Глава семнадцатая.

ты пиши. я действительно всё читаю,
только слов не находится для ответа.
если честно, то я до сих пор не знаю,
как в тебе умещается столько света.
© Ви Миловидова

Мик подвез меня до дома. Чмокнув его в щеку, я вышла из машины и отперла калитку, побрела по дорожке. Автомобиль моего отца стоял в гараже – значит, папа уже был дома. Я не хотела встречаться с ним, но знала, что все равно придется. Потом я подняла глаза на окна второго этажа, и сердце взволнованно и нервно забилось в клетке ребер, а ноги похолодели. Занавеска в окне Дэна колыхалась, как в фильме ужасов.

Я резко свернула с дорожки к черному входу, молясь, чтобы он был не заперт. Влажными пальцами я дернула ручку, и – ура! – дверь поддалась. Я проскользнула в полутемный дом, миновала кладовку, и уже подбиралась к лестнице, как пол предательски скрипнул.

Я замерла, чувствуя, как меня окутывает липкое ощущение страха. Мне хотелось поскорее проскользнуть в спальню и запереться там.

- Не старайся, - голос Дэна раздался прямо над моим ухом, и я вздрогнула. – Я знаю, что ты здесь. Тебя отлично видно.

Он стоял, сунув руки в карманы джинсов, и в полутьме его светлая футболка светилась особенно ярким пятном.

- Дай пройти, - пробормотала я в отчаянии, понимая, что попала в ловушку, так ловко им расставленную. – Пожалуйста…

- Нет, - Деннис шагнул вперед, заставляя меня отступить, и запер меня между стенкой и своим телом, используя, как шлагбаумы, свои худые руки. – Нам нужно поговорить.

- Я не хочу…

На моих висках выступили капли пота.

- Я люблю тебя, мать твою! Что ты со мной делаешь вообще?!

Дэн стоял так близко, что я слышала его сиплое дыхание.

- Мне не должны… - Я сглотнула, пытаясь смягчить пересохшее горло. – Не должны быть вместе.

- Ты что, воспринимаешь меня, как брата?

- Да… - Я надеялась, что в полутьме он не видит, как дико заметался мой взгляд, пытаясь не пересекаться с его взглядом. – Ты и есть мой брат!

- Не верю, - он наклонился вперед и коснулся губами моих волос. – Я тебе не верю. Ты не умеешь врать, Вэл. Особенно мне.

Я хотела напомнить ему, что мы близнецы, я хотела припомнить те письма, но получилось только судорожно выдохнуть и закрыть глаза. Без него все это время было невыносимо, но сейчас, здесь и с ним – еще хуже. Как медленное перепиливание вен тупой бритвой.

- У нас одна мать и один отец, - я вжалась в стену еще сильнее, пытаясь размазаться по ней. – Мы родные брат и сестра… Близнецы!

- Я не считаю ее своей матерью, а кого-то из них, - он мотнул головой в сторону, - не считаю своим отцом. Они все поступили с нами очень хуево…

- Мама не виновата, - я закусила губу, пытаясь защитить то светлое, что у меня еще осталось от воспоминаний о детстве. Я не могла винить свою мать. Кого угодно, только не ее…

- Я не считаю ее своей матерью. Она мне никто. Я не могу считать матерью шлюху! – Я слышала в его голосе глухую злость.

Не сумев справиться с захлестнувшей обидой, я размахнулась и ударила Дэна по щеке. Звук пощечины звонко разрезал воздух.

- Не смей в таком тоне о маме говорить! – Всхлипнула я. – Ясно?!

Он молчал.

Даже не глядя Дэну в глаза, я знала, что его взгляд потемнел, и яростная синь затопила радужку, как всегда бывало. С полминуты он стоял неподвижно, а я боялась даже дышать, боялась его реакции – когда Деннис злился, он бывал непредсказуем, как тайфун в Японском море, разрушивший половину Токио. Потом он развернулся и быстрым шагом пересек полутемный коридор. Я услышала, как хлопнула дверь черного входа.

Деннис ушел, и я почувствовала себя измотанной, обессиленной. Я не видела его несколько дней, и первый разговор вытянул из меня все нервы, будто багром зацепившись за них. Невыносимо было думать о том, что он – мой брат. Эта мысль резала мое сердце на части, как осколком стекла.

Я медленно сползла по стене на пол, ненавидя себя за слабость еще больше. Колени дрожали. Я хотела пойти за ним и просто обнять, прижаться лицом к худой спине, аккурат между лопаток. Я тянуще скучала по нему, и не знала, что теперь делать с собственными ощущениями и чувствами.

«Ты воспринимаешь меня, как брата?» - спросил он. И я солгала. Я врала ему, но самой себе я могла сказать правду – я любила его вовсе не как преданная сестра может любить своего брата. Я знала, что принадлежу ему полностью, но собиралась сопротивляться этому из последних сил.

Потому что так не должно быть. Не должно так ненормально рвать крышу от одного его прикосновения, не должны дрожать ноги от его взгляда. Я не должна так сильно его хотеть…

Мама, ты родила нас обоих, скажи теперь, что же нам делать? Осуждаешь ли ты нас или жалеешь? Любишь ли ты по-прежнему свою глупую дочь, которая не может жить без собственного брата-близнеца?

Кое-как я выпрямилась и добрела до своей спальни, едва переставляя ноги. Окно было открыто, и в него врывался холодный воздух. Наверняка отец решил проветрить комнату… Я захлопнула раму и без сил рухнула на кровать, поверх пледа. Очки я положила на стол, и теперь вся комната была для меня всего лишь сумбурной палитрой пятен, с едва-едва проступающими контурами предметов, и я не могла понять – это из-за ухудшившегося зрения или оттого, что я опять реву, как дура?

Наверное, второе.

Мое зрение было не настолько ужасным.

Я слышала, как Деннис поднялся по лестнице, почти бегом, и я вздрогнула, боясь, что он войдет в мою комнату, и я ничего не смогу сделать, и вряд ли захочу. Но он прошел мимо.

Я знала, что ему так же плохо, как и мне, что он тоже мучается, но, в отличие от меня, Дэн плевать хотел на общее ДНК и отторженную при родах плаценту. Он любил меня так же сильно, только не боялся этого чувства, а нес его, как знамя, и готов был грызть глотки всем, кто будет мешать. Только вот ему пришлось бы драться со всем миром…

И со мной – тоже.

Я лежала, заткнув уши плеером, и методично ковыряла палочкой собственную незаживающую рану.

Впервые за последние дни мы ужинали вместе – я, отец, дядя и Дэн. Я ненавидела и изредка прерываемую разговорами родителей тишину, и стук вилок по тарелкам, кажущийся слишком резким, и собственное желание встать и уйти из гостиной. Папа и дядя были настолько заняты своими общими делами, что не обращали внимания ни на раздраженные, почти ненавидящие взгляды Дэна, ни на мое напряжение и неестественно-прямую спину.

Из-под полуопущенных ресниц я разглядывала сидящего напротив меня Денниса, и мои внутренности будто сжимала холодная рука. Он выглядел бледным, на лице явственнее проступили скулы, будто он не ел все эти несколько дней, что жил у Мэг. Под глазами залегли глубокие тени.

- …Алекс сказал, что тебя не было дома несколько дней. Где ты был? – Голос дяди заставил меня вздрогнуть, и я едва не выронила вилку.

Правый уголок рта моего брата нервно дернулся.

- У Мэг, - хрипло произнес он, царапая зубчиками вилки край своей, все еще почти полной тарелки. – Тебе есть дело? – Агрессивно добавил Дэн.

- Не хами, - обрубил дядя. – Мне не нравится, что ты прогуливал школу!

- За пару дней нихрена не случилось, - фыркнул брат.

- Почти неделю! – Я видела, что дядя еще сдерживается, чтобы не подняться и не дать сыну пощечину. Уже вторую за день для Денниса.

- Я не голоден. Спокойной ночи, - Дэн резко поднялся, чуть не уронив стул, и вышел из гостиной, не обращая внимания на гневные окрики своего (нашего?) отца. Его быстрые шаги стихли, едва он поднялся на второй этаж. Сделал то, о чем я думала весь вечер, но так и не решилась осуществить.

- Неблагодарный засранец, - пробормотал дядя себе под нос, и я непроизвольно сжала в кулак свободную руку. Мне хотелось крикнуть, что они разрушили наши жизни, что они, черт возьми, убили маму, но я лишь молча жевала ужин.

Я, каждым своим растревоженным нервом, чувствовала эмоции Денниса, и я знала – он точно так же чувствует мои. Разделенные пополам, мы только в объятиях друг друга могли обрести покой, но теперь и эта возможность была нам заказана. Мы были вынуждены переживать собственную боль в одиночку.

- Call me a sinner… - Прошептала я едва слышно.

- Ты что-то сказала, малышка? – Отец улыбался. Я слышала это в его голосе.

Наша семья была ненормальной. Теперь я это понимала. С самого начала была ненормальной.

- Нет, пап, - я тоже улыбнулась, растянув губы как можно шире. – Все в порядке.

- Ну, ладно.

Call me a sinner…

Нет, папа, все не в порядке, думала я, моя посуду в кухне.

И ты это знаешь.

Ты отдалился от меня потому, что боишься сорваться. Боишься, что выдашь себя.

Думаешь ли ты о том, чьи именно мы дети?

Call me a saint…

Папа, я люблю своего брата, и вы с дядей не можете этому помешать.

Tell me it’s over…

…I still love you the same…

Ту смску Денниса я выучила наизусть, лишь один раз взглянув на нее после того, как получила.

Мы оба грешны, папа, и, о Боже, мы любим друг друга. Но ты можешь не беспокоиться. Ничего. Больше. Не. Будет.

Как же больно…

Я выдавила на губку немного моющего средства и провела по поверхности последней тарелки. Руки дрожали, и я едва не выронила ее в полную пены раковину.

Я не хочу знать, кто из вас – наш настоящий отец. Потому что вы оба нас предали.

Утром дядя сам вызвался отвезти меня и Денниса в школу. Мы сидели в машине, молчаливые, напряженные, каждый в обнимку со своим рюкзаком, и дядя тоже молчал, глядя на дорогу. Я слушала плеер в одно ухо, а Дэн просто смотрел на свои сцепленные на рюкзаке руки. Если бы я могла, я бы на полном ходу выскочила из машины – ободрать в кровь ладони и колени было куда более приятной перспективой, чем мрачная псевдосемейная поездка от дома до школы.

Даже не глядя на брата, я знала, что он пытается не смотреть на меня, и я усиленно пыталась делать то же самое, заставляя себя смотреть в окно, на привычные и уже ненавистные домики за оградами и живыми изгородями, на американцев, совершающих свой утренний беговой моцион.

Я ненавидела эту страну за то, что вынуждена была жить здесь, за то, что она так грубо и мучительно пересекла меня с собственным братом. Я понимала, что страна не виновата, но ничего не могла поделать с собственной ненавистью.

Десятиминутная поездка превратилась в адовую пытку, и когда машина, наконец, остановилась возле школьных ворот, я выдохнула с облегчением.

- Дэн, если ты уйдешь с уроков, я обязательно узнаю, - крикнул дядя вслед моему брату. Деннис даже не остановился. – Следи за ним, Валери, и если увидишь, что он уходит с уроков, позвони мне.

Я кивнула, хотя вовсе не собиралась этого делать.

Как всегда, разномастный народ толпился во дворе, кучковался небольшими группками, что-то обсуждал. Ярко-рыжих волос Кэт нигде не было видно.

Всегда, находясь в этом шевелящемся, сумасшедшем муравейнике, я чувствовала себя очень маленькой букашкой, которую вот-вот сожрут хищные собратья. Осторожно просачиваясь сквозь толпу школьников, я думала только о том, как бы быстрее добраться до класса. Я была рада, что мои уши были заткнуты плеером, и я не слышала их разговоров – их назойливые голоса напоминали жужжание навозных мух.

Проскользнув в кабинет, я увидела на своей парте небольшой белый конверт, и желудок у меня нервно трепыхнулся. Еще не приблизившись, я уже знала, кто написал его.

Дэн, почему ты не хочешь оставить меня в покое?

«А ты сама хочешь, чтобы он оставил тебя в покое?» - Ехидно поинтересовался мой внутренний голос. Я мысленно послала его к черту, впрочем, уже не слишком уверенно.

На ватных ногах я приблизилась к парте и осторожно уселась на край стула, глядя на конверт и не решаясь взять его в руки, будто бы он был ядовитой змеей, готовой укусить при первом прикосновении, или вопилкой в духе «Гарри Поттера». Конверт был девственно-чист, даже без подписи, и сквозь тонкую бумагу просвечивали неровные строчки, слишком явно написанные рукой моего брата.

Что он мог там написать вообще? Разве он еще не все сказал?

Я не знала, сколько я просидела, тупо глядя на поверхность парты, изрезанную чужим ножиком, исписанную чужой рукой, но появившаяся фигура Кэт заставила меня схватить письмо и быстро сунуть его в учебник по физике.

Совсем как по Шекспиру. Сначала герою позволяется оценить весь масштаб трагедии, а потом входят статисты…

Мне не хотелось, чтобы Кэтрин видела конверт. Ее любопытство могло сыграть со мной плохую шутку.

Денниса на уроке вновь не было. Я поежилась, представив, какую взбучку устроит ему дядя, если узнает об этом, и горло сжалось от сочувствия и любви к Дэну. Я ненавидела себя сейчас за то, что любила его, но не могла ничего поделать с собой.

- Какая-то ты сегодня рассеянная, - прошептала мне на ухо Кэт, когда мы сидели на уроке биологии, последнем на сегодняшний день.

- Не выспалась, - пробормотала я и сонно похлопала глазами в качестве доказательства.

- Что-то часто ты стала не высыпаться, мать, - задумчиво протянула подруга и подмигнула мне, очевидно, пытаясь вогнать меня в краску.

Ей это не удалось. Только больно и нервно трепыхнулось сердце и врезалось в ребра при мысли о Деннисе.

Когда прозвенел звонок, я пулей вылетела из кабинета. Письмо жгло карман, и я мысленно торопила школьный автобус, который, как назло, развозил сегодня моих однокашников раза в два медленнее, чем обычно. Эрик на соседнем сидении слушал музыку и читал Кинга – он дочитывал «Противостояние» - а я чувствовала, как конверт жжет мне спину даже сквозь ткань рюкзака.

Я не могла и не хотела с ним говорить, но прочитать письмо мне ведь никто не запрещал, правда?

Правда?

Дома я вскрыла письмо Денниса дрожащими от нетерпения руками, и в первые тридцать секунд даже не смогла сосредоточиться на первой строчке. Меня колотило, и лист бумаги, исписанный корявым почерком моего брата, трясся у меня перед глазами.

Наконец, я кое-как смогла сосредоточиться.

«Малыш, я знаю, что ты не хочешь говорить, зато не знаю, как в этом случае еще донести до тебя все то, что я хочу сказать. Я бы хотел, черт возьми, тысячу раз написать, что я люблю тебя, но не буду. Я хочу сейчас просто попросить у тебя прощения за то, что называл нашу мать шлюхой. Это было подло, но у меня были причины так говорить, и я расскажу о них, хочешь ты того, или нет.

С самого моего гребаного детства я жил с отцом. Поначалу я не понимал, что нормальная семья состоит не только из отца и сына, и мое положение не казалось мне таким уж хреновым. Потом батя отвел меня в детский сад, и там я узнал, что, оказывается, у детей бывают еще и матери. Меня дразнили сиротой, и я бил морды таким же соплякам, каким был сам, но дразнилки не прекращались. Тогда, в шесть лет, я пошел к отцу и узнал от него, что моя мать бросила нашу семью.

Я рос с ощущением никомуненужности. Отцу было насрать на меня, и я ненавидел мать за то, что она ушла. Батя говорил, что выкинул все ее фотографии, и я верил ему. Почему бы мне было не верить?

Годами я копил в себе ненависть к матери. Я и сейчас не могу осознать, что на самом деле меня просто отняли у нее нахрен. Я не знаю, насколько можно верить тому, что мы услышали и прочитали. И мне похуй.

Прости меня, малыш. Прости, что я накричал на тебя. Прости, что я назвал ее шлюхой. Я не знаю, смогу ли изменить свое мнение, но я обещаю, что больше не буду так грубить. Только она все равно спала с ними обоими, Вэл… Я не могу этого понять, а ты?

Я люблю тебя. Ты – это самое лучшее, что могла бы мне дать эта женщина…».

Я не хотела читать его письмо дальше. Мне казалось, я слышу в голове его голос, низкий и хриплый, каждое его слово слышу…

Я ненавидела себя за то, что любила его.

«Ты – самое лучшее, что было в моей жизни, и что будет. Я люблю тебя, и, мать твою, я не отступлюсь от тебя, слышишь?!».

Я смяла письмо и сжала в кулаке этот комок, жалея, что не могу съежиться до размеров одноклеточного существа, до амебы или инфузории-туфельки. Все было так невыносимо-сложно, а я не хотела ничего решать и о чем-то думать…

И опустошающее болело где-то за ребрами, в районе сердца, где покрывались пылью и паутиной воспоминания.

Мама, почему тебя нет рядом?

Мама, прости меня…

Прости нас обоих.

На следующий день дядя снова лично отвез нас на уроки. Когда мы выбрались из машины, и Деннис быстро, без оглядки зашагал к главному зданию, мой желудок скрутило от дурного предчувствия, и я едва уговорила себя не развернуться и побежать прочь.

Наша школа никогда не была мирным и тихим местом, как и большинство американских школ. Здесь были изгои и элита, и последние постоянно обижали первых. Я старалась не вмешиваться, если видела, как группка подкачанных парней с размахом колошматила местного ботаника промежностью о столб, или когда расфуфыренные девочки из команды поддержки запирали в туалете неказистую Эмили Райт, классом помладше, и топили ее сменную обувь в унитазе. Девочки вообще были куда более жестокими, чем парни, которые могли подразнить и забыть. Зато женские издевательства могли длиться вечно, как заколдованный красный круг. Будто со стороны за последние полгода я наблюдала за тем, как несчастные девочки-изгои пытались как-то смягчить отношение к себе, но встречали только насмешки, а довольно часто – и побои.

Элис и ее подлипалы не трогали меня не потому, что я дружила с Миком и Дугом. Я сама не могла понять, как случилось так, что двое самых популярных парней в школе взяли меня под свою защиту. Я не подозревала, что могу так быстро забывать зло – после ситуации с Виком Хаммелом то, что Мик пытался насильно поцеловать меня в заброшенной больнице, казалось лишь невинной шуткой. Я знала, что он не хотел меня обидеть, а за последний месяц мы сблизились с ним еще больше. Я не знала и не хотела знать, был ли он все еще влюблен в меня. Во всяком случае, он вел себя, как настоящий друг, и не позволял себе ничего лишнего. Он был рядом, когда мне требовалась поддержка и помощь. Он просто был. И за это я была ему благодарна.

Но Элис не боялась его. Она боялась только Денниса, и теперь я с ужасом ждала того момента, когда она поймет, что мы больше не общаемся. Это могло означать начало травли.

В туалете было непривычно тихо. Только что прозвенел звонок на урок физкультуры, но я не собиралась на него идти. Вообще-то, у меня было освобождение из-за близорукости, но я предпочитала пользоваться им в крайних случаях. И сегодня меня не покидало предчувствие, что крайний случай наступил. Или вот-вот наступит.

Дверь хлопнула позади меня. Я вздрогнула и обернулась.

- Вот ты где, - протянула Элис. Она была одета в форму команды поддержки, и с ней рядом стояли две ее подруги – Кэрри и Присцилла.

- Что тебе надо? – Я отступила назад, инстинктивно скрещивая руки на груди.

- Поговорить.

Она кивнула в сторону, и девчонки шагнули назад, занимая место у дверей.

- Смотрю, твой братец тебя больше не защищает?

- Это не твое дело, - прошептала я, оглядываясь по сторонам, но закрытое пространство позволяло отступить только к кабинкам, а в них все равно нельзя было спрятаться.

- Мое дело – это когда всякие шмары лезут к парням из футбольной команды, - Элис подступила ближе, и, пятясь от нее, я уперлась спиной в стену. – Я долго терпела то, что ты со своей подружкой вертитесь вокруг Мика и Дуга и вешаетесь им на шею. Я терпела потому, что твой гребаный брат угрожал мне, но теперь ему стало на тебя наплевать, и ты получишь по заслугам, маленькая дрянь, - ее глаза злобно прищурились. – Лучше засунься туда, откуда вылезла, потому, что дерьму место среди дерьма!

Я не ответила на ее злобный выпад, только еще сильнее вжалась в стену. Если мне повезет, она, может быть, просто даст мне пощечину и отстанет… Но я понимала, что это всего лишь надежды. Если Вик Хаммел действовал три месяца назад по ее указке, то пощады ждать не стоит.

- Сука! – Выплюнула Элис, которая явно ожидала чего угодно, только не моего молчания. – Сука, - повторила она уже тише и резко ударила меня кулаком в живот.

Я согнулась пополам от боли, ощутив, как из меня мгновенно вышел весь воздух. Как сквозь вату, я слышала, как кто-то открыл дверь в туалет, испуганно ойкнул и умчался. Элис схватила меня за волосы, наклоняя мою голову вниз, и ударила меня коленом в нос. Не слишком сильно, но я почувствовала, как что-то горячее заливает мне лицо.

- Руки марать о тебя не хочется, - фыркнула она. – Кэрри, дай влажную салфетку. Не могу же я появиться на тренировке вся в ее крови!

Я осела на пол, зажимая нос ладонью. Кровь сочилась сквозь пальцы, заливая майку. Дыхание постепенно выравнивалось. По щекам текли слезы, смешиваясь с кровью, попадали на губы. Ощущение было такое, будто меня только что вываляли в первосортном дерьме. И я не могла ничего доказать, потому что никто ничего не видел.

Я закрыла глаза, продолжая держаться за лицо.

Сейчас все пройдет…

Нужно просто немного подождать.

И пойти домой. Да. Пойти домой…

Я больше не могла рассчитывать на помощь Дэна. Я должна была полагаться только на себя.

Дверь снова распахнулась с такой силой, что я вздрогнула и съежилась в комок, боясь, что вернулась Элис. Но чьи-то сильные руки обхватили меня и прижали к себе. На миг мне показалось, что это был Деннис, но голос развеял все иллюзии.

- Тс-с-с, Вэл, тихо, это я…

Мик.

- Ты…

- Успокойся. Я был на тренировке, когда примчалась сестренка Кори и сообщила мне, что Элис бьет тебя в женском туалете. В отличие от своего брата-кретина, Примроуз хоть какой-то совестью обладает.

Он помог мне подняться, смочил кусок туалетной бумаги холодной водой и заботливо вытер кровь с моего лица.

- Запрокинь голову, чтобы остановить кровотечение. Надеюсь, эта сука не сломала тебе нос, иначе я сломаю ей хребет…

- Не…надо… - Пробормотала я. – Будет только хуже.

- Идем, - обняв за плечи, Вуд осторожно вывел меня в коридор. – Надо зайти в медпункт. Скажем, что ты упала с лестницы.

К счастью, никто из преподавателей нас не видел. Мы спустились по лестнице на цокольный этаж. На скамейке у медпункта сидел Дэн.

Я остановилась, как вкопанная.

- Вэл, идем, - Мик затормозил вместе со мной и удивленно уставился на меня. – Это всего лишь твой брат.

Я сжала зубы.

Черт.

Черт, черт.

На голос Вуда Деннис поднял голову.

- Твою мать, - вмиг он оказался рядом со мной. – Вэл, что случилось?

Я молчала.

- Вуд, мать твою, ты что с ней сделал, придурок?! – Брат, даже не пытаясь разобраться в ситуации, толкнул Мика в грудь.

- Охренел?! – Тот в шоке отступил назад. – Я тут при чем?!

- Я вижу свою сестру в крови, и ты идешь рядом. В чем дело, нахрен?!

- Слушай, да пошел ты! Если бы я с ней что-нибудь сделал, ты думаешь, я бы сам ее сюда привел? Башкой думай хоть иногда, идиот!

Я видела, как напрягся мой брат, я почти слышала, как звенят его нервы, и мне хотелось остановить их ссору, но голова вдруг резко закружилась, и я почувствовала, как пол уходит у меня из-под ног.

«Как в бульварном романе…» - подумала я. – «Нет, к черту, я не упаду в обморок…».

- Осторожней! – Дэн подхватил меня ровно в тот момент, когда я, вопреки своим попыткам удержаться на ногах, едва не рухнула ему под ноги. – Твою мать, твою мать, твою мать… - Повторял он у меня над ухом, подхватывая меня на руки. – Мик, помоги мне, возьми хотя бы рюкзак у нее, кретин! Все будет хорошо, - Дэн склонился к самому моему лицу, почти касаясь губами моего разбитого носа. – Слышишь? Я с тобой…

- Я в порядке, отпусти меня, - пробормотала я, но получилось это жалобно и тихо.

Потом они затащили меня в медпункт, и я долго полулежала на кушетке, прижимая к носу ледяное полотенце. Мик вернулся на урок, а Дэн просто ушел, и я была этому рада. Я не могла его видеть сейчас. Никого не могла видеть.

Медсестра заставила меня позвонить отцу, и он приехал за мной через сорок минут. Час от часу было не легче. Сидя рядом с ним в машине, я даже была рада тому, что он ни о чем меня не спрашивал. Я не хотела разговаривать с ним, слишком больно было осознавать, что он когда-то отдал моего брата на воспитание в другую сторону, что он обманул маму, что из-за него происходит все то, что происходит со мной, и я ничего не могу с этим сделать.

Ничего…

Потом я лежала на кровати и смотрела в потолок. Нос не был сломан, но распух, а живот все еще болел после удара, и над пупком расплывался некрасивый синяк.

Я надеялась, что о том, что меня избила Элис, будем знать только я и Мик.

По потолку медленно ползали тени. Я держалась обеими руками за больной живот и совершенно некстати думала о письме Денниса, которое лежало в ящике моего стола, между конспектами, зачитанное и перечитанное за прошедшие сутки почти до дыр.

Сначала я возненавидела дядю еще больше за то, что он разлучил нас в детстве, вызвав этой своей прихотью череду событий, затянувшихся на восемнадцать лет. Потом я возненавидела отца, потому что он помог ему в этом. Я пыталась винить мать в том, что она так и не смогла выбрать кого-то одного из них, и тем самым дала дяде право требовать и получать. Я знала, что значит жить без матери, но не могла даже представить, что чувствовал Дэн при одной мысли о том, что его бросили…

Скелеты в шкафу нашей семьи рассыпались гнилью.

Была ли я сама лучше, чем дядя, отец, мама? Я любила собственного брата, и мои чувства зашли так далеко, что следы не смыла бы ни одна исповедь, ни одно причастие. Слишком большая доза Дэна внутривенно. Внутримышечно.

А еще позже, когда утихла боль в переносице, и я смогла заснуть, как ответ на невысказанные вопросы, мне вновь приснилась мама. Она сидела на траве в каком-то незнакомом парке, поджав, как девчонка, под себя ноги, и говорила, говорила много, но запомнила я только одно:

- Я ни о чем не жалею, дочка. В этом мире лишь любовь имеет значение, потому что она – единственное, за что мы попадаем в рай. Я любила их обоих, но я любила – вот что главное.

- Что мне-то делать, мама? – Я опустилась на землю рядом с ней, сорвала одуванчик. Крохотные парашютики взмыли в небо.

Почему тут всегда такое…лето?

- Любить, - мама взглянула на меня так, будто я спросила ее, сколько будет дважды два. – И попытаться быть счастливой.

Я проснулась в пять утра от этого сна и резко села на постели. Мое движение тут же отозвалось болью в животе, и я застонала сквозь зубы.

Подсознание вновь услужливо ломало мое мировоззрение, и я отчаянно пыталась уцепиться за его осколки. Поступить так, как подсказывало мне сердце, а не совесть, я была, кажется, еще не готова.

Дата добавления: 2015-07-14