Перекличкой пехоты

Имена, имена. Имена…

* * *

Ноябрьские дожди выдались затяжными, а потому в караульной палатке ступить некуда - под ногами сыро, в шум дождя вплетается говорок пробегающих там и тут ручейков. Только что вернулся с развода караула, присел на каску, выливая из сапог воду. Потом устало выжимаю и вновь наматываю на ноги сырые портянки. Отдыхающая смена, застелив лужи ветками, отдыхает, с головой укрывшись промокшими шинелями. Можно, наконец-то, прилечь и мне.

Не успел расстелить шинель, как в привычный говор дождя вплелись недалекие выстрелы. Одна автоматная очередь, другая…

- Тревога! Дежурная смена - на выход!

Дождь хлещет в упор, шелестят в темноте дубы, тая неведомую, но близкую опасность.

Наш часовой, промокший и побледневший, сбивчиво объясняет:

- Вон там, у автопарка, пробежали трое. Дали в мою сторону автоматную очередь. Я ответил, но, кажется, никого не задел…

Бежим к разместившемуся в рощице автопарку, где должен быть второй часовой. Почему он не остановил посторонних?

У машин пусто. Где же часовой?

Через минуту- другую бесплодных поисков слышу растерянный голос:

- Товарищ сержант, да вот он…в бронетранспортере…

На водительском месте боевой машины, действительно, сидел, судя по солдатской форме, наш часовой. Только он ли это? Головы у сидевшего не оказалось. Не нашли ее и поблизости…

* * *

Мое отделение охраняет мост в Кошице. Дежурим по сменам посуточно, одни в чужом городе и чужом окружении. Наш бронетранспортер хотя и плавающий, но с открытым верхом. Для боя в городе приспособлен плохо: одна граната через борт – и в боевой машине отделение покойников. Но смотримся мы внушительно: над кабинкой водителя - станковый пулемет с подсоединенной коробкой в 250 патронов. Две таких же коробки у нас под ногами, на плече у каждого АКМ с двумя снаряженными по 30 патронов запасными магазинами в подсумках, на поясе зачехленный штык-нож, а в нагрудных кармашках гимнастерок храним гранатные запалы. Это наше вооружение. Из продуктов суточного рациона выбор беднее – вода во флягах, да бумажный мешок ржаных сухарей, которые можно употреблять без нормы, по желанию. Чем мы бесконтрольно пользуемся.

Наш БТР – советская территория во вражеском окружении. Под охраной пулемета один из нас временами спускается к недалекой реке, наполняет водой фляги. Осторожно обходят пост местные жители. Некоторые опасливо останавливаются неподалеку, присматриваются. Другие выкрикивают заученные по-русски фразы: «Зачем пришли?», «Зачем стреляли?». Демонстрируют плакаты с жирной стрелой- указателем: «Москва - там!».

Из проходившего рядом грузовика выброшена пачка листовок. Одна из них залетела в наш бронетранспортер. Из любопытства распрямляем сложенный листок, на котором крупная надпись «Убийцы женщин и детей! Что вы скажете своим матерям?». Лучше бы не читали!

Но вскоре, когда наш бронетранспортер стал для горожан привычным, для экипажа настала горячая пора. Нас окружили плотным кольцом, спорим с мирным населением до хрипоты, отстаивая советскую власть. А самым боевым агитатором за советскую власть оказался, как ни странно, старослужащий разгильдяй Поспелов:

- Кому границы открыли? Вы хотели, чтобы сюда фашисты пришли? - кипятился он, не задумываясь о переводе. – Забыли, кто вас в 45-м освобождал и сколько наших бойцов за вас головы положили? А вы их обелиски ломами скалывали…Сами подмоги запросили, а теперь мы враги? Да меня дома четвертый год ждут, а я тут с вами валандаюсь!

В бронетранспортер между тем через открытый верх забрались вездесущие мальчишки, того и гляди боеприпасы или автомат стибрят. Вежливо выпроваживаем визитеров.

Вот, русская душа, которая нараспашку! Немцы не так. Начертят возле своего бронетранспортера круг, напишут мелом «Tod!» (Cмерть!) и поливают свинцом всякого, кто случайно переступит черту круга.

К вечеру стало спокойнее, с нашим присутствием, видимо, смирились. Жмемся, греясь, друг к другу, мечтаем о сытном ужине.

Темнота окутала ближайшие улицы, охраняемый нами мост. Нужно быть настороже - взорвут еще мост местные диверсанты, а будут потом обвинять нас, русских!

За броней слышим осторожные шаги и женский голос, произнесший без какого-либо акцента на чистейшем русском:

- Сынки, я вам поесть принесла, берите! Сама уйду, а то увидят с вами – убьют…

Шаги торопливо удалялись.

Выглядываю из бронетранспортера. У колеса оставлена хозяйственная сумка с потертыми ручками – такую помнит каждый из нас по своему дому. Что в ней - взрывчатка? Ка-а-к сейчас жахнет!

Да нет, вроде тихо. Принимаю решение и опасливо выбираюсь из бронетранспортера. Беру в руки сумку, открываю молнию, ожидая ежеминутного взрыва.

А там - глазам не верю: пахучие круги колбасы, теплые батоны свежего хлеба…Протягиваю сумку ребятам, предупреждаю: осторожно, может быть отравлено!

- Да ладно, сержант! - успокаивает Поспелов. - Вы еще молодые, а я свое пожил.

И он, отломив приличный круг колбасы, смачно отправил его в рот, потом закусил булкой.

Мы, сглатывая слюну, напряженно ждем: умрет или нет?

Необычного с Поспеловым не случилось и он потянулся за очередным колбасным кругом. Тут мы не выдержали: стоп! Дальше делим по-братски!

Кто была эта добрая женщина и как она возле нас оказалась? Ответа мы так и не получили.

* * *

Наутро приказ - вызволять семьи коммунистов, блокированные волной пикетчиков.

Наша рота выдвинулась к окраине города. Издали видна плотная толпа митингующих, окруживших приземистое здание красного кирпича.

Бронетранспортер раздвигает собравшихся, образуя в толпе коридор, вдоль которого мы и встаем плотной шеренгой, крепко взяв друг друга за руки. За нашими спинами беснуется толпа, слышны истеричные выкрики и угрозы, над головами взметнулись плакаты.

Видим, как на крыльцо, замкнутые кольцом наших автоматчиков, выходят испуганные люди - несколько мужчин и женщин, четверо детей. Боятся поднять голову и взглянуть на толпу, жмутся к нашим солдатам. А толпа проявляет неистовство, сквозь наши руки и плечи к проходящим тянутся крепко сжатые кулаки. Кажется, не выдержим, разомкнем цепь и этих людей, в том числе безвинных детей, на глазах затопчут, разорвут на месте!

Но строй наш выдержал. Под прикрытием советских солдат беглецов посадили в бронетранспортеры и вывезли из города.

Кто они, чем провинились перед соотечественниками, какова их дальнейшая судьба? Этого мы не узнали, хотя слышали, что спасенных направили самолетом в Москву. Как и их бывшего президента Дубчека.

- Куда дели нашего Дубчика? Где Дубчек?- спрашивали нас в первые дни местные жители.

Такие же вопросы были и на расклеенных по городу листовках.

А Бог его знает, где их Дубчек? Он, как выяснилось позже, выступал 20 августа по национальному телевидению и должен был продолжить свое выступление завтра. Но обещанного выступления не состоялось: ночью президентский дворец заняли советские десантники и экстренно доставили президента братской страны в Москву.

Потом в газетах появилось сообщение о дружеском визите в СССР президента Дубчека и его прошении о вводе советских войск в Чехословакию.

* * *

Из армейского

дневника,

· 16.09.68 г.

В одной из газет нашел изречение, которое высказал бывший британский посол в Праге Цецил Паррот: «Пражские события были первой революцией в истории, проведенной телевидением».

Справедливо замечание. Еще 10 июля 1968 года Президиум ЦК КПЧ, как нам сообщили на политзанятиях, получил от органов государственной безопасности страны докладную записку о систематических связях группы чехословацких журналистов с британской и американской разведками.

Заметки

на полях:

Дата добавления: 2015-07-18