Н1Ш Щ И |Ц Щ Mi,К 23 страница

Но и имея этот золотой ключик, решать задачи моти­вации очень непросто, потому что спортсмен в силу специ­фики своего дела постоянно меняется. Для умелой регуля­ции его мотивационной сферы необходимо всегда обла­дать полной и достоверной информацией обо всем, что касается предстоящего старта: это и противник, и судьи, и зрители, и прежде всего сам «твой» спортсмен, каков он сегодня, к чему готов и к чему не готов. На что в плане мотивации он откликнется, а что оставит его равнодуш­ным, и хуже того — может сильно помешать максимально настроиться?

Как довольно яркий пример вспоминаю момент из из­вестного кинофильма «Саламандра», когда разведчик го­ворит своему руководителю:

— Боюсь, что я уже не боец. У меня слишком много
отняли.

И тогда ему говорят:

— Расшевелите ненависть, иногда это самый сильный
мотив.

Считаю этот диалог очень насыщенным. Идет поиск мотивации для осуществления предстоящей деятельности. Герой признается, что его запас «положительной» моти-

вации исчерпан. У него в его личной жизни не осталось того, ради чего он может снова подняться на подвиг. И тогда он получает совет искать резервы в «отрицатель­ной» мотивации — действовать из чувства ненависти, ре­ванша, мести.

Я в принципе против отрицательных мотиваций. Но готов согласиться, что в исключительных случаях можно обращаться к этому «багажу», но рассматривать его сле­дует как некий «неприкосновенный запас», частое исполь­зование которого может иметь большие и нежелательные воспитательные последствия.

И еще один пример поиска мотива, который иногда может быть слишком сильным для души конкретного че­ловека, может перегрузить ее и помешать решению зада­чи. Борец, с которым мы были очень близки несколько лет, готовился к страшной схватке. Мы знали, что сегодня все против нас: и противник, выступающий у себя дома, и судьи, и бессонная ночь. А схватка решала судьбу золотой медали и почти гарантировала попадание в олимпийскую команду.

Он уже размялся и лежал на раскладушке, лицом вниз, спрятав лицо в ладони. Я стоял рядом и прини­мал решение: говорить приготовленные слова или нет? Дело в том, что в своей молодой жизни он пережил большое несчастье — смерть любимой девушки, на мо­гилу которой постоянно ходил и клал цветы.

И вот сегодня, когда этой победой он мог решить глав­ную задачу своей спортивной жизни, я решил напомнить ему о прошлом и, погладив его волосы, тихо спросил:

— Может быть, посвятим кому-нибудь? — Я не на­
звал имени той девушки, как бы предоставив ему воз­
можность выбора человека из его жизни, с именем ко­
торого он пойдет сейчас на это испытание и, может быть,
совершит подвиг.

Но он понял меня и сразу же резко ответил:

— Нет! Не надо никому посвящать. Надо п
роться.

— Почему? — еще тише спросил я.

— Потому что мне слишком тяжело все это.

Проклятие профессии

Работа по совместительству

Еще одно доказательство того, насколько сложнее уп­равлять сферой морального стимулирования человека, чем объявить размер премии в случае победы.

И последняя на сегодняшнюю ночь «идея», на другие просто не хватит сил — об Ире. Именно о ней, поскольку ее проблем касался наш разговор с Верой Николаевной.

Я вошел в номер, когда она тушила сигарету и искала ей место в переполненной пепельнице.

— Хотите кофе?

— Кофе мне уже предлагали.

— Кто, если не секрет?

— Секрет.

— У психолога не должно быть секретов от тренера.

— К сожалению, могут быть.

— К сожалению — для кого?

— Прежде всего — для спортсмена.

— Вы хотите сказать, что спортсмен разочаровывает­
ся в тренере?

— Не то, что разочаровывается, а меняет свое отноше­
ние. Спортсмен взрослеет и все, в том числе и личность
тренера, воспринимается иначе, менее эмоционально, что
ли. На место любви приходит симпатия и уважение, на
место слепого доверия и подчинения приходит самоанализ
происходящего и желание иметь свое мнение.

— А мы что, этого не понимаем?

— Может быть и понимаете, но не хотите мириться с
уходом любви и не меняетесь в стратегии своего отно­
шения к ученику. По-прежнему диктуете, требуете, кри­
тикуете. И со временем этот элемент воли в отношении
тренера к спортсмену становится непосильным грузом
для него.

— А Вы думаете, это легко — видеть, как уходит лю­
бовь, а приходит это самое уважение? Мне это уважение
не нужно, я-то продолжаю любить. Тренеру и так ничего
не достается, да ничего и не надо, а вот любовь нужна,
понимаете?

— Очень хорошо понимаю.

— Нет, вряд ли это можно понять. Это надо прочув­
ствовать, то есть побыть в шкуре тренера.

Она опускает глаза и прикрывает их ладонью. У ме­ня появляется чувство вины. Я вспоминаю, что предсто­ит этому человеку пережить завтра, и проклинаю себя. Этот человек заслужил совсем другие слова, тем более от меня, хорошо знающего, что такое работа и судьба тренера. «Вы — великий человек! — должен был ска­зать я ей. —Вы делаете великое дело! Что делали бы все эти Иры и Кати, а их тысячи, если бы не было Вас?»

— Бог с ней — с этой любовью, — прервала она мои
раздумья, — что будем делать с Ирой?

— Мне кажется, у нее не хватит сил.

— На снаряды сил хватит, лишь бы хватило сил «соб­
раться». Как мы можем ей помочь в этом?

— Нужен самый точный и сильный мотив.

— Мотив — это квартира. Не будет же она жить всю
жизнь у меня.

— Это понимаете Вы, а она в силу своего возраста —
нет. И потому этот мотив может не сработать завтра, как
не приносит пользы даже удачно сделанная комбинация
«на шоколад».

— Опять Вы о том шоколаде. Ну это же была просто
игра, пари.

— Нет, Вера Николаевна, это не мелочь, раз это ка­
сается воспитания. Я много лет думаю о проблеме сти­
мулирования и глубоко убежден, истинная сила — в мо­
ральных стимулах. Никто не играет в тот же футбол за
деньги, это самообман. Футболист и так знает, что полу­
чит премию в случае победы. Разве наши футболисты на
чемпионате мира в Испании не знали, сколько потеряют
в случае неудачи? Знали, но этот стимул не сработал,
потому что был не главным. Главный — моральный, но
люди, работавшие с командой, видно, поставить его
были не способны.

— А какой мог быть главным?

— Тот, который касался бы не голого расчета, даже не
сознательной сферы, а души и сердца.

— Значит, опять лозунги и собрания?

Проклятие профессии

Работа по совместительству

— Может быть, и лозунги и собрания, но проведен­
ные от души и красиво, и обязательно — чистыми людь­
ми, в смысле — абсолютной честности. Хотите, прочту
Вам слова известного шахматиста Бронштейна? Как раз
об этом.

«Я никогда не соглашусь с пропагандой недружелюб­ного и далее враждебного отношения к своему партнеру по мотиву, что это будто бы помогает победить... Разумеется, и я, как всякий шахматист, стремлюсь к победе, она при­носит мне радость, если удастся превзойти партнера логи­кой, фантазией, остроумием, знаниями, далеким расче­том. Но настраивать себя на ненависть к сопернику, жерт­вовать богатством души ради очка в таблице — это шах­маты нищих».

— Это же разные вещи: шоколад и настрой через нена­
висть, — возражает она.

— Нет, это хоть и разные, но очень близкие вещи, и
вот почему! Шоколад как стимул в тот раз заполнил моти-
вационный вакуум спортсмена. И в другой раз этот спорт­
смен, у которого не сформирована прочная положитель­
ная мотивация, будет искать в своей душе для ее настроя
что-нибудь типа шоколада, что «подвернется* под руку,
потому что пустым выходить на старт нельзя, ничего не
получится. И со временем этот необходимый поиск стиму­
лов обязательно приведет к ненависти к противнику, пото­
му что ненавидеть легче, чем любить.

— В этом я соглашусь с Вами, потому что их немало в
спорте, тех, кто настраивается через злобу и ненависть к
противнику.

— А кто виноват? — спрашиваю я.
Она смеется.

— Тренер, конечно, который спорит со спортсменом
на шоколад.

— И психолог тоже, — отвечаю я без улыбки. И про­
должаю:

— Психолог виноват в том, что поздно приходит к
спортсмену. Надо быть рядом с тренером с самого начала,
с первых воспитательных «шагов». А назвать это можно
«ранней психологической подготовкой».

Стук в дверь прерывает нашу ночную беседу, и входит тренер сборной.

— Вера, — говорит он, — я составил порядок подхо­
дов к снарядам. Посмотри.

Вера Николаевна изучает списки, а тренер обращается ко мне:

— Я слышал, Вы против прикидок?

— Да.

— Почему?

— Потому что они дают гораздо больше плохого, чем
хорошего.

— Согласен, но что делать, если кандидаты равноцен­
ны. Как я объясню свой выбор вот этим тренерам (он по­
казал на Веру Николаевну), всяким руководителям спорт­
комитетов и даже более высоким начальникам?

— Это не мое дело, но я бы не стал гробить спортсмена
ради того, что Вы сказали. Для чего тогда Ваш опыт,
интуиция, умение предвидеть и даже угадать тех, кто вы­
ступит лучше. Все равно за результат спросят с Вас, а не
с тех, перед кем Вы готовите оправдания.

— Вам легко рассуждать, ~~ ответил он, взял список и
не прощаясь, вышел.

— Это наш самый длительный разговор за месяц зна­
комства, — сказал я.

—Он такой. Я его с детства знаю. Кристально честный человек. О Вас, кстати, высокого мнения.

— Странно, — отвечаю я, — мне кажется, что его не
интересует то, что я делаю.

— Это не так. Я предлагала ему пригласить Вас на
сбор, но он сказал, что работать с командой нужно посто­
янно.

Я смотрю на часы и говорю:

— Скоро утро. Поспите хоть немного.

— До завтра! — отвечает она. — Подумайте об этой
самой мотивации, а то я в этом состоянии, кроме шокола­
да, ни на что не способна.

— Задание понял, — отвечаю я, принимая ее полушут­
ливый тон, — но Вы даже не вспомнили о Майе.

— Майя в надежных руках, — отвечает она с улыбкой.

Проклятие профессии

Работа по совместительству

— Я рад, что Вы встречаете рассвет с улыбкой.
И мы смеемся.

— Не перед ли слезами ли смеемся? — спрашивает
она.

— Не дай Бог, — говорю я, — со всем соглашусь,
кроме поражения.

— Это Ваше кредо в жизни?

— Вы хотите сказать, что для меня имеет ценность
только победа? Нет. Завтра вечером — нет. Завтра я со­
глашусь и с поражением. Но до завтра — нет. Потому что
так нужно спортсмену.

Поднимаясь на свой этаж, я вижу старшего тренера, стоящего у открытого окна.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Вхожу в номер, где меня ждет невыключенный свет. Вспоминаю: «Не забудьте выключить ненулевые электро­приборы». И мысленно отвечаю: «Иногда эти ненужные очень нужны».

Да, иногда трудно одному приходить в темное поме­щение.

И к человеку идти иногда мне очень трудно. Хотя все, с кем я работаю, считают, что такие трудности мне незнакомы. Нет, еще как знакомы! Трудно, очень труд­но идти к человеку, особенно тогда, когда тебе самому не лучше, чем тому, кто ждет от тебя слов утешения и любви. Иногда я думаю: «Неужели я выгляжу так, буд­то сам не нуждаюсь в этом?» Значит, годы моей работы «соорудили» маску, за которой спрятано от глаз моих подопечных мое настоящее лицо. Или дело в другом? У людей, с которыми я связан делом, вероятно, сформиро­валась прочная установка: «Раз он психолог, значит — отдает он*. И мне остается одно: находить все, что мне тоже нужно, в благодарном взгляде спортсмена. И это нескончаемый для меня источник!

Кашель, стук открывающихся дверей, чьи-то шаги — верные признаки тревожной ночи для тех, кто живет в этом доме. Да, для многих все решается завтра. Вернее — для семи гимнасток. Но есть еще их тренеры. Есть стар­ший тренер сборной. И себя я тоже могу причислить к тем, кому не до сна. Но главное — спят ли наши похудев­шие и предельно уставшие девочки?

Мы, все те, кто работает с человеком, обычно ждем кон­ца тяжелого дня, чтобы, наконец, пожелать этому человеку «спокойной ночи» и забыть о нем до утра. И думаем, что он, как автомат, закрыл глаза и спит хорошим сном, давая нам моральное право не думать о нем хотя бы с двенадцати часов ночи до восьми утра. Но если бы это было так! Передо мной дневник одного из самых близких мне спортсменов — масте­ра спорта международного класса по вольной борьбе Геор­гия Макасарашвили. Вот какой «спокойной» была его ночь накануне финальной схватки чемпионата СССР:

«До этого времени я не думал много о соревнованиях, но теперь не мог заснуть, все время мелькали перед глаза­ми моменты ожидавшейся схватки. Я многими способами пробовал усыпить себя, но все безрезультатно. В конце концов я сказал себе: "Ну и что, что не спится, не буду спать, буду просто лежать и отдыхать". Я к тому же вспом­нил Ваши слова, что одна бессонная ночь ровно ничего не стоит. Наступило утро».

Похожей была ночь у одной из сильнейших шахмати­сток мира перед партией с чемпионкой мира Майей Чи-бурданидзе:

«После ужина немножко готовилась к Майе. Почему-то поднялась температура — 37,3. Ночью сильное и час­тое сердцебиение. Сердце буквально выскакивает, не дает спать. Худшая ночь. Пожалела, что не имею валерьянки или чего-нибудь успокаивающего. Под утро уснула, но спала плохо. Была вся мокрая».

Многому научил меня спортсмен. И это был еще один урок. «Нет, — сказал он, — Вы не имеете права не думать обо мне в эти часы: с двенадцати ночи — до восьми утра!» И вот сейчас в пять часов утра я думаю о Майе и Ире, о

Проклятие профессии

Работа по совместительству

Кате и Лене, да и об их конкурентах тоже. Хоть бы все они спали сейчас!

* А- *

... Иногда я стал задумываться — что лее происходит с человеком со временем? Я имею в виду, конечно, не сам факт созревания, взросления, старения.

Что, например, меняется во мне не только как в специ­алисте, но и в личности? Что идет рядом с накоплением опыта и ростом профессионального мастерства? Всегда ли это то, что нужно моему делу, другим людям, да и мне самому тоже?

Вот сейчас я спрашиваю себя: «Почему десять лет на­зад, когда я мало знал и умел как психолог, меня так не хватало, особенно в дни игр на чужом поле, ребятам из ташкентского "Пахтакора", и почему сейчас, спустя эти десять лет, я, наверное, нужен, раз я в команде, но не необходим (и это я чувствую лучше, чем кто-либо) футбо­листам тбилисского "Динамо"?»

Что мое, из моей личности расположилось на той чаше весов, которая мешает сегодня моей жизни? Что измени­лось во мне за эти годы? Что ушло и может быть безвозв­ратно?

Несомненно, меньше стало энергии (это закон возрас­та), затем — чувства (любовь моя сейчас не слепа), азар­та и заинтересованности в самом результате спортивной борьбы (я уже не болельщик, а стал больше «философом» и поражение тоже считаю счастьем).

В общем, пришло то, что, может быть, нужно мне, а ушло то, что нужно другим.

Черчилль говорил:

— Есть три дисциплины, в которых любитель может превосходить профессионала, — это проституция, дипло­матия и кибернетика. —- Думаю, что этот список можно дополнить еще одной дисциплиной: «практическая пси­хология*.

* * *

...И снова продолжение раздумий. А может ли человек избежать этих потерь в процессе пути, который называет ся «совершенствование», то есть в пути от «любителя*

до «профессионала»? Или этот процесс «профессионализа­ции» — неуправляемый, не зависимый от воли и желания человека? Если это так, значит это путь без дороги назад, процесс необратимый.

И хочешь ты или нет (это я заметил на своем горьком опыте), чем больше знаешь и умеешь, чем профессиональ­нее становишься как специалист, тем более выражены «нож­ницы» между тобой и любителем-тренером, любителем-спорт­сменом, которые не готовы сегодня к работе на твоем уров­не, то есть к работе профессиональной, как и к профессио­нальному образу жизни. И в последнее время я заметил, что эти «ножницы» все чаще затрудняют мою жизнь в спорте, мои отношения со многими людьми, особенно с теми, кто и не ставит перед собой задач профессионального роста, но с кем приходится иногда делать общее дело. И когда я анали­зирую очередное разочарование в тренере или спортсмене, приходит такая мысль: «Не уводят ли такие необходимые для дела "вещи", как целеустремленный характер, все более совершенствующаяся личность и профессионализм в сторо­ну от большинства людей и обычной нормальной жизни? Не путь ли это к одиночеству?...»

Вот таким безрадостным итогом закончил я свои оче­редные ночные раздумья.

* * *

... А утром продолжил анализ, потому что казалось, что не все додумано до конца. И сначала вспомнил слово «одиночество». Надо ли бояться его, если оно идет от тво­ей силы и уверенности в правоте того, что делаешь? Разве немало встречалось на моем пути тех же тренеров, кото­рые не могли найти общего языка с другими людьми и даже со своими учениками? И это наиболее профессио­нальные специалисты своего дела!

Вероятнее всего, этот процесс эволюции внутреннего мира человека естественен и даже неизбежен, если чело­век идет по выбранному им самим пути до конца.

... И снова, теперь уже в конце дня, перед сном, вспом­нил о том же. И снова было чувство, что поставлены не все

Проклятие профессии

Работа по совместительству

точки. Да, все это звучит громко и красиво: профессиона­лизм, дело, правота убеждений. Но почему так много нуж­но потерять, чтобы идти по этой дороге вперед? Почему со столь многим необходимо проститься? И что приходит вза­мен ушедшего? И равноценна ли эта замена? Что дал мне этот драгоценный опыт взамен молодости и восторженной любви ко всему, что связывало меня раньше с жизнью?

Итак, что появилось во мне, чего не было пятнадцать лет назад, когда я впервые приехал в команду и сделал первый шаг к спортсмену? И вот я перечисляю эти каче­ства и ни одно из них не рождает во мне не то что радос­тного, а даже удовлетворенного отзвука.

Итак:

— постоянная озабоченность делами тех, с кем я свя­
зан совместной работой;

— постоянная напряженность и постоянная готов­
ность к работе, к очередной поездке, к очередному но­
меру гостиницы, к очередному «чужому» полю, к оче­
редному субъективному судейству и ко всему иному —
«очередному»;

— постоянная готовность к любому исходу соревнова­
ний, и к поражению — тоже (это очень практически важ­
ный щит, броня. Не дал бы мне опыт этой защиты, вряд
ли удалось бы выдержать одни только «засуживания»);

— безразличие к любому начальству. Еще один ценней­
ший «щит», крепость которого покоится на твердом осозна­
нии того, что большинство из этого «сословия» к професси­
ональному знанию спорта никакого отношения не имеет.

«Вроде бы все», — думаю я. Но, перечитав, подумал: Наверное, все это правда, но не это отдаляет тебя от дру­гих». То, что ты перечислил, касается только лично тебя и практически не мешает тем, с кем делаешь общее дело. А что же мешает, что нагружает их в процессе делового общения с тобой и делает невозможными такие вещи, как дружба, а иногда — простое человеческое отношение?

И кажется, я понял, что! И сразу почувствовал дно под ногами, то есть остановился, «доплыл». Да, конечно, это требовательность не только к себе, но и к другим лю­дям, постоянный анализ и оценка их действий и постоян-

ная критичность и непримиримое отношение ко всему, что мешает делу. А мешает делу все непрофессиональное!

Таково название этого барьера, которого я не вижу, но хорошо чувствую, который отдалил меня от многих людей и сделал мою жизнь менее радостной и более суровой.

Анализ окончен. Можно спать спокойно. Но будет ли

спокойным мой сон?..

* * *

И вот этот день.

Прихожу в зал первым. Сегодня обязательно «мои» люди должны видеть, что я уже здесь, что жду их. Потому что в такой день даже «родной» зал для спортсмена стано­вится «чужим».

... И последний взгляд перед упражнением — на тебя, как на друга. Вот чему нет цены, вот что ты завоевал!

... И последнее совещание, мучительные минуты до объявления состава. Потом первым выскакиваю из ком­наты, как мальчишка бегу по лестницам и в первом часу ночи стучу Майе в дверь. Ее испуганный голос:

— Кто?

— Открой, это я.

Она открывает дверь и так и запомнилась: тревожное лицо, ночная рубашка, вопрос в глазах, мешки под глазами. И я тихо кричу:

— Ты едешь! Ты в команде!

— О-о-о, — это был стон или тихий крик в ответ.

И мы поцеловались.

* * *

Через полчаса я прощаюсь с гимнастикой. Собираюсь снова в дорогу. Укладываю сумку, а Майя сидит напротив и что-то пишет в своем дневнике.

Я же закончил свой «гимнастический» дневник послед­ней ночью. Когда привыкаешь не спать, по ночам неплохо работается. Вот они — мои последние страницы.

«Почему же я не помог всем, кто ждал помощи и наде­ялся на меня?»

И как будто ждал этого вопроса — моментально по­явился ответ-оправдание: «Все-таки мало знаю этих лю­дей». Открываю папку с личными делами футболистов,

Проклятие профессии

Работа по совместительству

нахожу «дело» вратаря с его фотографией на обложке и вынимаю страницу под номером один. Вот он — всего один лист из этой объемистой папки, а как много здесь о чело­веке, знание которого значительно облегчает управление им в любых жизненных ситуациях и в том числе — самых сложных.

«Родился 20 июня 1955 года. Окончил институт физ­культуры. В команде с 1980 года. Холост. Живет с мамой и братом. Брат младший, учится на третьем курсе. Мате­риально обеспечивает семью.

Цель: в футболе — войти в призовую тройку чемпиона­та СССР, попасть в "33 лучших футболиста".

Планы:

1. Создать хорошую семью на будущий год.

2. После футбола работу найти.

3. Жить хорошо.
Подвиги:

1. Переход в высшую лигу три года назад. Тогда это
был подвиг.

2. Взял три пенальти в этом году.

3. "И еще хочу сказать: когда отец умер, мама в
больницу слегла, и мы с братом три недели жили одни. Я
еду готовил, но тарелки не мыли, сдвигали к краю стола и
брали из шкафа чистые. Так и запомнилось: груда гряз­
ных тарелок. И еще: однажды телевизор забыли выклю­
чить, просыпаемся, а он шипит... Только не знаю, подвиг
это или нет?" ("Конечно, подвиг", — сказал я ему тогда).

Переживания:

1. Потерял отца в 1977 г. В детстве не было больших
переживаний, детство благополучное.

2. Есть один грех. Три года встречался с девушкой,
не женился, не надо было обещать.

3. 0:5 в 1981 г. Долго не мог прийти в себя. К тому
же, игру по телевизору показывали.

Что и кто может испортить настроение? В команде никто не может испортить настроение В день игры.

Мой вопрос: "В нашей команде?" Его ответ: "В любой".

Индивидуальные особенности:

1. Игрой всегда недоволен.

2. Предыдущую игру умею забыть, когда выхожу на
очередную игру.

3. Жизнь вне спорта не влияет на меня в день игры.

4. Высокая помехоустойчивость. Есть броня.
Ценности в жизни.

1. Мама.

2. Брат.

3. Друзья.

4. Любовь к футболу. Играю не из-за денег. Ради
близких, ради друзей.

5. И все планы являются ценностями».

Вот такая эта страница, что без волнения я не могу перечитывать ее. Хотя имеет значение, что вратарь — очень близкий мне человек. Но эту близость обеспечило именно знание всей его судьбы, нелегкой судьбы вратаря. Может быть, именно знание человека и лежит в основе нашего полного взаимопонимания.

А что я знаю об этих девочках? Что я знаю о Кате, кроме того, что у нее нет родителей? Почтя ничего.

И что я знаю об Ире, которая тоже вчера не решила задачу? И ответ тот же: почти ничего.

И вывод — приговор самому себе: с такими знаниями о человеке ты не имел права быть рядом с ним в день, когда решалось его судьба! Ты не был в состоянии макси­мальной готовности помочь человеку!

Да, в моем ремесле работа вполсилы исключена. Это путь от профессионализма к дилетантству, когда ты рядом со спортсменом, но помочь ему можешь не больше, чем на пятьдесят процентов.

И главный итог моих раздумий: что же еще, кроме «готовности на уровне дилетантства», а то и «жалкого любительства», может помешать моей работе, стать на пути к победе?

Вспоминаю Иру, похудевшую до прозрачности, старав­шуюся бороться, но не было в ее «борьбе» ни страсти, ни эмоций, ничего, кроме автоматизма заученных движений. Получив два раза по девять и две десятых, она подошла ко мне и сказала:

Проклятие профессии

Работа по совместительству

— Видите, зачем все мои мученья, если ставят девять
и две?

И я не знал, что ответить ей.

А сейчас, вспомнив ее страшное падение с бревна, я думаю, что мы забываем о том, что существует такое по­нятие как количество здоровья каждого отдельного чело­века, какой-то биологический предел его организма.

И если физические и психические нагрузки дошли до этого предела, то организм протестует, что выражается в переутомлении, бессоннице, потере желания действовать и стремления к успеху. За этим пределом, как правило, не бывает побед. За этим пределом победы невозможны. Мы уже говорили, что человек — герой и выбрав спорт как ис­пытательный полигон, многократно доказывал, что и в этом правиле возможны исключения. Я сам не один раз был сви­детелем подвигов, которые совершал спортсмен, выступая больным, травмированным или переутомленным, но мы не должны забывать, что призывая спортсмена к таким сверху­силиям, мы требуем от него в этом случае за будущую победу сверхцену. Иногда — это будущее здоровье человека, то есть вся его будущая жизнь, его личная судьба.

Так что, планируя спортсмену в начале его спортивно­го пути максимальную задачу, мы не должны забыть сде­лать корректировку на этот серьезный аргумент — «коли­чество здоровья».

Итак, есть две помехи победе: неготовность к ней и здоровье. Все или есть и другие слагаемые? Вспоминаю снова Иру, на лице которой я почти не видел улыбки. И здесь дело не только в ее физическом состоянии, а еще и в личной жизни.

— Ей фактически некуда возвращаться после сбора, —
сказала мне вчера Вера Николаевна.

Да, вот и третье слагаемое: личная жизнь человека, его тыл. Без тыла человек, выполняющий ответственную дея­тельность, не имеет шансов на успех, потому что тыл — это то, на что опирается воля человека в его борьбе.

И Катя тоже в числе тех, кто не имеет тыла. Но воз­раст пока, к счастью, «мешает» это оценить. Но этот же возраст мешает и в другом — в главной задаче, стоящей

перед Катей в ее четырнадцать лет, на что в спорте ника­ких скидок не делается.

И вспоминаю предстартовые минуты перед каждым снарядом, когда Катя подходила ко мне и умоляюще смот­рела в глаза. Вроде бы я говорил самые нужные слова, но чувствовал, что она их не воспринимает, была не способна понять меня. А еще раньше, после разминки, несколько раз подходила ко мне, брала меня за руку, судорожно ее сжимала и спрашивала:

Дата добавления: 2015-12-07