Читайте также:
|
Эту главу переводила я, merry_dancers, за что мне большое спасибо, а бетила Kukusha, за что ей тоже положена спасиба. Просьба спасибы складывать вон там, в уголочке.
Тут уж мы с переводчицей душу отвели на полную катушку:). Желающим присоединиться - сюда: http://www.hogwartsnet.ru/fanf/ffshowfic.php?fid=4189&chapter=6
эта глава посвещаеться Mysh aka Myshon — самой преданой паклонице слэща Герми/Дарко дорогуша мы тебя очен любим!!!!!!!!!!1!!!!Ё! четай и наслождайся!!!!!!!!!!!1 и пажалуста абизательно напиши одзов. Мы очинь жьдем тваей замичатилльнай овтаритетнай критеки!
_____________________________________________________________________
Тускло-серое небо за окнами цветом, казалось, напоминало глаза Драко. Юноша проводил взглядом улетающего филина, к ноге которого был надежно привязан сверток пергамента, и еще долго-долго стоял в мертвой тишине, глядя на лужайки перед поместьем. Он прекрасно сознавал, что шесть утра уже наступило и отец наверняка ждет его в кабинете. Но эта мысль будто совсем его не беспокоила. Только услышав громкий хлопок аппарации, Драко медленно повернулся.
— Хозяин требует вас, молодой мистер Малфой. — Эльф-домовик, нервно поежившись, поклонился. — Он ждет.
Казалось, Драко снова лишился голоса. Кивнув эльфу, юноша вышел из комнаты и, закрывая дверь, услышал очередной хлопок дезаппарации. Ренник безмятежно спал в своей раме, и Драко секунду постоял, глядя на портрет. Даже дремлющий, молодой человек на портрете словно излучал невидимую силу — мужество, которого Драко, казалось, лишился за прошедшую ночь. Вновь обретя присутствие духа, Драко зашагал по коридору.
Портреты, мимо которых он проходил, опускали глаза, хмуро кривили губы, выгибали брови и вполголоса переговаривались друг с другом. Драко чувствовал себя так, словно над ним издевались, насмехаясь за его спиной. Наверное, сотни лет назад так себя чувствовали изменники. Избегая встречаться с их любопытными взглядами, Драко, сцепив руки за спиной, рассеянно крутил на безымянном пальце гладкое серебряное кольцо. Простенькое колечко дарило ему утешение, безмолвно напоминая, что этот постыдный путь стоит того. Если любить ее — преступление… Тогда он виновен в том, в чем его обвиняют, и как никогда готов принять свое наказание.
Ступив на витую главную лестницу, Драко сразу же увидел мать. Она шла в столовую, рассеянно перелистывая утренний выпуск «Ежедневного пророка». Драко открыл было рот, чтобы позвать ее, но передумал и промолчал. Молча проводил мать взглядом, пока она не скрылась из виду и больше не слышно было легкого постукивания каблуков ее туфель, и стал спускаться по лестнице, лишь на мгновение остановившись перед дверью, за которой она скрылась.
— Прощай, мама, — еле слышно прошептал он. Глаза стали наполняться жгучими слезами, и Драко, с усилием сморгнув их, пошел дальше по коридору.
С каждым шагом внутри у него сжималось все сильнее и сильнее, и перед самой дверью Драко почувствовал себя почти больным. На мгновение прикрыв глаза, он вернулся мыслями к Гермионе. Стоит ли она того? Стоит?
Стоит.
Решившись окончательно и бесповоротно, он открыл глаза и постучал в тяжелую дубовую дверь.
— Войдите, — отозвался Люциус со своего места за огромным столом в центре комнаты.
Глубоко вдохнув, Драко повернул ручку и толкнул дверь. Сердце колотилось в груди так неистово, что вдруг подумалось: оно отчаянно пытается вырваться. Вырваться и улететь — Драко и сам отчаянно хотел того же. Отец встал из-за стола, и Драко, повернувшись, закрыл дверь. От этого звука вдоль позвоночника пробежала дрожь. Это конец...
С огромной неохотой Драко развернулся лицом к отцу и тут же заметил, что Люциус в плаще. Драко отстраненно подумал: заметил ли отец, что Драко не надел свой.
Люциус, казалось, оставил без внимания то, что сын явился к нему без верхней одежды. Он с весьма жизнерадостным видом застегивал серебряную пряжку плаща.
— Полагаю, ты готов отправляться? — он мельком посмотрел на сына, натягивая на руку гладкую кожаную перчатку. Увидев, что сын закрыл дверь, уж не говоря о том, что пришел он в простой зеленой рубашке и черных брюках, Люциус выжидающе изогнул бровь: — Драко?
— Нет, — тихо, но твердо ответил Драко, встретившись с Люциусом взглядом: — Нет.
— Нет? — повторил Люциус, озадаченно скривив губы и еще выше задрав бровь: — Что значит «нет»?
— Я не пойду. — Драко покачал головой, уставившись на свои ботинки. — Я не стану ее убивать.
Люциус медленно опустил руки, оценивающе взглянул на сына и стиснул челюсти.
— Не валяй дурака, — с усмешкой произнес он сквозь зубы. — Знаешь же, что будет, если откажешься.
— Знаю, — тихо ответил Драко, по-прежнему не сводя взгляда с дорогого мрамора, которым был выложен пол в кабинете. — Знаю, — снова повторил он, на этот раз чуть слышно.
Люциус секунду стоял, словно ошеломленный, а потом тихонько захихикал:
— Ну же, ну, Драко, — он едва заметно покачал головой. — Я же говорил тебе: от любви становишься слабее, любовь — это всего лишь болезнь и ничего более.
— Тогда и жизнь — тоже болезнь, — огрызнулся Драко, глядя отцу в глаза. Эта вспышка гнева, похоже, слегка удивила отца, и тот с трудом сглотнул, пытаясь избавиться от вставшего в горле кома.
Легкое изумление прошло, сменившись яростью так быстро, словно кто-то повернул выключатель.
— Что, прости? — Голос Люциуса сочился ядом.
— Тогда и жизнь — тоже болезнь, — повторил Драко, сам не понимая, как ему удается говорить так спокойно, так уверенно, когда он весь дрожит как осиновый лист.
— Болезни поражают только слабых. — Люциус надел вторую перчатку. — Приходят к слабым в первую очередь и забирают их первыми.
— Если ты так думаешь о болезнях, то единственный больной здесь… ты сам, — Драко не отводил взгляд от отцовских глаз, так похожих на его собственные.
В глазах Люциуса, всегда таких холодных, полыхнул гнев. Люциус чуть выпрямился и собрался было ответить, но Драко перебил его:
— Ты слаб, потому что не способен любить, — Драко покачал головой. — Ты слаб, потому что тебе не хватает мужества открыться другому человеку, целиком и полностью обнажить свою истинную сущность. Говорят, что за каждым сильным мужчиной стоит сильная женщина, а кто стоит за тобой, отец? Деньги? Ты в ярости, потому что боишься. Ты ненавидишь, потому что не умеешь любить, и поэтому… поэтому ты действительно слаб.
— Ты несносный малолетний… — выдавил Люциус сквозь зубы. Голос его упал до какого-то еле слышного шипения, губы почти не двигались.
— Малолетний кто? — снова прервал его Драко, приподняв бровь. — Если не считать, что ты зовешься моим отцом, я бы почувствовал себя здесь старшим. Ты боишься того, чего не понимаешь, и даже не пытаешься понять.
Взяв трость, Люциус в мгновение ока выхватил палочку. Драко не успел даже увернуться, когда огромная напольная ваза позади него разлетелась на мелкие кусочки.
— Видишь, Драко? — Рука Люциуса с зажатой в ней палочкой дрожала от еле сдерживаемой ярости. — Видел, как она разбилась? — Снова подняв палочку, он послал заклинание в вазу чуть меньшего размера, стоявшую рядом, и даже глазом не моргнул, когда и она разбилась вдребезги. — Если ты еще хоть раз посмеешь разговаривать со мной так неуважительно, как только что, — окажешься на ее месте. Понятно?
Этажом ниже Нарцисса подняла глаза от статьи в «Пророке». Что это — звон разбитого стекла…? В задумчивости поджав губы, она чуть выпрямилась в кресле. Что-то подсказывало ей: все как-то не так… Нечто вроде интуиции, ни разу, наверное, не проявлявшейся вплоть до этого момента, теперь заставляло все внутри нее сжиматься от страха. Нарцисса слегка прикусила губу и опустила взгляд в пол.
Может, пойти посмотреть, что происходит? Или остаться сидеть здесь? Наверняка Люциус разразился своей очередной тирадой, а Нарцисса знала, что остановить его невозможно. Вздохнув, она понадеялась, что Люциус не разбил ничего слишком дорогого, и, снова вздохнув, откинулась на спинку кресла, скрестив ноги.
— Не создавай ему слишком много проблем, Драко, — тихо прошептала она. Сказать по правде, Нарцисса всю ночь глаз не сомкнула, гадая, как поступит сын. Большая ее часть желала, чтобы он просто подчинился и скорее покончил со всем этим неизбежным ужасом, но... с другой стороны, она не могла не задуматься, почему же Драко подарил той девушке медальон матери.
— Нет, — хрипловато ответил Драко. — Не понятно. Мне не понятно, как ты можешь ненавидеть меня, своего собственного сына, кровь от крови твоей. Мне не понятно, как ты можешь ненавидеть кого-то только потому, что он не такой богатый, как ты, или не такой чистокровный. А все же, что такое чистокровность, отец? Мерило? Мерило чего?
— Чистая кровь, — начал Люциус, голос его теперь, как и рука, дрожал от ярости, — это то, несносный мальчишка, что незаслуженно течет в твоих венах.
Стиснув зубы, Драко снова опустил голову и уставился в пол. Мрамор был усеян осколками битого стекла. Драко прикрыл веки.
— Ты прав, отец… Я не заслуживаю чистой крови в своих венах. Вообще говоря, я не пожелал бы чистокровности даже своему худшему врагу, если чистая кровь — это то, что ты говоришь.
— От кого, черт возьми, ты набрался такой неблагодарности? — выплюнул Люциус. На лице его смешались страх и отвращение.
— От тебя, — Драко открыл глаза и посмотрел на отца. — Ты принимаешь все, даже жизнь, как само собой разумеющееся. Отец, разве ты не понимаешь, что истинное мерило твоего богатства — это то, чего ты стоишь без всех своих сокровищ?
— Своими оскорблениями ты только что подписал себе смертный приговор. — Грудь Люциуса вздымалась от обуревавших его эмоций.
— Разве ты не видишь? — продолжил Драко, проигнорировав отцовские слова. — Не имеют значения твоя голубая кровь, происхождение или степень приближенности к Темному лорду, важно лишь то, что ты сделал со своей жизнью. И что же ты сделал, отец? Скажи...
— ЗАКРОЙ РОТ! — с нескрываемой злобой рявкнул Люциус.
Драко подчинился и, поджав губы, снова опустил взгляд в пол.
Люциус обошел стол, и от стука каблуков высоких отцовских ботинок, каждый крошечный волосок у Драко на затылке встал дыбом. От страха свело желудок, а горло сжало так, что стало трудно дышать. В конце концов Люциус остановился перед сыном.
— Ты поставил себя в трудное, очень трудное положение, Драко. Я и пальцем не шевельну, чтобы помочь тебе выбраться.
— Я принял свою судьбу, — тихо ответил Драко, переведя взгляд на начищенные отцовские ботинки. — Я смог принять, потому что буду любить ее до последнего вздоха.
— Ты действительно жалок, — прорычал Люциус и, положив ладони на плечи Драко, сжал их, как в тисках, с легкостью заставив сына опуститься на колени. — Ты сдохнешь на земле, поближе к грязи, грязи, подобной тем отбросам, с которыми ты связался.
Выхода не было. Зная это, Драко мог лишь смотреть, как отец развернулся на каблуках и достал что-то из ящика стола. В памяти всплыли слова Ренника…
«Ты не испугался любви, так не позволяй же себе бояться чего-то еще».
Он не испугается: со смертью заканчивается жизнь, а не чувства, и, хотя он смирился с тем, что в этот день оборвется его жизнь, его любовь к Гермионе не умрет никогда. Гермиона станет свободной и заживет обычной жизнью, не боясь, что ее схватят, ей не нужно будет скрываться или притворяться. Она сделала для него все, что могла, и, хотя жизнь его действительно оказалась короткой, трагедии в этом нет. Настоящая трагедия заключается не в том, что его жизнь окончится так скоро, а в том, что он так долго ждал, чтобы она началась.
Драко где-то слышал, что в этот мир приходишь, чтобы научиться любить, и если ты по-настоящему полюбил — значит, сумел пройти испытание. Поэтому когда отец снова повернулся к нему лицом, Драко не почувствовал ни страха, ни ужаса… Лишь удивился и даже успокоился, когда его охватило ощущение завершенности. А потом, глубоко вздохнув, медленно закрыл глаза.
— Я мог бы наложить смертельное проклятье… — вкрадчиво произнес отец, не спеша возвращаясь к сыну. — Это будет быстро и, в сущности, безболезненно… Однако тебе не стоит доверять моим словам, ведь я никогда не умирал… но, полагаю, это потому, что мне никогда не выпадало счастье полюбить, разве не так, Драко? — Голос отца жалил насмешкой.
— Ты умрешь в одиночестве, — тихо ответил Драко, не поднимая глаз. — Умрешь в одиночестве и полностью разочаровавшись, и вот тогда ты поймешь.
— Умру в одиночестве? — Люциус, рассмеявшись, демонстративно обвел взглядом кабинет. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но, насколько я могу видеть, именно ты здесь одинок, как никто другой, Драко.
— Нет, — просто ответил Драко, наконец-то подняв взгляд от ровного, гладкого мраморного пола, который, наверное, был коварнее ледяного отцовского взора, который Драко сейчас предстояло встретить.
Усмехнувшись, Люциус наконец поднял то, что держал в руке. Блеснуло серебристое лезвие, и Драко содрогнулся от ужасного предчувствия.
— Я подумал, что благоразумнее будет закончить твою жизнь… как-нибудь по-маггловски, если пожелаешь, — насмешливо произнес он. — Ты, кажется, предпочитаешь такой способ.
Люциус встал позади, и Драко с трудом сглотнул. Он ощущал, насколько близко стоит отец, и все его тело протестующе напряглось. Драко вздрогнул и заставил себя открыть глаза, когда рука в перчатке схватила его за волосы, и отец запрокинул ему голову назад.
— Ты еще не передумал, Драко? — тихо поинтересовался Люциус, прижимая холодное лезвие к горлу сына.
— Нет, — еле слышно ответил Драко. Сердце, казалось, колотится где-то в горле, и от его учащенного биения Драко почувствовал легкое головокружение. — Вообще-то, — продолжил он, на мгновение ощутив прилив храбрости, — я рад, что ты избавишь меня от крови, которую, по-твоему, я не заслуживаю нести в своих венах, потому что я ее не хочу. И никогда не хотел.
Крепче сжав волосы сына, Люциус запрокинул ему голову еще дальше и сильнее прижал к горлу лезвие.
— Ты всегда был слабым, — прошипел он, глядя на сына с выражением крайнего отвращения.
Отведя взгляд от отцовского лица, Драко медленно поднял глаза и уставился в сводчатый потолок кабинета. Люстра над его головой сверкала хрустальными капельками, которые так напоминали одинокую слезинку, медленно ползущую по его щеке.
— Я сильный, — прошептал он и закрыл глаза, когда отец полоснул лезвием.
Боль пронзила тело. Драко охватил ледяной холод, затем жар пламени, он сделал последний судорожный вдох, и мир вокруг погрузился во мрак.
И, словно в кино, перед глазами появились образы, картины его только что прервавшейся жизни. Первые серии прокрутились в сознании так быстро, что он едва успел разглядеть каждый момент. Там была его мать, приглашение в Хогвартс, поезд, замок, а потом…
Она…
Ее лицо…
Глаза…
Улыбка…
Ладони…
Поцелуй…
Прикосновение…
Голос…
Смех…
Потом картинки замедлились. Остановились внезапно и резко, и появилась она… Последний раз, когда он видел ее лицо, — в тот судьбоносный день, когда Пэнси Паркинсон отправила письмо. Воспоминание все проигрывалось и проигрывалось перед глазами, словно в замедленной съемке: ее улыбающееся лицо среди толпы студентов, она произносит: «Я тебя люблю», а потом последний образ померк, последнее видение исчезло… и тогда…
… Все было кончено.
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 79 | Нарушение авторских прав