|
Читайте также: |
Гермиона ощутила, как язвительные слова, что жужжали на кончике языка, исчезли. Она открыла рот, уставившись на Малфоя и не в силах выдавить из себя ничего, кроме:
— Что-о?..
— Что-о, — передразнил Драко, зло кривя губы. — Какого хера ты вообще здесь забыла?
— Какого ты вообще пошёл за мной?
— Я пришел дать тебе пинка. Чтобы убиралась побыстрее.
— Я искала Курта.
— А, этого патлача. Его здесь нет. Проваливай.
— Как ты его назвал? — Гермиона сложила руки на груди, глядя прямо на Малфоя.
— Идиот слабоумный, такой же лохматый, как и ты.
— Он собирает волосы в хвост. И ему идёт его прическа.
Он поморщился, будто не поверил. Затем блеснул глазами, быстрым движением убирая со лба влажные пряди. Гермиона выдохнула почти с облегчением. С начала разговора она сама хотела сделать это. Но, конечно же, не сделала.
Не сделала бы никогда.
— Хоть кому-то пришелся по вкусу грязнокровкин запах?
— Ещё раз назовешь меня так - и твоя глотка тоже пострадает, Малфой. Кстати, о запахе, — она легко повела носом, морщась, — уж мой-то получше вашего будет. Чистая кровь и грязное тело, а?
— Я играл в квиддич, — ему адски захотелось что-нибудь ударить, пусть это будет даже каменная стенка или деревянная трибуна.
— Малфой оправдывается?
— Заткнись, — он сделал шаг к ней, но она торопливо отступила.
— Нет-нет, не нужно. Я не шучу. От тебя несёт как от свиньи.
— Пошла вон!
Гермиона хмыкнула, получая какое-то извращенное удовольствие от его раздражения. Сейчас, когда на них были устремлены косые взгляды слизеринской команды по квиддичу, и он наверняка не полез бы к ней, хватая за руки. И ещё — ей невероятно нравился его запах, немного резкий, немного дикий, но всё же настолько густой и отдающий им самим, что хотелось зарыться во влажные от пота волосы носом.
— Почему во вторник не будет игры с Когтевраном?
— Твой ненаглядный лохматый Миллер узнал, что ты преследуешь его. И сбежал.
— Да-да, конечно, Малфой, — Гермиона склонила голову набок, ожидая ответа, глядя на него с задумчивой поволокой на глазах. — Я жду.
— Ты идёшь, Грейнджер. Идёшь на хер отсюда.
Он резко развернулся и пошёл в сторону развалившихся на траве слизеринцев, которые тут же закопошились и заговорили друг с другом, пряча глаза.
— И всё же прими душ, — крикнула Гермиона ему в спину, ловя на себе его взбешенный взгляд через плечо и усмехаясь.
— Не приближайся ко мне, Грейнджер.
Малфой ощущал ветер на лице и сжимал зубы, останавливаясь возле взмыленных игроков и отбрасывая метлу в сторону. Хватая чистое полотенце и ожесточенно вытирая лицо. Смыть.
Смыть.
Смыть её взгляд.
Жаль, что вот так нельзя протереть мозги, приводя их в порядок.
Чёртова дура, возомнившая себя центром Вселенной. Его грёбаной Вселенной! Позволяющая себе занимать его мысли и появляться там же, где появлялся он. Дура. Дура. Он так долго растирал лицо, что оно начало печь, а когда отнял полотенце от глаз, словил на себе взгляды молодых людей.
— Что? — рявкнул он, комкая полотенце и отбрасывая его в сторону метлы.
Крэбб и Гойл тут же отвели глаза, как и вечно вздыхающий Уоррингтон.
— Она горячая штучка, — с ухмылкой протянул Грэхэм, глядя на Драко и почти не смутившись.
Малфой не удержался и фыркнул.
— Ты что, больной, Монтегю?
Капитан покачал головой, открывая фляжку с водой и отпивая.
— А ты слепой, что ли?
Драко фыркнул, отворачиваясь. Какого хера Грэхэм говорит о ней? Какого хера он вообще смотрел на неё?
— Я бы подержался за её попку, — он хохотнул, и тут же послышалось согласное мычание Блетчли.
— Трахаешь её, а? Скажи, что нет. Я бы тоже не прочь подловить её в темном уголке.
Снова приглушённый гогот, который резко оборвался, стоило капитану и вратарю поймать взгляд Драко. Он понимает значение их какого-хера-с-ним-происходит взгляда. Он и сам не знал, какого хера. Просто чувствовал, как что-то внутри не даёт им позволить говорить о грязнокровке подобные вещи. Даже он сам этого не делал.
Он сам не позволял себе думать о том, как трахал бы её.
Трахал бы, трахал.
Трахал. Это слово настойчивым звоном повисло в голове, отдаваясь от стенок черепа и замирая, закручиваясь в образы. Живые, движущиеся.
Дышащие.
Влажные.
У них был привкус корицы.
Однако в следующую же секунду Малфой растягивает губы в ухмылке.
— Повелись, идиоты? Ловите, ебите. Мне до одного места.
Он заводит волосы назад, пропуская их сквозь холодные пальцы. А затем разворачивается и шагает в сторону раздевалок своей неспешной походкой, разминая шею на ходу.
— У нас еще тренировка, Малфой!
— Мне нужно уйти.
Вот так вот просто — и ни слова в противовес.
Малфой не знал, почему они до сих пор слушаются его. Ведь отца уже не было, и никто не покупал это плебейское преклонение, которое преследовало его с самого первого курса. Или, скорее, всю жизнь. Люди всегда стремились угодить ему. Даже те, кто был на одной ступени с ним — такие же чистокровные, такие же обеспеченные. Сделать так, чтобы Драко одобрительно кивнул. И это означало бы в высшей степени похвалу.
Или означало, что через Драко они пытались вылизать задницу его отцу.
Малфой покривился от этой мысли, вошел в помещение раздевалки и начал стаскивать с себя форму, отбрасывая её на лавку.
А возможно, в этом была суть всех аристократов — преклоняться друг перед другом, тщательно полируя друг друга языками и лестью. Тогда почему сам Драко никогда не делал этого?
Он всегда был пешкой, ощущая себя королём. Он был пешкой в руках отца. Пешкой, которую не щадили и которой делали первый шаг в каждой игре. Но каким-то образом она никогда не бывала съедена. В этом была тактика Люциуса. Отец был поразительным стратегом, у которого всё было схвачено. Всё и всегда. Нужные люди подкуплены. Да и не только люди.
Драко воплощал в себе две роли сразу. Две грёбаных сильнейших роли для своего отца — был его сильной и слабой стороной. Люциус был слишком уверен в нём. Слишком хорошо знал, что сын не осмелится предать его.
А сын предал.
Сын осмелился.
Драко разделся, проходя в душ и открывая воду так, чтобы горячие струи ударили прямо в лицо.
«Чистая кровь и грязное тело»
Снова она в его голове. Ни с того, ни с сего.
— Сука.
Он оскалился, ударяя кулаком по каменной стене. Снова и снова, пока кожа на костяшках не рассеклась. Боли всё равно не было. Просто жжение. Просто горячо.
И горячая кровь по пальцам, смешиваясь с горячей водой.
Маленькая сука, почему она позволяет себе говорить те вещи, которых бы не позволил сказать никто другой? Драко опускает руку и упирается в стенку лбом, ощущая, как прямые струи лупят в выступающие на шее позвонки, и наблюдая за тем, как кровь капает с его пальцев на пол, смываемая водой.
Чистая кровь. Чистая.
Видишь, какая она чистая, Малфой?
Смотри. Гордись.
Вот оно, твое величие. Вытекает из тебя как из дырявой бочки.
Он закрыл глаза, стоя так целую вечность, гоня мысли. Гоня от себя подальше, и постепенно они начали затихать. Будто успокаиваясь, укладываясь в прежнем хаосе друг на друга. Но они замерли, недвижимые.
Вместе с отцом.
Вместе с Грейнджер. От этого становилось легче.
Произнесенное про себя имя — и во мраке под закрытыми веками вновь оживает она. Её глаза, что смотрят на него, будто он — это всё. Весь её мир. Все её существование. Именно это увидел он в карем море её радужек, когда она обняла его вчера.
А он позволил. Позволил, идиот.
Прижаться к себе, уткнуться, гладить свою спину и поить запахом густых волос, который он тайком вдыхал, пока она бормотала что-то о ненависти в его плечо. Он так ненавидел её тело.
Её руки, её губы, её глаза.
Он так, блядь, ненавидел его, потому что оно было грейнджерским. А значит — никогда — его. Он не имел права касаться. Он так хотел и так не имел грёбаного права. Вот Миллер — другое дело. Миллер мог бы трахать её до потери пульса. Или уже трахал. Недаром же она так носилась за ним.
А ему, Драко Малфою, нельзя. Это бесило. Он ненавидел это. И был этим всю свою жизнь.
Он был долбаной крайностью.
Никогда не отказывая себе ни в чем, он отказывал сейчас лишь потому, что эта слабость шла против принципа всей его жизни. Его и отца. Но почему тогда ему это так нужно?
Нужна она. Нужен её рот. Прямо сейчас.
Распахнутый, открытый перед ним, влажный и тугой. Он врывался бы в него языком. Глубоко, сильно, быстро. Её рот, который стал вдруг идеей-фикс. Грязной, бесконечно горячей и запретной.
Грейнджер. Грейнджер. Грейнджер.
Драко вновь ощущал жар. Не от воды. Вода грела его лишь снаружи, а огонь пылал внутри. В крови, в голове, в каждой нервной клетке.
В паху, тяжело пульсирующем.
Глухой стон полного разочарования в себе сорвался с губ, отражаясь от каменных стен душевой. Рука, по которой всё ещё стекали капли крови, потянулась к члену. У него стоял. Чёрт.
Он зажмурился, выдыхая ставший вдруг горьким воздух из лёгких, и замер с рукой на члене, не шевелясь.
Представь Пэнси. Прямо сейчас, представь, как она стоит перед тобой на коленях, делая привычный её губам минет.
Пальцы шевельнулись, проводя по горячей коже, и стоило ему ощутить это движение, как образ Пэнси вынесло из головы волной отчаянного желания.
Потому что это была Грейнджер. С её крошечным и ядовитым ртом.
Нет, нет. Не думай о ней. Не думай. Но, кажется.
Поздно.
Рука пришла в движение, сжимаясь у самого основания члена, проводя по всей длине горячей, пульсирующей кровью плоти, разнося по телу жаркие волны постыдного удовольствия, болезненных мурашек, собирающихся в затылке, в пояснице, в ступнях. Вызывающих желание двигать бёдрами навстречу неплотно сжатому кулаку, а мозг уже рисовал картинки, от которых Малфой плотнее закрывал глаза, желая не только видеть, но и ощущать.
Закрой сильнее. Чувствуй. Это не твоя рука, не твоя.
Сердце колотится как ненормальное.
Она. Стоит за его спиной. Вода стекает по её лицу и волосам, которые тяжелеют, распрямляются. Скользкими змейками ложатся на острые плечи и выступающие ключицы, и, блин, как же он хочет её угловатые руки. Её целиком, немного нескладную... но такую... Что просто крышу срывает.
А она протягивает руку, проводит по его спине ладонями, пропуская сквозь пальцы ручейки горячей воды. Прижимается к его лопаткам своей маленькой грудью, скользя ладонями вниз, к его животу, который тут же напрягается. И снова низкий стон срывается с губ, приглушённый стиснутыми зубами.
— Ч-чёрт.
Малфой начинает быстрее двигать рукой. Воображение рисует тонкие пальчики, мокрые от воды, которые гладят его бёдра, а затем поднимаются к члену и обхватывают, сжимая. Сильнее и увереннее с каждым лихорадочным движением вверх-вниз.
Да-а, Господи.
Горячие губы скользят по его спине, кусая, вылизывая каждый позвонок. Он зажмурился, ощущая, как дрожит всем телом. Он пытался. Но не мог ощутить этого, ощущая лишь её руку.
Слишком не такую.
Слишком грубую.
Слишком. Всё было слишком. Так блядски слишком. Мерлин, помоги.
Он дрочил в душе как малолетка, судорожно сглатывая слюну, что не хотела течь по сухой гортани. Ловил губами влажный воздух, сжимая его зубами. Дышал как херов утопленник, жмуря глаза. Это была она. На коленях. Перед ним.
Или нет.
Прижатая к стенке. И он — внутри. Влажно, туго, растягивал, входил, врезался. Слышал шлепки их тел, её крики. Нет. Не такие, как у Паркинсон. Нежные. От которых мурашки по спине и заряд по позвоночнику. Такие, как тот стон... в темноте коридора. Когда он чуть не проклял себя за то, что выпустил язык изо рта, целуя её в ответ.
Этот стон отдался в его ушах, вызывая судорожные фрикции. Драко вколачивался в свою ладонь, пачкая светлую кожу кровью. Стискивая в кулак свободную руку едва ли не до треска кожи, прижимая её к губам, чтобы заглушить...
Ещё. Ещё, сжимает сильнее, принимает глубже, открывает рот шире.
Мерлин. Сколько её было в нем. Сколько. Её. Было.
Выйди из меня.
Пожалуйставыйдияпрошутебяпожалуйста.
Драко впился зубами в костяшки, с глухим рычанием кончая, захлебываясь дыханием, вздрагивая, снова, снова, продолжая двигать рукой. Грейнджер. Грейнджер. Грейнджер.
Ему казалось, что он падает. И он падает. Стоит на коленях; вода льется на спину, а он продолжает резкие движения.
Он вздрогнул в последний раз, выдыхая. Застыл, чувствуя, как на мгновение расслабляются мышцы шеи и плеч. И как прекрасно-пусто на одно мгновение становится в голове. Но вдруг понимает, что её лицо всё еще смотрит на него, снизу. Она улыбается, облизывая губы. А он проводит по ним пальцами.
Такая нужная. Такая правильная.
Его.
А потом он открывает глаза. Её нет. Конечно, её нет. И никогда не будет.
Злость наполняет тело. Спасительная. Он был рад ей.
Драко медленно поднимается. Выключает душ, выходит из кабинки.
Садится на ближайшую скамейку и опускает голову, зарываясь руками в волосы, чувствуя, как с голого тела на каменный пол падают остывающие капли воды. Впервые в своей жизни ему захотелось, чтобы его голова была слепа.
Чтобы ни одного образа не рисовала воспалённому сознанию. Ни одного чёртова образа.
Что мне делать?
Вопрос повис в воздухе, невысказанный. А она всё улыбается ему, стоя на коленях. А он всё гладит ее губы.
Глава 6.
Нарцисса Малфой допивала чай с бергамотом, когда к ней явился перепуганный Ланки, сообщив, что в Мэноре гость.
Она никого не ждала этим вечером, поэтому, нахмурившись и ощутив знакомое беспокойство где-то в глубине грудной клетки, торопливо отставила чашку и встала, расправляя платье. Взволнованное состояние эльфа не показалось Нарциссе странным — Ланки пугался каждого посетителя, но даже он в этот раз превзошёл себя в подёргиваниях и заиканиях.
Спускаясь из библиотеки в гостиную, женщина старалась успокоить колотящее в груди сердце. Мистер Томпсон просил докладывать обо всех посещениях поместья в Министерство. В последние два визита он был очень напряжён — всё вглядывался в её лицо будто в поисках каких-либо сведений, но Нарцисса ничем не могла ему помочь — память была кристально чиста.
Так глупо было потерять её! Как раз тот момент, когда она могла бы так пригодиться.
Она не сдержалась и досадливо сжала кулаки, хмурясь, прислушиваясь к легкому стуку своих каблуков по каменным ступеням. Нарцисса уже почти привыкла к Мэнору. Заново. Ежедневно будто впервые преодолевая каждый тёмный коридор, отводя глаза от очередного портрета, что смотрел с опустевшей укоризной, ей казалось, что эта темнота накроет её с головой, поглотит и уничтожит в себе. Мистер Томпсон сказал, что она и её семья любили это... здание. Даже мысленно женщина боялась называть глыбу холодного камня своим домом. Особняк напоминал склеп. Она не хотела жить в склепе.
Но теперь стало легче. Возможно, она просто втянула в себя часть холода, что исходил от ровной каменной кладки. Часть того, чем дышал Мэнор. Иногда Нарциссе казалось, что он и дышал — ею.
В такие моменты она связывалась с Дереком Томпсоном, который приходил незамедлительно, почти в любое время суток. И писала Драко письма, которые никогда не имели ответа. Мысли о сыне пронеслись в голове, оставляя после себя след ледяной корки, горькой и неподъёмной. Не нужно думать об этом сейчас.
Мистер Томпсон — добрый, поддерживающий её, — вот, кто сейчас рядом и кому она рассказывает обо всём, что беспокоит, пугает. Навещающий её, заботливо интересующийся, нет ли проблесков в памяти — он каждый раз будто надеется, что она вспомнит что-то. Или боится. Каждую их встречу. Что-то заставляет его переживать, а значит, есть причины для беспокойства. Нарцисса и сама не знала, желает ли она вспомнить, что так старательно скрывало от неё собственное сознание, но она полагала наверняка, что хочет помочь ему. Хотя бы чем-то. Но её даже не ознакомили с проблемой, по поводу которой сейчас так волнуется Министерство.
«Ежедневный пророк» писал об исчезновении семьи, которую разыскивали уже третьи сутки. Глядя на эту новость, Нарцисса вновь и вновь ощущала тревогу. Она не знала, почему. Не могла понять или вспомнить. Но руки холодели, когда она смотрела на фотографию мужа, горделиво взирающего на неё с печатных страниц. При воспоминании о ледяных глазах и надменно вздёрнутых бровях знакомая дрожь пробежала по спине, однако женщина решительно сжала губы. Мистер Томпсон повторял, что бояться ей нечего. Всё будет в порядке. Она верила ему.
Больше некому было верить.
На несколько секунд остановившись у тяжелой двери в гостиную, касаясь ручки кончиками прохладных пальцев, она затаила дыхание. От тонкой полоски света, пробивающейся у самого пола, кажется, веяло могильным холодом. Нарцисса нахмурилась. Отругала себя за недобрые мысли и резко толкнула створку.
В гостиной её ждал мужчина. Стоял спиной ко входу и любовался закатывающимся за горизонт солнцем в распахнутом окне. Он был высокого роста, худощав, дорого одет. Каштановые волосы достигали плеч. Женщина, прищурив светлые глаза, скользила взглядом по напряжённой фигуре гостя, не имея понятия, как к нему обратиться, и потому молча сделала шаг в комнату, не прогретую камином, отчего открытая кожа рук тут же покрылась мурашками.
В одно мгновение фигура ожила, будто человек выдохнул, разворачиваясь к ней. Волосы, щедро посеребрённые ранней сединой на висках. Изогнутые брови, прямой нос, темные глаза и мрачный взгляд, впившийся, кажется, прямо в ком сжатых нервов под кожей.
— Здравствуй, Нарцисса.
Она вздрогнула. Голос полоснул лезвием по ушам — настолько знакомым показался, вызывая ледяной страх в застывающем сердце.
— Я не ждала гостей. Кто вы?
— Логан.
Нарцисса ожидала продолжения, однако гость молчал, постукивая тонким пальцем по подбородку и изучая её взглядом, как если бы она была экзотическим цветком. Или умирающим от неизвестной болезни человеком.
— Просто Логан?
— Ты действительно не помнишь меня, — недоверчивые интонации на несколько секунд смягчили режущий голос, и женщина медленно выдохнула.
— Я... — она моргнула, чувствуя вдруг, что может вот-вот упасть на пол, будто силы медленно выкачивали из тела.
— Нарци...
Для человека достаточно высокого он двигался с необычайной грацией и быстротой, Нарцисса даже не успела отступить — он оказался возле неё, скользя прохладными руками по её плечам.
Непонятным порывом. Будто он очень долго ждал этой встречи и теперь... так напряженно вглядывался ей в глаза.
— Это я, Логан.
Прикосновения его будто разорвались под кожей, и Нарцисса отпрянула, отталкивая его руки.
Ужас сдавил гортань, и она прижала ладони к груди, глядя на мужчину распахнутыми глазами. Что-то внутри действительно вспомнило его. Что-то громко вопящее, чтобы Нарцисса бежала подальше отсюда — из этой комнаты и из Мэнора, но эти воспоминания никак не доходили до сознания, будто натыкаясь на глухую стену.
Запах, касание. Мерлин, кто он?
Почему от него пахнет смертью?
К столкновению со своим прошлым нужно было готовиться. Она должна была. Она знала этого мужчину и не могла вспомнить. Сердце кричало ей что-то, но слова было так сложно разобрать, когда внутри всё будто рушилось и в то же время нерушимо замерло на месте.
— Что вы себе... Я не помню вас, — на выдохе произнесла она, глядя на мужчину с предупреждением. Одна рука потянулась за палочкой, что была в складках юбки. — Или вы расскажете мне, что делаете в моем доме, или я попрошу вас удалиться и больше не посещать меня.
Спокойный голос прерывался лишь дрожащим дыханием.
— Ты вспомнишь, Нарци. Ты уже вспомнила. Осталось лишь позволить этим воспоминаниям вернуться в твою голову.
— Замолчите! — Нарцисса выхватила палочку, направляя её туда, где ровным рядом черных пуговиц соединялись стороны его пиджака. Логан даже бровью не повёл. Смотрел неотрывно, будто пытаясь вытащить что-то взглядом из её головы. Что-то, что сидело за семью замками. Она вдруг поняла, что его карие глаза можно было бы назвать красивыми, если бы не ужас, что сковывал её изнутри при взгляде на них. — Если вы закончили, я прошу вас покинуть мой дом.
— Это не твой дом.
— Что вы имеете в виду? — тихо переспросила она, до жжения в кончиках пальцев сжимая палочку.
— Успокойся, Нарци.
— Что вы имеете в виду?..
Эти слова гремели в ушах, оглушая её. В комнате же они едва отразились от стен. Мужчина усмехнулся так, будто знал что-то, что ей неведомо. «Да так оно и было», — горько подумала женщина. Она чувствовала себя изломанной марионеткой, которую вдруг превратили в человека. Только нитки её спутались, и теперь за них дергали все кому не лень. А она ничего не понимала, лишь беспомощно хлопая глазами и пускаясь в рваный пляс под чужую дудку.
Нарцисса не заметила перемены в лице Логана, но теперь он смотрел на неё со спокойной отстранённостью, вновь складывая руки на груди и постукивая пальцем по подбородку.
— Что ж, — он сделал шаг вперед, и палочка в тонкой руке дрогнула, — я ухожу, Нарци.
— Сначала объясните мне, что вы имели в виду.
Он остановился в шаге от неё.
— Убери палочку.
Губы Нарциссы дрожали, когда она медленно опустила руку. Несколько секунд оба молчали. Первым заговорил мужчина.
— Нужно было дать тебе время. Вспомнить, привыкнуть. Но его нет, ни одного лишнего часа, — он взглянул на наручные часы, обхватывающие кожаным ремешком запястье. — Мне нужно идти, сегодня суббота, у меня еще остались дела в Министерстве.
— Вы из Министерства? — на выдохе произнесла женщина, делая к нему быстрый шаг, однако Логан лишь сверкнул глазами, отступая к двери. — Вас прислал мистер Томпсон? Расскажите мне хотя бы что-то, вы ведь всё знаете!
Тонкие губы растянулись в холодной улыбке, которой к удивлению удалось скрасить его лицо. В уголках глаз пролегло несколько глубоких морщин.
— Появились вопросы, Нарци?
— Я просто...
— В понедельник в восемь вечера я вернусь. Буду ждать более тёплого приема, — Логан качнулся с пятки на носок, на секунду оказываясь в опасной близости от лица Нарциссы, что заставило её сделать шаг назад, а его — хмыкнуть. — И не стоит рассказывать Дереку о моем визите.
— Мистер Томпсон взял с меня обещание, что я буду говорить о каждом, кто посещает меня, — отчеканила она таким тоном, что не приходилось сомневаться ни секунды — Нарцисса расскажет об их встрече во всех подробностях. Но...
Один шаг — и они стоят почти вплотную, а под её кожей оживают нервные окончания, сплетаясь, сжимаясь, мешая дышать от страха.
Ледяной воздух вот-вот заморозит. Страх отключает голову. Легкий запах его одеколона впивается в лёгкие, раскурочивая их. Будто острый нож под рёбра, посылка из прошлого. Далёкого и недоступного. Она уверена — этот запах слышен ею далеко не впервые. И от него застывает кровь в жилах.
— Я не советовал бы. Рассказывать. Это может повлечь за собой. Море. Проблем. Нарци, — небольшой паузы вполне хватило, чтобы обоим заметить: женщина не дышит. — Поняла меня?
Логан произнес это очень тихо, но она слышала каждое слово и верила ему. Этому голосу невозможно было не верить. Кажется, он мог убить, стоит лишь засомневаться на секунду.
Отрывисто кивнула, он одобрительно кивнул в ответ. Несколько секунд сверлил её взглядом, а затем резко развернулся. Нарцисса молча наблюдала, как он скользит к двери, выходит, плотно закрывая её за собой, и быстрый выдох сорвался с губ. Она поняла, что стояла, затаив дыхание, а удары сердца душили как обёрнутая вокруг шеи змея.
Нарцисса торопливо подошла к двери, приоткрывая её. Успевая заметить, как он пересекает полутёмный, освещенный прохладными факелами холл и выходит из Мэнора. Судя по тому, как уверенно он передвигается по особняку, он здесь не впервые.
Салазар, помоги. Что здесь происходит? Что за животный страх бьётся в грудной клетке при виде этого человека? Почему он называет ее Нарци, будто старый друг? Друг семьи...
Прижав пальцы к губам, женщина распахнула дверь, выбегая в холл, и, задыхаясь, рванула вверх по лестнице, путаясь в длинном платье, перебарывая глупое желание оборачиваться через каждый второй удар сердца, чтобы проверить, не вернулся ли он. Не побежит ли за ней.
Она бежала по коридору, напуганная, провожаемая укоризненными взглядами с бубнящих портретов. Собранные заколкой волосы рассыпались по плечам, а полы платья норовили выпасть из влажных пальцев. Бежала, будто все призраки неизвестного прошлого вдруг погнались за ней, рванувшись из своего тягучего мрака, и самым первым из них был Логан, тенью скользивший за ней, нагоняя, загоняя в угол. Приближаясь, обнажая зубы в волчьей усмешке.
«...Нет!..»
Тише, Нарци.
Из губ Нарциссы вырвался задушенный всхлип. Она знала Логана. Она его знала. Образ исчез моментально, сметённый волной ужаса, что сковывал от затылка и до негнущихся, подгибающихся ног. Она застыла, почти упала, привалившись к ближайшей из тяжёлых резных дверей.
Господи. Пожалуйста.
— Пожалуйста... — плечи мелко задрожали, а хриплые, прерывающиеся дыханием всхлипы скрючили стройное тело женщины, сгибая её, заставляя сползать вниз по косяку, прижимаясь лбом к холодному дереву.
От кого она бежала?
А главное — куда? Где ее нора, в которую можно забиться как напуганной мыши? Где она?
Её нет.
У неё нет ничего. Ни прошлого, ни настоящего. Слёзы текли по щекам, а тело дрожало от страха, сжавшись на полу, наплевав на дорогую ткань платья. Растрёпанные длинные пряди лезли в лицо. Образ, который явился ей, загнанной в угол, - наступающий, улыбающийся.
Нарци...
Этого не было. Это было не с ней, а с той, кем она была до потери памяти.
Рыдания вырывались из горла, рождая что-то более основательное. Что-то под кожей, жужжащее в позвонке, зарождающееся в груди, поднимающееся. Душащее.
Находящее выход на языке. Крик. Тонкий, отчаянный, что молнией промчался по каменным стенам, отдаваясь где-то в сердце мрачной глыбы особняка, который ответил женщине незамедлительно — тишиной и огромным глотком её сил, моральных, физических. Глотком Нарциссы. Снова.
И что-то внутри отпустило как раз в тот момент, когда она подумала, что сейчас просто умрёт.
Грудь беспрепятственно наполнилась воздухом.
Нарцисса сидела, покачиваясь, обхватив себя руками и чувствуя, что снова может дышать и думать. Стерев со щёк слёзы, поднялась, придерживаясь за дверь, осторожно расправляя платье. Руки дрожали, когда она медленно пошла по коридору, прислушиваясь к своим шагам и оттого успокаиваясь. Мысли будто выключились.
На секунду даже показалось, что она помешалась. Но нет. Она всё ещё осознавала, что происходило. К сожалению, так просто сойти с ума невозможно.
Было пусто в груди, когда она со спокойной решимостью вошла в кабинет покойного мужа и остановилась перед портретом, занавешенным тёмным куском шёлковой ткани. Она никогда не снимет её. Никогда больше не взглянет в живые глаза, что смотрели на неё с холста. Эти глаза пугали её. Её пугало всё в этом чёртовом мире. Так ли было там, откуда она пришла?
Первым её воспоминанием были слёзы на собственном лице. Может быть, она умоляла применить Обливэйт, чтобы забыть наконец-то о той жизни? Прошлой, зачёркнутой, стёртой. Которая тенью нависала над нею теперь. И она уже не знала, хорошо ли то, что её голова чиста, или плохо. Иногда создавалось ощущение, что все воспоминания по-прежнему остались в ней. Их просто нужно найти в себе. В лабиринте собственной головы, составить, правильно соединить хитро запутанные клубки цепочек, и всё вернется.
На несколько мгновений она прикрыла глаза, отворачиваясь от портрета и стараясь прогнать ощущение, что она не должна быть сейчас здесь. Кабинет мужа будто сам выталкивал её — обстановкой, грубой и холодной, без излишеств. Запахом — немного резким, дорогих чернил и средства для ухода за перьями. Огромным, пустым камином, распахнувшим свою пасть. В этот момент она решила, что прикажет домовикам каждый вечер разжигать камины в каждой комнате Мэнора.
Возможно, от огня особняк немного оттает. Но это позже. А теперь нужно сосредоточиться на написании письма.
Нарцисса мысленно складывала слова в строки, пока усаживалась за стол, доставала пергамент, искала новое перо и чернильницу. Логан приказал не говорить мистеру Томпсону о его визите, но он ничего не говорил о других.
Женщина быстро облизала губы и склонилась над пергаментом, шепча молитву Мерлину, чтобы на это письмо Драко ответил.
***
Несмотря на то, что шторы были плотно задернуты и в комнате царил полумрак, Гермиона проснулась в половину восьмого.
Скорее, по привычке, конечно. Полежала немного с закрытыми глазами, вспомнив, что сегодня воскресенье и можно выспаться, однако сон отказывался возвращаться к ней. И хорошо, - подумала, садясь и ёжась от утренней прохлады. Ей снилось что-то, от чего голова казалась теперь невообразимо тяжёлой.
К чёрту такие сны.
Девушка встала, потягиваясь и оправляя рубашку. На секунду прислушалась. Наверное, это уже вошло в привычку — прислушиваться, чтобы знать, не бродит ли в соседней комнате Малфой. Что вряд ли, конечно — не поднял бы он свою аристократичную задницу с постели в такое время, да еще и в выходной.
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 76 | Нарушение авторских прав