Метод интервью

Интервьюирование изначально задумывалось как основной метод сбо­ра информации. Обдумывая, как я буду брать интервью в Dwyer, я пыта­лась предугадать, с какими проблемами мне придется столкнуться. Я ожи­дала, что брать интервью у бездомных будет непросто. Мне представля­лось, что люди, у которых нет крыши над головой, должны быть нелюдимы и замкнуты, должны находиться в депрессии и с ними сложно установить контакт, тем более убедить их рассказать о своем печальном прошлом. Ре­альность не подтвердила эти ожидания. Большинство обитателей Dwyer выглядели жизнерадостными и активно общались между собой. Я была удивлена и обрадована, когда быстро и легко получила согласие на первую же просьбу дать интервью. Мои опасения, что присутствие диктофона бу­дет сковывать информанта, не оправдались — Мария, которая была моей первой собеседницей, как будто не замечала его. Не все информанты так же спокойно воспринимали диктофон, но после первых 10-15 минут раз­говора переставали обращать на него внимание.

Другое опасение было связано с боязнью психологически травмиро­вать информантов, т. к. интервью, как мне представлялось, могло спро­воцировать тяжелые для них воспоминания. Это опасение подтверди­лось лишь отчасти. Воспоминания о социальном «падении» действитель­но были психической травмой для тех, кто в прежней жизни принадлежал к состоятельным людям, имел свой дом, хорошо оплачиваемую работу, се­мью или состоятельных родителей, но затем по разным причинам — нар­комания, алкоголизм, длительная тяжелая болезнь — оказался без крова и без средств к существованию. Рассказы о прежней «нормальной жизни» постоянно присутствовали в интервью, к прошлой жизни все время воз­вращались как к некоторой точке отсчета. Разговор о том, как информант попал в Dwyer, получался плохо. В ответ либо отговаривались несколь­кими фразами, либо уходили в рассуждения об отвлеченных материях. Пережитые трудности часто сказывались у этих людей на особенностях психики. Некоторые мои собеседники едва сдерживали слезы, когда речь заходила об их прошлой жизни. У других нарушения проявлялись в за­торможенных реакциях, апатии. Иногда уже в ходе интервью выяснялось, что человек просто психически болен. Для этой группы информантов ин­тервьюирование оказалось действительно слишком жестким методом. Из полевого отчета:

НОРЕ (Хоуп) — белая молодая женщина, симпатичная, энергич­ная и разговорчивая блондинка 30-32 лет.

...Сначала ее рассказ был более-менее связным, затем он начал становиться все более эмоциональным, Хоуп начала плакать и, в кон­це концов, так разрыдалась, что я предложила ей продолжить раз­говор в другой раз (хотя, безусловно, не собиралась этого делать — слишком тяоюело эта женщина переносила воспоминания о своей жиз­ни). В итоге Хоуп ушла заплаканная и расстроенная. На следующий день я нашла под дверью письмо Хоуп на 4-х страницах, в котором ее воспоминания о жизни перемежались с извинениями за прерванное интервью и попытками снова и снова рассказать о том, как важно, чтобы человека понимали, чтобы он не был одинок, чтобы радовать­ся жизни и т. д. После мы встречались и разговаривали с Хоуп в lobby area, но интервью я больше у нее брать не пыталась.

Совершенно другой тип представляли те постояльцы, что выросли в бедных семьях, никогда не имели прежде собственного жилья. Обладание отдельной комнатой в Dwyer, продуктовой карточкой (food stamps), бэйд- жем с фотографией уже являлось для них серьезным жизненным достиже­нием и почти предметом гордости. Меня удивило, что, несмотря на низкий уровень образования, эти постояльцы довольно складно излагали в интер­вью свои истории. Причем в каждой из этих историй рассказчик всегда вы­ступал самым праведным персонажем и наиболее страдающей стороной. У меня иногда возникало ощущение, что речь идет о каком-то другом че­ловеке. Информанты подробно и практически без эмоций описывали свои беды, рассказывая о неблагодарных детях и злых родственниках, которые выгнали их на улицу или не поддержали в трудную минуту, или о злых мужьях, которые их били и унижали. По мере накопления таких интервью у меня крепло подозрение, что эти истории были уже многократно изло­жены в письменной и устной форме в процессе длительных бюрократичес­ких процедур при переходе из Sam's shelter в Dwyer.

Интервьюирование оказалось не самым эффективным методом получе­ния информации из-за психического травмирования одних информантов и заведомой неискренности других, которые излагали мне готовые биогра­фии, предназначенные для ушей социальных работников. Интервьюирова­ние имело важное ритуальное значение прежде всего для меня самой. Оно оправдывало мое пребывание в Dwyer, давало ощущение проделанной ра­боты. Интервью компенсировало чувство изолированности, создавая ил­люзию сокращения дистанции между мной и обитателями Dwyer. Поиск информантов для интервью создавал смысл моего «сидения в lobby area», особенно в самом начале исследования. Интервьюирование должно было естественным образом дополнять мой имидж исследователя в глазах по­стояльцев, однако с течением времени все больше стало казаться мне чем- то надуманным, неестественным. Из полевого отчета:

TED (Тэд) —■ белый, лет 35, инвалид, до Dwyer провел несколько лет в тюрьме за распространение наркотиков.

Это было очень странное интервью, тот случай, когда использо­вание диктофона, да и сама форма общения в виде вопросов и отве­тов оказались абсолютно бессмысленными. Тэд не то чтобы не отве­чал на вопросы, он существовал сам по себе во время разговора. Я пы­талась спрашивать о его жизни до тюрьмы и о том, как ему жилось в тюрьме. Для меня это была экзотика. Он что-то отвечал из веж­ливости (выглядело это примерно так: «да это не очень интересно, ну, что там было...»/говорит несколько фраз, потом надолго замол­кает]. После паузы: «Вы лучше расскажите о себе...». И я рассказы­ваю тоже. Постоянное возвращение к вопросам, которые меня инте­ресовали, казалось мне слишком неуместным и назойливым. После не­скольких попыток «пробиться» через его нежелание отвечать, я вдруг почувствовала усталость от своих бессмысленных усилий, какую-то их искусственность — человек пригласил меня в гости, для него это действительно СОБЫТИЕ, а я пристаю с какими-то дурацкими воп­росами про бездомность.

...«Интервью» проходило так: Тед сидел на своей лежанке, я в крес­ле, мы крутили сигареты (он положил рядом со мной на столик та­бак, бумажки; на его пять, а то и семь ровненьких сигарет приходи­лась одна кривая моя, затем я просто прекратила этот бесполез­ный перевод материала), по телевизору почти без звука шел фильм «Звездные войны» — я попросила сделать звук потише, чтобы можно было разговаривать. Происходило неспешное общение, прерываемое молчанием, иногда довольно надолго. Но оно не казалось тягостным. Странно, но я чувствовала себя на удивление естественно и даже комфортно с того момента, когда решила больше не задавать вопро­сов. Я перестала включать и выключать диктофон, как я это дела­ла в начале своего визита, пытаясь следовать за странным ритмом нашего разговора, решила просто оставить диктофон включенным, пока не закончится кассета. Получилась довольно странная запись, которую я не знаю, как транскрибировать: полтора часа непонятно­го — даже не разговора —- совместного времяпрепровождения.

Дата добавления: 2015-07-18