Дойдя до Яксарта, царь оказался на границе Персидской державы — дальше шла ничья земля. Если он действительно был тем, за кого его принимали, — завоевателем мира, переступающим любые границы, то следовало ожидать, что и в данном случае он проявит свою всеобъемлющую волю и захватит эти земли. Александр, конечно же, взвесил такую возможность, но заветные мечты вели его в другую сторону, и пустыня, граничащая с Согдианой, не смогла заставить его изменить прежнее решение. Ни на одну пядь не расширил в эту сторону Александр принадлежавшие ему отныне владения Ахеменидов: Бактрия и Согдиана остались провинциями, а кочевники пограничных областей признали свою зависимость от него. Лишь однажды Александр перешел реку, но это было сделано в ответ на скифскую провокацию. На самом краю области Александр основал Александрию, однако этот город предназначался исключительно для защиты. Плодородная земля на Верхнем Яксарте (Фергана) осталась невозделанной, ибо даже персы отказались от этого пограничного края, который нелегко было бы защищать. Александр принял знаки поклонения от дахов, массагетов, хоразмиев и других скифов, не вступая, однако, на их земли. Он отказался от продолжения похода в северном направлении[256].
Итак, на Яксарте царь вел себя так же, как когда-то на Дунае. Ему достаточно было только показать македонское оружие племенам севернее пограничной реки, явить его блеск и славу перед кочевниками, чтобы заставить себя бояться. О систематическом завоевании евразийских просторов он думал сейчас не больше, чем в 335 г. до н. э.
Эта сдержанность происходила отнюдь не от мрачного впечатления, которое производила даже самая южная область северо-востока, а от общего представления, шедшего от географических воззрений, которых придерживалась тогдашняя наука, и в частности Аристотель.
Полагали, что сколько-нибудь заселена лишь умеренная зона и она-то является подлинной ойкуменой. Холод на севере, жара на юге делают невозможным какое-либо существенное заселение этих областей. Александру казалось, что его опыт подтверждает это положение. На юге он всюду встречал пустыню: в Египте, в Аравин, далее в Иране. На севере же — как в Парфии, так и ка Яксарте — он видел бесконечные и бесплодные пространства, невозделанные, овеваемые холодными ветрами, не имеющие долговременных поселений и лишь изредка пересекаемые беспокойными кочевниками.
Поэтому он считал, что достиг северной и южной границ культурной, обитаемой земли. Отсюда — его решение: оставаться пока в рамках умеренной зоны. Зона эта простиралась на восток и на запад. Зачем же отклоняться на север, когда уже и так его армия далеко продвинулась на восток? Гораздо естественнее идти в однажды избранном направлении вплоть до Мирового океана, чтобы закончить покорение умеренной зоны хотя бы на востоке, а затем то же самое сделать на западе, дойдя до Геркулесовых столпов (Гибралтар). Что касается арктической и тропической зон, то ими можно будет заняться позже, когда будет окончательно завоеван умеренный пояс. В конце концов задачи там не завоевательные, а исследовательские, которые для создания мирового государства не были первоочередными.
От географических представлений шло еще одно соображение: завершить создание «Азийского царства». В самом деле, разве Ахемениды владели всей Азией? Нет. Александру нужен не титул, ему нужен весь материк. Но как далеко простирается Азия? Сколько еще придется присоединить земель к владениям Ахеменидов?
По представлению Аристотеля, Азия лежала в умеренном поясе, а холодные области к северу от нее относились уже к Европе. Границей этих частей света Аристотель, по-видимому, считал реку, которая, как он полагал, брала начало на самом дальнем восточном горном массиве; в верхнем течении ее называли Араксом, а в нижнем — Танаисом (Доном), который впадал в Меотиду (Азовское море). Александр полагал, что Яксарт — это и есть тот самый Аракс-Танаис, а сходство названий «Араке» и «Яксарт» говорило в пользу этого предположения, тем более что Яксарт действительно начинался в горах Гиндукуша. Значит, Персидская дерлсава доходила до Яксарта и до него же простиралась Азия. По ту сторону лежал уже другой материк — Европа.
Теперь всякий знает, что Яксарт впадает в Аральское море и не имеет ничего общего с Доном. Однако принятое в то время предположение вполне устраивало Александра. Ведь на север он все равно не собирался, а благодаря такому взгляду получалось, что он, как царь Азии, может и не трогать северные области. Другой берег реки был вполне официально объявлен европейским; европейцами стали называть историки похода Александра и тамошних скифов[257]. Именно поэтому основанный здесь город назван был Александрией-на-Дону. Более того, пошел в ход научный, хотя и довольно шаткий аргумент: распространение пихты севернее Яксарта свидетельствовало якобы о принадлежности этих мест к Европе, ибо только в этой части света произрастают такие деревья. Подобная точка зрения была опровергнута: у скал Хориены, а впоследствии и у отрогов индийских гор были обнаружены эти деревья. Однако оказалось предпочтительнее не выяснять вопрос до конца. Гипотеза устраивала Александра больше, чем истина.
Тем настоятельнее представлялась ему необходимость завоевания Индии. Персы не овладели ею, а она принадлежала к Азии, относилась к умеренной зоне и была, таким образом, частью ойкумены. Привлекали к тому же хотя и чуждая, но в высшей степени исключительная культура страны и ее богатства. Наконец, там кончался мир, ибо Аристотель рассматривал Индию как восточный край земли. А дальше начинался океан. Азия представлялась не такой уж огромной частью света: по распространенному представлению, она охватывала только Персидское царство, Арабскую пустыню и Индию с относящимися к системе Гиндукуша Гималаями. Такая Азия вряд ли казалась больше Европы.
Что касается северо-восточных пространств, то Александр удовольствовался тем, что отправил туда вместе с посетившими его скифскими посольствами македонских представителей с целью получить сведения о стране, людях и особенно о военном потенциале кочевников. Разумеется, в лагере дискутировались географические вопросы, в особенности соотношение Танаиса и Каспийского моря. Вероятно, от скифов узнали, что Яксарт (принимаемый за верхнее течение Танаиса) впадает в большое море, но какое — Аральское или Каспийское? Как рассуждали тогда ученые? То обстоятельство, что воды Каспийского моря благодаря испарениям не нуждаются в стоке, не было еще известно. Поэтому Аристотель предположил, что излишки воды подземными путями уходят в Черное море. Однако в лагере Александра родилась и более правдоподобная гипотеза: Яксарт сначала впадает в какое-то внутреннее море, а вытекает оттуда уже как Танаис и течет далее на запад, где наконец впадает в Меотиду (Азовское море). Таким образом, представление о тождестве Яксарта и Танаиса оставалось в силе. Сам Александр был, по-видимому, как-то причастен к этим предположениям[258]. Возможно, в эту пору он уже задумал прояснить вопрос с помощью исследовательской экспедиции, однако отложил осуществление замысла. Исследователь в то время уступал еще в его душе азартному завоевателю.
Как видим, Александр спокойно относился к северо-востоку, не питая никаких романтических иллюзий. Но поскольку большинство авторов, повествовавших о его походе, не могли обойтись без романтических деталей, они придумали занятную историю: в лагерь к македонянам будто бы прибыли царица амазонок и с нею триста дев, влекомых страстным желанием иметь потомство от македонских героев[259]. Желанию их суждено было сбыться, по одним источникам, в Гиркании, а по другим — на Танаисе. В сущности, это была смешная выдумка, и ни один серьезный человек ей не верил. Поводом могло послужить предложение какого-нибудь вождя кочевников выдать скифских девушек замуж за царя и его полководцев. Зато цель рассказа не вызывает сомнений. Постоянные расспросы на родине, не повстречались ли войску на пути к краю земли амазонки, должны были наконец получить ответ. Если народ так упрямо хотел басен, надо было ему эти басни придумать. По-видимому, это понял и создатель этой истории Онесикрит. Более того, он имел неосторожность рассказать ее Лисимаху, постоянному спутнику Александра, а впоследствии наместнику и царю Фракии. Тот не сдержал улыбки и спросил: «Где ж тогда был я?»
Пока мы остановились на рациональных соображениях, руководивших царем. Однако для Александра важнее были внезапные вдохновения и мечты. Когда на него находило это «нечто», царь называл его потосом (наваждением). Его потосом стала Индия.
В ряд всякого рода спонтанных побуждений Александра следует поставить еще одну иррациональную и характерную для него черту — чувство исторического величия. Это трудно описать. Его влекло всегда невероятное, небывалое, а о тех «гекатомбах», которые он походя приносил этому величию, задумывались другие, а не он. Однако тот, кто понимал его, мог быть счастлив уж тем, что сопереживает с ним величайшие исторические события.
Александр чувствовал, что завоеванию чудесной страны Индии присуще это историческое величие. За нею находился восточный океан; он сиял в лучах солнца, манил, он был сродни духу Александра. Это было намного привлекательнее, чем идти по скучным равнинам, сражаться с не представляющими никакого интереса скифами и оказаться наконец у берега убогого северного моря. Да и с государственной точки зрения вряд ли целесообразно покорять местных жителей, которые «полгода спят».
Так все смешалось: расчет и безрассудство, явное и тайное, высказанное и сокровенное, произошел тот синтез реального и ирреального, который привел наконец к тому, что летом 327 г. до н. э. Александр двинулся в Индию.
Глава IX
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 78 | Нарушение авторских прав