Проблема формирования Уральского энеолита

Раскопки большого мегалита на острове Вера выявили в основании культурного слоя материалы липчинской культуры. Ареал распространения памятников липчинской культуры охватывает Среднее Зауралье, но они присутствуют и в северной части Южного Зауралья [1, с. 37; 2; 3]. В рамках энеолита Южного Зауралья выделяется два этапа (ранний и поздний), и липчинские материалы относятся к первому из них.

По вопросу о происхождении липчинской культуры у исследователей нет единого мнения. А.Ф. Шорин полагает, что в основе этого процесса лежали неолитические традиции Зауралья, представленные козловским и полуденским комплексами. Взаимодействие этих техник привело к возникновению липчинской орнаментальной традиции [3, с. 57, 58]. Сходной точки зрения придерживается и Н.М. Чаиркина, которая полагает, что формирование липчинской культуры было результатом взаимодействия козловской и полуденской традиций с кошкинской и боборыкинской. При этом, она допускает инфильтрацию населения из Восточной Европы, что было катализатором процесса и явилось причиной появления раннеэнеолитического шувакишского типа [4, с. 27].

Против этого возражают В.Т. Ковалева и Т.Ю. Клементьева, указывающие, что в липчинской культуре невозможно найти отражение боборыкинской и полуденской культур. Липчинская культура не имеет генетических корней в Зауралье, так как в отличие от техники отступающей палочки орнамент наносился с отрывом инструмента, создавая впечатление оттисков шнура. Подобная техника встречается в Южном Зауралье, а горизонтальное членение зон, разделение их волнистым прочерчиванием и отсутствие сложных геометрических узоров можно встретить в Северо-восточном Прикаспии [5, с. 15, 16].

По мнению М.Ф. Косарева, ранее в регионе липчинская орнаментация неизвестна. Это, на первый взгляд, вписывается в неолитическую кошкинско-боборыкинскую отступающе-накольчатую орнаментальную традицию, но прямой генетической связи между боборыкинской и липчинской культурами нет [1, с. 37]. Он полагает, что липчинская орнаментация в наибольшей степени близка по своей технике новокусковской и отчасти игрековской орнаментации Западной Сибири. Вместе с тем, форма сосудов, геометризм, вертикальная разбивка орнаментального поля сближают липчинскую посуду с суртандинской южных районов Зауралья. Поэтому не исключено, что имело место проникновение населения из Сибири в суртандинскую среду, что и привело к формированию культуры [1, с. 42].

B.C. Мосин выделяет два этапа энеолита Южного Зауралья: ранний и поздний. На раннем керамические комплексы Зауралья характеризуются сочетанием гребенчатой ложношнуровой и веревочной техники. Орудия изготовлены на пластинах и отщепах. В позднем периоде доминирует гребенчатая посуда, и преобладают изделия на отщепах [2, с. 213, 214]. Он полагает, что раннеэнеолитические комплексы генетически связаны с финальными неолитическими. Неясным остается лишь один вопрос – появление веревочной орнаментации, и прояснение этого вопроса поможет многое понять в формировании энеолитических культур Зауралья и Северного Казахстана [2, с. 215].

С подобным членением энеолита не вполне согласуется ситуация, реконструируемая для Северного Казахстана, где В.Ф. Зайберт выделяет постботайские памятники (Сергеевка, Баландино), которые характеризуются присутствием веревочной орнаментации, возрождением пластинчатой индустрии, увеличением доли охоты [6, с 154, 156.]. Против такого подхода возражают С.С. Калиева и В.Н. Логвин, которые в противоположность В.Ф. Зайберту полагают, что веревочная орнаментация является ранним признаком, и заселение площадки поселения Ботай могло начинаться не от реки, а с удаленных от реки участков, где доля этой орнаментации сравнительно выше [7, с. 136-138.]. На правомерность подобного подхода, вероятно, указывает и большая доля пластинчатой индустрии в этих комплексах. Кроме того, в них присутствуют сигарообразные грузила, близкие обнаруженным в липчинской культуре.

Вместе с тем, в последние годы исследователи стали отмечать западные связи раннего уральского энеолита. Так, А.Ф. Шорин указывает, что появление таких орнаментов, как «шагающая гребенка» и ямочные вдавления в верхней части сосуда, связаны с импульсами из Северного Приуралья, где они известны в неолите. При этом допускаются прямые миграции населения, причем переходные к энеолиту андреевские комплексы можно рассматривать как оставленные мигрантами в чистом виде [3, с. 66].

Те же процессы можно проиллюстрировать на примере керамики, украшенной оттисками перевитого шнура, или веревочной орнаментацией. Эта орнаментация чрезвычайно широко распространена в Восточной Европе на памятниках неолита и раннего бронзового века. На Северо-востоке Восточной Европы она встречается на неолитическом поселении Вис I. На юртиковских памятниках эта керамика появляется только на позднем этапе. Встречена она и в ранних волосовских комплексах. Исследователи связывают эту традицию с верхневолжской и ямочно-гребенчатой керамикой – основными слагаемыми волосовской культуры [8, с. 140, 141; 9, с. 17]. Вместе с тем, юртиковская культура не предшествует ранним энеолитическим комплексам Зауралья. Начало волосовской культуры датируется тоже лишь с первой четверти III тыс. до н.э. [9, с. 14], то есть относительно одновременно с формированием уральского энеолита. Кроме того, в волосовской культуре доминирует отщеповая техника расщепления камня, хотя встречается и пластинчатая [9, с. 14]. А это не вполне согласуется с характером кремневой индустрии в раннем энеолите нашего региона.

Западнее традиция орнаментирования шнуром, намотанным на палочку, имеет более глубокие корни. Она отмечается уже в ранних неолитических комплексах Кольского полуострова, датируемых с первой половины IV тыс. до н.э. [10, с. 233, 235]. На керамике рязанской культуры, датируемой IV тыс. до н.э., эта традиция отмечена. Присутствует она и на относительно поздних памятниках льяловской культуры, занимающей хронологическую позицию между верхневолжской и волосовской. На поселении Сахтыш I для этой культуры получены даты с конца IV – начала III тыс. до н.э. Выявлена данная традиция и в Восточной Прибалтике на памятниках постнарвского типа и типа Цедмар. Последние памятники обязаны своим происхождением юго-западным импульсам, вероятно, из ареала культуры воронковидных кубков [10, с. 141, 154, 164, 165, 175, 178, 180, 182]. Следует отметить, что для последней культуры данный орнамент тоже весьма характерен.

Сходные процессы наблюдаются и в Восточном Прионежье, где формирование памятников типа Модлона, датируемых первой половиной III тыс. до н.э., связывают с приходом населения с юго-запада [10, с. 228].

Таким образом, для Зауралья появление орнаментов этого типа маркирует западные импульсы. Однако и липчинский ложношнуровой орнамент, вероятно, имеет те же корни. Подобный орнамент широко распространяется на памятниках верхневолжской культуры. В небольшом количестве он известен уже на памятниках первого этапа, но становится преобладающим на втором этапе. Культура датируется с середины VI по середину IV тыс. до н.э. В отличие от волосовской культуры, в кремневой индустрии наблюдается пластинчатая техника, доля которой на поздних памятниках уменьшается [10, рис. 52, с. 166-169].

Ботайские и терсекские памятники содержат наконечники стрел с выемкой в основании, иногда с шипами (ссылки 6, с. 61, 62; 7, с. 48). Подобные наконечники известны и в Зауралье, но определить, связаны ли они именно с липчинским комплексом, не представляется возможным, поскольку чистые липчинские поселения не исследованы, и липчинские материалы идут в примеси к материалам иных культур, что затрудняет вычленение липчинской кремневой индустрии [1, с. 42; 2, с. 207][164]. Вызывает интерес то, что наконечники треугольной формы с выемкой в основании присутствуют и на памятниках культуры воронковидных кубков [11, с. 260]. Сходные типы наконечников стрел известны и на памятниках Восточной Европы [10, с. 141]. Ю.В. Сериков, обсуждая появление в уральском энеолите поперечно-лезвийных наконечников стрел, указывал параллели им на памятниках Германии, Дании и Швейцарии [12, с. 136]

Текстильные отпечатки на керамике Ботая идентичны отпечаткам на керамике лесной зоны Восточной Европы, и на неолитической керамике Средней Германии [13, с. 96].

Интересной особенностью энеолитической посуды Зауралья являются изображения уточек, плывущих слева направо [2, с. 203, 204]. Аналогичные изображения присутствуют на неолитической посуде Восточной Европы [10, рис. 57.2].

Весьма важным этапом в истории населения Восточной Европы и Зауралья этого времени стало распространение навыков металлургического производства. На липчинских памятниках появляются первые медные изделия, известны находки ошлакованных тиглей [1, с. 43; 2, с. 207]. Медные изделия или следы работы медными орудиями по кости известны на ШЗотайских и терсекских памятниках [6, с.193; 7, с. 67; 14, с. 43, 45]. На поселении Сергеевка выявлены небольшие кусочки шлака [15]. То же происходит в этот период и в Восточной Европе. На поселениях волосовской культуры известны находки тиглей и металла. Не исключено, что они относятся к позднему этапу культуры [9, с. 20]. В Приуралье металлургические шлаки обнаружены на поселении Арбашевский льнозавод. Таким образом, в этот период в Восточной Европе и Зауралье появляется не просто использование меди, а переход к плавке окисленных руд. Вероятно, мы вправе исключить самозарождение металлургии на этой территории. На Ближнем Востоке первые медные изделия из самородной меди появляются в IX-VIII тыс. до н.э. Причем, в течение весьма длительного периода развитие технологии почти не происходило. Изделия изготавливались ковкой с промежуточными отжигами [16, S. 84; 17, с. 306, 308]. Первые литые изделия из рудной меди появились лишь около 5000 г. до н.э. и происходят из слоя Мерсин XVI [18, S. 18-22]. Таким образом, этому предшествовало использование медных изделий в течение тысячелетий. В Восточной Европе и в Зауралье ничего подобного мы не наблюдаем, и первые медные изделия появляются в начале энеолита, одновременно с появлением плавки руды. При этом заимствование металлургических технологий через безрудные регионы невозможно без прямых контактов [19, р. 176].

Дата добавления: 2015-07-11