнью или гибелью мужа! Она не была увере­на, что окажется под ударом только в том слу­чае, если Саша жив.

— Но ведь если Саши не стало, на его фирмы захотят, как это у вас называется, наехать?

Шмидт отрицательно покачал головой. Едва увидев Ольгу в аэропорту, он понял, что никог­да не будет играть против нее. Не только из-за комплекса вины — ведь как-никак, а ее мужа отправил в лучший мир именно он, — а потому, что почувствовал, в силу этого, ответствен­ность за нее и Ваньку.

— Разумеется. Однако хозяйство у нас слишком большое и сложное. Охотники пожи­виться за наш счет, конечно, найдутся. Но серь­езные игроки предпочтут выждать, пока ты приведешь дела в порядок, чтобы потом убрать тебя и хапнуть все одним разом. Так что у нас будет небольшой запас времени. Только мел­кие шавки попробуют наехать на нас сразу. Но они не представляют опасности, с ними мы легко справимся.

Он говорил ровным, спокойным тоном, словно рассказывал не о предстоящей смер­тельной схватке, а объяснял решение неслож­ной арифметической задачи. От него веяло си­лой и уверенностью в себе. И сидя рядом с ним, Ольга почувствовала какое-то умиротво­рение, ей показалось, что все предстоящие трудности всего лишь пустяки, что все будет в порядке. Иначе и быть не может! По крайней мере есть хоть один человек на этом свете, на которого можно опереться, на которого можно положиться.

Ничего подобного она не испытывала с тех самых пор как, связала свою судьбу с трудной судьбой Саши Белова. Судя по всему, его боль­ше нет! И значит, надо начинать жизнь заново!

— Так куда мы едем? — спросила Ольга Шмидта.

Тот ответил не сразу, словно и сам еще не решил этот вопрос. Потом проговорил:

— Сейчас ни в московской квартире, ни в ва­шем доме вам показываться не стоит. Я думаю отвезти тебя с Иваном к себе.

Увидев, что Ольга удивленно вскинула бро­ви, он пояснил.

— Это моя, так сказать, резервная квартира, о ней почти никто не знает. Поживете там не­которое время, пока мы осмотримся и убедим­ся, что вы вне опасности.

— Но сначала в больницу, к бабушке, — по­требовала Ольга.

— Конечно, само собой, — согласился Шмидт, наклонился к водителю и отдал распо­ряжение.

Тяжелый «Мерседес» почти бесшумно катил по залитой оранжевым светом фонарей и рек­ламы Москве. Ванька тихо посапывал на пе­реднем сидении.

— А где папа? — пробормотал он вдруг сквозь сон, но так и не проснулся.

XIII

Выздоровление Белова затягивалось. И это несмотря на то, что Доктор Ватсон ежедневно осматривал его раны, Лена меняла повязки и не отходила от его постели, а тройка спасите­лей таскала отовсюду всевозможные лекар­ства. Но вопреки всему этому состояние Александра не улучшалось. Он буквально еле дышал.

— Может, лекарства просроченные? — те­рялся в догадках Федя.

Но Витек с ученым видом возражал:

— Ну и что, если просроченные? В аптеках точно такие же просроченные продаются. Все лечатся и ничего. Помогает!

Трудно было отказать ему в справедливо­сти. Иначе отчего пенсионеры у нас выздорав­ливают, как мухи, кроме тех, кто не помер от нашего самого демократического в мире медобслуживания? Не каждому удается пере­жить очередь в поликлинике.

Но здесь-то имеет место самый что ни на есть индивидуальный уход! После очередного осмотра Доктор Ватсон в который раз сокру­шенно покачал головой. Лена взглянула на не­го с испугом.

— Плохо?

Доктор озадаченно поскреб щетину на под­бородке и сказал.

— Ничего не понимаю! Все вроде нормаль­но, раны зажили, не должно быть осложне­ний, но организм совершенно не борется с бо­лезнью. Я бы назвал это отсутствием желания жить на клеточном уровне...

В эту ночь Белов опять не мог заснуть. Боле­ли не только затянувшиеся раны, ныло и ломи­ло все тело. Жить ему и в самом деле не хоте­лось. Зачем? Он прошел свой путь до конца. Дом построил... Дерево не вырастил, зато создал не один десяток фирм. Людей работой обеспе­чил. Сына вот вырастить и воспитать не успел. Но пока были силы, старался как мог. Рвался из жил, ни себя, ни других не жалел. А теперь силы кончились. Если бы не выстрелы на эстакаде, оставалось бы только застрелиться самому. Так что выздоравливать было совершенно незачем...

И тут пришли они. Братья. Бригада. Что это было на самом деле — больной бред, призраки или сон? Белову это было неважно. Главным было то, что он снова их видел. Всех вместе.

Они дружно ввалились в тесную бытовку. Кос бесцеремонно уселся прямо на постель. Пчела примостился на грубо сколоченной та­буретке, Фил скромно остался стоять у двери. Все трое такие, какими он знал их все эти годы и запомнил навсегда.

Сейчас реальностью были они, причем именно такие — веселые, красивые, полные жизни. А те страшные, залитые кровью трупы с резанными и колотыми ранами были лишь ночным кошмаром, о котором не стоило вспо­минать.

— Здорово, братуха! — закричал Пчела. Совсем так, как он орал, увидев Белова, ког­да тот вернулся из армии.

— Мы с тобой, брат! — радостно осклабился Кос. — Как ты тут без нас, не скучаешь? Вижу, развлекаешься! — Он заговорщицки подмиг­нул и скосил глаза на спящую Лену.

Из всех троих только Фил молчал. Наверно потому, что в последний раз они разговаривали очень давно. К тому же он всегда был молчу­ном. Но тут он серьезно взглянул на Алексан­дра и вдруг спросил.

— Что, Саня, хреново тебе тут одному?

Остальные тоже перестали ржать и посмот­рели на Белова с печалью. И ему вдруг стало до слез, до боли жалко себя и всех остальных — друзей, маму, жену Фила. Жалко оттого, что так бестолково прожили они свои жизни, что так нелепо и преждевременно ушли в тот, иной мир. И тех, кто остался жив, тоже было жалко. Жену и сына, брошенных на произвол судьбы, Ленку с изуродованным лицом, родителей Пчелы. Да мало ли людей, кому он так или ина­че испортил жизнь своим, пусть и невольным, вмешательством? А он еще бахвалился своими домами и фирмами! Перед кем? Кого обманы­вал? Себя или Бога?

— Мне жить не хочется, — просто и честно признался он.

Братья подошли ближе. Лица их были строги.

— Не свисти, брат. Хочешь - не хочешь — те­бя никто не спрашивает. Ты живой, значит должен жить.

Белов попытался улыбнуться, хотя больше всего ему сейчас хотелось по-детски разреветься.

— Да, пока живой. Только боюсь, братья, это не надолго. Так что скоро встретимся. А пиво у вас там есть? Накрывайте поляну. Как тогда, после армии.

Фил снова нахмурился. Видно год, прове­денный им в коме, между жизнью и смертью, лучше, чем остальных, подготовил его к иной жизни.

— Кончай дурака валять, Саня. Ты живой, и срока своего знать не можешь. Может, потому и живой еще, что свой путь не до конца прошел...

Белов рванулся с постели, забыв про боль.

— А вы? Разве вы свой путь прошли?!

Он не рассчитал движения и изо всех сил за­ехал локтем в стену. Хлипкое сооружение захо­дило ходуном. И в тот же миг братья исчезли, словно не стояли только что рядом, тесно об­ступив его постель.

— Значит, и за нас пройдешь!... — донеслось до него как будто откуда-то из неизмеримой дали...

— Саша, что с тобой? — над его кроватью за­стыла испуганная Лена.

— Так, ничего. Кошмар приснился, — про­бормотал он.

Лена налила воды в стакан и протянула ему.

— Вот, выпей воды, — она наклонилась к Са­ше, вытерла ладонью пот с его лба.

— Не хочу, спасибо. — Он отвел ее руку и вдруг почувствовал ее запах.

Тот самый, давно забытый запах ее тела. Те­ла любимой женщины.. Это был запах его пер­вой любви.

— Иди ко мне, — Белов потянул Лену к себе. Внезапно он ощутил небывалый прилив сил

и жажду жизни. Что ж, пока он жив, будет жить. До конца или не до конца, но он пройдет свой путь. Просто будет идти, пока сможет. Лена попыталась успокоить его.

— Что ты делаешь? Тебе же нельзя, ты боль­ной!

— Уже можно.

Он повалил ее на себя и не почувствовал ни­какой боли. Наоборот, его организм, казалось ему, разрывается от избытка здоровья. Он за­был, когда последний раз ощущал такую энер­гию, такое желание жить...

Правда, поначалу, какое-то время, Лена со­противлялась. И вдруг ее тоже охватило жела­ние. Может быть, это была память тела, а мо­жет, осознание того, что все эти годы она люби­ла Сашу, ждала его. И дождалась!

Белов почувствовал ее настроение и ответил новым приливом сил и энергии. Былое чувство хлынуло неудержимым потоком, сметая воспо­минания, сомнения и ложный стыд.

Пика они достигли одновременно и, не оста­навливаясь, еще долго изматывали друг друга, то поднимались к вершинам счастья, то прова­ливались в полузабытье, пока не замерли, нако­нец, в полном бессилии. Потом они долго лежа­ли неподвижно, и, казалось, не было силы, спо­собной заставить их пошевелить хоть пальцем.

И тут в стену бытовки с грохотом ударило что-то тяжелое. Похоже — кирпич!

Следом раздался громкий голос.

— Ленка, сука! Какого хрена закрылась? От­крывай, блин! Или гребаря завести успела, по­ка я у мусоров на киче парился?

Белов вопросительно посмотрел на Лену. Та была ни жива, ни мертва.

— Это Бакен, — прошептала она посеревши­ми от страха губами. — Я же тебе говорила. Его из милиции после пятнадцати суток выпусти­ли. Не открывай.

Белов скептически улыбнулся. Встал с по­стели и без лишней спешки оделся.

— Да? Не открывать? — спросил он с легкой насмешкой. — Думаешь, он пошумит и уйдет? А, по-моему, он скорее подожжет нас вместе с этой халупой. Так что лучше открой.

Лена поднялась с постели, накинула на себя платье, служившее ей домашним халатом, и за­стыла в растерянности.

— Может, не надо? Бакен здесь вроде рэке­тира. Не стоит с ним связываться.

— Открывай! — сказал Белов тоном, не тер­пящим возражений. — И отойди в сторону.

Лена откинула засов и прижалась к стене. Дверь распахнулась, с улицы пахнуло ноч­ным холодом, издалека ветер донес запах дыма. В дверном проеме возник темный си­луэт Бакена... Он постоял секунду, привы­кая к полумраку бытовки, и радостно оскла­бился, увидев сидящего на постели чело­века,

— Гадом буду, как знал! Не успел мужик на нары присесть, как тут уже фраер койку греет! Придется пощекотать перышком. — Неожи­данно в его руке, словно на сеансе фокусника-престидижитатора, появился нож с длинным узким лезвием.

Белов не торопился переходить к активным действиям. Ослабленный долгой болезнью, он не мог дать Бакену достойного отпора.

— Ты где тут фраера увидел? — сказал он подчеркнуто тихим голосом, не вставая с по­стели. — Какие нары, если ты дальше ментовки зоны не нюхал! И какого хрена ты тут своим пером петушиным машешь?

Бакен от неожиданности опешил и остано­вился в нерешительности. Не то чтобы его силь­но напугал тон незваного гостя. Ему было все равно, кого пырнуть своим ножом — блатаря, мента или фраера. Его полуразрушенный дена­туратом и паленой водкой мозг не позволял ему почувствовать разницу между этими объектами. Просто он не рассчитывал на такую встречу. Ду­мал, что застигнутые врасплох любовники бу­дут озабочены лишь собственным спасением.

Теперь Белов смог получше рассмотреть аг­рессора. До этого он видел его всего лишь дважды, в том числе один раз издалека. Но за­помнил хорошо. За эти годы Бакен сильно из­менился. Он заметно растолстел, опух, но был все такой же патлатый, только теперь волосы волосы поредели и свисали со лба жидкими сальными прядями. И воняло от него, как от помойки. Даже хуже. Он продолжал орать:

— Что за дела? Ленка, сука! Пока меня мусо­ра прессовали, ты тут гребаря завела?

При этом он угрожающе размахивал своим ножом. Из-за крайней тесноты помещения каждый взмах его был опасен. Лена изо всех сил вжималась в стену, но это не помогло. Ост­рие клинка чиркнуло ее по предплечью. Брыз­нула кровь, и она не смогла сдержать испуган­ного крика.

И тут Белов второй раз за ночь почувство­вал небывалый прилив энергии. Теперь он со­четался с дикой вспышкой ярости. Забыв обо всем, он бросился вперед, прямо на противни­ка. Схватил руку с ножом и несколько раз впечатал ее в стену бытовки. Нож со стуком упал на пол. Бакен вырвался из захвата, издал ка­кой-то невнятный писк и, словно пробка из бу­тылки шампанского, вылетел из бытовки.

Белов выпрыгнул за ним, повалил на землю и принялся месить кулаками его физиономию, не чувствуя ударов, словно во сне. Он ничего не слышал. Ни собственного жуткого хрипа, ни мата, а потом и стонов Бакена. И только прон­зительный крик Лены у него за спиной помог ему прийти в себя. Она схватила его за плечи и с трудом оторвала от противника. Еще немного, и было бы поздно.

Белов поднялся, тяжело дыша. Перед ним лежал кусок грязи. Вид этой человеческой раз­валины напомнил ему лягушку, которую он случайно расплющил в детстве камнем. Но тогда ему было стыдно и жалко. Теперь же вид распростертого у его ног подонка вызвал лишь омерзение. Белов наклонился к нему и с рас­становкой сказал:

— Запомни, падаль, чтобы больше я тебя здесь не видел. Увижу — зарою в мусоре. По­нял?

Бакен сел, ощупал нижнюю челюсть, потом ребра, и с трудом заставил себя кивнуть. Всем видом он выражал покорность и страдание. Ви­димо, у него было сломано несколько костей.

— Тогда вали отсюда, — устало сказал Белов, повернулся и пошел в бытовку.

Лена, постояв, последовала за ним. Ей было страшно. Она тщательно закрыла дверь на засов, повернулась к Саше с немым укором в глазах.

Но тот без слов упал на койку и момен­тально заснул. Последний раз так крепко он спал в армии после марш-броска по горам с полной выкладкой.

XIV

По дороге из аэропорта Ольга настояла на том, чтобы сначала заехать в больницу. Ванька остался спать в машине под присмотром шофе­ра. В отличие от обычных городских больниц для бедных, эта сияла огнями. Они отражались в блестящем холодном мраморе просторного пустого холла.

Ольга в сопровождении Шмидта и двух ох­ранников пересекла вестибюль и направилась прямо к лифтам. Здесь дорогу им заступила строгая женщина-администратор в белом хала­те, выскочившая из-за стойки дежурного.

— Вы к кому? Почему не вовремя? Сейчас не время посещений!

— Мы к Елизавете Андреевне Суриковой, — поспешно проговорила Ольга. — Я только что прилетела... Издалека, чтобы ее увидеть. В ка­кой она палате?

Женщина несколько стушевалась. Олин эс­корт выглядел более чем внушительно. Охран­ники с каменными лицами мрачно смотрели на администратора, и та решила не связываться с опасной компанией.

— Сурикова? Кажется, она в пятьсот четыр­надцатой. Это пятый этаж.

— Найдем! — блондин оттеснил ее плечом и нажал кнопку на стене.

Роскошный лифт с зеркальными стенами доставил посетителей наверх. Дизайн коридо­ра ничуть не уступал тому, что они видели на первом этаже. Вдоль стен стояли покойные кресла, обтянутые темно-коричневой кожей, на стенах висели хорошие копии французских импрессионистов. Прямо не больница, а музей.

Дверь в пятьсот четырнадцатую палату была приоткрыта. Ольга вошла первой и застыла. В комнате никого не было. Единственная кро­вать была пуста: простыни нет, в головах по­душка без наволочки, в ногах лежит свернутое вчетверо одеяло.

— Наверное, это не та палата... — Ольга бес­помощно оглянулась, все еще не желая верить очевидному.

Ища поддержки, она посмотрела на Шмидта. Тот пожал плечами и опустил взгляд. Ему все стало ясно. Ошибки не было, это была та самая палата, в которой лежала Елизавета Андреевна.

Из коридора послышались торопливые ша­ги: между охранниками, перекрывшими вход в палату, с трудом протиснулась дежурная мед­сестра, изящная, интеллигентного вида жен­щина. Оценив ситуацию, она взяла Олю под руку и сочувственно произнесла:

— Вы к Елизавете Андреевне? Она сконча­лась час назад. Приношу вам свои соболезно­вания. — Заметив, что Оля едва стоит на ногах, сестра подвела ее к постели и почти силой усадила на краешек. По лицу Оли потекли слезы, но она их не замечала.

Медсестра начала что-то говорить о болезни Елизаветы Андреевны и ее преклонном возра­сте, о том, что врачи очень старались, но так и не смогли помочь...

Ольга не слышала и не слушала. Она поняла только одно — бабушки нет. Нет самого близко­го человека, дорогого ей человека... Оборвалась последняя связь с тем прежним миром, в кото­ром она жила до знакомства с Сашей Беловым.

Она вспоминала ее маленькое, покрытое доб­рыми морщинками лицо, ее постоянную заботу о ней и Ване, и нескончаемые хлопоты по до­му... Ольга сознавала, что так, как ее любила бабушка, ее уже никто и никогда не будет лю­бить. И еще она понимала, что в смерти Елиза­веты Андреевны виновата она. Нельзя было ос­тавлять ее одну. Бабушка так была привязана к ней и Ваньке!

— Оля, что с тобой? Тебе плохо? — Шмидт осторожно дотронулся до ее плеча и протянул свой носовой платок.

Но Ольга смотрела сквозь него, словно не замечая. Тогда он наклонился, аккуратно кос­нулся несколько раз платком ее щек и глаз, а потом вложил его в ее в руку.

— Оля, ты не волнуйся, мы все организуем, как полагается. А теперь надо идти. Ванька в машине ждет, и вообще, пора ехать.

— Да, конечно. — Она поднялась и, словно на автопилоте, направилась к выходу. Шмидт и охранники молча расступились перед ней...

Оставшись одна, сестра подошла к постели, поправила свернутое одеяло и взбила подуш­ку, хотя в этом не было никакой надобности...

В машине Ольга не проронила ни слова, но плакать перестала. Она ушла в себя, а Шмидту не хотелось донимать ее пустыми разговорами. Иногда лучше молчать, чем говорить. Они дол­го ехали на западную окраину столицы, где на­ходилась квартира Шмидта. У Ольги было время успокоиться...

Наконец они остановились на выложенной темно-розовой плиткой стоянке у входа в су­персовременную жилую башню из стекла и бетона, с архитектурными излишествами на фасаде и, по московскому обычаю, непремен­ным шпилем наверху. Была уже поздняя ночь.

Ванька так и не проснулся, и Шмидту при­шлось нести его на руках. Охранники остались в машине.

Скоростной лифт в одно мгновение вознес их на запредельную высоту. Из окна огромно­го лестничного холла далеко внизу были вид­ны огни московских кварталов и длинные це­почки фонарей городского освещения, похо­жие на застывшие трассирующие очереди. Вся Москва была как на ладони. Шмидт от­крыл дверь ключом и пропустил Ольгу в квартиру. Следом вошел сам. Ваньку он осто­рожно положил на диван в гостиной, потом повернулся к Ольге.

— Располагайся. Здесь вы сможете спокойно пожить некоторое время. В любом другом мес­те будет небезопасно.

Он показал Ольге расположение комнат и других помещений.

— Спальные принадлежности здесь, холо­дильник забит под завязку. Если что-то пона­добится, мой номер в памяти телефона стоит первым. Звони. А сейчас не буду вам мешать.

Ольга протянула ему на прощанье руку. Шмидт задержал ее в своей чуть дольше, чем следовало бы. Но опять воздержался от ком­ментариев. Да Ольге и не хотелось ни с кем разговаривать. Когда он ушел, она вздохнула с облегчением. Сейчас ей надо было побыть одной...

Проводив Шмидта, Ольга подошла к окну и долго смотрела вниз на огни города. Ее собст­венная жизнь показалась ей полностью лишен­ной смысла перед лицом всевластной смерти. Вот и не стало бабушки! К чему эти метания и самокопания, вся эта бессмысленная суета, гонка за деньгами и собственностью, если для всех конец один?

Она вдруг поймала себя на том, что совсем перестала вспоминать о Саше. Где он? Жив ли? Она не желала ему зла, но и видеть его сейчас не хотела. Пожалуй, она вообще не хотела его видеть...

Ваньке она постелила в одной из комнат на большом диване и перенесла его туда из гости­ной. Хорошо хоть, что он так ничего и не узнал о случившемся. Намаялся бедный за день, да и пересечение часовых поясов никому на пользу не идет, тем более ребенку.

После этого Ольга пошла в ванную. Ни джа­кузи, ни прохладный душ не помогли ей рас­слабиться. Полотенца под рукой не было, но на вешалке висел большой махровый халат — мужской, черный в синюю полоску. Ольга, не вытираясь, накинула его на себя и направилась в спальню. Халат был ей так велик, что полы его шлейфом волочились за ней по паркету.

Потом Ольга долго лежала без сна, глядя в потолок. Сон не шел, в голову лезли мрачные мысли. По сути, она осталась одна на целом свете с малолетним сыном, без мужа, без родст­венников, без близких, а против нее ополчи­лась чуть ли не вся криминальная Москва.

И перед ней всего два пути: отойти в сторону, или, как говорят братки, «соскочить», и остаток жизни провести в страхе, ожидая каждую ми­нуту пули киллера. Или встать во главе импе­рии Белова, соединить в одно целое ее разроз­ненные части, чтобы обеспечить себе и сыну — главное, сыну — достойный образ жизни и соот­ветствующий уровень безопасности. Кажется, есть человек, который может ей в этом помочь... Вот только хватит ли у нее сил и характера?

Она встала, прошла к бару и открыла дверцу. Здесь была выстроена целая батарея отбор­ных напитков. Она выбрала бутылку «Хеннесси», плеснула в толстостенный хрустальный стакан немного янтарной влаги. И только когда поднесла его ко рту и сделала первый гло­ток, почувствовала, что зубы ее стучат о край стакана...

Ванька проснулся среди ночи в незнако­мом месте. Он не испугался. За последнее время им с мамой не раз пришлось менять ме­сто жительства.

В коридоре горел свет. Он слез с дивана, на котором спал, и пошел туда. В коридоре нико­го не было, но из-за ближайшей двери слыша­лись странные звуки. Ванька подошел к ней и открыл.

Мама была здесь. Она вела себя очень странно, Ванька никогда ее такой не видел расстроенной. Она плакала в голос. Ванька да­же не думал, что взрослые могут вот так ре­веть. Он — мог, когда ему не покупали новую игрушку или оттаскивали от компьютера. Но чтобы мама!

— Мама, ты что? — робко спросил он.

Ольга повернула к сыну залитое слезами ли­цо. Ванька бросился к ней и крепко обнял. Так они и застыли, прижавшись друг к другу. Одни среди чужого, враждебного мира: двое самых близких, самых родных людей. Ванька весь дрожал. Ольга всем сердцем почувствовала, как он напуган. Бедный мальчик, он ведь не по­нимает причин и всей сложности наваливших­ся на нее проблем. Ради него нужно взять себя в руки и успокоиться.

— Пойдем в постельку, я тебе сказку расска­жу. Какую ты хочешь?

— Про зайчика и лисичку, — радостно крик­нул Иван, тут же забыв все свои страхи, — как она его из избушки выгнала...

XV

В это утро Шмидту пришлось изменить свои планы. Он был срочно вызван в Покров­скую межрайонную прокуратуру к следовате­лю по особо важным делам Николаеву Кирил­лу Андреевичу. Целью вызова был допрос в ка­честве свидетеля. Шмидт заявил, что приедет с адвокатом, но Николаев резко возразил.

— Вас вызывают как свидетеля, поэтому ад­вокат вам не нужен.

Оказалось, что это не совсем так. После не­скольких уточняющих вопросов относительно анкетных данных Шмидта, разговор зашел все о том же — о странном и жестоком убийстве на стройке торгового центра, где погиб его хозяин Владимир Каверин, а с ним вместе помощник и охранники.

В ходе беседы следователь поинтересовал­ся — не помнит ли господин Шмидт, где он на­ходился и чем занимался в момент убийства Каверина. В ответ господин Шмидт весьма вежливо послал господина следователя куда подальше с его подозрениями. И заявил, что об убийстве узнал от оперативников в ходе опро­са свидетелей в милиции. Причем его алиби полностью подтвердилось... О том, что он лич­но был в строящемся торговом центре Каверина после его убийства и видел утопавшие в соб­ственной крови трупы врагов Белова, Дмит­рий, естественно, умолчал...

Дата добавления: 2015-07-26