У подножия стены

Жажда и голод

Эпизод второй

СВИДАНИЕ

Действующие лица

ЖАН

1-й СТОРОЖ

2-й СТОРОЖ

Широкая терраса. Она словно парит в пространстве. Темное небо. С появлением Жана оно светлеет и озаряется ровным ярким светом. Ни солнца, ни облаков. В глубине и по сторонам, насколько хватает взгляда, - голые горные вершины. Входит Жан.

ЖАН. Какой свет! Никогда не видел такого чистого света! И горы! Тому кто не любит четкости, они могут показаться излишне суровыми.

Справа, почти незаметно появляется 1-й сторож, он усат, на голове фуражка.

Здравствуйте, господин сторож! Какой свет у вас здесь – я просто восхищен. И пыль мне нравится. И камни, и высота. Особенно после промозглых, слякотных стран, где я побывал, где ничего нет. Только угрюмые равнины, болота, дождь. Небо так ясно в горах, среди этих живых очертаний. Я словно заново родился.

1-й СТОРОЖ. Откуда вы идете, с Севера?

ЖАН. С Севера? Видите ли, я не могу точно сказать… Я плохо ориентируюсь… в общем, разумеется, из стран дождливых, мрачных, сумеречных. А здесь царство света!

1-й СТОРОЖ. Как скажете. На мой вкус, свет здесь чуть холоден и суховат. Но раз он вам по душе, любуйтесь, хоть про запас с собой берите.

ЖАН. Это вход в музей, да? И посетителей, как всегда, много?

1-й СТОРОЖ. Сейчас не сезон. Хотите зайти?

ЖАН. Пока нет. У меня свидание.

1-й СТОРОЖ. Вы не впервые в наших краях?

ЖАН. Вот именно, иначе я не стоял бы перед вами. Побывав здесь хоть раз, не вернуться сюда невозможно. Какое гениальное решение – поставить музей на самой высокой точке, на этом огромном плато. Когда она придет, мы вместе отправимся смотреть ваши статуи, ваши необыкновенные залы, которые я обещал ей показать. В мире нет края прекраснее. Божественный край. Иного слова не подобрать. Стоит мне только представить, что я покажу ей эту землю, куда я пришел одинокий, потерянный, стоит мне представить, что здесь мы будем вместе, душа наполняется радостью… нет, не просто радостью. Безудержное ликование охватывает меня с ног до головы, так, не ведая преград, прилив орошает бесплодную ниву. Бывал ли я здесь раньше? Разумеется, бывал. Вот только не могу сказать когда. Забыл точную дату. Бывал ли я здесь? Может только в мечтах? Да нет же, я был здесь, был, был, правда, она тогда не смогла прийти. Я все помню, эти образы просто таились где-то на дне моей памяти. А сейчас они возвращаются, одни за другим, вспыхивают перед глазами, такие ясные и чистые, словно омытые в водах недолгого забвения. Ах, как хорошо, господин сторож, как великолепно! Я ослеплен этим светом как тогда… Когда? Когда? Для меня сегодня снова все впервые, я узнаю прежний восторг: неужели возможна такая красота, неужели возможно все вокруг, неужели возможны все эти… эти…

1-й СТОРОЖ. Что эти?

ЖАН. Я потрясен, что есть горы, что есть небо, которое нас окружает, которое покоится на этих вершинах, и сверкает, и простирается из конца в конец над миром.

1-й СТОРОЖ. Естественно, мсье, ведь это сама природа, во всем естестве.

ЖАН. Кончился мой долгий сон.

1-й СТОРОЖ. Вы спали?

ЖАН. Нет, вернее, да. Погодите, что же это было? То ли нескончаемая ночь без сна, то ли тяжкая дремота? Короче. Я проснулся и нынешнее утро меня изумило, это утро, надеюсь, никогда не окончится, я рождаюсь заново, я все начинаю сначала, ради этого я и пришел сюда. То есть, я хочу сказать, начну сначала, как только она появится. Я стал другим и все же остался прежним. Бремя мелочей едва не сломило меня.

1-й СТОРОЖ. Каких мелочей?

ЖАН. Всяких, без которых, мне казалось, я уже буду не я. Но к счастью, человек сделан не из одних мелочей, так что я сумею сбросить эту ношу и при этом останусь самим собой.

1-й СТОРОЖ. Ну что ж, прекрасно! Отлично… Я рад, что вы счастливы.

Входит 2-й сторож, очень похожий на 1-го.

(Обращается ко 2-му). Слышишь? Мсье счастлив быть здесь. Мсье счастлив.

ЖАН. Вообще-то я счастлив от уверенности, что счастье близко, совсем рядом. Она обещала прийти, через мгновенье у меня будет все, а без веры в ее обещания у меня не было бы ничего. Надеяться, ждать, верить – вот в чем мое счастье. И все, все же… крохотное облачко пока омрачает лазурь небосвода; оно рассеется. В глубине сознания пока таится какая-то пустота; она непременно заполнится. Непременно. Но что могло помешать ей прийти, ведь мы условились о встрече. Никто не неволил ее, она сама пообещала. Наверное, я просто рано пришел. (1-му сторожу) Сколько на ваших часах?

1-й сторож смотрит на часы и ничего не отвечает.

(Смотрит на свои часы). И на моих столько же. (2-му сторожу) Сколько на ваших?

2-й сторож смотрит на часы и ничего не отвечает.

Да нет. Я вовремя. (1-му.) Она придет, да? Не может не прийти, правда?

1-й СТОРОЖ. Вам лучше знать.

ЖАН. Мы назначили свидание. (2-му.) Мы назначили свидание. (1-му.) Я уже здесь. Мы ведь не договаривались с точностью до секунды. Впрочем, а не шла ли речь о секундах, и даже о минутах? Она придет чуть позже, ничего страшного. Можно я еще подожду?

1-й СТОРОЖ. Сколько захотите, мсье. И даже дольше. Двери музея пока еще открыты.

2-й СТОРОЖ. Стоять у входа наша работа.

ЖАН. Занавес поднялся, небо озарилось. Пусть она придет! (1-му) Если вдруг случится невозможное и она не придет сегодня, я оставлю у вас для нее записочку.

1-й СТОРОЖ. Но я ее не знаю.

ЖАН. Не просите меня показать ее фотографию. Где-то она у меня, конечно, была, куда же я ее сунул? Наверное, она испорчена. Фотоаппарат у меня был ужасно плохой. Но я могу ее описать. А может она уже приходила? Может она ждала меня. Может, она уже ушла? Тогда она должна вернуться. (2-му.) Вы не видели, здесь меня никто не ждал? Ее лицо нельзя забыть.

1-й СТОРОЖ. Мсье, разве можно запомнить каждого, кто приходит в музей? Не стану же я пялиться на посетителей.

ЖАН. Но я вам говорю, ее лицо забыть нельзя, я же вам говорю, ее нельзя не заметить.

2-й СТОРОЖ. (1-му.) Скажи этому господину, что достаточно небольшой суммы и мы будем повнимательнее. Может и вспомним даму, разумеется, если она уже была здесь, и как только она появится, тут же ему сообщим, а если она еще не приходила, что более вероятно, то постараемся ее не прозевать.

1-й СТОРОЖ. (Жану.) Сообщите нам ее приметы, мсье, если у вас при себе нет ее карточки.

ЖАН. Ее приметы?

1-й СТОРОЖ. Или скажите, как ее зовут, мы повесим у входа объявление, и вы сможете оставить для нее записку.

ЖАН. Я забыл ее имя.

1-й СТОРОЖ. (2-му.) Он забыл ее имя.

2-й СТОРОЖ. Пусть ее опишет.

ЖАН. Описать ее… Ну что ж… Она… она… как же это лучше объяснить? Она похожа на часовню на вершине холма, нет… на храм, что внезапно возникает посреди девственного леса, нет… она и есть холм, и долина, и лес, и лужайка…

1-й СТОРОЖ. Поточнее, пожалуйста.

ЖАН. Она носила браслеты.

1-й СТОРОЖ. У нас здесь все женщины носят браслеты.

ЖАН. Ее движения благородны и величавы, словно у лебедя на глади озера… понимаю, этого мало.

2-й СТОРОЖ. Она блондинка? Брюнетка? Или рыжая?

ЖАН. На ней было платье с кружевами, голубое…

2-й СТОРОЖ. Глаза… Какого цвета у нее глаза?

ЖАН. Глаза цвета тумана, нет, необычайно светлые… нет, темные взгляд глубокий, искрящийся смехом, внимательный, далекий, цвета забытых грез, ласковый, как вода в теплой реке летом. Ее очень просто узнать.

1-й СТОРОЖ. И все же я думаю, что фотография или хотя бы имя значительно упростили дело.

ЖАН. Уверяю вас, вы узнаете ее по улыбке. Никто не улыбается, как она. По-моему, она высокая, руки довольно длинные. И еще вы узнаете ее по восторгу на лице, восторгу от того, что она вдруг увидит все это… И тогда она слегка прикроет глаза, чтобы не ослепнуть от яркого света. И она тоже станет вас спрашивать, не был ли я тут, не видели ли вы меня, не ждал ли ее кто. Вот только поймет ли она, что она – это она, а я это я?

1-й СТОРОЖ. Вы не записали точный день и час в записной книжке?

ЖАН. Куда же я ее подевал?

1-й СТОРОЖ. В голове не укладывается – как можно потерять записную книжку.

2-й СТОРОЖ. (1-му.) А он точно знает, что не назначил свидание где-нибудь в другом месте?

ЖАН. Уверен, что именно здесь.

2-й СТОРОЖ. В чем может быть уверен человек с такой никудышной памятью?

ЖАН. Воспоминания наплывают одно за другим. Память пробуждается. Я объяснял ей, что добраться сюда можно, только преодолев тысячи ступеней; я вижу, как мы идем рядом, озаренные солнцем… Я отчетливо вижу две наши тени на дороге. Я, помнится, еще уточнил, что, прежде чем подняться по лестницам, по бесчисленным ступеням, надо пройти по пыльной дороге вдоль моря, а перед этим на ее пути будет оливковая роща, белый город, пустыня…

1-й СТОРОЖ. Ну что ж, инструкции вполне точные.

ЖАН. Она ответила: «Я обязательно приду». Она не стала бы так шутить со мной, правда? И еще она сказала: «Я обязательно приду, даже если память подведет меня, это все равно буду я, если ты ничего не вспомнишь. Это все равно будешь ты, мы все равно останемся самими собой, даже если все забудем». Но как память может подвести? Мы договорились встретиться в июне, в одиннадцать часов. Или в три часа пополудни? В какое же время? Пятнадцать часов? Тринадцать? Семнадцать? А может в июле?

1-й СТОРОЖ. Видите, память вас все-таки подвела. Чем же я могу помочь?

ЖАН. По-моему, мы перенесли свидание на какой-то другой день, вот почему я совершенно запутался, вот почему в голове такая неразбериха. И у нее, наверняка, тоже. На чем же мы в конце концов остановились? Надо вспомнить: 13, 11, 15, 17, 13, 11, 15, 17… Она сказала: «Сейчас пока рано… невозможно… за нами следят… я наши цепи? А долг? Но потом я уйду с тобой в страну, где мы все начнем сначала». Я говорил ей, что есть такая страна, что путь туда долог, что туда нельзя ни доехать, ни долететь, что придется идти через унылые равнины, огромные города, пустыни, горы. А она только повторяла: «Что мне пустыни, что города, что горы? Меня ничто не остановит. Я все брошу, разорву все оковы». Но она знала, что дорога будет долгой.

1-й СТОРОЖ. Пожалуй, мсье, мне вашу даму не узнать. Так что если вам все равно нечего делать, подождите ее сами. Раз она обещала, видимо, придет, не волнуйтесь.

ЖАН. Наверное, мое описание показалось вам несколько причудливым.

1-й СТОРОЖ. А сами-то вы уверены, что узнаете ее?

ЖАН. Вообще, черты лица у нее довольно переменчивые, но выражение всегда одно. По выражению лица я и пойму, что она – это она, в нем я прочту желание узнать меня. Она придет, придет, она же обещала… Наша встреча самая главная из всех встреч… Конечно, она прислала бы телеграмму, она нашла бы способ извиниться. Да, господа, пока в этой сладости жизни я чувствую привкус горечи, чувствую пустоту в полноте бытия, мне пусто и горько, потому что ее нет со мной. Но память о забытом укажет ей дорогу сюда, ее приведет воспоминание, которое словно бы и стерлось из памяти, а на ярком солнце вдруг дает росток и начинает тянуться к свету, подобно зерну, брошенному в землю. Впрочем, забвение ей не грозит – она приняла все меры предосторожности. Она сказала: «Когда мы встретимся, я буду свободна только для вас… для вас… для тебя». Как же она тогда сказала? Я буду свободна для вас? Свободна для тебя? Для вас? Или для тебя? Голос ее слышу, а слова –нет…

1-й СТОРОЖ. Может она все-таки забыла?

2-й СТОРОЖ. Может, у нее за это время появились другие дела?

ЖАН. Если бы она забыла, то забыл бы и я. Она знает, что я приду, знает, что если я ее не дождусь, то буду скитаться по земле сотни лет, не ведая, где преклонить голову, ибо она – мое пристанище, она – мой покой. Она должна прийти. Так что давайте спокойно любоваться великолепием гор и ждать. Можно я сяду на скамейку? (Садится, но тут же встает) Наверное, она не знала, сколько преград будет на пути, наверное, она сходит с ума от ужаса, что не успевает на встречу, но ведь она меня уверяла: «Я смогу, вот увидишь, я смогу, вот увидите, я приду ради вас». Ее решение было так внезапно, но не опрометчиво. Стихийность шла из глубины души. Наконец-то она. (Идет в глубину сцены.) Нет, я ошибся, это лишь тень птичьего крыла. Она точно сказала, мсье, до следующего раза. Не она ли идет?

1-й СТОРОЖ. Просто свет играет.

ЖАН. А это не она? Мне кажется, песок шуршит у нее под ногами…

2-й СТОРОЖ. Это ветер.

ЖАН. А ее непонятная вера в других. Чего от них можно ждать? Но она мне отвечала: «Только на других и нужно надеяться. Я научу тебя жить, помогу обрести радость бытия, которую ты не знал раньше». Годы, прожитые зря, годы, вычеркнутые из жизни! «Они вернутся к тебе, я верну их тебе». Это были ее слова или они мне почудились? «Как вы прожили эту жизнь?» - спрашивала она меня. «По ночам меня мучили кошмары». «Я помогу вам очнуться, я обещаю. Наступит новое утро, ты станешь другим и останешься прежним, ты изменишься и будешь самим собой, наше счастье будет безгранично. Я научу тебя жить». Но пусть она скорее придет, пусть научит меня! Не ее ли шаги там, на лестнице… или это снова ветер, снова всего лишь тень крыла, снова игра света? Который час?

1-й СТОРОЖ. Полдень.

2-й СТОРОЖ. Час дня.

ЖАН. Который час?

1-й СТОРОЖ. День клонится к вечеру.

ЖАН. Нет, вечер еще не скоро. Вы слышите ее голос? Она говорит: «Идите сюда, я пришла, где же вы?».

1-й СТОРОЖ. (2-му.) Ты что-нибудь слышишь?

ЖАН. Солнце, по-прежнему в зените, еще не поздно, вечер далеко. Вы слышите ее голос? Она говорит: «Подойдите, покажитесь».

2-й СТОРОЖ. (1-му.) Я ничего не слышу.

1-й СТОРОЖ. (Жану.) Мы с коллегой не слышим никакого голоса.

2-й СТОРОЖ. Вы помните ее последние слова?

ЖАН. Ты помнишь? Ты говорила: «Я люблю тебя, любовь моя, безумно люблю, мой бедный, мой милый, не волнуйся ни о чем». С этими словами она и ушла. На ней было голубое платье, она повернулась ко мне с нежной улыбкой на устах. Нет! Ее образ я не забуду никогда. Она не могла вырвать любовь из сердца, из сердца она не могла вырвать любовь, любовь из сердца вырвать она не могла. Вы ее видите, вы ее слышите? Она уже здесь? «Не волнуйся ни о чем», - сказала она.

1-й СТОРОЖ. Нам скоро закрывать музей, мсье. Приходите завтра. Наверное, она забыла.

ЖАН. Я люблю тебя, любовь моя, безумно люблю. Кто не может забыть, мучается всю жизнь. А разве я никогда не лгал, разве никогда не обещал того, что не мог выполнить? Неужели до скончания века мне страдать от этой смертельной раны? Я должен жить с вечной раной в сердце. (Садится на скамейку.)

1-й СТОРОЖ. Наступает час закрытия.

2-й СТОРОЖ. Час прошел.

1-й СТОРОЖ. Солнце садится. Скоро вечер.

2-й СТОРОЖ. Сезон подходит к концу.

1-й СТОРОЖ. Скоро начнется новый.

2-й СТОРОЖ. Да только не для него.

1-й СТОРОЖ. (Жану.) Уже поздно мсье.

ЖАН. «Как ты прожил жизнь?» - спрашивала она. «Жизнь прошла зря, но я верну ее тебе». Ах! Только бы она появились! Мне одному не справиться. Это не она там на лестнице? Это не ее шаги? Или это снова тень чьей-то тени? Или листок? Или ветер? Или трепет желанья? Или просто мой стон?

1-й СТОРОЖ. Конечно, это вы вздохнули.

ЖАН. Ну покажись же как-нибудь! Покажись! Дай хотя бы знак! (Смотрит по сторонам.) Ты мое пристанище. Мне больше нигде нет места. Кому я нужен? Да, господа сторожа, когда-то мне было уютно в моей бесприютности. Знаете, что со мной произошло? Я решил спастись от старости, спастись от прозябания, я искал жизни, я искал радости. Я искал совершенства, я нашел страдания. У меня был выбор – покой или страсть; увы, по легкомыслию я избрал страсть. Прежде я был под защитой в скорлупе своей тоски, ностальгии, страхов, угрызений совести, забот, обязанностей – но под защитой. Они кА стены, хранили меня, а самой надежной был страх смерти. Но стены рухнули, и я остался гол и неприкрыт. Стены рухнули, и жизнь оказалась адским пламенем и безысходной тоской. Я стремился к жизни, а она обрушилась на меня. Она невыносимо тяжела, она меня убивает. Почему я не внял голосу разума? Все старые раны открылись и кровоточат. Десять тысяч стрел вонзились в мою плоть.

1-й СТОРОЖ. Уж лучше бы он все забыл, потеря памяти для него спасение.

2-й СТОРОЖ. Он сам во всем виноват. Вот пусть и мучается. Довольствовался бы малым. Так нет, жадность обуяла, подавай ему все сразу!

1-й СТОРОЖ. Вот уже сорок лет я сторожу этот музей. Живу тихо-мирно, без суеты. У моей жены усы выросли, почти как у меня.

ЖАН. Будья шелудивой собакой или кошкой, тут же какая-нибудь добрая душа, сердобольная старушка, сжалилась бы надо мной, приютила, залечила раны. Но, увы, я всего лишь человек. Человека никому не жалко, людскте страдания – посмешище для всех вокруг.

1-й СТОРОЖ. А сам он когда-нибудь жалел других?

2-й СТОРОЖ. Все они требуют жалости только для себя, а об остальных и думать не хотят.

ЖАН. Зачем она вытащила меня из подземелья, из моей могилы?

1-й СТОРОЖ. Разве не он говорил, что страдать глупо?

2-й СТОРОЖ. Разве не он говорил, что к другим надо относиться с безразличием или, по крайней мере, с очень незначительным сочувствием?

1-й СТОРОЖ. Разве он не говорил, что ни из кого нельзя делать кумиров? Что никто в этом мире не стоит поклонения?

2-й СТОРОЖ. Не он ли уверял, что надо быть свободным и ни от кого не зависеть?

1-й СТОРОЖ. Не он ли говорил, что мы ни над кем и ни над чем не властны?

2-й СТОРОЖ. Какой разлад между сердцем и рассудком!

1-й СТОРОЖ. Сплошные противоречия!

2-й СТОРОЖ. Он не верит в то о чем думает, и не думает о том, во что верит.

ЖАН. Какой разлад между надеждами и жизнью! Между мной и мной! (Ему кажется, что на террасе проходит женщина.) Это она. Она? Это ты? Ты – это ты? (Подходит к кому-то невидимому.) Тебя зовут не… Как же тебя зовут? Посмотрела и ушла. Она бы меня узнала. (Ему кажется, что с другой стороны проходит еще одна женщина.) Наконец-то! (Бросается навстречу тени.) Я знал, что ты придешь. Как давно я жду тебя! Со дня сотворения мира. Со дня моего первого рождения.

1-й СТОРОЖ. (женским голосом.) Я не понимаю, о чем вы, мсье.

ЖАН. Да нет же, ты должна меня узнать. Открой глаза. Посмотри внимательно. Посмотри мне в глаза. Разве ты не помнишь? Даже если ты не помнишь, все равно это ты. А я – Жан. Ты пришла ко мне, ты ждала меня.

2-й СТОРОЖ. (женским голосом.) Вы забываетесь, мсье. Я жду мужа. Вот он, кстати.

1-й СТОРОЖ. Уже поздно, мсье.

ЖАН. Еще мгновение.

2-й СТОРОЖ. Что вам даст одно мгновение? Тому, кто ждет целую вечность, с точки зрения статистики, надеяться просто не на что.

ЖАН. Я жду ее целую вечность. Я жду тебя целую вечность.

1-й СТОРОЖ. День кончился. Кончился.

2-й СТОРОЖ. Неделя кончилась.

1-й СТОРОЖ. Сезон кончился. Мы уходим в отпуск.

ЖАН. Жизнь кончилась. Увы! Я снова опоздал.

2-й СТОРОЖ. Поищите кого-нибудь еще, может тогда вам больше повезет.

1-й СТОРОЖ. Вы ее найдете.

2-й СТОРОЖ. Или обретете.

1-й СТОРОЖ. Или найдете другую, похожую на нее.

ЖАН. Мне не нужны женщины, похожие одна на другую… или на нее.

1-й СТОРОЖ. Вам трудно угодить.

ЖАН. Мне нужна такая, на которую похожи все и которая не похожа ни на кого…

2-й СТОРОЖ. Нам надо закрываться, мсье.

ЖАН. Темнеет, уже поздно, теперь я вижу.

2-й СТОРОЖ. Мы закрываемся, мсье.

ЖАН. Уже поздно. Слишком поздно. И холодно. И пейзаж не тот. Все меняется, когда угасает надежда. (смотрит вокруг.) Снова угрюмые равнины и кошмары бытия. Снова пустынные равнины, топи, болота… Да, если бы только это! А сердце как раненный зверь, когтями раздирающий мне плоть, и желудок – зияющая пропасть, и рот – бездна, закрытая стеной огня. Жажда и голод. Жажда и голод… (Подходит то к одному сторожу, то к другому, то берет из обоих за руки, то обнимает за талию.) Сестры мои! Мои нежные подруги! Если я только мог вернуться туда, где отвращение к жизни было мне надежной защитой, где я был замурован в страхе смерти…

1-й СТОРОЖ. И где вам было уютно в бесприютности… Это вы нам уже рассказывали. Надо было оставаться дома.

2-й СТОРОЖ. Надо было поступать как мы. Как все.

ЖАН. Зачем она вырвала меня оттуда? Зачем обещала? Я же не требовал от нее никаких обещаний.

1-й СТОРОЖ. Она вас просто соблазнила призрачным светом любви.

2-й СТОРОЖ. Какой смысл в такой жизни…

ЖАН. Ах, милые подруги, пожалейте меня хотя бы для виду.

Сторожа достают огромные носовые платки, вытирают глаза и сморкаются.

Спасибо. Спасибо за доброту. Я знаю, жизнь бессмысленна. Раньше мне были известны все доводы портив нее, против бурного водоворота бытия. Я был осторожен сестры мои. О, знали бы вы, как я был осторожен, как недоверчив… Но она пробудила во мне такие воспоминания, такую жажду жизни! Она пробудила во мне истинное Я. Она нужна мне, как никогда. А я-то раньше думал, что ни в ком не нуждаюсь! Конечно, конечно, жизнь бессмысленна. Я понял, что рассудок для жизни помеха… Я цеплялся за него, но только изранил руки в кровь…

1-й СТОРОЖ. Вот к чему приводит безрассудство.

ЖАН. Увы, увы, увы! Что толку от потери рассудка, если не наступает мрак ночи, если разум еще не угас.

2-й СТОРОЖ. Вы веселый и открытый человек. Успокойтесь и идите своей дорогой. Мы еще не ужинали.

ЖАН. Открытый, словно открытая рана. Ухожу, ухожу. Я пустился в дорогу, в надежде покорить белый свет. Дорого было немало, а света я так и не видел. Куда мне идти? Куда идти? Где отыскать землю, чтобы была мягкой, воду, чтобы не обжигала, перевязку, чтобы утоляла боль, куст, чтобы не ранил шипами? Я боле сестры мои. Да, да, ухожу, ухожу. Я мертв. И все-таки еще умираю. Меня можно излечить одним словом. Кто знает это слово? Где тот, кто может его произнести? Я не помню, где мой дом, я забыл дорогу, мне снова придется блуждать по долинам. Может, там я ее случайно встречу. Но ведь она была мне обещана, мне предназначена. Не понимаю. Пойду, буду идти и ночью, и днем, и в сумерках. (Кричит.) Где ты? Я не остановлюсь, пока не увижу огней твоей диадемы.

1-й СТОРОЖ. Удачи вам и доброго пути! Мир велик. Вы еще молоды, у вас все впереди. А нам уже поздно.

2-й СТОРОЖ. Да и желания нет. Мы привыкли довольствоваться малым.

1-й СТОРОЖ. (вслед удаляющемуся Жану.) Приходите как-нибудь еще!

ЖАН. (кричит.) Покажись, освети мне путь, ты, легкая, яркая, нежная, сильная, пылкая, безмятежная.

Его голос постепенно затихает вдали.

2-й СТОРОЖ. Что это за особа, которая так и не появилась? Принцесса или кто?

1-й СТОРОЖ. Неужели ты ему поверил?

2-й СТОРОЖ. Ты не проголодался? (Принюхивается.) По-моему, супом пахнет.

1-й СТОРОЖ. А у меня прямо вкус вина во рту.

2-й СТОРОЖ. Приятного аппетита.

1-й СТОРОЖ. Приятного аппетита.

Расходятся в разные стороны.

Занавес.

Эпизод третий

У ПОДНОЖИЯ СТЕНЫ

Действующие лица

ЖАН

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН

ПОЖИЛАЯ ДАМА

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК

ШЕФФЕР

РАВВИН

МУЖЧИНА

ЖЕНЩИНА

КАТОРЖНИК

СУДЬЯ

ЭКСКУРСОВОД

КУХАРКА

Весь задник, от одного конца сцены до другого, занимает огромная стена; справа в ней, если смотреть из зрительного зала, - маленькая низкая дверь. Тусклый свет. Все пространство перед сценой покрыто сухими ветками красно-коричневого цвета. Когда занавес поднимается, сцена в течении некоторого времени должна оставаться пустой, чтобы публика могла как следует рассмотреть стену. Слева входят Пожилой господин и Пожилая дама. Медленно, держа друг друга под руку, они подходят к стене. Через свободную руку у обоих перекинуты черные плащи, в руках по зонтику, тоже черному. Они останавливаются на середине сцены и начинают разглядывать стену.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Это памятник ХII или XIII века, здесь кругом одни памятники. Определенно, XII или XIII век.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. А по-моему, это Ренессанс.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Не думаю.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Ты уже 70 лет состоишь в обществе туристов…

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Но я же не учредитель.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Ты видел сотни памятников, и все равно ничего в них не смыслишь. Смотри, сколько дырочек в стене, их сделали пчелы, это их гнезда, это соты. Классический признак Ренессанса.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Но тут нет ни капли меда. Во времена Ренессанса пчелы откладывали в соты мед.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Тем не менее это Ренессанс. Пусть грустный, пусть суровый – иначе в этих мрачных краях и быть не могло. Северный и южный Ренессанс выглядит куда более радостно.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. И меда было побольше.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. И света, и солнца. А здесь, посередине, между Севером и Югом, на этой no man’s land – ничейной земле, - здесь всегда пасмурно.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. И все-таки красиво!

ПОЖИЛАЯ ДАМА. И наш друг профессор думает точно так же, как я. Ему виднее – он специалист. Он давно знает эту стену и не устает повторять, что она уродлива, что это неудачный памятник. Ему даже не надо было видеть ее, он знал по книгам, по фотографиям. Да ты сам взгляни, какие темные, мрачные камни, где они их только отыскали? Все кругом заброшено, завалено ветками… И трава сухая лезет из потрескавшейся земли… Неуютное и неухоженное место, а этот треск, ты слышишь?

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Конечно. И земля сухая, и растения сухие, когда на них наступаешь, раздается треск.

Нагибается, чтобы сорвать какое-то растение.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (пытается ему помешать.) Не трогай, от сухой крапивы будут волдыри!

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (снова поворачивается к стене, смотрит на нее). И все-таки памятник очень красив!

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (пока он разглядывает на стену, смотрит вокруг, потом обращается к залу.) Весь квартал – сплошное разочарование. И кому это взбрело в голову сбрасывать бомбы на жилой район? Кругом только черные от дыма коробки, зияющие дверные проемы, развороченные стены, ни одной крыши не осталось, не дома, а какие-то гигантские гнилые зубы…

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (поворачиваясь к ней.) Ну и что, здесь все равно никто не живет. Это сделано специально для туристов, чтобы сохранить стиль той эпохи.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Смотри дождь пошел. И воздух мгновенно стал влажным.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Конечно, ты же знаешь, у людей тело как губка.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Надень плащ.

Облачаются в черные плащи.

Что с плащами, почему они стали черными? Вчера они были зелеными или вернее, желтыми.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Я на них опрокинул чернильницу, а вывести пятна не смог, даже пемзой. Ну, и чтобы ничего не было заметно, оба плаща целиком окунул в чернила. Потому-то, наверное, тебе все сегодня видится в черном свете.

Открывают зонты, такие же черные, как плащи, и прячутся под ними. Осторожно, мелкими шажками идут в сторону стены.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Как быстро почва пропиталась водой, все, что секунду назад хрустело под ногами, насквозь промокло. А трава, ты видишь, она не оживает под дождем, а жухнет; и земля, такая сухая и твердая, на глазах превращается в кашу. Жалко, я не взяла с собой лыжи, Что ты стоишь? Пошли.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. И все-таки, этот памятник красив, сам не знаю почему, но мне он нравится.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Пойдем, пойдем, дорогой, только не упади. (берет его за руку, осторожно тянет за собой; они медленно, с трудом доходят до стены и, прижавшись к ней спинами, прячутся под зонтами от непогоды.) Осторожно, не поскользнись. (Ведет его за собой.)

Справа от зрительного зала на сцену выходят две чрезвычайно похожие светловолосые девушки.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Смотри, две англичанки.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Они близняшки.

Обе сестры одеты в белые летние платья, очень коротенькие, открытые и воздушные, без рукавов.

И совершенно не промокли… (Первой англичанке.) Разве вам не нужны зонтики?

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. Нет, мадам. Мы местные и под дождем никогда не промокаем. (Второй англичанке.) Значит, только из-за того, что тебе не удалось стать балериной…

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. В этом был смысл всей моей жизни.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. Так он же занимался с тобой гимнастикой. Это вполне может заменить балет.

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. Но ведь он не на мне собирается жениться, а на тебе.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. И что тут такого? Мы же похожи как две капли воды.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (стоя возле стены.) Кажется, земля здесь посуше. (Стараясь не толкнуть кого-то из сестер.) Прошу прощения, мадмуазель. (Мужу.) Ты испачкал ботинки.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Чуть-чуть забрызгался.

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. (первой англичанке.) Ничего себе, довод. Я же от этого не перестаю быть сама собой. Такая атмосфера для меня не выносима.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Пожилому господину.) Она хотела сказать – положение. Такое положение для нее не выносимо. Это более подходящее выражение.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Второй англичанке.) Но ведь ты не станешь от этого убивать себя? А что будет со мной? Я же тоже наполовину умру. У меня останется только одно легкое и половина сердца.

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. (Первой англичанке.) Ты выходишь за муж. Муж отдаст тебе свою половину. А я могу исчезнуть. Я должна исчезнуть.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Первой англичанке.) Удержите ее. Мадмуазель.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (Пожилой даме.) Прижмись поплотнее к стене, смотри вперед и делай вид, что ничего не замечаешь. Не вмешивайся в их разговор.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Второй англичанке.) Если ты себя убьешь, я обижусь.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Пожилому господину.) Встань поближе к стене, ты так меньше промокнешь.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Второй англичанке.) Да, да, обижусь на всю жизнь.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Дождь идет не сверху, а поднимается с земли.

Пожилая дама и пожилой господин переворачивают зонты.

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. А вот, кстати, и он.

Справа от зрительного зала появляется Молодой человек.

Он тебя любит. Вы созданы друг для друга. А мне на вашем пиру места нет. Я тебе больше не нужна.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Второй англичанке.) Нет, нет, нужна. Мы же близнецы.

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. Вот это-то меня и приводит в отчаяние.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Молодому человеку.) Мсье, ваша невеста собирается покончить с собой.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. (Пожилой даме.) Это не она. Это другая. Со стороны, конечно. Может показаться, что это все равно – ведь они близнецы. Но для меня разница есть.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Жениться на такой прелестной девушке, возможно ли это? Какое чудо, просто весна! Весна чуда или чудо весны?

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (молодому человеку.) дорогой, попробуй ее уговорить.

Молодой человек пожимает плечами. Вторая англичанка выбегает со сцены в левую кулису.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Молодому человеку.) Задержите же ее. (Кричит вслед Второй англичанке.) Мадмуазель! Мадмуазель, подождите…

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Она все равно ничего не станет слушать. И потом я вовсе не собираюсь брать на себя ответственность за все убийства и самоубийства на свете. (Первой англичанке.) Правда?

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Молодому человеку.) Надо было догнать ее на велосипеде.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (Пожилой даме.) Не вмешивайся. Они сами разберутся. Здесь у них так принято: одна сестра должна погибнуть или заболеть чем-нибудь неизлечимым, чтобы другая могла наслаждаться счастьем. Обычная для этих мест жертвенность.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. (Пожилой даме.) У меня нет велосипеда. (Обнимает первую англичанку за талию.) Правда?

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. Она была точь-в-точь такая же как я, дорогой. Ты должен был бы отдать ей другую руку. Я, может чуть-чуть покруглее в талии.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Молодому человеку.) Ее надо было спасти, мсье. Я, конечно, не собираюсь критиковать ваши традиции.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (Пожилой даме.) Оставь их тогда в покое. Это неприлично. Он может наговорить тебе кучу гадостей.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. (Пожилой даме.) Вас там, наверное, такси заждалось. (Первой англичанке.) А что мы будем делать, если я останусь без руки? Направо и налево руками разбрасываться не следует.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Молодому человеку.) Ну, пока они обе у тебя на месте… Хотя, если бы вдруг понадобилось… может быть…

Слева входит Жан. У него усталый вид, впрочем не такой усталый как в последнем эпизоде.

ЖАН. (Увидев стену.) Так я и знал. Опять преграда, опять потеря времени… А у меня каждый день, каждый, час, каждая секунда на счету. (Дотрагивается ладонями до стены, словно пытаясь понять нельзя ли ее сдвинуть с места.)

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Жану, в то время как Молодой человек продолжает обнимать ее за талию.) Мсье, вы случайно не видели…

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Жану.) Мсье, по дороге сюда, вы не видели, вы не заметили…

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (Пожилой даме.) Ну что он мог заметить… такой дождь… просто пелена дождя…

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. (Жану.) Эту стену ничем не возьмешь, она очень прочная. Мне, во всяком случае, не удалось. (Надавливает плечом на стену, будто проверяя ее на прочность.) А знаете, это не единственная стена в нашем городе. Но самая большая.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Жану.) Скажите, мсье, по пути вам не встретилась прелестная девушка, которая, разрывая пелену дождя, бежала в сторону, откуда вы пришли? Или может, вы видели ее бездыханное тело на дороге?

ЖАН. (пожилой даме.) Нет, мимо меня только белая кошка пробежала.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. (Снова обнимая Первую англичанку за талию.) Нет, ты только подумай, она превратилась в кошку! Ну и шуточки у твоей сестрицы!

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Жану) Куда она бежала? Может она забралась на дерево и не знает, как слезть, или, может спряталась в мышиную норку. (Молодому человеку.) И все-таки хорошо, что она себя не убила, мне так гораздо спокойнее.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Пожилому господину.) Видишь, значит, ей не безразлично… (Первой англичанке.) Я очень рада, мадмуазель. (Молодому человеку.) Простите…

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Молодому человеку.) Ее надо понять, ведь я ее знаю, как самое себя. Я ее знаю, как собственное отражение в зеркале, которое я порой путала с ее отражением. Надо поставить себя на ее место…

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (Пожилой даме.) Если она превратилась в кошку, тогда… тогда скорее принеси ее мне.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Молодому человеку.) Она всегда жалела, что перестала быть ребенком…

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (Пожилой даме.) Скорее, скорее, найди ее.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. Да, да, найдите ее, мадам. Может у нее будут малыши и вы дадите мне одного на память.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. (Первой англичанке.) Если ты собираешься растить ее детей, я умываю руки. Не желаю, чтобы меня называли их дядей.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (Пожилой даме.) Иди, принеси ее мне, скорее, умоляю. Белая кошечка – ведь это как невеста. Я столько лет мечтал о ней.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (направляясь к выходу в левую кулису.) Да, да, дорогой, я постараюсь, ты же знаешь, я все сделаю, чтобы ты был счастлив. Ноги у меня, конечно, теперь не те, так что если она быстро бегает…

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (Пожилой даме.) Оставь ей письмо, оставь записочку где-нибудь под камнем или в ямке…

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Я все сделаю, как ты скажешь, я все сделаю.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. Но если она превратилась в кошку, разве она сможет прочесть ваше письмо, разве она еще понимает человеческий язык?

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (торопливо насколько позволяют силы, идет в левую кулису.) Кис-кис, милая кошечка! Вы испачкаете свою чудную белую шубку, вас загрызут собаки, идите ко мне, у нас вам будет хорошо… (уходит со сцены.)

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. (Первой англичанке.) Ах так! Ломаешь руки, изображаешь страдалицу? Значит, ты думаешь только о ней. Вот и отправляйся туда же, куда она. Еще бы, она была твоей половиной. А моей половиной тебе не стать. Как, по-твоему, я смогу жить в доме, где все твои мысли будут о ней одной? Ты больше не ты, ты лишь часть того, чем была раньше, ты живешь только ею, ну так и ступай за ней вдогонку.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. (Молодому человеку, который отходит от нее.) Прошу тебя, останься, не уходи. Ведь она из-за тебя меня бросила.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Нам больше не по пути.

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. Ни тебя нет, ни ее, а значит, ни меня, ни нас. (Идет к выходу в правую кулису.) Я все потеряла: и силы, и цель в жизни, и поддержку. Я должна спать в одиночестве, на холодных, сырых простынях, в мокрой траве, на краю болота, где под ветром раскачиваются камыши.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (входит слева.) У меня все руки исцарапаны.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Неужели это кошка?

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Ах нет! Она, бедняжка, спряталась в диких зарослях. А там такие колючки - просто ужас! О них-то я и поранилась, да и ей тоже досталось. У нее вся шерсть в крови. Пойдем, может, мы сумеем вытащить ее оттуда, а потом вылечим, выходим…

Пожилой господин и Пожилая дама уходят в левую кулису.

ЖАН. (все это время он неподвижно стоял у стены спиной к зрительному залу.) Опять вынужденная остановка. Как же идти дальше? Как перелезть через нее, у меня нет ни простой лестницы, ни веревочной – все оставил дома.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. (подходя к Жану.) Не хотите попробовать перочинным ножиком, мсье? Больше мне вам нечего предложить. Единственный острый предмет. Он, правда, немного зазубрен, но вы можете спокойно браться за дело – лезвие выдержит. Оно потому так и попорчено, что им ковыряли ни одну стену.

ЖАН. И как, удачно?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Ну что вы, мсье, конечно, нет.

ЖАН. А как же мне добиться результата?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. А от вас никто и не требует результата. Нужна попытка, вот и все. Цель попытки – в ней самой. Я никогда не пробовал проделать дыру в стене или разрушить ее, никогда не пытался перелезть на ту сторону. Если мне надо, я просто обхожу ее, обхожу все здание, Я иду куда хочу, оставляя позади острова, преграды, крепости.

ЖАН. Эта стена – фасад какого-то здания, хорошо бы узнать, что там внутри.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Меня это абсолютно не интересует.

ЖАН. А я должен узнать. Ведь туристы съезжаются со всех уголков земли, чтобы увидеть памятники не только снаружи, но и изнутри.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Вы все просто помешаны на памятниках, музеях, старинных церквах. Таи останетесь где-нибудь на пороге или у подножия стены. А я никогда не ставлю перед собой ничего невыполнимого. Я не стараюсь заглянуть внутрь. Мне и улица эта вполне интересна. В разгар сезона здесь собираются туристы, много туристов, кто только не приезжает. Мы тоже сюда приходим – на них поглазеть, себя показать. Я, правда, давно перестал их разглядывать, одного увидишь – и достаточно, они же все на одно лицо, только цвет кожи разный или рост, пол, образование, возраст… Итак, мсье, я оставляю вас у подножия стены. Уже поздно, мне пора спать. Я поставил себе кровать там, под яблонями, на берегу ручья, среди зеленой травы. До свиданья, мсье.

Выходит в левую кулису, почти сразу же оттуда появляется довольно молодой Раввин, в черном, в круглой шляпе с широкими полями, в черной бороде и пейсах. За ним следует группа еврейских детей, совсем маленьких, человек 20-30. Если сцена позволяет, они должны идти по одному, если нет – парами; кроме того, при желании их вообще можно заменить марионетками. Они одеты также, как Раввин, тоже в бородах и пейсах. Они идут шеренгой. В ногу и поют.

РАВВИН. Eins, zwei, eins, zwei, links, rechts, eins, zwei.

Дети поют что-то ритмичное, но слова разобрать совершенно невозможно. Слева входят Пожилой господин и Пожилая дама. Они с двух сторон поддерживают Вторую англичанку, которая превратилась в белую кошку; то есть на ней теперь кошачья маска и белое бархатное платье, закрывающее ее от шеи до пят. На платье – пятна крови.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Мы отведем вас к себе, мадмуазель. Мы вылечим эту ужасную рану.

ЖАН. (Раввину.) Шеффер! Ведь это вы, я узнал вас. Что за глупый маскарад?

ШЕФФЕР. (Детям.) На месте стой.

Дети останавливаются.

(Жану.) Это не маскарад.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Кошке.) Вы будете жить в тепле и довольстве.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. (Кошке.) Мы будем вас холить и ласкать.

Уходят.

Раввин подает знак рукой, и дети начинают строем идти к выходу. Они продолжают петь, но слова по-прежнему неразборчивы. Они пересекают сцену, некоторое время по сигналу маршируют на месте, потом по-одному выходят в правую кулису.

ЖАН. Ты что не боишься? Скажи своим школьникам, чтобы пели потише. Церковные гимны и псалмы здесь запрещены. Неужели ты забыл, где мы находимся? Забыл, что у нас провозглашен атеизм, что религия под запретом, и если кто продолжает верить в Бога, ему отрубают голову, а потом отправляют на каторгу?

ШЕФФЕР. Я знаю, знаю.

ЖАН. Здесь кругом шпионы. Тебе грозит опасность. Да и мне, кстати, тоже, если услышат, что мы с тобой разговариваем.

ШЕФФЕР. Не бойся, ничего нам не грозит. Ты же знаешь, я находчивый. Власти в курсе дела. Все улажено. И никакие они не псалмы поют, а цитаты из «Манифеста коммунистической партии» - я сам отбирал.

ЖАН. А как же твоя вера? С ней ведь так просто дела не уладишь. Ты, выходит, пошел против собственной веры? Да, откуда ни посмотри, положение у тебя – хуже некуда.

ШЕФФЕР. Я и тут все продумал. Выра в полной безопасности. Цитаты я перевел на иврит, дети их поют, не понимая ни слова, так что вере это совершенно не вредит. В общем, сам видишь, уладить можно все.

Шеффер уходит вслед за поющими детьми.

Жан поворачивается к стене, прикладывает к ней обе ладони, задирает голову, движения его спокойны. В них отсутствует желание применить силу. На сцене снова появляется Молодой человек, на этот раз он на велосипеде.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Я решил еще немного поболтать с вами, хотя все серьезные темы мы уже исчерпали. Туристы уехали. Шеффер с детьми далеко – их всех пришлось сбросить в пропасть. Двурушников у нас не любят. Впрочем, Шеффер и тут выкрутился, ну, максимум, ногу сломает. Ему вообще всегда везет, и не удивляйтесь, если когда-нибудь он объявится в другой стране под видом учителя танцев, убийцы детей, мужа-пьяницы, или часового, или жандарма… А если здесь наступят перемены – ведь фортуна крутит свое колесо, - не исключено, что он опять станет генеральным директором. Когда ему не дают тиранствовать с размахом, когда наказывают за ошибки, за преступления, за недостатки, за просчеты, он ухитряется все устроить так, чтобы стать хотя бы мелким тиранишкой, учителем в школе, например. Он на все готов, лишь бы командовать, преследовать, принуждать, поучать. Он и в пропасти-то очутился не зря – видно, собирается исчезнуть отсюда. Пропасть – это наша граница. А дальше начинается другая страна, посвободнее. Не хотите туда? Не отказывайтесь, какой же вы после этого путешественник? В пропасть спускаться не хочется? Но ведь заней, наверное, начинается подъем. Нет, вы твердо решили перелезть через стену или снести ее. Узнать, что там, позади. Вечное, неистребимое желание все знать. Посмотрите на людей вокруг. Впрочем. Сейчас здесь никого нет, ну, ничего, придут со временем. Вам не нравится быть полем, по которому проходит какая-то стена. Но ведь стены – наши гаранты. (Жан не отвечает. Он неподвижно стоит, повернувшись к стене. Продолжает говорить в пустоту.) Снести стену – большой риск: потом так или иначе придется возводить новую А граница постепенно отодвигается все дальше и дальше. Стена защищает нас от неизвестности и хаоса. Впрочем. Это только так говорится. У нас здесь кругом хаос и неизвестность. Но мы к этому хаосу привыкли, мы с ним сроднились. Мне кажется, я начал его понимать. Но где гарантия, что в один прекрасный момент земля не уйдет у меня из под ног, что небо не обрушится мне на голову? Подумайте над этим, если можете. Поразмышляйте. Я с вами прощаюсь. (Уходит.)

Жан, по-прежнему неподвижен. Справа от зрительного зала на сцене появляется Женщина.

ЖЕНЩИНА. Я знала его всю жизнь. Он был такой большой, сильный, он защищал меня. А потом он начал худеть. Потом терять силы. Потом уменьшаться в размерах. Потом он сделался совсем крошечным и уже не мог обнимать меняю Он помещался у меня в руке, на ладони. А потом вдруг раз – и растаял. (Она раскрывает и закрывает ладонь.) Я его не вижу! Как это могло случиться? Вы только представьте – такой большой, такой толстый. Такой красивый!

Женщина уходит. В это время на сцене появляются Судья и Каторжник.

КАТОРЖНИК. Господин председатель суда, вы меня приговорили к пожизненным каторжным работам. По-моему, это слишком. Наказание несоразмерно с преступлением. К тому же вы сами окажетесь в проигрыше: мне никогда не удастся отбыть срок до конца – я умру раньше.

СУДЬЯ. Да нет, что вы, вы еще всех нас похороните.

КАТОРЖНИК. Конечно, если вы меня отпустите.

СУДЬЯ. Откуда же мне было знать, что вы мой кузен. Если бы вы сразу на суде заявили об этом, присяжные наверняка бы нашли смягчающие обстоятельства. Так делают для родственников дипломатов, магистров, типографов.

КАТОРЖНИК. В общем, сделка с законом.

СУДЬЯ. Так иногда говорят. Но никто так не думает. Впрочем, если хотите, это не сделка, я, скорее, компромисс, судебный компромисс. Сначала берут несколько статей закона – четыре или пять, наугад. Потом берут несколько смягчающих обстоятельств. Сколько одних. Столько и других. Потом все вместе закладываются в смеситель. Встряхивают хорошенько. Получается странная мешанина. И вдобавок неудачная – какое-то пресное крошево.

КАТОРЖНИК. А вы остренького ничего не пробовали туда добавить?

СУДЬЯ. Поберегите ваши остроты для острога, в суде острят иначе.

КАТОРЖНИК. Наши остроты даже порой не лишены остроты.

Судья поворачивается к Жану.

СУДЬЯ. Ну что вы не смеетесь? Вам очень трудно угодить.

КАТОРЖНИК. Лучше вернемся к моему делу. Чем вы можете мне помочь? Неужели допустите, чтобы я заживо сгнил на этой проклятой каторге?

СУДЬЯ. У вас отличное здоровье, поверьте мне. И потом, разве вы сейчас в тюрьме? Хоть на вас и одежда каторжника, вы спокойно разгуливаете на свободе.

КАТОРЖНИК. Это просто кто-то недосмотрел.

СУДЬЯ. Довольно бестактно с вашей стороны, мой дорогой кузен, докучать мне в эти минуты. Я сейчас не на службе. Дайте же мне вздохнуть. Дайте чуть-чуть расслабиться. Поговорим о чем-нибудь другом.

КАТОРЖНИК. Хорошо. Вам нравится теннис? Я больше люблю цирк.

СУДЬЯ. Когда-то я любил цирк. Но львы там уже не те, да и слоны тоже. Все стали ослами.

КАТОРЖНИК. Не больше, чем вы и я.

Уходят. Навстречу им появляются Мужчина и Женщина.

МУЖЧИНА. Надо отдать почистить мебель в квартире. И одно кресло починить.

ЖЕНЩИНА. Ничего удивительного, любая мебель становится пыльной с годами. Как за ней ни следи, все равно пачкается.

МУЖЧИНА. Надо было получить от нее хоть какую-то пользу, показать кому-нибудь, гостей пригласить.

Мужчина и Женщина поворачиваются к Жану.

Напрасно стараетесь, эту стену ни разбить, ни свалить нельзя.

ЖЕНЩИНА. И вообще, зачем это нужно?

На сцене воцаряется молчание. Слышны только шелест листвы, негромкие крики каких-то зверюшек, щебет птиц, журчание ручья. Внезапно к ним примешивается шум подъезжающего автомобиля. Скрипят тормоза, автомобиль останавливается, выключается мотор. Входит Экскурсовод.

ЭКСКУРСОВОД. Господа туристы!

Появляются все действующие лица, участвовавшие в этом эпизоде. Жан с отрешенным видом, словно во сне, опускается на землю возле стены.

Господа туристы, сейчас у нас небольшой привал, потом по плану – долина бабочек. Лучше всего насладиться ее красотами вы сможете оттуда, вон с той вершины, прошу всех посмотреть.

Все смотрят туда, куда Экскурсовод показывает пальцем.

Поскольку путь нам предстоит неблизкий, мы решили сделать остановку, чтобы вы смогли ополоснуть руки в ручье, который нежно журчит у ваших ног. У вас есть две минуты. Потом по моему свистку мы начинаем подниматься. Автомобиль подберет вас у подножия горы.

Туристы выходят в правую кулису, а в это время из левой кулисы появляется отставший от группы Слепой турист с белой палкой в руке.

(Жану.) Ну а вы что же, мсье? Не хотите идти со всеми?

ЖАН. Я не занимаюсь ни профессиональным, ни массовым туризмом. Я путешествую самостоятельно, сам по себе. Сам для себя. Короче, я не принадлежу к вашей группе, как, впрочем, и ни к какой другой.

ЭКСКУРСОВОД. (идущему навстречу Слепому.) Давайте, давайте, уважаемый, поторопитесь, вы разве не видите, что остальные уже в пути?

СЛЕПОЙ. Я ничего не вижу.

ЭКСКУРСОВОД. (Слепому.) Поторопитесь, поторопитесь. Идите все время прямо, догоняйте ваших спутников.

Слепой направляется к выходу.

(Жану.) Зачем таким людям туризм, не знаю. А сами они, интересно, знают? Что они могут увидеть?

ЖАН. Я вас узнал, господин экскурсовод. Вы – Шеффер, выходит, вы уже вернулись…

ЭКСКУРСОВОД. (Его должен играть тот де актер, что и Раввина.) Я вас не понимаю.

ЖАН. Шеффер. Вы – Шеффер. Ты- Шеффер.

ЭКСКУРСОВОД. Я не Шеффер, вы ошиблись.

ЖАН. (Спокойно расстегивает Экскурсоводу куртку и достает из внутреннего кармана фальшивую бороду.) А это? Отпираться бесполезно: вы – Шеффер.

ЭКСКУРСОВОД. (спокойно, без тени смущения.) По правде говоря, я - Шеффер. И да, и нет. Меня видели в стольких лицах, в стольких масках, в стольких странах, на стольких континентах, что, хочешь не хочешь, начинают узнавать. Тот, кто всегда играет одну и ту же роль, однообразен и безлик, и не привлекает внимания. А меня мое многообразие выдает и предает. Потому что, когда меняешься, когда рвешь с привычным и обыденным, - это всегда бросается в глаза. Ведь я каждый раз разрушаю будничность и повседневность. И поскольку каждый раз становлюсь другим, я, разумеется, никогда полностью не бываю самим собой.

Жан молча показывает на стену правой рукой.

ШЕФФЕР. Я знаю вам нужно пойти. Я вас уже видел. И вот еще что мне хотелось бы, чтобы вы знали: когда вы меня тут видели… уж не помню, когда… в общем, когда я проходил тут с детьми, я находился на самой низкой ступени лестницы, а сейчас я начал подниматься наверх. Со временем я стану волком или львом, но быстро такие дела не делаются. И мне совсем не хочется, чтобы меня постигла та же участь. Что и детей…

ЖАН. (Рассеяно.) А что с ними случилось?

ШЕФФЕР. Мы с друзьями сняли с них одежду, круглые шляпы, постригли им волосы, сбрили бороды, а потом, потом сбросили в пропасть, живьем.

ЖАН. Так это правда?

ШЕФФЕР. Увы. Да… (Смеется.) Если хотите, посмотрите вниз, там такое месиво. Впрочем, я вижу, вас это совершенно не интересует. Ну что ж, немного времени у меня есть, я помогу вам – стена исчезнет. Это, конечно, не самое удачное решение, но раз вы хотите, я готов. Я знаю, вам известно, что я волшебник. Кстати, не единственный. Но должен вас предупредить: дорога, на которую вы вступите, ведет вниз, а я, как вы знаете, лезу вверх, да, да, вверх.

Сцена озаряется ослепительным светом.

Вот оно солнце Аустерлица!

Несмотря на то, что Экскурсовод не делает ни одного движения, ни одного пасса рукой, стена исчезает. Жан поворачивается спиной к зрительному залу и идет вглубь сцены, туда где только что стояла стена. Вместо нее, там появляется мрачная, грязная кухня, она занимает примерно треть задника, если смотреть из зрительного зала. По черным стенам развешена на веревках черная от копоти кухонная утварь, здесь же – ржавая, грязная, черная плита. Обитательница этой кухни – старуха в старом, рваном черном платье, грязном, непонятного цвета фартуке, с грязной черной тряпкой в руках, которой она вытирает не менее грязную черную сковородку. Экскурсовод начинает идти к выходу в правую кулису. Достав на ходу слуховой рожок, он приставляет его ко рту.

ЭКСКУРСОВОД. Господа туристы, дорогие путешественники и друзья, в путь – к вершине!

Он трубит в рожок и выходит. Яркий солнечный диск движется за ним по пятам и исчезает со сцены одновременно с ним. Жан остается вдвоем со старухой на этой странной кухне, залитой мертвенно-бледным светом.

КУХАРКА. Вот она, ваша дорога, не так уж далеко. До нее, конечно, надо добираться, но вы человек молодой и ноги у вас крепкие. (Не выпуская тряпку из руки, она сковородкой показывает ему направление.) Вон она, молодой человек. Впрочем, вы уже и не так молоды, вон ваша дорога.

Задник и правая боковая стены открываются, за ними – огромные широко раскрытые ворота. Кухонная утварь остается висеть по обе стороны гигантского прохода.

Теперь можете идти. Мы убрали все препятствия с пути. Но предупреждаю, там грязь, гряз, и мокрая земля липнет к подошвам…

Две другие трети задника – мрачное небо и крутой спуск, который весьма трудно изобразить декорацией, поскольку Жан находится на самом верху. Одно из возможных решений: обозначить спуск несколькими деревьями, первое должно быть видно целиком, у второго – крона, у третьего – только верхушка. Все листья одновременно начинают осыпаться, за ним открывается серое голое небо, и уже совсем далеко – вершина золма, к которому ушли туристы.

КУХАРКА. Во всяком случае, сынок, теперь вам будет полегче. Полегче, никаких подъемов, никаких гор, никаких лестниц, вы снова спуститесь в долину, а там пойдете прямо и прямо, там уже невозможно заблудиться… Идите, идите…

Жан направляется к открытому проходу, перед тем как исчезнуть, поворачивается к ней.

ЖАН. У вас кухня без крыши.

КУХАРКА. Ей тучи служат крышей. И туман.

Жан подходит к тому месту, откуда начинается спуск.

ЖАН. Вы мне не сказали, что спуск ничуть не легче подъема.

ПЯТЫЙ БРАТ (он же клоун – исполнитель роли ТРИПА)

Жан начинает спускаться, сначала его видно по пояс, потом только голову.

КУХАРКА. (бросив сковородку и вытирая грязной тряпкой руки, на которых остаются черные следы.) Ты бы спел что-нибудь. Так, глядишь, и дорога легче покажется. Или не лежит больше сердце к песне? Или молодость прошла?

Занавес.

Эпизод четвертый

Дата добавления: 2015-12-08