Читайте также:
|
|
Однажды на концерте Павла Егорова, выступления которого я стараюсь не пропускать, я заметила, что он закончил первое отделение очень недовольным, даже раскланиваться не пожелал, а быстро ушел за кулисы. И тогда появился седой, довольно пожилой человек, который начал настраивать рояль. Это был известный настройщик, я это знала, Юстас Пронцкеттис. В большом зале Филармонии он испокон веков. Он работал неторопливо, без суеты нажимал на клавиши, специальным ключом подтягивал струны, проверял звук по камертону. Перерыв даже немного затянулся.
А что, подумалось мне, в городе есть и другие настройщики, о которых никто не знает. А ведь профессия эта очень редкая. Эти мастера возвращают инструментам звук, заложенный его создателем. И отправилась я на завод «Аккорд», где реставрируют и настраивают рояли, аккордеоны, гитары, цитры и даже балалайки.
Мне, репортеру, было чем поживиться, хотелось узнать о судьбе очень интересного мастера. Рабочие в один голос закричали: «Познакомьтесь с Владимиром Петровичем Григорьевым. Мы все его ученики! Он просто самый лучший мастер».
Владимир Петрович застеснялся.
– Ну, знаете, это уж слишком громко сказано, есть у нас очень хорошие, умелые мастера.
Но я уцепилась за эту фамилию и о других, и слышать не хотела. Григорьев в это время настраивал какой-то старенький, как мне показалось, захудалый инструмент.
– Это клавесин. Струнный щипковый музыкальный инструмент, очень редкий у нас, настройщиков, – пояснил Владимир Петрович. – Первые сведения о нем появились в пятидесятых годах XVI в. Он все время совершенствовался. Для клавесина писали композиторы Куперен, Рамо, Скарлатти, Бах...
– А из русских композиторов, кто писал?
– Бортнянский. Только клавесин, который я реставрирую, он не такой уж древний. Такая дорогая игрушка понадобилась коллекционеру. Кто он – не скажу. Это тайна!
– Но, кажется, до клавесина были еще и клавикорды? – задала я вопрос:
– Да, клавикорды, они произошли от цимбал, а может быть, и от гуслей. Они были настольные, на ножках. И на клавикордах тоже играл Иоганн Себастьян Бах, а один из его сыновей (у него было много детей) написал руководство по игре на клавикордах.
Владимир Петрович в это время что-то зачищал наждачной бумажкой и неторопливо мне рассказывал о том, что фортепиано уже изобрел один итальянский мастер Бартоломео Кристофори. Ему принадлежит первое слово в изобретении ударно-молоточковой фортепианной механики.
Конечно, фортепиано за два столетия совершенствовалось, теперь есть концертные рояли на семь с половиной октав. И такие инструменты Владимир Петрович настраивал в филармонии, капелле, в консерватории, во дворцах культуры и даже у нас на радио, чему я очень удивилась. Надо же, могли бы встретиться и раньше!
А вообще-то не удивительно. Более сорока лет отдал мастер своей профессии. Сегодня он настраивает клавесин, а завтра, может быть, будет «Стейнвейн» или «Блютнер». Это выдающиеся мастера прошлого. И такие инструменты попадают на «Аккорд».
Я смотрела, как работает Владимир Петрович, как он ловко управляется со специальным ключом, подтягивает струны, проверяет клавиши и все время звучит до, ре, ми... Звучат аккорды. Так он будет слушать клавесин, извлекать из него тот звук, который вкладывал в него, наверное, сам Создатель.
Работа продолжится часа два-три, потом инструмент поставят, как говорят настройщики, выстаиваться месяца два, и снова мастер будет его настраивать.
Я обратила внимание, что у Владимира Петровича очень красивые руки. Длинные, тонкие пальцы, берет, видимо, октаву свободно.
– Вы, наверное, сами играли, учились где-то?
И тут я узнала о судьбе мастера. Еще малышом он пережил блокаду в Ленинграде. Он вместе с матерью попал в страшную бомбежку, и мальчика контузило. Когда бомбежка закончилась, Володя очень плакал и, прижимаясь к матери, спрашивал: «Ты моя мама? Я тебя не вижу!» Так он потерял зрение.
После войны мать определила сына в интернат для слепых. Был он, как и многие ребята, нелюдимым, но все заметили, что Володя не отходит от рояля. Дотрагивался до клавиш пальцами и слушал, слушал... Потом научился наигрывать какие-то песенки, и все в интернате решили – быть Володе пианистом. Он окончил музыкальную школу, но в консерваторию его не приняли.
И тогда один добрый человек стал учить подростка искусству настраивать рояли. Об этом Владимир Петрович мне рассказал, но предупредил: «Не рассказывайте только о том, что, мол, у слепых какое-то обостренное чувство слуха. Ничего подобного! Оно обычное. Есть слух – он и есть! А то начнут говорить: надо же, слепой! Я, вообще, не люблю это слово – незрячий, так лучше».
Я долго не могла успокоиться: Владимир Петрович слепой настройщик! Настройщик, как говорят специалисты, от Бога!
– Да успокойтесь вы. Я вот и сына привел сюда на «Аккорд». Он тоже приобрел мою профессию. Его любовь – концертные рояли. Работу свою мы очень любим. И еще есть у меня одно любимое занятие. Не поверите – хожу в Дом культуры имени Шелгунова – это наше пристанище для незрячих. Там есть прекрасный оркестр и, представьте, играю в нем на саксофоне!
Вот с таким замечательным, работящим, неунывающим и очень красивым человеком я познакомилась. Репортаж, конечно, прозвучал в эфире.
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 60 | Нарушение авторских прав