Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава 13. Ветер перемен.

Читайте также:
  1. ВЕТЕР ИЗ-ЗА ДАЛЬНИХ ГОР
  2. Ветер крепчает
  3. Ветер меняет направление
  4. Ветер перемен
  5. ВЕТЕРАНЫ. ПАМЯТНЫЕ МЕСТА
  6. Ветеринар для Эльюда Кипчоге и компании
  7. Ветеринарно – санитарная экспертиза

Take me to the magic of the moment on a glory night,
where the children of tomorrow share their dreams with you and me.
Take me to the magic...

Scorpions «Wind of Change»

 

– Ты заметил, какой он в последнее время странный?

Джинни задумчиво вертела в руках кусочек пергамента. Ответ Рона ее не удивил, она ожидала подобного.

– Странный? – Гарри сосредоточенно изучал турнирные таблицы по квиддичу. – В чем именно?

– Гарри! – она возмущенно развернулась к нему. – Ну как это в чем? Неужели ты не видишь?

Гарри вздохнул и сложил газету. Джинни присела на подлокотник кресла и стала втолковывать:

– Понимаешь, мы говорили с ним перед этим его французским семинаром. Он сказал, что вырос из маминых свитеров и домашних праздников... Что он хочет найти себя. – Она примолкла, глядя в одну точку и рассеянно перебирая Гаррины волосы. Он ловко просунул руку ей за спину и опрокинул Джинни себе на колени.

– И что? Хочешь сказать – нашел?

Она задумчиво посмотрела на Гарри, размышляя о своем.

– Вот в том-то и дело: что-то нашел. Или кого-то. Он там кого-то встретил, Гарри, я чувствую, – Джинни досадливо нахмурилась. – А кого – не говорит. "Пока не о чем", – передразнила она брата, и Гарри усмехнулся.

– Даже так?

– Именно, – Джинни кивнула. – "Пока"... Ну вот не поверю, что он и тебе ничего не рассказал!

Гарри внимательно посмотрел на жену, раздумывая, делиться или нет своими размышлениями, если Рон посчитал нужным скрыть подробности.

– Ну вообще-то он там встретил Малфоя, – медленно произнес он в конце концов.

Джинни открыла и закрыла рот, часто моргая.

– А... как? Где?

– В баре после семинара. Знаешь, в Париже есть такая улица – вроде нашего Косого переулка. Ну и... вот, – скомканно закончил Гарри, толком и не начав. Джинни ошарашенно смотрела на него, и он почувствовал, как лицу становится жарко. Хорошо, что уши и щеки не пылают у него фонарями, как у Рона. Гарри не любил врать Джинни, но это не его тайна, и святое право Рона хранить ее ровно столько, сколько посчитает нужным.

– Знаешь, Джин, – решительно заявил он, сгребая жену в тесные объятия, – скажу тебе одно: все у него в порядке. Думаю, наш Рон на верном пути... Каким бы он ни был, этот путь, – задумчиво пробормотал он, зарывшись лицом в рыжую гриву.

– Ну, если ты так говоришь, – с сомнением протянула она, кошачьим движением потершись о его щеку. – Я первая порадуюсь, если его наконец отпустит... гермиономания.

Гарри щекотно фыркнул ей в шею, заставив захихикать.

– Гермиономания – прямо в точку.

– Ну это же правда, – Джинни заглянула ему в глаза. – Скажи, а Забини сильно изменился? – вопрос прозвучал так невинно, что Гарри опять не удержался от смешка, хоть и слегка помрачнел.

– Внешне – нет, волосы слегка отрастил... такой европеец. А так... Что я о нем знал, чтоб судить?

– Вообще да, ты прав, пожалуй, – Джинни снова задумчиво посмотрела на него.

– А почему такие разные вопросы? – поинтересовался Гарри, легонько щелкнув ее по веснушчатому носу. – Я не против, но как-то мысли у тебя странно скачут...

Взгляд Джинни из задумчивого стал загадочным, щеки порозовели. Она приподнялась и обвила руками шею мужа, заглядывая в глаза.

– А ты вообще готовься: скоро еще и настроение начнет скакать, – прошептала Джинни таинственно, наблюдая, как расширяются Гаррины зрачки.

– Ты хочешь сказать... – враз охрипшим голосом выдавил он.

– Хочу, хочу, – Джинни закивала с довольным видом. – Уже пять недель. Хотела точно убедиться, прежде чем тебе скажу.

– Джинни... – Гарри крепко прижал ее к себе и тут же, спохватившись, ослабил объятия. – Я люблю тебя, – прошептал он с чувством, ощущая в животе странный трепет, будто проглотил снитч, – люблю тебя.

– И я тебя люблю, – Джинни спрятала лицо у него на груди и мечтательно вздохнула. – Давай никому пока ничего не скажем? Съездим куда-нибудь – только мы, одни, без всех? На пару недель… что скажешь?

Гарри приподнял ее лицо, внимательно вгляделся в сияющие глаза и молча поцеловал.

Ветер ворвался в форточку и взъерошил ему волосы, но он не заметил.

 

Как только семейный доктор вынес заключение, что Доминик практически оправилась, и разрешил гулять и вообще потихоньку возвращаться к обычному образу жизни, она начала упрашивать Драко покататься с ней.
"Ну хоть совсем недолго, cheri, я буду осторожна, клянусь", – уверяла она с блеском в глазах, и ни увещевания матери и свекрови, ни веские убеждения отца ее не останавливали. Доминик выбрала Драко последней инстанцией, и он пребывал в растерянности: мнения Нарциссы и Бланш были для него достаточно авторитетны, но жена становилась все настойчивее – и добилась-таки желаемого. В один из по-весеннему солнечных дней на конюшнях подобрали для нее самую кроткую кобылку – невысокую, длинногривую, буланой* масти, – и, оставив сына на попечение бабушек, Драко и Доминик неторопливо проехались по поместью. Сам Малфой предпочитал крупного резвого жеребца по кличке Азраэль – на нем он и охотился по осени, хорошо изучив его привычки. Конь удивлял собачьей преданностью хозяину, несмотря на то, что до знакомства с Драко принадлежал Филиберу, однако, когда Малфой его выбрал – Азраэль сделал ответный выбор и с тех пор признавал лишь Драко. Нет, характер его нельзя было назвать дурным: он не буянил, не брыкался, был довольно предсказуем. Но любому, кто не был Драко Малфоем, не стоило ждать, что Азраэль станет слушаться малейшего движения, слова, даже мысли – напротив, хитрое животное норовило прикинуться туповатым и слабослышащим, подчиняясь наезднику без особой охоты. В целом можно было сказать, что эти двое – Драко и Азраэль – нашли друг друга.
Малфой припоминал, что такое же безоговорочное взаимопонимание связывало в свое время отца и его красавицу Артемиду.
Доминик просто светилась восторгом: она устала сидеть дома, ей не терпелось вернуться к активной жизни. В своей короткой голубой дубленке – словно кусочек неба, с разбросанными по плечам отросшими волосами, с румянцем на щеках она выглядела, как весна, и Драко невольно залюбовался женой. Воображение нарисовало размытую картину: он и она – на своих лошадях и между ними – белоголовый мальчишка на ухоженном мохнатом пони... Картинка задрожала и осыпалась каскадом осколков. "Так могло быть... – пронеслось-прошелестело в голове, – так могло быть..."
Предвкушение чего-то радостного мешалось в груди Малфоя с щемящей тоской, предчувствием беды. Ветер трепал лошадиные гривы, забирался под одежду, дразнил хрупкими, звонкими надеждами, и сердце сладко замирало, боясь верить. К Франции подбиралась весна...

 

Пока в шато Эглантье царила хрупкая идиллия, между островом и материком – до самого февраля – кипела оживленная переписка. Блейз временами жалел, что обратился к Паркинсон, но не было другого человека на земле, кому можно без опаски доверить такого рода тайну и получить действительно дельный совет. Вот только теперь позиция Пэнси его смущала, приводя мысли в полный разброд.

"Дай им немного времени, Блейз. Просто дай им немного времени", – писала она.

"Разве недостаточно времени он уже потерял?!" – возражал Забини.

Но Пэнси с непонятным упорством стояла на своем. Драко выглядел счастливым – насколько вообще это было возможным, учитывая обстоятельства, – ему нужна эта передышка.

"Неужели ты не чувствуешь ветер, Блейз?.. Ветер нынче совсем непрост, дует то к нам, то от нас; он скоро принесет с собой что-то, я чувствую. Не торопи события...
Наши стены сделаны из бумаги, а жизни – из стекла; этот ветер одним порывом может сбить с ног, и тогда зимняя пурга унесет его прочь**. И тогда не будет уже ничего, Блейз, ничего и никого. Просто дай ему шанс – он чертовски ему нужен. Дай ему отдохнуть перед дорогой, пока ветер не унес его..."

Забини не знал, что думать, и по-прежнему не знал, что делать. Паркинсон иногда удивляла неожиданно мудрыми суждениями и на Прорицаниях ходила в любимицах у Трелони, но все же, все же... Ветер, видите ли. Хотя он тоже отметил: ветер этой зимой был каким-то аномально непредсказуемым, будоражил душу и селил в ней сомнения и смутные предчувствия. Блейз чувствовал ветер, но боялся того, что он может принести.

В середине февраля, когда Доминик была уже вполне в состоянии принимать гостей, Забини навестил Малфоев – полный решимости хоть что-то предпринять. Однако при виде маленького семейства решимость его начала таять, как мартовский сугроб под лучами солнца. Для Блейза лучами стали их лица, их глаза. Драко разительно отличался от себя самого тогда, на Сицилии. Нет, он не сиял, как именинник, – той безмятежности, какая бывала в детстве, уже не вернуть никому из них. Каждый нес на шее свой камень несбывшихся надежд, невосполнимых потерь. Но в глазах Драко читался смысл – ему было для чего жить сейчас. Доминик стала еще прозрачнее, но словно светилась изнутри – сильным, ровным светом: в ней поселились уверенность и гармония. А маленький Малфой... Как июньский одуванчик – весь светленький и пушистый, и улыбка во весь беззубый рот, и беззвучный смех, и голубые глазенки. Роскошные белые розы, привезенные Блейзом – самые лучшие, лично им выбранные и срезанные – как нельзя лучше вписались в атмосферу, царящую здесь.
У Забини не повернулся язык – не было подходящего момента, как убедил он себя, – разрушить этот маленький солнечный мирок, чьи обитатели не подозревали, как хрупки его стенки. А ветер уже подобрался совсем близко и бушевал за окнами, грозя и хохоча.

 

– Правда?! – Гермиона поперхнулась и отставила чашку – едва не мимо стола. – Джин... О, Джинни, поздравляю! Это... это просто чудесно! Ох, как же я рада! – она сорвалась с места, плюхнулась на диван рядом с розовой от удовольствия подругой и крепко ее обняла.

Кира на коленях у Джинни весело пискнула, вцепившись одной рукой в воротник ее платья, другой – в волосы матери.

– Да, Гарри тоже счастлив, – призналась та, улыбаясь Гермионе, и обе не сговариваясь посмотрели на живот Джинни.

Кира тоже уставилась вниз.

– Семь недель, значит, – протянула Гермиона, подсчитывая в уме.

– Ага, прямо под Рождество, – Джинни слегка покраснела и довольно хихикнула.

– Подумать только, – мечтательно произнесла Гермиона, – к следующему дню рождения у Киры уже будет подружка...

– Или друг! – возразила Джинни, и обе засмеялись.

– Ой, да, конечно! Живешь в мире девчонок, – Гермиона махнула рукой, – и мысли невольно только о них... Иногда пытаюсь представить: был бы у меня мальчик...

– И?

– И не могу, – она развела руками. – Так странно, что ее вообще когда-то не было.

Джинни слушала завороженно, бессознательно поглаживая еще совсем плоский живот.

– Ох, а как Луна обрадуется, – Гермиона оживленно вскочила и вернулась в свое кресло. – Давай ее разыграем: скажем, к примеру, что...

– Мисс Грейнджер, мисс Грейнджер! Там гость... – у внезапно возникшего в комнате Тоби был растерянный вид.

– Опять? – вырвалось у Гермионы. Джинни бросила на нее встревоженный взгляд. – Кто на этот раз?

Тоби смущенно потоптался на месте.

– Мистер Гарри Поттер, мисс Грейнджер.

– Гарри?! – в один голос воскликнули Гермиона и Джинни.

– А почему не через камин? И чего ты его не впустил? – Гермиона выглядела озадаченной.

– Мисс Грейнджер, мистер Поттер просит вас подойти к воротам с маленькой мисс Кирой. Он говорит: сюрприз, – Тоби в волнении ломал узловатые пальцы и таращил глаза. – Тоби звал мистера Поттера в дом, но мистер Поттер отказался, мистер Поттер хочет видеть мисс Грейнджер и маленькую мисс у ворот. Мистер Поттер сказал: "сюрприз"...

– Хорошо, хорошо, Тоби, – успокаивающе сказала Гермиона, переглянувшись с Джинни: та в недоумении пожала плечами. – Ну, пойдем? Узнаем, что там чудит твой муженек?

Джинни хмыкнула и встала, передавая Киру Гермионе, а та укутала девочку в пушистый плед, принесенный Тоби.

У решетки ворот действительно маячил темный силуэт, и Гермиона, приближаясь, всматривалась в него с необъяснимой, но нарастающей тревогой. Гарри не был склонен к эксцентричным поступкам, но Тоби не сумел бы соврать – разве что под Империо. А кому придет в голову наложить Империус на домашнего эльфа? Да и непохоже было...

– Гарри? – оклик Джинни прервал ее мысли. – Гарри, что за шутки?

Фигура у ворот помахала рукой, по-прежнему храня интригующее молчание. Гермиону вдруг окатило волной паники.

– Джин... – начала она, замедляя шаг, но было уже поздно: они почти достигли ворот, и в следующий момент их ослепила вспышка, разорвавшая густые сумерки. Щелчок, и еще две вспышки – одна за другой – и торопливый, дробный, удаляющийся топот. Почти ничего не видя, Гермиона выхватила палочку.

Петрификус Тоталус!

Ступефай!

Заклинания сверкнули за оградой и пропали втуне: псевдо-Гарри стремительно убегал к границе антиаппарационного барьера в лесу, куда так много раз аппарировала к Драко Гермиона.

– СТУПЕФАЙ!!!

Отчаянное заклинание Джинни вспышкой отскочило от кованого герба на ограде и угодило в несчастного Тоби. Домовик пролетел почти до парадной лестницы и остался лежать, похожий издали на кучку тряпья.

– О, черт, – выругалась Джинни, а Гермиона только сейчас осознала, как крепко прижимает к себе дочку, пряча ее личико в складках собственной мантии.

– Прости, солнышко, – с трудом выговорила она, трясущейся рукой пряча палочку. Кира что-то мяукнула в ответ и закопошилась, пытаясь высунуть наружу любопытный нос. Она, похоже, ничуть не испугалась – в отличие от матери.

– Пойдем в дом, – Джинни, оглядываясь, решительно обняла Гермиону за плечи и подтолкнула вперед. – Надо срочно послать Гарри сову!

Они заторопились к дому. У ступеней Джинни осторожно подняла кряхтящего эльфа и – каждая со своей ношей – обе скрылись за дверями мэнора.

 

И все-таки в конце февраля Блейз и Пэнси сидели в "Устрице" вместе с Драко. Время, проведенное Блейзом в шато, не затмило в душе память о другой матери, другом ребенке... и в той картине очень не хватало третьего. Он не хотел заполнять эту пустоту, лишая отца французского кроху-одуванчика, с которым имел счастье познакомиться две недели назад. Он хотел, чтобы Драко знал о британской малышке – о своей дочери.
Поначалу все трое непринужденно болтали – Малфой, по крайней мере, был весел, насколько вообще применимо это слово к послевоенному Малфою. Однако вскоре он заметил лихорадочное напряжение, владевшее обоими его друзьями и, переводя внимательные глаза с Пэнси на Блейза, осведомился:

– Вы, ребята, хотите мне что-нибудь рассказать, не так ли?

Пэнси поперхнулась легким вином, которым они отмечали встречу. Забини похлопал ее по спине, преувеличенно заботливо предложил по очереди стакан воды, салфетку, заклинание, колдомедика... Драко, заинтересованно наблюдавший за этим маленьким спектаклем, решил вмешаться.

– Ты в порядке, Пэнс?

Та кивнула, не глядя на него, и отпила еще вина.

– Блейз? Вернемся к моему вопросу?

Забини глубоко вдохнул – как перед прыжком в воду, – медленно выдохнул, закурил длинную сигарету из портсигара Пэнси и наконец ответил:

– Понимаешь ли, в чем дело, amico... Так вышло, что Новый год я встречал в Британии.

Малфой насторожился и неуловимо подобрался, словно вцепившись глазами в лицо Блейза. Тот глубоко затянулся и продолжил, осторожно подбирая слова:

– Ну и раз уж так сложилось, решил проведать Малфой-мэнор... ну, мало ли что... все-таки – второй год без хозяев, – он бросил на Драко быстрый взгляд: тот прищурился, скрывая выражение глаз. – И... встретил там... встретил там Грейнджер.

Малфой откинулся на спинку стула, легонько забарабанив пальцами по столу. Притихшая Пэнси нерешительно положила руку на его запястье. Забини отпил вина, потушил тлеющий фильтр и снова закурил.

– Блейз! – не выдержал Драко, выбивая сигарету из своей пачки. – Ну не Грейнджер же тебя так шокировала! Что там произошло такое, в мэноре, что ты весь перетрясся и цедишь слова в час по чайной ложке?

Забини сглотнул и, отпив еще вина, выговорил на одном дыхании:

– У тебя, amico, в мэноре подрастает дочь, вот что произошло, – и выпрямился на стуле, как студент, сдающий С.О.В.

Пару мгновений лицо Малфоя не менялось ни на йоту, потом он побледнел и облизал враз пересохшие губы.

– Что?..

– Дочь, Малфой, дочь. Ее зовут Кира, и скоро ей будет год. Так что ты дважды отец, Дракон, – растолковала Пэнси.

Она и Блейз не сводили с Малфоя глаз, словно опасаясь, что тот впадет в буйное помешательство. Бокалы на столе и впрямь тоненько зазвенели, грозя разлететься вдребезги, но Драко взял себя в руки: Пэнси ощутила, как одеревенели от напряжения его мышцы под ее пальцами. Драко в упор неверяще смотрел на Забини, но наклонившись вперед, тот понял: Малфой его не видит.
Драко понимал, что не имеет права судить ее за принятое решение, но обида – по-детски злая – резанула сердце и выплеснулась непримиримым:

– Почему? Почему не сказала – мне?..

– Она собиралась. А потом вышел "Пророк" с твоей колдографией. Твоей и Доминик, – негромко, но жестко напомнил Блейз, и обида, подломив крылья, камнем упала и рассыпалась в пыль. Он лишил ее права хода и – проиграл, проиграл по-крупному. Осознание факта накрыло его с головой. Дикие крики за больничной дверью... Сморщенное розовое личико... Непривычная – хрупкая, драгоценная – тяжесть на руках... Первые улыбки, первый смех, узнавание в новых глазах – все это у него могло быть еще год назад! И первых шагов своей дочери он тоже не увидит? Все это в считанные секунды вспышками пронеслось в голове, и Малфой скрипнул зубами в бессильной ярости. Ну нет, он должен найти выход, должен, должен...

– Драко, тише! – Пэнси что было силы сжала его руку, и он опомнился. Один из бокалов все же треснул и развалился надвое: Пэнси торопливым "Репаро!" восстановила его и теперь убирала винное пятно. Малфой молча наблюдал за ней, совершенно не представляя, как себя вести и о чем говорить. Ему хотелось остаться одному – и в то же время раздирали бесчисленные вопросы. Мерлин всемогущий, скрытный Забини, сидящий прямо перед ним с тревожными глазами, какие-то пару месяцев назад видел его, Малфоя, дочь! Видел Гермиону... Был в его родном доме, который сам Драко уже много месяцев видел лишь во сне. Первое потрясение уступало место лавине эмоций, и он просто терялся – с чего начать, – когда в раскрытое по случаю потепления оконце влетела небольшая очковая сова*** и без церемоний приземлилась на Малфоя, требовательно впившись когтями в плечо. От неожиданности тот вздрогнул и чертыхнулся, но тут же узнал сову Нарциссы, и сердце почему-то упало. Странные мысли бились в голове, пока он отвязывал записку, злясь на непослушные пальцы, – мысли о ветре. Оконная створка стукнула по откосу под порывом холодного воздуха, словно отвечая этим мыслям.

 

Доминик так пристрастилась к конным прогулкам, а день был таким солнечным, а ветер – таким зовущим, что она не усидела дома и, уложив сынишку спать, отправилась к конюшням. Драко пару часов назад аппарировал в Париж – на встречу с друзьями, она не вдавалась в подробности: надо, значит надо. Ей безусловно нравился обаятельный гостеприимный Блейз, понравилась и заводная, веселая красавица Пэнси, с которой Доминик познакомилась месяц назад: Драко с ее одобрения пригласил подругу в шато. Доминик многое о них услышала от мужа в эти дни – волшебные, светлые дни, – когда они разговаривали совсем как добрые друзья, словно наверстывая долгие месяцы напряженного молчания и его постоянных отлучек. Доминик была счастлива – по-настоящему, каждой частичкой души. И это осознание счастья придавало ей уверенности в себе, неведомой никогда прежде, и смелости совершать безрассудные поступки – как вот сейчас. Улыбаясь собственным мыслям, она вошла в просторное светлое помещение, терпко пахнущее сеном и слегка – навозом, и привычно направилась к своей буланой красавице: поздоровалась, угостила яблоком, погладила теплую, шершавую шею – самую кромку, там, где грива топорщится, начиная рост. Однако, седлать не торопилась, хотя Альзан – конюший эльф – с готовностью ждал чуть поодаль. Что-то будто мешало ей, что-то неуловимое... словно хотелось чего-то нового. Медленно развернувшись, Доминик подошла к деннику напротив, вытащила из кармана еще одно яблоко и протянула угощение высокому вороному жеребцу. Тот дружелюбно всхрапнул, аккуратно сцапал яблоко с ладони и уютно захрустел. Доминик с нежностью прошептала: "Азраэль", и осторожно погладила шелковистую морду. Черный как смоль красавец Азраэль – чистокровный верховой, редкой для своей породы масти – любимый конь ее мужа. Вот чего ей сегодня хотелось. В другой день, когда Драко будет дома, у нее не будет шанса прокатиться на нем, значит – сегодня, сейчас.

– Седлай Азраэля, Альзан, – попросила она эльфа, и тот изумленно переспросил. – Да, да, я хочу сегодня поехать на нем, – в кротком голосе Доминик прорезалось нетерпение. Решившись, она хотела уже сесть в седло и выбраться на воздух, подставить лицо ветру и пройтись легкой рысью – на большее не отважится, да ей и не нужно.

Доминик очень любила лошадей – с детства, но была совершенно бесталанной наездницей, отец ласково звал ее "тяжелым случаем". Умные и своенравные животные отвечали ей взаимностью, но чувствовали ее опаску и нетвердую руку и подчинялись неохотно, позволяя себе шалить. Драко удалось добиться кое-каких успехов: Доминик стала гораздо увереннее держаться в седле, и на своей смирной кобылке не боялась пробовать даже легкий галоп. Но одна она еще ни разу не выезжала, поэтому сейчас сердце сладко екало и замирало от страха и радости. Альзан вывел оседланного коня и помог Доминик на него взобраться, не прекращая причитать и сокрушаться на предмет безрассудства молодой хозяйки. Она почти не слышала увещеваний конюшего, поглощенная новыми ощущениями. Азраэль оказался еще выше, чем ей виделось со стороны; от взгляда вниз у нее засосало под ложечкой, но пасовать не хотелось. Новизна этого приключения, затеянного ею самой, приводила Доминик в восторг. То-то поразится Драко, когда она расскажет ему вечером о своей прогулке – расскажет небрежно, словно о чем-то обыденном, а в его глазах появится удивление и восхищение и, может быть, даже гордость...
Счастливо улыбнувшись своим мечтам, Доминик помахала эльфу рукой и подзадорила Азраэля.

________________

* Буланая - желтовато-песочная или золотистая с черными гривой, хвостом и нижними частями ног.
** «…наши стены сделаны из бумаги, а наши жизни - из стекла, что этот ветер одним порывом может сбить с ног, и тогда зимняя пурга унесет нас прочь…» (с) «Леденцовые туфельки» (The Lollipop Shoes) Джоанн Харрис, 2007
*** Очковая неотропическая сова - вид сов семейства совиных. Ранее включался в род неясыти.


Глава 14. Легилименция.

Time keeps on slipping away and we haven’t learned
So in the end now what have we gained?

Sanctus Espiritus, redeem us from our solemn hour
Sanctus Espiritus, insanity is all around us

Within Temptation "Our Solemn Hour"

Но сердце твое сжигает рассвет,
Тебя уже нет, меня уже нет,
Меня с тобой нет.
Но сердце мое, сгорая, молчит:
Что было – прошло, уже не болит,
Совсем не болит...

Света "Прерванная жизнь"

 

Это было чудесно. Встречный ветер бил в лицо и трепал волосы, от него захватывало дух. Отбросив смущение, Доминик смеялась в голос и понукала Азраэля, но чуткое животное, угадав неопытную наездницу, шло ровно и аккуратно, не переходя на галоп. Впрочем, Доминик это ничуть не расстраивало.
Она едва заметила вспышку света, сверкнувшую на периферии зрения, и уж точно не успела связать одно с другим, когда Азраэль вдруг сбился с шага, громко заржал и круто взвился на дыбы. Доминик взвизгнула и судорожно схватилась за гриву, теряя здравую мысль не выпускать из рук повод. Азраэль страшно захрапел, еще раз встал на дыбы и резко пустился в галоп. От животного ужаса, объявшего все ее существо, у Доминик пропал голос, и она лишь беспомощно открывала рот, захлебываясь воздухом. Ветер швырял волосы ей в лицо, и она ничего не видела – лишь мелькание мутных пятен вокруг. Конь несся все быстрее, совершенно не реагируя на ее отчаянные попытки удержаться, и она почти выскользнула из седла. Седельная лука больно впилась в живот, так что потемнело в глазах, но неожиданно ясно Доминик осознала: впереди – овражек. Небольшой и неглубокий, но Драко не успел научить ее прыгать...

 

Их встречи как-то незаметно успели стать частыми, а разговоры – интересными, глубокими и невозможно, рвано, на грани шизофрении – разными. Однажды Рон рассказал ей о диком магловском обычае хоронить своих усопших на третий день. Пэнси уже не помнила, к чему это пришлось, но его отец был настоящим кладезем познаний о мире маглов, и Рон кое-что запоминал...
И сейчас, стоя на холодном, беспокойном ветру, в окружении скорбно шуршащей толпы – почти беспросветно черной – Пэнси представляла, как Доминик лежит в одной из роскошных комнат шато или в палате «Сен-Низье» – сутки, другие, третьи, – такая хрупкая, маленькая, бледная... и безвозвратно, непоправимо мертвая. Пэнси передернуло, и она проглотила вновь подступившие слезы. Со вчерашнего дня, когда они с Блейзом стремительно аппарировали вслед за Драко, прошла, казалось, целая вечность. Все эти люди, начавшие прибывать еще до рассвета... оцепеневшие, словно ударенные Фризом, де Шантали... плачущая Нарцисса. И Драко – бледный как стена, с горящими глазами и лихорадочной жаждой действий. Оценив его состояние, Пэнси решительно отмела родившуюся у Малфоя затею эксперимента с Азраэлем.
"Я боюсь смотреть в глаза своему сыну, Пэнс..." – шептал ее Дракон, как в бреду, а она поила его попеременно огневиски и Успокоительным зельем, плюнув на несовместимость: Малфоя один черт ничего не брало. Она оставляла его на Блейза и шла утешать Нарциссу, успев только послать матери записку с Горацием. Мастера ритуальных услуг в спальне Бланш колдовали над бездыханным телом со сломанной шеей, безжизненной куклой, что еще несколько часов назад была жизнерадостной молодой матерью. Ее осиротевший кроха, порученный армии безутешных домовиков и Нарциссе, заходившей к малышу каждый час, просыпался и тихо плакал, и снова засыпал в слезах, не зная, но непостижимо угадывая: в его мире что-то сломалось навсегда. Этой безумной ночи, казалось, не будет конца, но они пережили ее – Мерлину ведомо как. И теперь стояли здесь – на величественно мрачном семейном кладбище де Шанталей, среди могил и памятников, древних и недавних, на пронизывающем ветру, который принес-таки беду, как и предчувствовала Пэнси.
Она смотрела только на двоих: Доминик и Драко, Драко и Доминик. При жизни эта девочка так часто улыбалась, что Пэнси невольно ждала: улыбнется и сейчас, вот-вот, стоит только немного подождать... Но люди – плачущие и бесстрастные, шепчущие и молчаливые, женщины и мужчины – подходили, прощались, отходили... а Доминик не улыбалась. Совсем как Драко. Он – наглухо застегнутый в черное – поразительно напоминал ей себя самого на шестом курсе Хогвартса. Горе сделало его моложе, и лишь глаза... Пэнси смотрела на молодого мальчика со старыми глазами и чувствовала, как медленно, неотвратимо наваливается тоска. Война давно закончилась... а молодые и красивые умирают все равно. Нечестно, тупо крутилось в голове. Нечестно, неправильно, черт... И неожиданно холодная мысль: кто-то ответит. Кто-то должен ответить – кто-то виновен – и кто-то ответит.

 

Мысль влезть в воспоминания Азраэля пришла Малфою сразу, как только он увидел свежую газету – ближе к вечеру, после похорон. Как удар под дых, как выстрел в спину, «Мажик де Пари» с колдографией в половину полосы… Заснеженный Малфой-мэнор, Гермиона – ослепленная вспышкой, – прячет сверток в пестром одеяле, совсем как он прятал ее за собой – у таможенного терминала летом девяносто девятого… А ниже другой снимок: вороной жеребец, взвившийся на дыбы, и фигурка в голубом – с развевающимися по ветру светлыми волосами. Драко с маниакальным вниманием разглядывал снимки и мазохистски перечитывал кричащий заголовок, до тех пор пока Пэнси не отобрала у него проклятую газету, и тогда он отправился на конюшни, не в силах находиться в осиротевшем доме: потрясало, каким пустым он стал без Доминик. Пэнси осталась с Нарциссой и Бланш, а Блейз последовал за Драко, и то, что он увидел, стало для него откровением. В других обстоятельствах, наверное, ни ему, ни Драко не пришло бы в голову потрошить мозги лошади, но Малфоем двигали мощные силы: ненависть и отчаянная жажда мести. Две смерти за два года в его ближайшем кругу, а до того – вернувшаяся почти с того света мать, это было слишком. И еще кое-что придало ему решимости, подозревал Забини: новость о дочери. Словно кто-то поджег запал, и от первого взрыва детонировали давно заложенные мины...
По пути к конюшням Малфой отрывисто и кратко объяснил Блейзу, что животное мыслит образами, и по идее ничего невозможного в его затее нет. Азраэль просто покажет ему, что его так напугало в родном – охраняемом – поместье, и если это была птица, некстати вспорхнувшая из кустов, Драко сам пристрелит жеребца. Для Авады ему не хватит ненависти к любимой лошади... но оставить Азраэля жить после убийства Доминик – пусть и непреднамеренного – он просто не сможет... Молча слушая друга, Блейз чувствовал, как от пугающей малфоевой логики у него по коже ползают мурашки. Ему было безумно жаль Доминик, он успел прикипеть душой к этой светлой, как солнечный блик, девочке, чье имя полощут теперь грязные таблоиды, но убивать лошадь – а Забини знал о непостижимой связи Драко и Азраэля – не казалось ему верхом благоразумия. Впрочем, трудно было ждать от Малфоя здравых решений сегодня, и Блейз решил просто быть рядом... и быть готовым ко всему.
У входа в конюшни Драко, не замедляя шага, жестом приказал конюшему эльфу следовать за ним, стремительно прошел вперед и остановился перед денником Азраэля. С минуту постояв так – молча глядя на неподвижного коня, – он вошел в денник и прикрыл дверь. Блейз обмер: Азраэль даже не был привязан, а разве известно, как именно он среагирует на вторжение в сознание?.. Но протестующий возглас замерз у него на губах, горло перехватило, а волоски на коже встали дыбом. Забини вспомнил лопнувший бокал в "Устрице" и подумал, что Драко, должно быть, будучи на взводе, бессознательно подавил его волю – как и волю эльфа, открывающего и закрывающего рот, как онемевшая лягушка. Блейз мог поклясться: конь виновато понурился, опустив голову к самому полу. Малфой вполголоса сказал Азраэлю несколько слов – Блейз не разобрал, – и тот поднял морду. Забини ужаснулся: рядом с мощным животным Драко выглядел бледной тенью с горящими глазами. Коню хватит пары ударов огромными копытами, чтобы вышибить из него дух.
Драко обеими руками ласково погладил шелковистые скулы и прислонился лбом к лошадиной морде. Жеребец затих, прядая ушами, вслушиваясь в неразличимый Блейзу шепот хозяина. Малфой прижался еще сильнее, Азраэль вздрогнул, глухо всхрапнув, и душа у Забини ушла в пятки. Эльф-конюший рядом скорчился на полу, в безмолвном отчаянии колотясь головой об усыпанный опилками пол. Конь мелко дрожал всем телом, но Драко не отпускал его голову – оба словно впали в транс. Блейзу на секунду показалось даже, что фигуры в деннике окутал мерцающий туман, но он моргнул, и видение исчезло. Наконец Малфой выпустил Азраэля и, пошатываясь, отступил. Конь тоже отпрянул к противоположной стене, нетвердо переступая ногами, как новорожденный жеребенок. Драко вытащил из кармана невесть как там оказавшиеся куски сахара и в раскрытой ладони протянул их Азраэлю. Тот коротко заржал и хлестнул себя хвостом по бокам. Драко ласково позвал его – раз, другой, – и жеребец, осторожно вытянув шею, собрал мягкими губами сахар и захрустел, кося глазом на хозяина. Бока все еще нервно ходили, но конь успокаивался. Малфой постоял в деннике еще с минуту и вышел в проход – к потрясенному Блейзу.
Старый конюший, обретя дар речи, бросился Малфою под ноги, невнятно причитая. Забини разобрал кусочки покаянных фраз: "...маленькая хозяйка...", "...хозяин Драко рисковал...", "...не уберег, не уберег...". Малфой, скривившись, присел на корточки, крепко встряхнул эльфа и отчетливо, с расстановкой произнес:

– Успокойся, Альзан. Маленькая хозяйка сама все решила, слышишь? Я знаю, ты пытался ее остановить. Но маленькая хозяйка сама все решила. – Конюший поднял на него глаза, полные слез, и Малфой жестко повторил: – Все, Альзан, все. Я сказал: ты не виноват. Позаботься об Азраэле, – бросил он, поднимаясь на ноги, и кивнул на коня: тот все еще дрожал, а шкура блестела от пота, словно его крепко загнали нынче вечером.

Эльф часто закивал и тенью скользнул в денник. Малфой коснулся руки Блейза, который так и не произнес ни слова:

– Пойдем...

 

– Ну и... как? – спросил Блейз, только когда они покинули конюшни, и прокашлялся: голос звучал хрипло.

– Паршиво, – помолчав, ответил Драко. – Но Азраэль не виноват.

В голосе слышалось облегчение. Блейз подумал, что, окажись оно по-другому, Малфой без колебаний пристрелил бы любимую лошадь, но облегчение, звучащее в его голосе, было искренним.

– Драко… ты хоть осознал, что сделал это без палочки? – не выдержал Забини, во все глаза таращась на изможденного Малфоя. Тот окинул его бессмысленным взглядом.

– Без палочки?.. Ну значит, без… – Чужой, отсутствующий голос – сейчас его это не волновало. – Вспышка... – Драко потер лоб и провел ладонью по осунувшемуся лицу. Выглядел он после диковинного сеанса легилименции не менее загнанным, чем его конь. – Это была вспышка колдокамеры, Блейз, да. Его напугала первая, но они сделали еще пару снимков. Понимаешь – чтобы было из чего выбрать... – голос Малфоя прервался от душившей его злости.

Забини обнял Драко за плечи, и тот глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

– Стервятники. Могильщики... – Малфой грязно выругался сквозь зубы и вытащил из кармана сигареты. – Будешь?

Блейз взял сигарету, они остановились и закурили, вспоминая сегодняшние газеты.

– Драклова мать! – вырвалось у Малфоя. – И где был Поттер, когда эти твари подобрались к мэнору?

Забини похлопал его по плечу.

– Бьюсь об заклад, amico, вокруг мэнора уже выставлены вооруженные посты.

Малфой сплюнул под ноги.

– Да знаю... Просто обидно, черт.

Блейз снова положил руку на плечо Драко. Сочувственным пустословием того было не успокоить, но Блейз знал: важно дать другу ощутить, что он не один сейчас... что он справится. Малфой судорожно вздохнул и в две глубокие затяжки добил сигарету.

– Пойдем...

До дома они дошли в молчании, и лишь у парадных дверей Драко в упор взглянул на Блейза и тихо, но с чувством сказал:

– Спасибо.

Тот молча обнял друга. Драко несколько раз вздрогнул всем телом – беззвучно, напомнив Блейзу беднягу Азраэля, – затих на пару мгновений и мягко высвободился. Забини с тревогой следил, как он снова потер лицо и резко выдохнул, подняв голову к небу. К ночи подморозило, и дыхание вырывалось в колкий воздух облачками пара.

– Спасибо, – повторил Малфой. – За вчера, за сегодня... за все.
Блейз – в который раз – хлопнул его по плечу. Драко слабо улыбнулся, и они вошли в траурно убранный дом.

 

– Я знаю, кто это, – глухо произнес Драко, ни на кого не глядя, – знаю, кто нас сдал. Кто натравил на нас журналюг.

Пэнси с Блейзом переглянулись, и последний осторожно переспросил:

– Знаешь? И... кто же это?

Малфой наконец поднял глаза.

– Одна наша общая знакомая, Блейз. Я бы сказал, больше чем знакомая.

Забини слегка отпрянул, прозревая. Пэнси настороженно переводила глаза с одного на другого.

– Ты серьезно? Но почему?..

– Сейчас поймешь, – и Драко скупо, без видимых эмоций рассказал о встрече с Асторией и о том, чем она закончилась.

– Но ты ведь стер ей память! – потрясенно воскликнул Забини, потирая лоб, будто откровения Драко ударили его.

Малфой нехорошо оскалился.

– О, моя бывшая... наша бывшая всегда тяготела душой ко всякому сброду, какого полно, скажем, на Фарфелу. Мне надо объяснять, что за деньги можно сделать почти все... при наличии смекалки и желания?

– И снять Обливиэйт... – выдавил Блейз, мрачно взглянув на Драко.

– Именно, – подтвердил тот, откидываясь на спинку дивана, и закрыл лицо руками.

– Проклятье! – выругалась Пэнси, порывисто вскочила и принялась мерить шагами комнату. Драко безучастно следил за ее метаниями. – И что мы можем сделать? Ты же не собираешься сидеть сложа руки, зная, кто... кто убил твою жену?

Малфой вздрогнул и покачал головой. Блейз бросил на Пэнси предостерегающий взгляд, но та лишь с вызовом тряхнула волосами и посмотрела на Драко.

– Нет. Не собираюсь. Эта сучка достойна Авады, а не Обливиэйта, и должна быть наказана.

– Драко! – Пэнси опустилась на пол у его ног, испуганно заглядывая в глаза. Малфоя накрыло ощущение дежавю: они уже так сидели – в лионской квартире, – а в это время Астория, возможно, сливала пройдохе-газетчику, жадному до сенсаций, все, что сумела разнюхать, додумать и вообразить своим мелким, но мстительным умишком.

– Успокойся, Пэнс, – чужим голосом мягко сказал он, погладив подругу по волосам. – Я сказал: "достойна Авады", а не "пойду убью эту тварь". – Пэнси смотрела недоверчиво, очевидно, представляя именно второй вариант. – Это первое, а для второго мне нужен... Поттер, – задумчиво сказал Драко.

Пэнси слегка покраснела, а Блейз вздрогнул.

– Что это с вами? – с подозрением спросил Малфой, вглядываясь в лица обоих. Пэнси поднялась и, сев на диван рядом с ним, принялась внимательно изучать свой безупречный маникюр.

– Ничего, – сказал Забини, с недоумением глядя на Пэнси. Он-то имел "счастье" пообщаться с Поттером – и весьма близко пообщаться – совсем недавно, а она чего смущается? Непохоже на Паркинсон. – Ничего, просто... просто как раз виделся с Поттером... под Новый год.

Блейз прокашлялся и замолчал. Драко слегка изменился в лице.

– Виделся где? В мэноре?..

– И в мэноре... тоже, – признался Забини. – Понимаешь, вышло так неожиданно. Все время, что я там был, Поттер торчал при Грейнджер, как сторожевой пес. Будто этой зверюги недостаточно, – добавил он чуть тише. Малфой невольно улыбнулся, вспомнив Оскара. Тот, должно быть, здорово вымахал без него... – Кстати, Поттера этот пес не любит, – заметил Блейз.

– Ну да, у него есть на то причины, – криво усмехнулся Драко, вспоминая встречу в мэноре, вцепившегося в аврорскую ногу щенка и обиженный визг, когда Поттер отшвырнул его к стене. – А что же Уизлетта? Держу пари, была не против. Святые узы дружбы, – пафосно протянул Малфой, ощущая укол зависти, тут же сменившийся стыдом: ему ничуть не меньше повезло с друзьями. Видимо, все же не зависть, скорее... ревность. Конечно, никаких оснований для нее не было: Драко хорошо изучил Гермиону и считал, что неплохо знает Поттера. Ревновать ее к нему было по меньшей мере глупо. Малфой бесился оттого, что у Поттера была возможность видеть Гермиону, слышать ее, быть рядом – в любой момент. У Драко такой возможности не было, и он чувствовал: запас терпения, чтобы дальше мириться с этим фактом, исчерпан.

– Очевидно, – кивнул Забини. – Так вот, когда я собрался домой, он тоже со всеми распрощался, и мы вышли вместе. И как-то так получилось... в общем, аппарировали в кабак.

Брови Малфоя взлетели вверх.

– Да, – подтвердил Блейз и продолжил: – В "Дырявый котел", вот так неоригинально. Если вкратце, то... Amico, знаешь, он достаточно лояльно настроен по отношению к тебе, – Забини взглянул на Малфоя: тот скептически качнул головой, но в глазах загорелся жадный интерес. – Он сказал что-то вроде... в общем, что готов помочь, только ты ведь... ты тогда еще... – Блейз смешался, не зная как произнести вслух "ты ведь был еще женат", но Малфой его понял. По осунувшемуся лицу пробежала судорога, и он жестом остановил друга.

– Что ж, – сказал он после минутной паузы, справившись с эмоциями, – а теперь я уже... И самое время напомнить Поттеру о его благих намерениях.

– Я, наверное, могу, – медленно проговорила Пэнси, нерешительно обращаясь к Малфою.

– Что можешь? – не понял тот, повернувшись к ней.

– Могу устроить тебе встречу с Поттером, – так же медленно, словно сомневаясь, ответила Пэнси. – И сейчас мне пора идти, а вечером... я пришлю тебе сову. Хорошо?

– Ну... да, конечно, – протянул ошарашенный Драко. – Я буду ждать. Только я не понимаю, как ты...

– Не надо ничего понимать, – перебила его Пэнси, – пока не надо. Я все вам объясню... позже, – она мельком взглянула на обалдевшего Забини и твердо закончила: – Сейчас это не самое важное. Все, мне пора. Держись, Дракон. Скоро увидимся, – Пэнси быстро поцеловала Малфоя в щеку, махнула на прощание Блейзу и скрылась за дверями.

Драко и Блейз переглянулись и не сговариваясь пожали плечами.

***

Драко аккуратно притворил за собой тяжелую дверь и в замешательстве застыл на месте. Бланш сидела у окна, уронив голову на скрещенные руки, выбившиеся из прически волосы скрывали лицо. Он не знал, какими словами можно вымолить прощение у женщины, только что потерявшей единственную дочь. Теперь Малфой знал, что такое иметь ребенка, и страшился даже намека на мысль: каково это – его потерять.
Собравшись с духом, он неслышно подошел к неподвижной фигуре и опустился на колени рядом, осторожно коснувшись безвольно свесившейся с подоконника руки. Бланш вздрогнула и подняла голову:

– Драко...

Малфой кивнул, собираясь с мыслями. Сухие воспаленные глаза тещи, казалось, оставляют на его лице ожоги. Глядя в пол, Драко заговорил, с трудом подбирая слова:

– Бланш, не знаю... не знаю, сможете ли вы когда-нибудь простить меня... – он замолчал, ощутив на своей щеке прикосновение холодной ладони.

– Встань, мой мальчик, – тихо попросила Бланш, кивнув на кованую банкетку. – Присядь туда, прошу тебя.

Малфой выполнил ее просьбу и заговорил снова – уже не отводя глаз. Как ни крути, разговор этот откладывать было нельзя.

– Бланш, я понимаю: Доминик – единственное, что осталось у вас от дочери, но...

– Не дочери, – снова прервала его Бланш, поднимая глаза, полные невыразимой тоски. Драко решил, что ослышался, но она повторила: – Доминик нам не родная дочь.

Слова стоили ей мучительных усилий, но прозвучали отчетливо, оглушив Малфоя до звона в ушах. Он с ужасом предположил, что теща сошла с ума – прямо сейчас, на его глазах, – но она не выглядела сумасшедшей.

– Коллопортус! – Бланш взмахнула палочкой в сторону двери и бессильно опустила руку, закрыв глаза. "Муффлиато!" – беззвучно добавил Драко, повинуясь внезапному порыву.

– Родным стенам перестали доверять, – с горечью прошептала Бланш, качая головой. Драко сглотнул и промолчал.

– Доминик – магла, – продолжила Бланш чуть громче. – Была... маглой. Я не могла иметь детей... а Филибер очень меня любил. В отличие от его родителей. – Она тяжело вздохнула, вспоминая что-то, неведомое Малфою. – Мы решили это вместе. Никто не должен был догадаться – и никто не догадался. – Бланш помолчала, рассматривая свои руки. Драко в оцепенении ждал. – Мы специально выбрали магловский приют – чтобы сложнее было обнаружить следы, если бы кто-то решил покопаться в истории... Не думала, что этот день когда-нибудь настанет.

Драко вздрогнул: новый приступ вины окатил его ледяной волной, но Бланш не заметила. Она с головой окунулась в свое прошлое.

– Девочка была сиротой. Ее несчастная мать умерла сразу, как только произвела ее на свет... Она успела лишь дать дочери имя – Доминик, – отдав ее в руки божьи*. – Бланш слабо улыбнулась. – Она была очаровательна, моя девочка, просто маленький ангел. Так смотрела – будто нас только и ждала: чтобы мы пришли и забрали ее, бедную крошку, такую одинокую, Мерлин... Едва увидела свет – и сразу осиротела. Я не могла ее не взять, – Бланш как-то беспомощно пожала плечами. – А ее глаза? Ты знаешь их цвет… что это, если не судьба? Мы взяли ее, а она взяла наши с Филибером сердца и больше не выпускала из рук... – она потерянно покачала головой и глубоко вдохнула, словно перед прыжком в воду: – Твоя жена была маглой, Драко, и твой сын – маглорожденный.

Малфой даже удивился, насколько слабо его взволновали эти факты – а вот их смысл... Маглорожденный сын. Сердце кольнуло острой жалостью, смешанной с застарелым страхом. На Драко пахнуло войной. Пришлось сделать усилие, чтобы напомнить себе: война позади, маглорожденным больше не угрожают гонения и истребление... А если такая угроза вновь возникнет – Малфой сделает все, чтобы она не коснулась его ребенка. Его не беспокоило, что сказал бы о подобной установке отец: Люциус Малфой так же пожертвовал бы собственной шкурой ради спасения собственного сына. При этом ему было плевать на всех полукровок в мире; когда речь шла о его крови – пусть и разбавленной магловской, – выбор не стоял... как и для Драко теперь.

– А знаете, Бланш, – медленно заговорил он, решительно отбросив мысль о том, что, возможно, сказанное прозвучит цинично, – это ведь многое упрощает.

Бланш взглянула на него – обреченно, без удивления.

– Мой обман всему виной. Я знала, что буду наказана рано или поздно, – с горькой усмешкой она добавила: – Не думала, что наказание придет в виде... тебя.

– Бланш... – Драко потер виски пальцами, – Доминик есть и всегда будет вашим внуком. Разумеется, он будет это знать и вы будете с ним видеться. – Он помолчал, собираясь с мыслями, Бланш молча ждала. – Но я забираю его домой. Мерлин свидетель: я сделаю все, чтобы вернуться в Британию, и мой сын отправляется со мной.
Бланш медленно кивнула, не произнеся ни слова – слов было сказано более чем достаточно. Пришло время действий.

 

Разговор с Филибером вышел менее эмоциональным и более деловым. За привычно уже запечатанными Коллопортусом дверями они обсудили детали исков, без промедления подаваемых семьей де Шанталь и Малфоем к «Мажик де Пари», первой давшей скандальный материал с колдографиями мэнора, Гермионы – в компании с мелкой Уизли-Поттер – и Доминик. Драко с горечью думал, что снимки его несчастной жены, должно быть, идут сейчас недешево: еще бы – сделанные за несколько минут до смерти... Проклятые стервятники! Отец в свое время крепко держал журналюг в узде, и те ели у него с руки. Драко не имел сначала денег, потом – желания для этого. Он давно не жаждал славы и публичности, а хотел всего лишь покоя, покоя и любви. С мечтами стать вторым Люциусом Драко расстался. Жена-магла – погибшая жена-магла, безжалостно поправился он, – маглорожденная любовница, двое детей-полукровок. Люциус, наверное, переворачивается в гробу. Хотя, как знать... Декан как-то сказал ему с портрета, что там все видится иначе. В любом случае это была его, Драко Малфоя, реальность, и он больше не собирался от нее бежать. Пора взять жизнь в руки и обуздать, как ополоумевшую лошадь.

____________

* Доминик – от dominicus (лат.) – "принадлежащий господину", в данном случае – Богу, Господу.


Глава 15. За тобой...

It’s your day believe it, it’s your date with destiny
It’s to late to leave it, after all it’s your it’s your party
Call it luck, call it fate…

Kosheen “Catch”

 

Очередная встреча весьма кстати была назначена в Лионе, и Пэнси похвалила свою верную интуицию. Сейчас, на взметнувшейся волне интереса к Малфоям в частности и британским событиям девяносто седьмого в целом, совсем не хотелось светиться в Париже, рискуя попасть на перо – а то и под объектив – ушлым писакам. Пэнси всегда недолюбливала репортеров, хотя и прекрасно сознавала, что именно благодаря их бесстрашной наглости и беспринципности в прессе появляются самые горячие новости, которые так интересно читать и обсуждать... Но после гибели Доминик, после бесцеремонного вторжения в Малфой-мэнор Пэнси возненавидела журналистов всеми фибрами души.
Было что-то старомодно-романтичное в том, как они уславливались о следующей встрече... об этом всегда заговаривал Рон, и Пэнси это нравилось. Всякий раз, как наступало время расставаться, у нее внутри что-то замирало. Но Рон спрашивал ее о графике дежурств на следующей неделе, и это замершее что-то облегченно вздыхало и урчало довольной кошкой.
Хилые совы из почтовых отделений Лиона и даже Парижа через Ла-Манш не летали, а маячить в камине Норы, рискуя нарваться на Молли или Артура Уизли Пэнси не улыбалось. Она воспринимала Рона совершенно отдельно от его семьи и старалась не задумываться о чем-то дальше их еженедельных встреч.
Когда Пэнси, распрощавшись с Драко и Блейзом, добралась наконец до дома, времени оставалось лишь на то, чтобы вкратце описать матери похороны и печальную обстановку в шато. Расстроенная Александра попыталась убедить дочь остаться дома и отдохнуть, но та решительно отмела ее увещевания, согласившись лишь выпить чашку кофе перед уходом. Александра смотрела на дочь – такую красивую, такую взрослую, – и сердце щемило от противоречивых чувств: гордости и тревоги. К кому она так стремится, кто зажигает ее глаза... кто завладел ее душой? Александра лишь молилась про себя, чтобы таинственный незнакомец не использовал невольную власть над сердцем ее дочери ей во вред. Малышка Пэнси выросла, но в ее глазах Александра видела ту смешную курносую девчонку, какой она была и навсегда останется – ее маленькая дочка.

Как ни спешила Пэнси, Рон уже слонялся у входа в кафе, когда она появилась.

– А почему здесь, не вошел? – запыхавшись, поинтересовалась она, жадно вглядываясь в хмурое веснушчатое лицо. Недели ей с лихвой хватало, чтобы соскучиться до мурашек.

– Чего ты тут одна будешь маячить, – буркнул он в ответ, поглядывая по сторонам. – Там мест полно. Пойдем, – и приобняв ее за талию, Рон повлек ее к дверям, на ходу зарывшись носом в ее макушку и сердито чмокнув. "Это ж только Уизли может чмокнуть сердито ", – подумалось Пэнси, и она невольно улыбнулась.

Сделав заказ – макиато* для нее, двойной эспрессо для него, макаруны** для обоих, – Пэнси и Рон заговорили одновременно.

– Ваши газетчики – просто звери!

– Рон, послушай, я хочу тебя кое о чем попросить.

Поглядев друг на друга, оба замолчали и снова заговорили в унисон.

– Они не наши! Я не француженка!

– И о чем же?

Тут уже, несмотря на невеселые темы для разговора, оба засмеялись. Респектабельный, неторопливый официант принес заказ. Пэнси вспомнила шустрого гарсона, который обслуживал их в парижском кафе в день открытия семинара... целую вечность тому назад. Когда у Драко еще не родился сын, а его жена была жива, и никто не знал о его дочери. И да, была некая логика в том, что сейчас она обращается за помощью именно к Уизли: ведь если бы не он, Пэнси вообще не оказалась бы в тот вечер в "Устрице"... не встретила бы Малфоя.
Рон закурил, и Пэнси, пользуясь паузой, наконец заговорила первой – сразу о деле, без реверансов.

– Забини был в мэноре под Новый год, ты наверняка знаешь, – она покосилась на Рона, но тот лишь невозмутимо кивнул. – Перед отъездом домой у них с Поттером состоялся разговор, и тот вроде как выразил намерение помочь... – Пэнси снова взглянула на Рона. Тот вопросительно приподнял брови. – Могу лишь догадываться, но что-то мне подсказывает: голос Поттера имеет достаточный вес в Министерстве, чтобы к нему прислушались. Если он того захочет, – добавила она и раскрыла портсигар. Щеки слегка горели. Уизли молча ждал. Она вздохнула и продолжила: – А раз предлагал, значит – хочет. Тогда Драко был женат, сейчас – свободен. – Малфоя рядом не было, и ей ни к чему было щадить чьи-то чувства, кроме собственных, а с ними она неплохо управлялась. Но после слов о новом статусе Драко горло слегка сдавило, и на мгновение Пэнси ощутила пропасть между собой и рыжим. Какое дело ему до малфоевской беды?.. Зачем вообще она это затеяла? – И он твердо решил вернуться домой.

Пэнси перевела дух и вытащила сигарету. Рон протянул руку и щелкнул зажигалкой – та самая, ее рождественский подарок. Она благодарно кивнула и откинулась на спинку стула. Пропасть или нет – она обещала, она сделает все возможное. В пасмурных глазах Уизли Пэнси не могла читать как в раскрытой книге и невольно сравнила его с Драко. Если смотреть вообще, отстраненно – у этих двоих немало общего: серые глаза, чистая кровь, одна школа. Даже женщину в разное время выбрали одну. А точнее, даже и не одну, цинично спохватилась она, неторопливо затягиваясь, наблюдая за выражением лица Рона и тщательно следя за собственными пальцами. Школьные годы: Уизли и Грейнджер, Драко и Пэнси. Две тысячи первый: Грейнджер и Малфой... Пэнси и Рон.
Молчание затянулось, и она внутренне собралась, прикидывая аргументы, но Уизли погасил сигарету и произнес:

– Хорошо.

Пэнси вздрогнула.

– То есть?..

– То есть – да, я поговорю с Гарри, – терпеливо пояснил Рон, беря ее за руку. – Малфой мне больше не враг. Я сказал бы – никто, но это не так. Он твой друг, а ты... ты мне дорога, – просто закончил он, без улыбки рассматривая ее лицо.

Он так умеет смотреть, подумалось растерянной Пэнси, будто гладит – прямо по сердцу.

– Ну... Спасибо, Рон, – поблагодарила она, только теперь осознавая, каким тяжелым был камень, свалившийся с ее души. И с этого момента словно пала какая-то преграда, мешающая свободно говорить; лопнула болезненная струна, что тревожно звенела всякий раз, когда речь заходила о Малфое. Пэнси рассказала Рону о подозрениях Драко; об исках, которые собираются предъявить к "Мажик де Пари" он и де Шантали; о планах разыскать и наказать вероломную Гринграсс... Она больше не боялась задеть его, причинить боль нежеланным воспоминанием, некстати упомянутым именем. Лишь гадала: вспомнил ли и он истеричный выкрик

«Да он же здесь! Поттер здесь! Хватайте его!..»***

издерганной перепуганной девчонки в слизеринском галстуке – в Большом зале Хогвартса накануне финальной битвы… Ее тронуло, что рыжий не предлагал помощи – это было бы странно. Да, он встречал ее у дверей кафе сегодня ночью, беспокоился, да. И Пэнси была уверена: знай он лионский адрес – встретил бы у подъезда... она была одна – поэтому. А в предполагаемые рейды на Фарфелу она отправится с Драко и Блейзом. Кажется, Рон наконец допустил, что они для нее – примерно то же, что для него Поттер и Грейнджер. И вот этим дорожила уже она сама.


Она не хотела такого – Мерлин свидетель, она не желала смерти малфоевской жене. Она всего лишь хотела, чтобы было по-честному... по справедливости. Малфой обошелся с ней мерзко и подло – так что преступного в ее ярости, что странного в желании отомстить? Она, Астория Гринграсс, никого не убивала, и ее совесть чиста... Но панический страх – не есть признак чистой совести, не так ли? Он не давал ей спать по ночам со дня выхода злополучной статьи – страх мести Малфоя. Все пошло не так, все... а начиналось неплохо. Нанятый ею частный сыщик прекрасно справился с задачей, выследив ее бывшего муженька – сыщик, нанятый на его же деньги. Астория находила это весьма остроумным. А Блейз-то, Блейз! Кто бы мог подумать, что драклы понесут его в Британию... Но пьянка с Поттером вообще ни в какие ворота не лезла! Впрочем, эта необъяснимая встреча пришлась как нельзя кстати: пронырливый малый, отрабатывая аванс, ловко снял с поттеровской мантии волосы, которые потребовал Ремер... она лишь догадывалась, зачем. Скандал вышел громкий, как ей и хотелось. Только вот эйфории она не ощутила: внезапная смерть блаженной малфоевой женушки сломала вымечтанный, выстроенный план Астории, превратив увлекательную игру в преступный замысел. И то, что Малфой ее найдет, вопрос лишь времени. Будь он проклят! Ведь не любил эту свою несчастную француженку, но как же – посягнули на его имущество...
А может, это приступ паранойи? Настроение ее менялось несколько раз на дню: от панического страха к лихорадочной бесшабашности и обратно... но ночами так и не спалось.


На поиски колдомедика-нелегала, вернувшего Астории память, у Малфоя, Забини и аврора Паркинсон ушло два дня. В первый они бродили по Фарфелу с праздным видом, заходя в роскошные заведения и подозрительные лавчонки, присматриваясь и прислушиваясь. Неброская одежда, отвлекающие чары, скрывающие лица и аврорскую мантию Пэнси, – они ничем не выделялись из толпы. Когда стемнело, и Пэнси оповестила Драко, что еще десяток ярдов, и ей откажут ноги, все трое зашли перекусить в "Устрицу". Ужин прошел в молчании: Блейз и Пэнси слишком устали и проголодались, чтобы разговаривать, а Малфой, казалось, мысленно уже возвращался в примеченные места, куда они собирались нагрянуть завтра. Вместо еды он заказал себе черный кофе, но и к нему почти не прикоснулся, лишь с отсутствующим видом курил и смотрел в дальнее окно – куда несколько дней назад ворвалась с дурной вестью Нарциссина сова. Пэнси с Блейзом переглядывались, но молчали: убеждать Малфоя поесть – или вообще в чем-либо убеждать, пока он вот такой – было бесполезно и чревато вспышкой раздражения. А на то, чтобы чинить разбитые бокалы и выслушивать резкости, а потом извинения, у Пэнси не осталось душевных сил.

На следующий день цель была обнаружена – в неприметной аптекарской лавчонке с облупившейся вывеской и мутными окнами. Пока Забини

–...Я не возражаю, но все-таки интересно: почему я?

– У тебя самая лощеная морда, Забини, а у Пэнс свои задачи...

выносил мозг древнему стручку за стойкой, придирчиво выбирая "бодрящие – ну вы меня понимаете" зелья, а Пэнси с безмятежным видом озирала косметическую витрину в противоположном углу, Драко обогнул прилавок и тенью скользнул в неприметную дверь. Стручок-аптекарь не заметил вторжения, но забеспокоился: подозрительные глазки забегали по лавке и остановились на Пэнси, почти проглядевшей дыру в стеклянном шкафчике.

– Простите, мадемуазель, не могу ли я чем-то вам по...

Забини не успел капризно возмутиться и вернуть себе внимание продавца: раздался глухой стук, сменившийся сдавленным стоном и невнятным угрожающим бормотанием – за обшарпанной дверцей, где скрылся Малфой, – и в считанные мгновения все в лавке резко изменилось.

– Коллопортус! – Пэнси надежно запечатала входные двери.

– Петрификус Тоталус! – Блейз обездвижил аптекаря, и тот грохнулся на пол возле кассы.

Дверь за прилавком распахнулась, и раздался оклик Малфоя:

– Сюда! Пэнс, твой выход...

Паркинсон легким движением палочки сбросила ненужные больше чары и решительно вошла в комнатушку. Забини удостоверился в беспомощности аптекаря, дико вращающего глазами, жестом посоветовал тому не шуметь – будто это было возможно! – кинул взгляд на входные двери и последовал за Пэнси.


Снег валил и валил, засыпая Малфой-мэнор, словно зима, чуя скорый конец, решила отыграться напоследок. Гермиона, вцепившись в подоконник, смотрела на розарий: сквозь снежную завесу и стекло, смутно различимые, алели цветы. Луна добилась своего – в мэноре снова цвели розы, те самые, Forever Young... Те, с которых все началось. Гермиона не разбиралась в розах, но этот сорт она уже не забудет никогда. Странно... Когда-то давно, в прежней жизни, она страдала оттого, что уже не станет частью прошлого Драко Малфоя. А теперь у нее за плечами сложилось, сплелось, собралось мозаикой собственное прошлое в Малфой-мэноре, в котором не было его – и никогда не будет. Своеобразный отыгрыш? Что-то вроде того, да...

Гермиона пребывала в смятении – все эти дни после визита в мэнор ушлого репортера, обнаглевшего настолько, чтобы принять облик Гарри. Тот клял себя за неосторожность, а она и Джинни хором его разубеждали: ну в самом деле, кто мог предположить подобное?.. На самом деле, по прошествии нескольких дней, Гермиона уже воспринимала случившееся как должное. И охрана по периметру поместья, как и предполагал Забини, и прогулки с Кирой в глубине сада – подальше от ограды. А ей так хотелось выйти куда-нибудь отсюда, погулять по Лондону, показать дочке мир за пределами мэнора – ведь той вот-вот исполнится год, а она и не подозревает, что за привычной кованой оградой что-то есть. Но друзья убедили ее переждать, пока уляжется шумиха, и нежелание подвергать Киру опасности победило, но... Гермионе было очень обидно это вынужденное затворничество. Она металась по дому птицей в клетке, и беспокойство ее передавалось не только дочери, но даже псу, и домовикам – те вдруг раньше времени принялись наводить в доме порядок, готовясь к весне. В воздухе витало предчувствие перемен. Гермионе как никогда не хватало Малфоя. Узнав из газет о трагедии с его женой, она узнала и о его сыне, оставшемся сиротой. Потрясение, вызванное этой новостью, напомнило ей себя давнишнюю – беременную, одинокую и брошенную, – и Гермиона снова ощутила знакомую горечь во рту. Таков на вкус обман – тех, кого любишь больше жизни, кому отдаешь себя целиком. Лишь их обман ранит смертельно, непоправимо, лишь их предательство способно сломать... Но она не сломалась – снова устояла, и лишь кофейная горечь на языке не желала исчезать. Малфой – вдовец и, как бы это ни звучало, свободен. Что теперь будет – с ним, с ней, с... их детьми?

С Гермионой творилось странное. Вечерами они с Луной, уложив Киру, засиживались у камина до глубокой ночи, и она говорила, говорила и говорила, лихорадочно блестя сухими глазами – о своих страхах и сомнениях, о тоске по Драко, о своих тревожных, бессмысленных снах, – и трепала за уши Оскара, покорно сносящего нервную ласку, лежа у ее ног. Луна не менее терпеливо выслушивала сбивчивые излияния ее души, и подливала Гермионе свой неизменный чай, и ненавязчиво утешала – так, как умела она одна, – понимая: подруге нужно, чтобы ее выслушали, а в советах она не нуждается.
Днем Гермиона почти не отходила от Киры, словно опасаясь, что та исчезнет прямо на глазах, но время от времени застывала, глядя в одну точку, словно выпадала из реальности в одной ей ведомый мир. Повышенное внимание к дочери, впрочем, объяснялось замечательным фактом. В тот самый вечер, когда Малфой, не ведая, что творит, постигал беспалочковую магию в конюшне, а Гермиона с Кирой – в компании Луны и забежавшего на полчаса Гарри – гуляли в саду, наслаждаясь безветренной погодой, его дочь вдруг замерла и уставилась на крестного с необычно сосредоточенным выражением. Спустя пару мгновений на голову Гарри обрушился целый сугроб с дерева, под которым он стоял. Гермиона ахнула от неожиданности, Луна захлопала в ладоши, а Кира залилась радостным смехом, выговаривая: «Хари, Хари! Хари, уф!», изображая, видимо, как отфыркивается от снега Гарри. Тот, со смехом вытряхивая снег из-за ворота куртки, со значением подмигнул Гермионе.

– Поздравляю! Еще толком не ходит, но уже колдует.

– Ох, не рано ли? – Гермиона выглядела встревоженной и сбитой с толку. – Это нормально?.. Нет, я читала о таких случаях, но не знаю – она такая активная, теперь с нее вообще глаз нельзя спускать…

– Ну, твоя девочка ведь самая талантливая, так? Мы все сотню раз это слышали, так чего ты удивляешься? – Гарри снял очки и высушил их взмахом палочки, пряча улыбку.

Гермиона беспомощно всплеснула руками, не найдя что ответить, и посмотрела на Луну. Та тоже улыбалась.

– Не беспокойся. Такими темпами, как она развивается, Кира быстро научится управляться со своими способностями. Она же и твоя дочка, правда?

Из последней фразы для Гермионы ярче всего прозвучало именно «и»…


Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 88 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.071 сек.)