|
Читайте также: |
Он был уверен, что Пэнси Паркинсон и Гойл уже приняли Метку; куда-то же они аппарировали в прошлые выходные без разрешения преподавателей, а потом ходили с такими самодовольными физиономиями, что руки чесались разбить эти выражения превосходства над всем миром в кровь. Чем здесь гордиться? Тем, что они стали рабами маньяка с паранойей и шизофренией? Положим, Гойл туп как пробка и предан Драко безоговорочно — просто по привычке, потому что подчинялся то родителям, то Драко всю жизнь, даже не пытаясь научиться думать самостоятельно. Но Пэнси до сих пор была зла на Драко за разорванный контракт, хотя, Драко был уверен, она никогда не испытывала к нему никаких чувств. Разве что вот сейчас — злобу. А если и присутствовала когда-то с её стороны любовь — то только к деньгам рода Малфоев, на которые даже Министерство не смогло наложить лапы, предусмотрительный Люциус перевёл всё на сына и жену и раскидал счета по заграничным банкам, оставив возможность получать деньги в «Гринготтсе» как бы переводом из этих заграничных банков. Говорят, Паркинсон-старший не был столь предусмотрителен, и его состояние быстро теряло нули из цифры, оное состояние обозначающей.
Дни текли серые и тоскливые. Драко не испытывал никакого воодушевления, что бы ни делал: летал, писал сочинения и контрольные, колдовал, повторял пройденное, подписывал присылаемые поверенным документы. Он без удивления обнаружил, что теперь не второй ученик Хогвартса, после Грэйнджер, а третий — остервенело вгрызшийся в науку Гарри Поттер потеснил Драко на этом Олимпе. Так и правильно. Так и надо. Гарри всегда был первым. Он всегда был знаменитее, добрее, сильнее, он был лучшим ловцом среди всех факультетов — так что, чёрт возьми, удивительного в том, что он учится лучше? Приближались экзамены, но прежде них приближался финальный квиддичный матч года, главная интрига — Гриффиндор — Слизерин.
В этом году, надо сказать, квиддич как-то не вызывал ни у кого прежнего энтузиазма, даже у первокурсников. Начавшаяся война с Вольдемортом, вся эта лихорадка в газетах, изнасилование самого Гарри Поттера, нападение на Хогсмид — это оттеснило прежние интересы на задний план. Квиддич — это буднично. Он был со дня основания Хогвартса, ещё Годрик Гриффиндор и Салазар Слизерин лично оспаривали друг у друга в дружеских матчах золотой мячик с серебряными крылышками, если верить истории. По большей части, если опять же верить истории, побеждал Гриффиндор, но порой удача улыбалась и Слизерину. А вот таких событий, как сейчас, не повторится больше никогда, это было ясно даже самому тупому хаффлпаффцу. И Хогвартс впитывал в себя всё происходящее с жадным, липким вниманием.
К предстоящему матчу было проявлено много внимания, но, в основном, из-за того признания Драко под Веритасом. Малфой знал, что по Хогвартсу заключаются пари, кто выиграет, и поддастся ли кто-нибудь из них другому. А если учесть, что Драко Малфоя подозревали в изнасиловании Гарри Поттера, то ажиотаж достигал предела. Пожалуй, единственными, не сделавшими ставки на исход матча в различных вариациях, были сами предметы спора, ловцы команд, и лучшие друзья Поттера, составные части Гриффиндорского Трио.
Драко не знал сам, что будет на матче, и будет ли вообще там, что-нибудь, заслуживающее внимания; кроме Гарри, конечно. Тренировки он проводил регулярно и настраивал свою команду в том духе, что нужно раздавить этих красно-золотых выскочек, чтобы знали своё место. Но ни малейшего воодушевления кого-то давить, тем более команду Гриффиндора, Драко не испытывал. Делать ему, что ли, больше нечего?
Многие думали, что матч не состоится из-за угрозы со стороны Вольдеморта. Но директор заверил школу, что на матче будет присутствовать весь преподавательский состав, и даже если какой-нибудь больной на голову Пожиратель Смерти и явится, то он получит лично от Дамблдора пару нехороших проклятий в лоб. Чтобы не мешал наслаждаться игрой. Большинство всё ещё верили Дамблдору, и его слова успокоили их. Хотя Вольдеморт и вправду вряд ли сунется на матч по квиддичу, особенно, когда там сидит Дамблдор. Говорят, Дамблдор — единственный, кого когда-либо боялся Тёмный Лорд. А Гарри он боится или просто ненавидит?
Утро матча выдалось хмурым. К тому времени, как команды столпились у выходов на поле, начал накрапывать дождь. Самая унылая погодка, нормальные люди в такую варят глинтвейн, садятся у камина с хорошей книгой и укутываются в плед. Но нормальных людей, похоже, во всей Англии и Шотландии не осталось ни одного. Классическим примером того, что осталось, являлись квиддичные команды Гриффиндора и Слизерина.
— Капитаны, пожмите друг другу руки, — скомандовал Финниган, прочно оккупировавший в этом году комментаторское место.
У Драко колени подогнулись: «в панике шарахается от любых прикосновений — два раза из-за этого с кровати падал…». Ему нельзя касаться Гарри! Это… это будет нечестно, подло по отношению к гриффиндорцу. И так уже ему причинили столько боли и несправедливостей! «Мерлин, до чего я дошёл! Потомственный слизеринец, стою и размышляю, как нехорошо выводить из равновесия капитана гриффиндорской сборной перед матчем». Драко глубоко вздохнул, успокаиваясь, и первым протянул руку Гарри. Поттер ответил на рукопожатие. Руки тряслись у Драко, да так, что из них выпал бы снитч, сквозь пальцы просочился бы. Гарри же был — по крайней мере, по виду — совершенно спокоен. Сухая горячая уверенная ладонь и совершенно нечитаемое выражение изумрудных глаз. Может, то зверство в Астрономической башне успело хоть немного изгладиться в памяти Гарри?
Матч начался. Драко взлетел повыше, чтобы не зацепили бладжером. Поттер взлетел выше Малфоя и принялся оглядываться с таким скучающим видом, словно вообще оказался здесь случайно. Драко смотрел на Гарри, не пытаясь даже замаскировать свой интерес к ловцу Гриффиндора, и его сердце заливала волна нежности и любви. Если бы только можно было переиграть заново то, что произошло! Если бы можно было начать их отношения с чистого листа! С самого-самого начала… скажем, с того первого в их жизни «Хогвартс-экспресса», где Гарри отвёрг руку Драко впервые.
Прошло уже минут пятнадцать игры. Кто-то кому-то забивал, что-то ревели трибуны, колыхаясь красно-золотыми и серебристо-зелёными волнами. Гарри нервно летал неровными кругами, каждый раз делая диаметр этих кругов всё шире. Драко изредка передвигался с места на место и заставлял себя смотреть вокруг, не мелькнёт ли где-нибудь этот дурацкий снитч. Честно говоря, Драко не испытывал ни малейшего желания его ловить. Он не хотел бороться против Гарри ни при каких обстоятельствах, даже игровых. Не хотел причинять ему ни малейшего дискомфорта. Можно было бы найти снитч. Но только для того, чтобы преподнести Гарри на блюдечке. Можно даже на красном с золотой каёмочкой. Последняя мысль заставила Драко слегка улыбнуться. Так, с этой полуулыбкой, он и пронаблюдал, как Гарри стремительно направил метлу куда-то в угол поля, к самой земле, и схватил золотую искорку, будто ждавшую прикосновения этой смуглой ладони.
— Гарри Поттер поймал снитч. Гриффиндор побеждает со счётом 220-90! — ликующий голос Финнигана пробился сквозь смятение, охватившее Драко с самого начала этой бестолковой игры. Вот и хорошо, что всё закончилось.
Собственная команда пробовала возмущаться вопиюще бездеятельным поведением ловца, но Драко быстро пресёк все претензии на корню, заявив, что Поттер был настолько ближе к снитчу, что могло бы помочь только одно — если бы по пути гриффиндорскую гордость сшибли бладжером или он сам свалился бы с метлы. Против этого было трудно поспорить, потому что так оно, на самом деле, и было. Тот же факт, что он даже не пробовал бороться за мячик, Драко отвергал царственно-небрежным взмахом ладони, снисходительно объясняя «для полных имбецилов, если вам, конечно, знакомо это слово, что я просчитал все варианты, и было просто глупо кинуться за снитчем, взять который не удавалось ни при каких обстоятельствах, и впечататься носом в землю».
Оставшись один, Драко довольно улыбнулся: сейчас, наверно, его ангела на руках носят в Гриффиндорской башне. Ведь Кубок квиддича в этом году принадлежит опять Гриффиндору. Какая разница, что теперь думает о Драко вся школа и что может появиться в газетах завтрашним утром. Ничего не имеет значения, кроме Гарри. Даже странно, что в этом мире можно интересоваться чем-то другим.
Начались те самые недели в конце мая, в течение которых ученики готовились к предстоящим экзаменам самостоятельно. Стояла чудная солнечная погода, и, как правило, старшекурсники занимались, развалясь на пледах у озера. Драко, чтобы не выделяться, тоже поступал так, деля плед с Антоном. Один Гарри ни разу там не появился, всегда оставаясь в библиотеке. Драко регулярно лицезрел там целующихся Грэйнджер и Уизли, рядом с которыми свежий ветер трепал страницы очередного конспекта, а Гарри в этот время корпел в душной пустынной библиотеке. Почему он так отделился ото всех? С какой стати он теперь предпочитает одиночество? Это тревожило Драко. Хотя, конечно, не настолько, чтобы пойти и заставить Поттера вдохнуть немного не пыльного воздуха. Кто он был такой, чтобы указывать Гарри, что делать? Чувство вины не оставляло Драко, не делаясь менее интенсивным, чем в то послерождественское утро, но он научился загонять его внутрь. Порой Драко казалось, что Антон всё чувствует и понимает, чем вызваны такие эмоции Драко. Но ни слова на тему Поттера между Крестовым и Малфоем сказано не было, и сам Драко никогда не мог понять, что именно кроется за тёмными глазами Болгарина.
Однажды Драко увидел, что Гарри всё-таки пришёл; точнее, его, упирающегося, тащили за руки Уизли и Грэйнджер. Драко слышал обрывки их разговора: Гарри возражал: «Там спокойней и ничего не отвлекает от подготовки», а Уизли и Грэйнджер, смеясь, отвечали наперебой: «Ты говоришь совсем как Гермиона, Гарри!», «Там ты пылью зарастёшь, а здесь так хорошо!». Поттер сдался с видом первохристианского мученика и плюхнулся на плед непринуждённо, но так изящно, что Драко еле удержался от восторженного вздоха.
— Эй, Драко, — голос Антона вовремя отвлёк блондина от обожающего рассматривания Поттера. — Ты ещё помнишь что-нибудь о трансфигурации живого в неживое?
Признаться, я уже забыл основные принципы.
— Мм, основные принципы… — Драко сделал над собой усилие, вспоминая их.
Пока он озвучивал эти принципы, и они с Антоном тренировались на первой подвернувшейся букашке, в голове вертелась мысль о том, что его отвлекли крайне кстати, пока кто-нибудь из других слизеринцев не заметил его взглядов на Поттера. Антон вёл себя, как лучший друг… так Уизел мог вести себя с Гарри. У Драко никогда не было друзей, если не считать крёстного, да и с ним отношения в последнее время стали натянутыми. Драко почувствовал горячую благодарность к Антону и не удивился ответному быстрому пожатию руки, без слов говорившему: «Держись, я рядом». Одно из двух: либо Крестов преследует какой-то свой интерес к Драко (причём ни разу за весь год никакого такого интереса, ни к его деньгам, ни к предположительной близости к Тёмному Лорду, ни к чему бы то ни было ещё Драко не замечал), либо, как эмпат, чувствует, что Драко не та холодная слизеринская сволочь, какой кажется, и просто дружит, ничего не ожидая взамен. Сама идея была для Драко нова и повергла его в растерянность, граничившую с серьёзным шоком.
Толпа студентов продолжала заниматься учёбой, когда вдруг Поттер дико закричал, хватаясь за лоб. И чёрная тень накрыла небо. «Крыло Мрака», — пришла в голову Драко где-то слышанная красивость. «Что бы это ни было — ничего хорошего оно из себя не представляет».
* * *
Гарри не хотел ходить к озеру. Зачем оно? И в библиотеке неплохо. В последнее время Гарри пристрастился к одиночеству. Ему не хотелось говорить с кем-то о чём-то более личном, чем тридцать способов использования лютневидки в лечебных зельях или специфичность параметров, которые необходимо задать для трансфигурации пера в баобаб. Друзья, правда, каждый день настаивали, чтобы он пошёл с ними на свежий воздух, но он всегда отказывался как-то, находил слова, чтобы убедить. А сегодня они вытащили его буквально за руки, больше попросту не слушая его речей.
И всё было на самом деле неплохо, особенно если не смотреть в сторону изящной фигурки в обычных маггловских джинсах и ярко-зелёной футболке, фигурки, увенчанной копной тщательно уложенных блестящих светлых волос. Зачем смотреть? Гарри твёрдо решил не возникать больше в жизни слизеринца, не портить её. Пусть он найдёт себе кого-нибудь ещё.. при этой мысли внутри Гарри прокатилась волна протеста. Это что, ревность? Он не имеет на неё никакого права! Гарри опустил глаза в конспект, заставляя себя сосредоточиться на разновидностях чар маскировки.
Резкая боль в шраме возникла совершенно неожиданно, будто по нему полоснули бритвой… и продолжали полосовать, раз за разом, методично-садистски. Гарри закричал, вжимая ладонь в лоб, будто это могло хоть как-то сдержать жаждущего пообщаться Вольдеморта.
«Привет, Гарри. Наконец-то мы встретились».
— Пошёл… вон, красноглазый ублюдок… — выдавил из себя Гарри и вновь закричал. На конспект перед ним упала тень, как от тучи, но ведь сегодня с самого утра не было ни облачка…
«Зачем ты так невежливо, Гарри, — протянул змеиный голос Тёмного Лорда. — Подними личико, и давай пообщаемся, как цивилизованные люди».
Гарри зачем-то поднял ставшую вдруг тяжёлой, как котёл, голову и увидел Вольдеморта.
Он стоял перед Гарри, Роном и Гермионой, улыбаясь, и если бы его губы не были так бескровны и тонки, а кожа не так походила на чешую, то эту улыбку можно было бы назвать радушной. И это было страшнее всего.
А позади Вольдеморта стоял Корин Вечер-Малфой, с дикими глазами, ухмыляющийся, в белой рубашке с короткими рукавами, и на его предплечье явственно виднелась Метка.
— Привет, кузен, — торжествующее шипение Корина предназначалось находившемуся неподалёку Драко. — Я выполнил твоё задание для Господина — забавно, не находишь!
Драко не отвечал. На его лице не было вообще никаких эмоций, будто это было не лицо, а накрепко запертая дверца сейфа.
— Да, Драко, Корин оказался более послушным мальчиком, чем ты, — взгляд Вольдеморта обратился к Малфою, но Гарри продолжал корчиться у его ног от режущей боли в шраме, потому что Вольдеморт ликовал, так ликовал, как никогда в жизни. Правда, теперь у Гарри получалось обходиться без крика — можно ли это было в данной ситуации посчитать прогрессом? — Поэтому я счёл возможным отдать Корину то, чего он так жаждал. Нет, не того мальчишку — кровь Поттеров и Эвансов слишком для этого ценна, а тебя, Драко. Кто бы мог подумать, что ты перейдёшь на светлую сторону из любви к моему главному врагу? Тем хуже для тебя. Больше ты меня не интересуешь. Корин, он твой, можешь убить, как ты этого хотел, — Вольдеморт махнул рукой, отворачиваясь от Драко, и вновь взглянул на Гарри.
— Ты посмел дерзить мне, Гарри. И за это будешь наказан. Crucio!
Сквозь пелену боли Гарри думалось как никогда чётко и ясно. Даже странно, что ни в одной спокойной обстановке так не удавалось. Извиваясь под Круциатусом, Гарри отстранённо анализировал ситуацию.
Раз Вольдеморт посмел явиться так внаглую и до сих пор никуда не перенёсся вместе с Гарри, чтобы прикончить последнего без шума и пыли, то он не опасается прихода Дамблдора. Отсюда следует, что защита зАмка вскрыта, и директор если не мёртв, то занят, сражаясь с Пожирателями, так же, как остальные преподаватели. Никто из присутствующих здесь студентов не может причинить Вольдеморту никакого вреда — вон как от него разлетаются во все стороны Ступефаи и Петрификусы. К тому же среди студентов завязалась своя драка — большая часть слизеринцев оглушает, а то и авадит без зазрения совести всех прочих. Что-то сделать может только он, Гарри, ему это суждено по факту рождения. А что-то сделать, находясь под Круциатусом, крайне затруднительно, значит, надо от него избавиться. А Вольдеморт всё не снимает Непростительного. Отсюда следует, надо остановить это самому.
Вот тут Гарри всерьёз пожалел, что так и не нашёл времени вчитаться в летопись собственного рода. Он пролистал исписанные Майклом Поттером хрупкие страницы, но вскользь, выхватывая по фразе на лист и улавливая лишь общую суть, нить, сюжет. И уж точно не искал между строк таинственного слова, легкомысленно полагая, что успеется. Нервные окончания всего тела Гарри словно плавились в кипящем масле, и он, с всё большим трудом сохраняя чёткость мышления, пытался припомнить, не было ли там чего такого… «Почему Вольдеморт всё не снимает Круциатус? Он хочет свести меня им с ума, как Лестрейндж свела родителей Невилла?». И тут вдруг до Гарри дошло, что он не кричал. Он молчал под долгим, очень долгим Круциатусом, и Вольдеморт всё это время ждал от него хоть какого-нибудь звука. И Гарри стало от этого факта смешно, и он хрипло засмеялся, издавая первый звук с тех пор, как прозвучало Круцио. Перед его мысленным взором возникла чёткая картинка одного из листов летописи. Ярко-красные, как кровь, буквы, которых там не было при прочтении, сияли перед внутренним взором Гарри. И он мысленно прочёл их, складывающихся в абсолютно незнакомое и сразу же забытое слово. И боли не стало. Гарри было подумал, что умер, и уже вообще ничего не чувствует, но ощущение прохладной травы под щекой доказало, что это не так. Вряд ли это сады Рая, где, теоретически, тоже должна расти трава. В Раю не должны сражаться между собой на палочках студенты Хогвартса. И уж точно там не было бы ошеломлённого Вольдеморта с отпавшей челюстью.
— Привет, Том, — сказал Гарри, поднимаясь с земли. Противная слабость после пыточного заклятия мешала, но не слишком. «Контроль и самодисциплина, ха-ха». — Пора поговорить серьёзно.
Глава 10.
Внутри у Драко всё обрывалось и летело куда-то в ледяной скандинавский ад, где никогда не было ни тепла, ни любви, ни света. Вольдеморт пришёл за Гарри. Он хочет убить Гарри. Это было единственным, что занимало Драко, и он даже пропустил мимо ушей всю пламенную речь Тёмного Лорда в свой адрес. Только когда Корин запустил в Драко Экспеллиармусом, блондин будто очнулся и автоматически откатился в сторону, выставляя отражающий щит туда, где его самого уже не было. Корин невольно проводил взглядом свой отразившийся луч и не заметил, как Драко пульнул в него самого Петрификусом. Вынув палочку из безвольных пальцев кузена, Драко наложил на него для верности связывающее заклятие и взглянул в сторону Гарри и Вольдеморта.
Оба вышеозначенных субъекта стояли друг против друга, неподалёку валялись бессознательные Уизли и Грэйнджер, и воздух кипел магической силой вокруг двоих, чьё противостояние занимало магический мир вот уже почти восемнадцать лет. Драко безуспешно пустил Ступефай в Вольдеморта — кипящая сила просто поглотила заклятие. «… …, и … …», — подумал Драко. Но от размышлений его отвлекла кучка Пожирателей, аппарировавшая на лужайку перед озером («и антиаппарационный барьер ухитрились снять, козлы»). Они без раздумий швырнули в Драко Авадой Кедаврой, и Малфой еле успел метнуться за толстый дуб. Кажется, Корин — наверняка подслушал одну из бесед в кабинете директора на тему о правильности выбора Драко, гиппогрифа в зад этим близнецам Уизли с их подслушами! — уже успел просветить всех, кому было интересно, об измене Драко.
Блондин, отстреливаясь короткими Гладиусами и Ступефаями, перебежками продвигался ближе к Гарри и Вольдеморту. Тёмный Лорд тем временем взмахнул палочкой, и откуда-то внутри того магического барьера, что окружал обоих, появился третий — Святослав Чижов в бессознательном состоянии. Вольдеморт что-то сказал, Гарри вскинул палочку, Драко напрягся, наблюдая, и совершенно позабыл о бдительности.
Его оглушило Круцио, произнесённое голосом Корина — чёрт, надо было убить гадёныша, а так его наверняка освободили другие Пожиратели. Драко корчился от боли, ничего не видя из-за огненной пелены у глаз, и вспомнил в какой-то момент, что у него низкий болевой порог. Очень низкий. И потерял сознание.
* * *
— Я не против, Гарри, — Вольдеморт быстро пришёл в себя и, видимо, решил отложить неизвестную ему технику скидывания Непростительных заклятий на потом. — Только к нам должен присоединиться ещё один человек…
Вольдеморт взмахнул палочкой, произнося развёртывающее пространство заклинание, которое Гарри уже раз слышал от Гермионы — как же давно это было… Словно из ниоткуда на траву между ними двумя упало бессознательное тело Святослава Чижова.
— А вот и он, — удовлетворённо сказал Вольдеморт. — Третий компонент.
— Компонент чего? — Гарри выхватил палочку — так, на всякий случай.
— Компонент силы, мой дорогой Гарри. Как ты, возможно, понял, мне нужна не столько твоя смерть, сколько твоя сила, которой я, по пророчеству, не обладаю. Теперь нас здесь трое, несущих в себе кровь Поттеров и Лили Эванс. Ты знаешь что-нибудь об обрядах крови, Гарри? — Вольдеморт сделал вкрадчивый шаг вперёд. Гарри невольно отступил на шаг.
— Нет, и знать не хочу.
— А придётся, Гарри, — Вольдеморт сделал уже не шаг — плавный, скользящий скачок, как нападающая змея — и вывернул запястье Гарри с палочкой, ломая кость и вынуждая Гарри уронить палочку под ноги. Больно… снова боль. — Потому что я соединю нас в треугольник крови и заберу твою силу, и всё, что ты попробуешь сделать, подействует не на меня, а на него, твоего дальнего родственника. А потом ты умрёшь.
— Мне… не нравится эта программа на вечер, — решительно высказался Гарри, удачно пнув коленом туда, где у нормального мужчины находятся самые чувствительные части тела.
Вольдеморт нормальным не был, но под это правило тоже подпадал. Он упал на колени, схватившись за пострадавшее место. Гарри сдержал порыв ещё и пнуть его, ибо от этого было бы мало толку, и подобрал палочку здоровой левой рукой.
— Avada Kedavra!!
Яркий зелёный луч ударил прямо в лоб Вольдеморта и словно впитался в него. Так и должно быть? Гарри недоумённо опустил палочку. По телу Вольдеморта прошла судорога, и он выпрямился, вставая. Тело Чижова дёрнулось один раз и обмякло. Грудь слизеринца больше не вздымалась в размеренном дыхании. Гарри словно в трансе опустил руку с палочкой. «Кажется, Вольдеморт уже успел перевести все магические воздействия с себя на него. Иначе зачем было бы похищать Святослава заранее? Я только что убил человека… убил ни в чём не повинного человека».
Вольдеморт был в ярости, если не сказать больше. Фиг ему теперь, а не треугольник крови — судя по тому, как исказилось от злобы лицо Тёмного Лорда, мёртвые Поттеры для этого не годились.
— Довольно шуток, — процедил Вольдеморт. — Expelliarmus!
«Действительно, нельзя быть импульсивным и совершать необдуманные поступки, — меланхолично подумал Гарри, глядя, как его палочку и палочку Вольдеморта соединяет уже знакомый луч и раздаётся песня феникса. — Не будь он так зол, вряд ли бы он забыл, что наши палочки — сёстры».
На лице Вольдеморта отразился самый настоящий ужас, и он затряс рукой с палочкой, пытаясь прекратить эту связь, но тщётно. Гарри держал связь, рука, не привыкшая орудовать палочкой, стремительно затекала. Надо было что-то делать. К тому же… неожиданная мысль пронзила Гарри: как там Драко? Ему не должно приходиться сладко, его измена Вольдеморту обнародована во всеуслышание, и каждый Пожиратель горит желанием его убить.
Тревога и любовь вспыхнули в сердце Гарри, словно ждали там только вот такого вот сигнала побудки, и прошли сияющим, как солнце, клубком по соединяющему палочки лучу. Гарри видел смертельную панику в глазах Вольдеморта — узких змеиных красных глазах, преследовавших гриффиндорца в ночных кошмарах. Клубок любви добрался до Тёмного Лорда и растёкся по его телу, превращая Вольдеморта в маленькое подобие солнца; Гарри даже показалось, что он чувствует кожей лица доносящийся до него жар.
Вольдеморт кричал — не голосом, всем своим существом, и эти крики резали слух Гарри, как плети, оплетали его всего, как сжимающаяся рыболовная сеть, но он держал связь и держал, хотя рука проявляла очевидное недовольство и грозила тоже поломаться к чёрту. Но он держал, ощущая, как муки умирающего Вольдеморта режут его самого на кусочки. Любовь оказалась просто несовместима с Вольдемортом, на каком-то самом мелком уровне — атомарном, что ли. Не только физически, но и магически, и умственно… И Вольдеморт умер.
Гарри почувствовал это, как пустоту рядом — вот только что было что-то живое, клубящееся, как туча пыли на дороге, объятое солнцем не своей чистейшей любви, и вот его уже нет. И не будет никогда, Гарри знал это совершенно точно, так же, как знал то, что любит Драко.
Но это было ещё не всё. В облаке любви осталась не сущность Вольдеморта, но его сила, та часть его магических способностей, что осталась при Том-Кого-Уже-Будут-Называть-Как-Угодно-Даже-Дети почти восемнадцать лет назад[Кто помнит, толика способностей Волди досталась и годовалому Гарри — та же змееязычность, например. Но и у Вольдеморта осталось немало! (прим. авт.).]. Она не умерла вместе с самим Вольдемортом, потому что не была частью его души и не имела ничего против любви или какой-либо другой эмоции.
Можно было выпустить эту силу на свободу. Но тогда она разнесла бы всю округу, так она была велика. Ею нужно было управлять… или хотя бы дать ей что-то, что локализует разрушения. Почему бы не ограничить их собственным телом? Одно дело, если разнесёт в пыль огромный зАмок и все его окрестности на пару миль вокруг, и совсем другое дело, если не станет одного-единственного хрупкого тела… Он ведь так и планировал, убить и умереть. Гарри упал на одно колено, беззвучным приказом притягивая обратно выпущенную через палочку любовь, и вместе с ней — уже бесхозную силу Вольдеморта.
Любовь подчинилась своему хозяину и вошла в его тело, обжигая каждый нерв Гарри, как глоток спиртного обжигает горло — это входила вместе с любовью сила, и Гарри почувствовал, как теряется дыхание, словно он летел в крутом пике вниз… только на метле он всегда успевал вовремя дёрнуть древко метлы и не разбиться, а теперь совсем другое дело… перед глазами мелькнула перепачканная засохшей кровью зелено-серебристая слизеринская мантия Святослава Чижова, и всё померкло. Последней мыслью было сожаление: он так и не узнает, что с Драко, и не сможет помочь в нужный момент тому, без кого не было бы этой ошеломляющей, поистине всемогущей любви… Вот она какая на самом деле, смерть — это просто ничто…
Гарри не помнил, как открыл глаза. Первым, что он увидел и осознал, был знакомый белый потолок лазарета с пятнышком дохлого комара. «О как. Есть в этом мире вещи, которые никогда не меняются. Гарри Поттер, заканчивающий учебный год в больнице, совершив очередной подвиг, — это одна из таких вещей». Гарри попробовал рассмеяться собственной мысли, но воздух вышел из него со странным шипением и хрипом, будто он не говорил ничего по меньшей мере месяц. Рядом мгновенно материализовалась не менее знакомая, чем потолок, мадам Помфри.
— Гарри, ты очнулся! — благоговейно выдохнула врач. «А что, они тут не рассчитывали, что я проснусь?». — Как ты себя чувствуешь? Ты можешь говорить?
— Могу, — просипел Гарри и раскашлялся.
Мадам Помфри влила в него какое-то зелье, смягчившее истерзанную чем-то гортань, и Гарри смог говорить нормально.
— Как там… все? Много жертв?
— Мертвы тридцать семь человек, ранены сто сорок два, — мгновенно откликнулась мадам Помфри. «Нет, я не буду спрашивать, кто мёртв. Я узнаю потом, а сейчас я не должен думать об этом. Я должен думать о самом важном и нужном… о Драко. А не о тех, кто опять погиб из-за моей нерасторопности». — К счастью, все уже вылечены, остался только ты. Ну, и профессор Снейп… но это долго.
— А… что с ним?
— Он парализован снизу до пояса, и теперь вынужден передвигаться в специальном кресле, — пояснила врач. — Но лучшие колдомедики Святого Мунго ещё возьмутся за него, лечение черномагических проклятий — это долгое дело. Главное, ты очнулся, Гарри.
— А я долго был в отключке? — по собственным ощущениям Гарри, прошло не больше пары часов с тех пор, как он рухнул без сознания прямо на труп Святослава Чижова, самонадеянно решив, что он и сам наконец-то умирает.
— Три недели ты пролежал в коме, милый.
— Сколько?!! Я же… хм, я же пропустил все экзамены, да?
— Тебе автоматом зачли «превосходно» по всем предметам, так что не беспокойся, — ухмылка мадам Помфри сделала бы честь любому слизеринцу. — Вы с Гермионой Грэйнджер — лучшие ученики выпуска.
— О чёрт, — беспомощно пробормотал Гарри. Он предпочёл бы сдавать всё осенью, но не выделяться таким образом среди остальных. «Превосходно» по всем предметам! — Что, даже по Зельям — «превосходно»?
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав