Часть шестая сыщики действуют 2 страница

Когда они с некоторой, конечно, неловкостью вернулись в застолье, Нина отреагировала оригинально:

— Ну ребяты!.. У нас тут люстра качалась — вот это я понимаю!.. Видишь, рыжик, я ж тебе говорила — нет худа без добра!

И поскольку в словах ее была не ирония, а скрытое восхищение и поощрение к дальнейшему, более изощренному действу, Турецкого и Карину оставило напряжение от некоторой неловкости, и все случившееся превратилось в веселую шутку, которую можно и даже нужно повторить, только бы перевести дыхание.

Через короткое время Саша и Карина снова почувствовали неодолимое желание уединиться, и они ушли в соседнюю комнату, оставив хозяину и возможной будущей хозяйке раскладной диван, где, словно того и ждали, немедленно заклубились и закипели свои страсти и стенания.

Карина наслаждалась так, будто каждый миг этой ее жизни был последним — взахлеб, вразлет и вдребезги! Давно не встречал подобного пыла ее партнер.

Это было царское пиршество. Богатое, щедрое, разнообразное и утонченное. Причем всего было с избытком, ибо никакой меры Карина не знала и не желала. Она ежеминутно умирала в его объятиях в муках наслаждения, чтобы немедленно возродиться для новых.

Широкое ватное одеяло, разостланное на полу, стало их борцовским ковром, а может быть, и их планетой, на которой не могло быть победителей, поскольку выигрывали всегда только побежденные.

В два часа ночи, оторвавшись от наслаждений. Турецкий побрел в ванную, чтобы по возможности смыть с себя безумный, возбуждающий запах Карины. А еще через полчаса, оставив позади поле сражения и тоскующих на нем амазонок. Турецкий с Грязновым вышли на улицу, чтобы у водителя не было повода подниматься и звонить в квартиру.

Здесь и состоялся их короткий разговор по душам, потому что обсуждение некоторых проблем в служебной машине равнозначно самоубийству.

— Я хочу, — начал Слава, — помочь Нине взять за жабры мирзоевскую фирму. Сейчас, знаешь, это модным становится — требовать возмещение за физический и моральный ущерб. А счет у нее к ним вполне приличный. Пусть раскошеливаются.

А вдруг они захотят поступить наоборот? Не забывай: нет человека — нет и проблемы. Старая формула.

— Привет! А я у нее на что?

— Ну если вопрос стоит уже в такой плоскости, извини, старик, тебе придется поменять место работы.

— Вот и я, Саня, к тому же. Понимаешь, в моей ситуации метить на Шурочкино кресло — просто глупо. А повыше — там мне вообще делать нечего. Сыскарь я. И по должности, и по характеру. Жизнь подсказывает: надо когда-то и свое дело начинать.

— Но при чем тут Нина-то?

— Так ведь им легче будет пойти ей навстречу, чем обострять отношения. А мы бы с ней потом, скажем, сыскное бюро открыли. Теперь ведь можно. И я некоторых знаю.

— Ну ребяты, как она у тебя говорит! Вы, я вижу, далеко нацелились. Только, я полагаю, нам надо бы сперва с этими «висяками» разделаться. А то не дадут ни тебе, ни мне дослужить до очередного отпуска, не только до пенсии... А если мы и дальше пойдем такими темпами, как сегодня ночью, да... Сплошной огонь. Вот же сумасшедшая! А как сложена, Славка! — Турецкий даже застонал, снова увидев перед глазами раскосую свою восточную наложницу. — Какое тело!.. Вальпургиева ночь...

— Во! — кивнул Слава. — Вспомнил.

— Что именно?

— Да как ты эту ночь называл. Точно, Вальпургиева.

— Ну она-то еще у нас впереди. По старому поверью, с тридцатого апреля на первое мая. Все самые роскошные ведьмы мира устраивают себе бал. А ты что, наших имел в виду?

Это ты сейчас не туда глядишь, — опустил Турецкого на землю Грязнов. — Не мое дело, конечно, давать тебе совет именно по этой части, но поскольку на Ирке, как я понимаю, ты не очень собираешься жениться, хоть вокруг-то оглянись тогда: какая рядом красотища пропадает.

— Это кто же, почему не знаю, как заявил Чапаев?

— Да Карина же, балда ты. Ты взгляни на нее пошире. Она вдовушка неглупая, богатая, а все остальное сам успел вкусить. Я бы на твоем месте задумался. Тем более что ты, это абсолютно достоверно, в ее вкусе мужик. Не жалко потерять такую?

— Чему быть, старик, того не миновать. А меня пока другое заботит: все, вплоть до ботинок, почему-то Кариной пахнет. Ее духами. Как домой-то явлюсь?

— Ты умный, придумаешь. Значит, Нинке скажу, чтоб предупредила ее на будущее. Это верно. У женщин нюх собачий.

— Ты не прав, Славка, это у собак — женский нюх! Ну закончили, вон и Савельич показался. Кстати, чтоб не возвращаться к теме. Вообще-то ваша с Ниной идея может оказаться разумной. Только нужен очень опытный адвокат. Когда вернешься, мы специально обсудим этот вопрос. Может, и я чем-нибудь помогу, копнем наши старые связи.

Во двор, осветив фарами спящие машины, въехала черная «Волга».

Товарищи юристы уселись на заднем сиденье, и Саша, поздоровавшись с шофером за руку, попросил Савельича доставить их в Быковский аэропорт, и если можно, чуть-чуть раньше, чем самолет начнет разбег...

Приехали неожиданно быстро, наверное, потому, что транспорта в это время мало. Сказав Савельичу — спи, Турецкий с Грязновым пошли оформлять билет. И на это ушло мало времени, поскольку их удостоверения здесь, в «глубокой провинции», еще представляли ценность. До посадки оставалось полтора часа, и Турецкий, чтобы не оставлять друга в одиночестве, нашел буфет, нашел даже младшего лейтенанта, осуществлявшего за ним надзор, после чего буфетчица, искренне исповедуя в душе принципы демократии и равенства, с согласия местной карающей власти, выдала ему бутылку портвейна, две кофейные чашки и шоколад «Аленушка». Лейтенант с удовольствием разделил неожиданную трапезу: выпил чашечку портвейна, вежливо отломил дольку «Аленушки», кинул в рот и, элегантно приложив ладонь к козырьку, пожелал «товарищам полковникам» счастливого рейса.

Они вышли из здания вокзала, подошли к невысокой решетке, ограждающей выход на летное поле, облокотились на нее и закурили.

— И тем не менее, — Турецкому все казалось, что он не успеет сказать Славе самое главное, — прошу тебя, Грязнов, будь человеком, взгляни на этого труса моими глазами. Ведь он сбежал потому, что наложил полные штаны от страха за свою дорогую, но весьма паскудную жизнь. Он кому-то в своей биографии так нагадил, что понял: ошибку обязательно исправят. Иначе бы жил, как и все мы, под ежедневным дамокловым мечом и был фаталистом. Потому что другого нам и не дано.

— По его биографии пройти так и так придется, — заметил Слава. — Не забудь матери-начальнице лишний раз ручку лобызнуть. Она дала такую команду местным сыскарям, что те к моему появлению должны бы досье минимум сотни на две страниц положить. Она это умеет, ты же знаешь. Особенно когда разозлится.

Ладно. А ты знаешь, Славка, я тебе как мужик мужику, вот когда их кино смотрел, почему-то все ждал, когда же там Карина появится? Вот же гадство какое! Понять хочу, почему он с ней таким скотом был? Ведь баба-то — конфетка! А впрочем...

Есть такой анекдот. Померла у еврея жена. Ну собрались друзья, стали поминать. Один говорит: Рива была такая красивая, ах! А бывший супруг: да- да, что вы знаете! Второй: она была такая хозяйка! Ну вдовец опять: да-да, что вы знаете! Третий: такая мать! Четвертый: так любила нас, друзей! Пятый, шестой и так далее. А этот все свое: что вы знаете! Наконец встал самый мудрый. Хаим, говорит, да, мы знали твою Риву, она была... и начинает все перечислять сначала. Но ты все время говоришь: что вы знаете! Конечно, ты знаешь ее лучше, чем все мы, вместе взятые. Так скажи нам о ней то, чего мы не знаем, а знаешь один ты! Друзья мои, сказал Хаим, это была такая сволочь!

— А ты знаешь, — даже не улыбнувшись, сказал Слава, — это очень похоже на правду. Я тоже об этом подумал. Нельзя, понимаешь, написать портрет человека одной черной краской. Но это уже другая философия. А кстати, ты заметил, что ни в чьих показаниях Карина не фигурирует, будто нет ее. Пустое место. Интересно.

— Слушай, а когда у нас основной-то дележ начался, а?

— Дележ чего, власти? С февраля семнадцатого.

— Да нет, — засмеялся удачному ответу Турецкий. — Дележ наших с тобой ресурсов. С начала перестройки или позже? Я имею в виду — открытый, бессовестный.

— А зачем тебе?

А затем, что этот момент может стать точкой отсчета. Я думаю, не так уж много дел-то было за эти шесть-семь лет, где обязательно должны присутствовать наши фигуранты — в том или ином качестве. Подсудимых, свидетелей, ответчиков... И вообще, пробежаться бы по крупным уголовным и гражданским делам, их состояния не могли на пустом месте, как грибы, вырасти. А значит, были и обидчики. Или обиженные.

— Ты все про Монте-Кристо?

— Красивая мечта юности, рыжий! Что ты понимаешь в роскошной жизни...

«Внимание... — пробудилось вдруг радио, — начинается регистрация пассажиров на рейс... Москва — Самара... просим пройти к стойке номер...»

— Все, Слава, — откачнулся от ограды Турецкий. — Твоя самолетка, однако, паря... Не забудь поинтересоваться, где он любил отдыхать от трудов праведных. Удачи тебе.

— А ты не забудь о моей просьбе.

Из стеклянного куба аэровокзала Турецкий посмотрел, как на посадку вышла жидкая группа пассажиров и растворила в себе Славу.

— Ну, твари, — услышал он восхищенный голос Савельича, когда открыл дверцу и бухнулся на заднее сиденье машины. — Нет, вы только послушайте, Александр Борисович, вот сейчас по «Маяку» передали. Убили приехавшего вчера в Лондон управляющего Новороссийской частной судоходной компанией Тарасюка. На какой-то площади подъехали на машине к его автомобилю и расстреляли в упор из автоматов. И спокойно уехали. А грешат опять на чеченцев. Вроде бы им заплатили. Там комментарий был, ну, как обычно. Танкеры, нефть, мафия. И когда мы у себя порядок наведем... Ну что, проводили? Едем домой?

— А? Ну конечно...

«Та-ак, следующий — Антон Тарасюк. Какой он по счету в списке-то гостей? Ай да Монте-Кристо! И кто же теперь у него на очереди? Интересная получается игра...»

***

Жалко было, конечно, расставаться с красивой версией о графе Монте-Кристо, но дело требовало не фантазий, а фактов. И по дороге домой, благо времени было много, а спать сегодня уже все равно не придется, Саша стал прокручивать иные варианты.

Самым странным и непонятным во всем деле до сих пор оставался для него метод убийства. Изучить распорядок дня, выбрать один и далеко не самый лучший момент, подставить таким образом огромную компанию — а может, как раз этого и добивался наниматель киллера: испугать остальных? Но, по версии Деревянко, если сведения о Мирзоеве он передал сучковскому охраннику, то больше всех и должен был быть заинтересован в смерти Мирзоева именно Сучков? А зачем ему эта смерть? Если они были почти друзьями. Или в их мире понятие «дружба» не существует? Но Сучков постоянно демонстрирует свое самое сердечное отношение к покойному. И Дергунов, кстати. Вызванный же на допрос Кузьмин сразу и без оговорок признался, что спрашивал, интересовался, да, потому что речь тогда шла о том, как Наилю постоянно удавалось сохранять спортивную форму, притом что спортом он абсолютно не занимался. Он и сказал, что все это благодаря жесткому режиму, вон у Олега спроси, он подтвердит. Кузьмин и попросил дать для Сучкова этот распорядок. Записал даже. Только ведь Сергей Поликарпович не в собственном офисе сидит, а на разных заседаниях и не может себе позволить, к примеру, ровно в час дня залечь в холодную ванну, а в четыре пятнадцать, к примеру, пригласить секретаршу прилечь на диван. Так что обсудили в тот раз, посмеялись, да и дело с концом. А что, есть какие-то соображения?

Взор у этого Кузьмина был так чист, а репутация безупречна, опять же по представлению Сучкова, что все дальнейшие поиски в этом направлении с согласия Меркулова решили прекратить.

Оставался еще, правда, неудачливый муж Нины Галактионовны, но эту версию напрочь отвергла она сама, зная характер мужа. Он и искать-то ее толком не решился, куда уж в мстители-то! А зря, между прочим, ежели хиляка в угол загнать, он кусаться начнет. Но здесь, скорее всего, не тот случай.

А вот интересно, как отреагируют на убийство Тарасюка Сучков с Дергуновым? Надо будет обязательно встретиться с кем-нибудь из них, найти повод, уточнить какую-нибудь деталь.

К дому на Фрунзенской набережной они подъехали, когда первые москвичи уже шли на работу. Саша с тоской подумал, что Иринке однажды надоест ждать, когда он явится под утро, чтобы принять душ, сменить рубашку и, поглядев на нее с вожделением, опять умчаться на сутки. Она плюнет и найдет себе мужика с размеренной жизнью, хорошей зарплатой и большой квартирой. Но если однажды так случится, она будет очень и очень не права. Надо будет не забыть сказать ей об этом. А после взять да и позвонить в приемную Меркулова. И сказать так: «Костя, я так заболел, что с Ирки встать не могу!» И Костя обалдеет и ответит: «Дурак ты невоспитанный! Когда ж ты, наконец, на свадьбу-то пригласишь?» А действительно, когда? Ладно, вот кончим это дело и... Что — и? И... Ирина... спит одна, а тебя по Москве черти носят. Все, сегодня вечером... И это окончательно. Твердо.

Тогда Саша еще не знал, что утром, когда он придет на работу... Хотя что значит— утром, когда оно уже наступило! Так вот, когда он явится в свой кабинет, раздастся звонок из Самары, который напрочь перечеркнет все его благие намерения, которые он так старательно приготовил на сегодняшний вечер. И вечером Ирка будет уже провожать его в Домодедовском аэропорту, а в руках Саша будет держать билет до Иркутска. Но это будет только вечером. А он еще не наступил.

Ахмет не помнил, как он оказался в КПЗ. Все вроде было нормально, хорошо посидели в ресторане. Он, наконец, смог позволить себе шикануть: деньги имелись и деревянные, и в валюте. Пока качался в поезде двенадцать суток, измаялся вконец, хотел пойти в вагон-ресторан и посидеть от души, но понимал, публика тут бродит всякая, в основном «челноки», что шмотье через китайскую границу в Союз таскают, да те умельцы, которые с «челноков» жирный «страховочный» налог собирают. Одни грабят, другие откупаются, возникают драки, не ровен час, чья-нибудь любопытная харя и к его нехитрому багажу сунется, а там «Калашников» с парочкой рожков. В самый раз нужное оружие. Хорошо, если просто морду набьют да отнимут, а как прицепятся и начнут шмонать? Ведь все честно заработанные — тю-тю.

А красиво получилось: один выстрел — и полный карман. Не на всю, конечно, жизнь, как тот уголовник говорил, отдавая гроши, видно же было, жалко, а отдавал. Если Барон приказал, как не отдашь? Да, не на всю жизнь, но, если постараться, на пару годков хватить может. Там «пол-лимона» наших и в долларах, если по последнему курсу, тоже на полтора наших тянет. Итого — два полновесных «лимончика». Чудеса, право, всего один меткий выстрел! Спасибо армии, хоть чему-то научила... И ей же спасибо, что перед самым дембелем такую удачу подкинула. Ну то, что в части всегда был бардак, никого особо не удивляло. Что оружие почти без присмотра хранилось — само собой. Но чтоб в день отъезда какая-то умная башка еще и замок вырвала, оставив, по сути, двери от пирамидки настежь, об этом только мечтать было можно. Пяток автоматов с хорошим боезапасом увели Ахмет с дружком. И спрятали. Скандал, обыски, чего только ни пробовали, ни предлагали — никто не знал, не видел, не слыхал. Так ведь и не нашли. А оружие пригодилось. Когда в Москву приехали, по рынкам столичным пошатались, нашлись покупатели. И за хорошие деньги.

Все продавать не торопились. Отдали два с рожками, деньги большие взяли. Да к чему деньги-то, когда жить толком негде, все по углам, а в ресторанах питаться накладно. Вот тогда и решили покончить со всем арсеналом разом, чтоб уж больше не бояться, а ехать по домам. И так уж всю зиму проваландались. Тогда же и нарвались на дружков Бароновых. Сам Барон только с Ахметом говорил. Предложил дело. Но — один на один. Ты сделал, мой кореш тебе заплатил, и забыли друг друга. Поинтересовался, хорошо ли владеет оружием. Ахмет расхвастался, что одиночными из «Калашникова» птицу влет бьет. А ежели оптику на него поставить да глушитель навинтить, тогда как? Взялся бы пришить одного гада?

Ахмет боялся продешевить и назвал фантастическую для себя сумму два миллиона. И лучше в долларах. Все в долларах не выйдет, возразил Барон, тут же завалишься со своей валютой, а требовалось, чтоб Ахмет сделал дело и навсегда исчез из Москвы. За это он и получит «пол-лимона» деревянных, а остальное — в долларах. Деревянные — это чтоб немедленно с глаз долой. Автоматы же Барон покупает, платит, но чтоб Ахметов напарник тоже исчез немедленно. Хорошие были условия. Напарник получил свою долю и тут же уехал, а Ахмета поселили на недельку в какой-то пятиэтажке на окраине Москвы, жратвы принесли и сказали, чтоб ни на шаг не отлучался: может понадобиться в любую минуту.

Через неделю явился за ним Барон и сказал: поехали. Ахмета охватило возбуждение, но Барон, заметив, как вздрогнули его руки, нахмурился и велел не нервничать. Еще не на дело едем, добавил. Они сели в большую и красивую машину Барона, Ахмет не знал, что это за марка — дорогая, наверное, иностранная, — и поехали. Долго катили, за город куда-то. Барон предупредил Ахмета, что знать маршрут ему ни к чему, и залепил клейкой лентой глаза. Так вот они и ехали побольше часа, Ахмет даже заснул. Потом его взяли под руки и повели куда-то. Шли долго, похоже, даже нарочно петель добавляли, чтоб окончательно запутать его, Ахмета.

Ленту с глаз сняли в светлом небольшом помещении, где была койка, стол, стул и телевизор. Сказали, здесь поживешь, покажешь, как стрелять умеешь.

Для стрельбы был оборудован целый тир. Барон принес Ахмету оружие и сказал, что заводской номер сбили, навинтили глушитель и поставили оптический прицел. А стрелять он должен вот в кого. Барон бросил на стол перед Ахметом толстую пачку фотографий черноволосого и круглолицего человека. Ну что, человек как человек. Пока все не перестреляешь, не привыкнешь к нему, здесь поживешь.

Выходил в тир Ахмет под присмотром Барона, а больше никто к ним не заходил, даже кто к нему в комнату завтрак, обед, ужин доставлял, неизвестно, в таких вот почти тюремных условиях и провел Ахмет целую неделю. Однажды только пришел мужик в камуфляже, с черной шапочкой-маской на голове, посмотрел, как работает Ахмет, поправил ему маленько руку — чувствовалось, что хорошо владел оружием, и добавил еще, что правду говорил Ахмет — умеет стрелять. И к оружию приладился.

В общем, в течение недели изрешетил Ахмет лбы на всех фотографиях, к этому круглолицему брюнету привык, кажется, в толпе его сразу бы узнал, а главное, полюбил свое оружие, автомат с удобным откидным прикладом. Снимешь упор для плеча, отвинтишь глушитель — и он становится маленьким, в штанине спрятать можно. Хорошо кто-то над ним поработал.

И снова заклеили глаза Ахмету и повезли на машине. И проснулся он уже возле своей пятиэтажки. Вывели его, велели еще немного подождать. А уж весна в Москву пришла, свежим запахло! Погулять бы. Но приказали сидеть и не высовываться.

Наконец где-то через неделю явились, покатали Ахмета по Москве, переехали Москву-реку, откуда уже пошли пешком. Сопровождал теперь Ахмета дружок Барона, Коля,,с золотым зубом во рту. Неприятный такой мужичок. С ним походили по улицам, показал он, куда потом прийти надо будет за зарплатой — так он сказал с кривой усмешкой. Но Ахмет почему-то верил Барону, наверное потому, что солидным этот мужик был, спокойным, разговаривал чисто, без блатных словечек и мата, и Коля его внимательно слушал и не перебивал. Значит, большой вес этот Барон имел. И сам же говорил, что посредники ему не нужны. Только помощники.

Поселили Ахмета у чудика какого-то на пару дней, все показали, рассказали, куда целить, в каком часу и прочее. Ну он дождался нужного часа, выцелил мужика в окне и снял его, как и хвастался, одним выстрелом.

А вот оружие бросить пожалел. Уж очень легло оно к руке. И оптика, и глушитель — кто сейчас так сделать-то сумеет? Словом, пожалел, в портки хорошо спрятал, а потом получил свою «зарплату» и был таков. Конечно, самолетом быстрее, поскольку решил Ахмет убраться на другой конец державы. Но в самолет оружие не пронесешь. Оставался поезд. Он и купил себе купейный билет аж до Хабаровска. Лучше б, конечно, до Владика, но там граница, пограничники, обыски, ну их всех...

В общем, сошел на землю в Хабаровске, за хорошие деньги снял номер в гостинице и стал думать, что делать. Идти работать с такими деньгами — надо быть полным идиотом. О доме родном он уже давно позабыл: что в деревне-то делать? Деньги голову кружили, деньги. В гостиничном ресторане познакомился с молодой парой, которая «челночила» в Китай, много знала и могла кое-чему научить. За деньги, конечно. Паспорт помочь заграничный оформить, маршрут рассказать, связи нужные наладить. Он уши развесил, а они его и «кинули». Небольшие по его понятиям деньги, но жалко, тем более обидно, что как с фраером обошлись. Словом, недели не прошло — встретил он их, голубчиков. На беду, уже под банкой был, сперва стал права качать, а потом и до рукопашной дошло. Но тут сила оказалась на их стороне, потому что не одни они новичков «кидали». Да и крыша в городе у них была. Менты их и спрашивать ни о чем не стали, а увезли драчуна в ИПС, по дороге еще, чтоб не огрызался, по почкам добавили. А когда обыскивать стали, все отделение сбежалось: «Вот это мильенщик! Валютой-то обклеиться можно?» Дурак, зачем он с собой столько денег-то таскал!

Ну, голубчик, говорят, раскалывайся сам, пока не поздно. Где взял, откуда прибыл, куда путь держишь, остановился где? Долго молчал. Но нашлись умельцы, взялись всерьез, и он решил частично расколоться. Пришли в номер с обыском, а под кроватью — мать твою! — автомат, да со всеми причиндалами... Снова вопросы: где купил? У кого? Ответил, как тут смолчать? В Москве купил, на Тишинке. У мужика, он из Приднестровья приехал. Деньги нужны были срочно. А свои деньги откуда? А в поезде почти две недели трясся, в карты выиграл. А чего, не могу, что ли? Садись напротив, сдавай, я тебе покажу!

Нет, не клеилось ничего. Никто не верил, чтоб столько валюты — на полтора миллиона наших кровных — мог Ахмет в вещмешке таскать.

И пока сидел он в хабаровском КПЗ, выяснили менты, что в собственном спецотделе это оружие не проходит, ну это у них быстро. Тогда послали запрос в Центральный спецотдел МВД. Указали номер оружия. Хоть и сбили его еще в Москве, но определить все равно можно, есть у них свои хитрости, о которых не рассказывают.

Ответ скоро последовал. Пропажа оружия из воинской части номер такой-то, расквартированной в Уфе и так далее. Потребовали фотографию для выяснения принадлежности оружия, которое и отправили в Уфу, в родную часть, которую покинул больше полгода назад. А уж там так обрадовались! Иди сюда, родной ты наш! Как же мы тебя давно не видели! И в камеру, ибо занялась им окружная военная прокуратура.

Пошли допросы, но Ахмет, окончательно запутавшись в своих показаниях, уже не мог придумать какую-нибудь стоящую правдивую историю, врал теперь что в голову придет. То он сам нарезку для глушителя сделал, когда купил его на Тишинке у того, из Тирасполя, который ему и оптику заодно продал, деньги срочно нужны были. А Ахмет их в карты выигрывал. В поездах поди проверь. И ни к какому преступлению он подготовку не вел, хоть убей, не было этого. Но вот зря он про Москву придумал. Надо было любой другой город назвать, где бывал. А эти суки зацепились за Москву и решили, что он наверняка там кого-нибудь «замочил», и на всякий случай послали оружие на экспертизу в Москву. В МУРе примерили автомат к той деформированной пуле, найденной в ванной у Мирзоева, и тут же доложили Романовой: она, родненькая.

Турецкий торопливо завтракал на кухне. А за его спиной слонялась в накинутом на плечи длинном забугорном халате Ирина. Она нарочито и вызывающе зевала, всем видом показывая, что явившийся уже и не за полночь, как обычно, и даже не на рассвете, что приличествовало бы ветреному гуляке, каким он глубоко в душе и является, к сожалению надо сказать, а просто в тот час, когда все нормальные люди выходят на работу, целуя полусонных жен в висок. И это уже совсем черт знает что такое. Ни в какие ворота не лезет.

Саша внимательно слушал ее бранчливые и тоже полусонные стенания, направленные скорее вовнутрь, а не наружу, то есть для собственного успокоения, а вовсе не для поучения провинившегося, а сам думал, как осуществить сегодняшним вечером глубоко продуманную операцию, против которой, как показывает мировой опыт, еще ни одна, хм, девица... ну хорошо, будем считать ее девицей — для успокоения совести, не смогла устоять.

И еще он подумал, уже заканчивая завтрак: что было бы сейчас правильнее: выпить чашку кофе или утащить Иринку в койку, пока она еще не совсем проснулась и не сможет оказать достаточного сопротивления? Победил кофе. Второе он оставил на вечер, как завершающий аккорд для своего сюрприза. И это правильно. Для рубрики в газете: так поступают настоящие мужчины.

В этот волнующий миг и раздался телефонный звонок. Ирка взяла трубку, промычала что-то невразумительное, а потом вдруг совершенно ясным, проснувшимся голосом, только что не завопила:

— Да вы знаете, когда этот нахал явился, а? Только что! Пять, а может быть, шесть минут назад! И вы считаете, что это порядочно с его стороны? И я всю жизнь должна терпеть, да? А он будет на служебной машине по ночам раскатывать, да? И при этом снисходительно улыбаться? Вот брошу его... — Ирка опасливо покосилась на него из-под руки с задранной к потолку телефонной трубкой: какова реакция и можно ли, не опасно ли продолжать концерт?

На что Саша подумал, что зря он так с Иркой. Ну конечно, надо было отказаться от утреннего кофе, тем более что он все равно со сгущенкой, а такой напиток можно выпить и в собственном буфете.

— Шучу, Александра Ивановна, это я так, для него, а то сидит себе как ни в чем не бывало и на меня ноль внимания... Передаю ему трубку! — Она замахнулась телефонной трубкой: — Иди, снова без тебя жить не могут! У-у! Глаза б мои не глядели!

Саша отставил чашку с недопитым кофе и пошел к телефону. По пути успел ухватить Ирку за талию, приподнять и так притиснуть к себе, что она только слабо охнула и обхватила его обеими руками за шею. Так, держа ее на весу, он и начал разговаривать с Романовой, пока не сообразил, о чем идет речь, и вообще не забыл об Ирине. Машинально отпустил ее и молча слушал, пока Романова не закончила свою информацию, что этого уфимского молодца уже, вероятно, вчера вечером отправили сюда, и ожидать его следовало в первой половине дня. Если, конечно, умники из военной прокуратуры не решили отправить его с какой-нибудь партией этапируемых. Тогда-а... Жди до морковкина заговенья. Правда, обещали побыстрее. Да разве ж им можно верить?

В свою очередь, он рассказал ей, что проводил Славу, а сейчас собирается не спамши на службу, поскольку самолет улетал только в пять утра. Но Ирина все равно не верит, и он не знает, как поступить. Наказать ее и пойти на работу или наказать Костю и не пойти.

Романова захохотала, обожая подобные ситуации и еще более обожая давать полезные советы. Решили, что ему лучше все-таки пойти. Что он торжественно и выложил Ирке. Обидев ее, естественно, до самой глубины души.

— Все, дорогая, шутки кончились, — сказал ей, повесив трубку. — Нашли, наконец, убийцу. Сегодня, скорее всего, будет в Москве. А еще я очень надеюсь на Славку. Он должен отыскать мне концы этого проклятого Молчанова.

Конечно же Ирина все прекрасно понимала и не надо было ей ничего объяснять. И Славу-то он совершенно правильно поехал провожать. Но как же не поворчать, если выдается такая исключительная возможность?

Ну конечно, он опоздал на работу. Не мог не опоздать. Да, в конце концов, человек он или машина? Машине и той теплый гараж требуется. А человеку? А ему требуются Иркины объятия, и чем сильней, чем горячей, тем свежей у него потом мозги становятся. Варят лучше. Это уж замечено. Когда ее раньше подолгу не бывало рядом, в сон тянуло, всякая чертовщина в очень заманчивом виде представлялась. А по улицам, особенно по весне, прямо-таки ходить трудно было: глаза так под встречные юбки и шныряли. Пока не адаптируется взгляд и ножки не примелькаются

В таком отмытом и очищенном от посторонних мыслей виде и явился он на работу. Сразу, на всякий случай сделав умное и задумчивое лицо, заглянул в приемную, но Клава не оценила его хитрости, а сказала, что Константин Дмитриевич уже с утра пораньше у генерального, а когда освободится, одному Богу известно. Саша мимоходом окинул привычным взглядом Клавины прелести, но остался к ним равнодушен, и это обстоятельство его даже очень обрадовало. И он даже не сразу понял, о чем она продолжала говорить.

А сказала она, что ровно в девять звонил из Самары Вячеслав Иванович и велел — она так и сказала, — велел ровно в девять быть у себя на телефоне, он сообщит важную новость.

Ну и ну, дошло наконец до Турецкого, если и ему удалось, то сегодня не обычный рабочий день, а красная дата в календаре. Убийца — раз, сбежавший Молчанов — два! Так и дело можно будет скоро закончить. Но, вспомнив ночное сообщение о покушении на Антона Тарасюка в Лондоне, подумал, что не исключено — вызов Кости к генеральному может быть связан именно с этим событием. Это что ж, и это дело теперь со своими соединять? А вдруг придется в Лондон слетать? Вот будет номер!

— Сидишь? — спросил у Залесского.

— Сижу, — охотно подтвердил тот и поковырял концом авторучки в ухе. — Вас, говорят, уже поздравлять можно?

Дата добавления: 2015-12-07