Когда бить в литавры

Еще в студенческие годы я часто ходила в филармонию по дешевым входным билетам. Забиралась на хоры, что в центре зала, и весь оркестр мне был хорошо виден со спины, но зато дирижер стоял ко мне лицом. Но однажды мое внимание привлек человек с барабанами, и я узнала, что это литавры. Я-то думала, что литавры – это медные тарелки, в которые так отчаянно бьют музыканты духовых оркестров на всяких праздничных гуляньях.

Уже много позже, когда работала на радио, довелось мне слушать Первую симфонию Шостаковича на тех же хорах в Большом зале филармонии. И вдруг в финале зазвучало соло на литаврах. Я как завороженная следила за этим музыкантом, который красиво бил по своим трем барабанам двумя палочками с шарообразными головками, обтянутыми чем-то пушистым. Звук был гулкий, раскатистый, очень драматичный. Он просто проникал в душу, долго оставался звучащим в зале, хотя музыкант сложил свои палочки. И я тут же решила познакомиться с этим литавристом.

Но прежде чем с ним встретиться, зашла в библиотеку музыкальных инструментов. Нужно было узнать, что же такое эти литавры? Оказывается, они были известны еще в Древнем Египте, распространены в Африке. Это были большие котлы разных размеров с натянутой на них кожей. Играли на них женщины. Эти сосуды они держали на коленях и били по ним руками. Применялись даже огромные тыквы. Были барабаны индийские, югославские, арабские, американские, но все они считались предшественниками современных западных литавр.

Появились литавры в восемнадцатом веке, они стали постепенно входить в состав оркестров. У них уже была своя конструкция с педалью, которая настраивала натяжение поверхности барабана. Позже стали применять литавры, настраиваемые с помощью ключа, который надевался на винты барабанов. Их котлообразные корпуса делали из латуни или алюминия, покрывали хорошо выделанной кожей-мембраной, к этому был пристроен педальный механизм. Он объединял действия винтов.

Вот с таким багажом знаний я и отправилась знакомиться с литавристом Анатолием Васильевичем Ивановым. Это оказался человек среднего роста, с короткой седой стрижкой, с лицом, которое не вызывало особого расположения к разговору. Список вопросов, который я мысленно составила, оказался не нужен.

Начал Анатолий Васильевич с того, что еще со школьной скамьи мечтал играть на барабанах. В музыкальной школе его педагогом был музыкант, который служил в придворном симфоническом оркестре. Николай Второй пригласил его учить цесаревича Алексея играть на ксилофоне. Мальчик делал успехи, и царь пожаловал педагогу золотые часы.

– Потом я учился в консерватории по классу фортепиано и ударных, и Евгений Александрович Мравинский пригласил меня в свой оркестр. С ним я играл 23 года.

Дальше наш разговор с Анатолием Васильевичем застопорился, как я не пыталась его разговорить. Нажимала в основном на то, что литаврист – профессия редкая.

– Да, особая.

– Все мальчишки мечтают барабанить. Еще по лагерю помню...

– Они любят стучать, а литаврист хочет играть свою партию в оркестре, музыку, которую заложил композитор. Я приверженец красоты, тембра. Мои инструменты могут играть, как колоратурное сопрано, ксилофон например.

– Но вы говорите о вокале...

– Люди, которые изобретали инструменты, – хотели, чтобы они заменяли хоровое пение. Вот и я стараюсь представить себе ударные под это хоровое пение, понимаете?

Я не понимала и видела, что это не скрыть от Иванова. Глухой звук литавров и пение? Как в этом разобраться. Тогда мой собеседник стал немного мягче. Он предложил мне букву «а» сказать в 17 характерах: «а» – недовольное; «а» – радостное; «а» – брезгливое... Это мне было знакомо по технике речи, которую у нас в свое время вела профессор Театрального института.

– Ага! – воодушевился литаврист, – вот и Генрих Нейгауз говорил, что есть сто звуков. Их нужно знать, понимать, любить, наконец. Вот, например, красота. Она есть в драматизме, трагедии. У Верди, скажем, литавры дополняют драматические места в оркестре.

Анатолий Васильевич разгорячился, и говорил уже не останавливаясь о том, что он изучает партитуру произведения, и должен влиться, (а это большое искусство) в аккорд медных или деревянных инструментов, либо струнных. Тут он должен обострить какую-то фактуру, придать ей взволнованность.

– Только эта взволнованность должна в душе быть! За границей мне говорили: «Вы играете не палочками, а сердцем».

Анатолий Васильевич мне рассказал, что в европейских оркестрах нет такого множества наименований ударных, а у него их тридцать три: темпль-блоки, треугольнички, кастаньеты, русские деревянные ложки, да много других. Он играет в трех стилях: жестком, полужестком, мягком. В зависимости от образа.

Много звучат литавры в первой части Пятой симфонии Чайковского и в ее финале. У Рихарда Штрауса, например, много играют эти инструменты в произведении «Так сказал Заратустра».

С симфоническим оркестром Евгения Мравинского, а потом уже и оркестром Юрия Темирканова Анатолий Иванов объездил много стран. Сказал, что в Чикаго его очень хвалил известный американский дирижер Георг Шолти. А вообще, он играл с такими выдающимися дирижерами, как Леопольд Стоковский, Пауль Клецки, Зубин Метта.

Написал мой собеседник и семь пьес для литавр и рояля; и три – для барабана. В них он использует народные мотивы такие, как «Эй, ухнем!..» Или бетховенские мелодии. Все это ему нужно потому, что он преподает в консерватории по классу ударных.

Мы беседовали в одном из пустых залов филармонии. Мимо прошел Юрий Темирканов. Я была с ним знакома, поэтому окликнула его:

– Юрий Хатуевич, можно к вам на минутку...

– Можно! И на две-три, – ответил он и, взяв меня за плечи, повел в свой огромный кабинет. Я попросила его сказать несколько слов о литавристе Иванове. Он сел в кресло, я стала рядом со своим магнитофоном...

– Ну, нет, – сказал мэтр, ты сначала закуси, – и вытащил из стола очень красивую конфетку.

Я пошутила потому, что от него вкусно пахло дорогим коньяком.

– Вы пили, а я закусываю?

Темирканов рассмеялся, спросил, мол, не хочу ли я выпить? Я, конечно, отказалась. И вот что он мне рассказал. Расшифровываю эту небольшую запись с сохранившейся у меня кассеты.

«Я считаю, что дирижер – это не профессия. Это призвание и наказание судьбы. Но самое большое счастье, когда у тебя есть сподвижники-музыканты, которые тебя понимают. Музыканты, в частности, такого высокого класса, как Анатолий Иванов. Это счастье! Мы много лет работаем, и я его ценю и уважаю Что такое литаврист – это сердце оркестра. Оно бьется, если хорошо – оркестр звучит. Плохо – оркестр больной». В фойе меня ждал перепуганный Анатолий Васильевич. Я ведь так неожиданно его бросила и помчалась в кабинет главного дирижера, что он просто ошалел. Я пересказала ему то, что о нем сказал Юрий Хатуевич, и решила, что можно и закончить на этом беседу с литавристом этого знаменитого симфонического оркестра. Репортаж был, практически, готов.

Дата добавления: 2015-12-07