Н1Ш Щ И |Ц Щ Mi,К 12 страница

— Потому, что это неблагородно! А боксер должен быть
благородным.

Это было лет пятнадцать тому назад, но я запомнил все в том разговоре: и лицо тренера, и каждое его слово, и его глаза. Это осталось у меня в памяти как воспоми­нание о встрече с человеческой чистотой. И чем больше я работаю в спорте, тем больше соглашаюсь с ним: преж­де всего все должно быть благородно, это — один из источников той красоты, которую я вижу в личности спортсмена, в процессе его борьбы с противником, нет, не с противником, а просто с другим человеком, а в идеале — с другом, ведь в словах «друг» и «другой» один корень.

* * *

Но совсем категорично я против карт, если процесс игры сопровождается курением. Авто не курит, но полу­чает от меня замечание в дружеской форме.

Я приглашаю его в коридор и говорю, когда мы оста­емся одни:

_. Хы не должен стесняться выгонять посторонних.

Когда ты пропустишь гол, не исключено, что на тебя будут кричать ребята, правда?

_ Да, — соглашается вратарь.

_ В этом случае ты же не будешь объяснять им, что в

твоем номере было накурено, и у тебя не было возможно­сти отдыхать?

_ Да, — соглашается вратарь.

— Авто, — я кладу ему руку на плечо, — запомни
навсегда: все в футболе занимаются командным видом
спорта, один ты — индивидуальным. Как боксер. Бить
будут в тебя, в твои ворота. И ты будешь отвечать за все.
Согласен?

— Да, — соглашается вратарь.

* * *

Опережая события, скажу, что больше Авто Кантария не давал поводов для подобных бесед, и расстались мы с ним большими друзьями.

Итак, я прошел по коридорам гостиницы и все увидел. И иду к тренеру, чтобы успокоить его.

Иду в его номер и думаю: «Каждый тренер — тайна». Как проникнуть в эту «святая святых» — в душу тренера? Туда, где охраняются этой тайной сведения о людях, об их прошлом, которого я еще не знаю, их истинных и мнимых ценностях, о планах тренера в отношении этих людей.

До этих глубин мне добираться и добираться. И это дело будущего. А сегодня меня интересует то, что ближе к поверхности, хотя бы состав команды на сегодняшний матч. И я пришел к тренеру обсуждать этот вопрос, пото­му что у меня есть свое мнение, которое я считаю долгом сообщить тренеру.

И я говорю:

— Мурад Иванович, Гурам Чкареули рвется в бой, чувствует себя отлично, говорит, что не знает, почему его не ставят.

Тренер задумчиво смотрит на меня, потом говорит:

Проклятие профессии

Погоня

— Ну а кто, на Ваш взгляд, лучше готов сегодня к
игре: Чкареули или Квернадзе? Обоих я ставить не могу в
нападении, играем на чужом поле.

Я тоже задумываюсь и говорю себе: «Отбрось личные симпатии, которые вызвал за эти дни Гурам». И я отбра­сываю их, но все равно я — за Гурама. Но мой вывод построен не на интуиции, а на основе логических компо­нентов анализа, сформировавшихся в процессе наблюде­ния за этими людьми.

И я отвечаю тренеру:

— Думаю, что на Чкареули можно положиться, потому,
что он более серьезно ждет матча. А Квернадзе не о том
думает, где-то гуляет каждый день до позднего вечера.

— Я посоветуюсь с самими ребятами, — принимает
решение тренер.

Потом мы обсуждаем сегодняшние оценки ребят и тре­нер говорит:

— Наверное, это очень хорошо, что по сравнению с
Одессой оценка готовности выросла до 4,7?

— Да, конечно!

— Что это значит, — продолжает тренер, — улучши­
лось состояние?

— И уверенность, — отвечаю я, — которая не могла не
усилиться после такой трудной победы в Одессе.

Тренер изучает лист с оценками и медленно произно­сит:

— Да... и уверенность.

Потом, как бы приняв решение, говорит:

— Знаете что? Я хочу использовать эти данные по
установке. Скажу: «Молодцы, ребята!..* Вы приходите
тоже.

— Нет, Мурад Иванович, я не приду, потому что я не
был на установке в Одессе. Ребята все это замечают. А
лист с оценками я оставляю Вам.

— Спасибо, — говорит тренер, провожает меня до ко­
ридора и там говорит тихо:

— Скажите Вы Гоче, что ему надо прибавить в трени­
ровочной работе. Он в плохой форме, а мне неудобно ска­
зать ему об этом, ведь мы с ним — ровесники.

И снова автобус, который отвезет команду на матч. Я прихожу первым, смотрю на пустой пока автобус с откры­тыми дверьми и вспоминаю слова из рассказа Юрия Вла­сова: «И штанга ждет как бессердечие целого мира!»

Как метко замечено, вернее испытано великим штан­гистом: «Штанга ждет». Да, это для большинства людей она не ждет, а просто лежит. А Юрия Петровича Власова она ждала как живая, как живой противник.

И сейчас я тоже не вижу, а чувствую, что этот метал­лический автобус тоже не просто стоит, а ждет! Ждет нашу команду и меня тоже ждет. Я тоже имею право сказать, что я это чувствую, а не вижу. Я тоже отвечаю за резуль­тат того, что случится сегодня. Отвечаю перед руковод­ством, перед ребятами, перед собой. И мне вдруг показа­лось, что автобус не просто стоит и не просто ждет, а боль­ше того — знает что-то о нас и о том, чем все сегодня кончится. И даже может каким-то таинственным образом на это повлиять. И, наверное, на уровне подсознания че­ловек опасается каким-нибудь нарушением отрицательно повлиять на этого неодушевленного свидетеля и участни­ка предстоящего испытания. Не потому ли строжайше соблюдается молчаливо установленный порядок при по­садке в автобус, и каждый занимает в нем свое место? Доказать здесь что-либо трудно. Но я уважаю приметы спортсмена, а приметы победы тем более. Их желательно сохранять, потому что они напоминают спортсмену об удачном дне его жизни. Приметы, которые складываются в стереотип поведения человека, в его отношение к своему делу — это не суеверие, а в первую очередь, столь необхо­димый в любом серьезном деле порядок в форме жизни, которая обязательно связана с ее содержанием.

В раздевалке снова изучаю лица ребят и сейчас, в от­личие от Одессы, вижу в этих лицах волнение. А может быть, дело в том, что еще три дня назад эти лица, этих людей я просто плохо знал и потому они казались мне бесстрастными. Но сегодня я знаю всех не только по име­нам и чувствую, что внутренне готов подойти к любому и сделать то, что считаю нужным.

Проклятие профессии

Погони

Да, сегодня во многом решающий матч, потому что и «Локомотив» играет на выезде, где играть всегда трудно, а ничья очков им не принесет. Мы же, если сделаем ни­чью, приблизимся на целое очко, а после Львова будем играть у себя дома, где наверняка возьмем все. Но взять сегодня очко будет очень трудно, потому что команда Ивано-Франковска находится в опасной зоне и у себя дома сделает все, что может.

И я принимаю решение действовать сейчас, когда еще есть время усилить мотивацию каждого человека. Ребята разминаются, а я выбираю момент, когда футбо­лист делает паузу между упражнениями, и тогда подхо­жу. Всего на несколько секунд, но успеваю сказать то, что задумал:

— Дуру, давай посвятим матч твоей будущей семье.
Он поднимает голову, смотрит на меня вопросительно

и серьезно, потом молча кивает. Губы его плотно сжаты, и смотрит он куда-то вдаль. Почему-то я был уверен, что попал в цель. Он не так уж молод, а живет один. Во вся­ком случае, принял он это серьезно. И сказано это было ему тоже серьезно.

— Шота, посвящаем матч твоим детям, хорошо?
В ответ капитан широко улыбается и говорит:

— Как раз у одного из них сегодня день рождения.

— Тогда ему — сегодняшний, а второму — матч во
Львове.

— Спасибо, — ответил капитан.

И вроде бы удалось найти слова для каждого. Я не стал подходить только к Манучару, потому что поднимать его мотивацию в этих играх не нужно. Помочь команде войти в высшую лигу — последняя цель в его спортивной жизни. И никакой — ни моральный, ни материальный — дополнительный стимул ему не нужен.

Вижу, что его брат чем-то встревожен. Он подходит ко мне и говорит, показывая на незнакомого человека в на­шей раздевалке:

— Доктор, у этого человека несчастливая нога. Как он
приезжает, так мы проигрываем. Сделайте что-нибудь, Вы
умеете.

По одному ребята выходят на поле. Один Манучар за­держивается, жонглируя мячом в углу коридора. Подхо­жу ближе, но ничего не говорю. Он чувствует мой взгляд, смотрит на меня и говорит:

— Нужно два очка.
Я отвечаю:

— Все будет в порядке, ребята настроены предельно.

Какой это был тайм! Первый тайм этого матча!

— На поле была команда высшей лиги, — так я скажу завтра в разборе. Но гол забить не удалось. А во втором тайме уступили инициативу, и мы уже мечтали о ничьей. Ноль — ноль. Мы получили очко и напряженно ждем про­грамму «Время», в которой регулярно оповещают обще­ственность о делах московского «Локомотива».

Но и там ничья. А значит, мы еще больше сократили дистанцию. Теперь только бы не проиграть во Львове.

Поздний вечер. Не в лучшем настро­ении сел я за свой дневник подвести ито­ги прошедшего дня. Весь день наблюдал за ребятами и к вечеру опять вернулось никогда не обманывающее меня чувство тревоги. Я не получил сегодня той ин­формации, которая бы «разгрузила» меня. Я опять не видел ребят в деле. А что было? Затянув­шийся завтрак, неорганизованный, с опозданием, отъезд, тяжелый путь в автобусе, долгое и суматошное устройство во львовскую гостиницу. Это и есть цена «чужих стен». Вот почему труднее выступать на «чужом» поле! Дело не только в зрителях и в менее привычных условиях незна­комого стадиона. Человека выматывает дорога! И чем больше трудностей испытывает он в ней, тем чаще вспо­минает уют дома, привычные условия своей базы. А потом уже добавляется предельно настроенный противник, недо­брожелательные зрители, и, к сожалению, как правило,

Проклятие профессии

Погоня

судьи. Бее это суммируется и отнимает у спортсмена силы, у одного — десять процентов, а у другого — все пятьдесят. Вот почему на чужом поле мы часто не узнаем свою ко­манду. Вот почему даже киевское «Динамо» придумало свою осуждаемую прессой «выездную модель».

А что касается нашей команды, то перед матчем с «Карпатами» против нас работает еще один фактор — дли­тельность этой поездки. Обычно на выезде команда играет два матча, а в этой поездке нам предстоит третий матч подряд. Виновен в этом только календарь, но от этого не легче.

Но что же делать? Смириться и ждать неминуемой расплаты за это смирение? Нет. Путь один — сделать наш быт еще более организованным. Должен быть четкий рас­порядок дня, обязательно интересные тренировки и, глав­ное, никакого пустого времяпрепровождения.

Но я пока мало что могу сделать в этом плане сам. Могу одно — поделиться своими сомнениями с тренером. После обеда я подошел к нему и сказал:

— Боюсь пустого вечера.
Но он ответил:

— Пусть отдохнут от нас. Мы им тоже надоели.
Частично он прав. Они устали, точнее — не от нас, а от

постоянного напряжения всех этих игр, каждая из кото­рых теперь имеет все большее значение. И они с удоволь­ствием отдохнули бы и от нас, и от футбола. Но как отдох­нешь, если послезавтра такая игра? То самое постоянное напряжение и не даст возможности отдохнуть, переклю­читься, забыть о футболе. И спортсмен вместо полноцен­ного отдыха, который невозможен, начинает «болтаться». И это «болтание» началось еще вчера после игры. Чело­век не может сосредоточиться на книге, на экране телеви­зора, не может просто полежать (мешает та самая доми­нанта предстоящего испытания) и начинает ходить. Хо­дит из номера в номер, спускается в холл гостиницы по­смотреть на людей, выходит на улицу, постоит там минут пять—десять и возвращается в гостиницу, чтобы продол­жить это «болтание». И в результате опустошается и еще больше устает.

В «военной обстановке», в которой оказалась наша ко­манда, свободное время должно быть только в одной фор-_ме — б форме небольшой паузы между запланированны­ми заранее мероприятиями. Тогда в свободное время со­храняется нужное для основного дела рабочее состояние и настроение. В этом случае можно не бояться «отельной» болезни, или, как еще более сильно сказано — «смерти в отеле».

И я спрашиваю тренера:

— Может быть, собрать команду после ужина?

Но он тоном человека, убежденного в свое правоте, отвечает:

— Завтра.

И его уверенность успокаивает меня. Я говорю себе: «Ты еще недостаточно знаешь ребят, да и саму ситуацию тоже. Ведь тренер, в отличие от тебя, видел свою команду в такой ситуации десятки раз».

И с небольшой группой ребят ухожу в кино. Мы сто­яли в холле кинотеатра в окружении людей, и ребята рас­сматривали этих людей. Действительно, в каждом городе люди какие-то особенные.

Но я смотрел на лица футболистов. Они интересовали меня больше, чем жители города Львова, с которыми я через два дня надолго расстанусь.

И постепенно тревога вернулась. Не видел я того, что хотел бы увидеть. Не видел внутренней бодрости, запаса энергии, которая прячется внутри глаз, но выдает себя в желании человека в любой момент улыбнуться, пошутить и ответить на шутку. Ребята молчали. И я вспомнил Кон­стантина Ивановича Бескова, который однажды сказал мне:

— Футболист — это человек без праздников. Он посто­
янно травмируется, когда за общим ужином в ресторане
видит танцующие пары.

И, проследив за некоторыми взглядами ребят, я согла­сился с ним. Мне и самому было нелегко видеть проходя­щую мимо счастливую пару людей.

Ближе всех ко мне Дмитрий Гоголадзе. И я спраши­ваю его:

Проклятие профессии

Погоня

— Ну, как, Дима, оценим твою вчерашнюю игру?
Он думает, потом доверительно-тихо говорит:

— Не очень.

— Почему?

— Во втором тайме устал и хуже все получилось.

Но сейчас мне хочется сказать футболисту что-нибудь хорошее, и я говорю:

— Но ты играл лучше, чем в Одессе. Это не только мое
мнение. Согласен?

— Да, — отвечает Дима.

И я чувствую, что сам не выдерживаю этого внутрен­него напряжения и задаю спортсмену вопрос, который, по-моему, не задавал никогда раньше. И признаюсь себе, что обращаюсь к спортсмену за помощью.

Вздохнув (мне нелегко задать этот вопрос), говорю:

— Ну что, Дима, как сыграем с «Карпатами»?

Но он не удивляется вопросу, и, как бы войдя в роль психолога, тихо, но с твердостью в голосе отвечает:

— По-моему, выиграем.

И мысленно я поблагодарил его.

А перед сном повторил этот вопрос в комнате, где жи­вут Авто Кантария и Гурам Чкареули. И снова услышал уверенное:

— А что «Карпаты»? Сейчас это слабая команда. Лишь
бы мы были серьезными.

И я пошел спать в свой номер. Спортсмены успокоили меня.

И еще один долго тянущийся день. И снова к вечеру у меня тревожное предчувствие. И это опять результат ПКТабпа наблюдений за людьми. И я увидел ра-зобшенность людей, которые уходили из гостиницы в разные стороны, несоб­людение режима, опоздания и даже неявка некоторых игроков на обед и другие «мелочи».

И снова пошел к тренеру. И более твердо, чем вчера,

говорю:

— У меня тревожное чувство. Просьба собрать ко­манду.

«Еще не поздно, — думаю я, — надо серьезно погово­рить с ними, и тогда они уснут серьезными. А ночью зап­рограммированное в интересах завтрашней задачи созна­ние в процессе сна "разберется" со своим подсознанием, таким же образом запрограммировав и его». Я верю в эту вечную «ночную войну» сознания и подсознания челове­ка. И всегда беседую со спортсменом перед сном, програм­мируя его сознание нужным образом. Я много раз убеж­дался, что существует прямая связь между предложенной перед сном программой и состоянием и поведением чело­века на следующий день. Особенно это важно в таком виде>~ спорта как шахматы.

Но на этот раз тренер реагирует на мои слова иначе и

говорит:

— Я тоже приду.

Ухожу в свой номер и готовлю начало беседы, первую фразу. У меня многое зависит от «старта». Пожалуй, я скажу так:

— Непорядок, который имел место в последние два
дня, — результат усталости и длительности поездки. Мы
не обвиняем вас, мы понимаем вас. Но я боюсь не их, а
их следствия — завтрашнего вашего состояния и неспо­
собности к максимальной отдаче. Чтобы этого не было,
необходимо хорошо поспать, пораньше лечь, перед сном
продумать возможные ситуации, которые могут возник­
нуть в игре.

Так я начну, назову вещи своими именами. Иногда правда отрезвляет, а сейчас надо именно отрезвить ре­бят, сделать их более серьезными, потому что похоже, что многие махнули рукой на свой процесс мобилизации, решили: «что будет, то будет». Устали.

И в сегодняшней тренировке я не увидел улыбок и увлеченности работой. Процесс разложения боевого со­стояния имеет тенденцию инерционности. Поэтому столь важно остановить его каким-нибудь экстренным вмеша-

Проклятие профессии

Погоня

тельством. Перед тренировкой мы это сделать не успели и перед игрой дубля тоже не успели, и, вернувшись с тренировки, узнали, что дубль проиграл 0:5.

Вот оно — предупреждение! А для меня оно явилось и подтверждением правильности моих опасений.

И еще одним предупреждением было возвращение автобуса за проспавшим на тренировку Гоги Габичвад-зе. «Судьба предупреждает и предупреждает нас», —| думал я, сидя в автобусе по пути с тренировки. Меня убивает непрофессионализм спортсмена в дни сорев­нований, когда все, наоборот, должно иметь «знак ка­чества».

Но вдруг подкралась мысль — оставить все как есть и посмотреть, чем кончится завтрашний матч. Может быть, зря я беспокоюсь, и не будет прямой связи между безалаберным сегодняшним днем и завтрашней игрой? Может быть, еще одной специфической особенностью футбола является независимость друг от друга этих мо­ментов, которые обязательно взаимосвязаны в других видах спорта?

Но нет! Я в этой команде не с целью эксперимента. Я отвечаю за результат вместе с тренером. И потому обязан сделать все, чтобы результат был положитель­ным.

Итак, после ужина собрание и опрос. Нет, лучше сделать наоборот — сначала опрос, и тогда мне будет еще более ясно, коснулось ли все происшедшее глубин состояния и настроя спортсмена. Может быть нет, и тог­да вновь спортсмены успокоят меня. Но... новая инфор­мация. Пришел врач и сообщил, что сорван ужин, и ребята остались голодные. Беда не приходит одна...

Я пошел к тренеру, но вдруг, стоя в ожидании лиф­та, ощутил навалившуюся усталость, хотя не должен был устать сегодня. Мне захотелось вернуться в номер, раздеться и, ни о чем не думая, упасть в постель и на­плевать на завтрашний матч. Просто уснуть, чтобы бы­стрее пришел этот день 13 октября. Не мое число.

И снова решающий матч. Теперь так оно и будет. Пока есть шансы догнать «Локомотив», все матчи будут решаю­щими.

Ребята убегают в тень парка, и мы с тренером остаемся одни.

— После этого сезона ухожу из спорта, — говорит он.

— Ни в коем случае, — отвечаю я.
Но он продолжает:

— Я уже не выдерживаю. Невроз. Иногда падаю, те­
ряю сознание. (18 марта 1982 г. я узнаю, что перед нача­
лом нового сезона он уйдет из команды.

— Почему?! — спрошу я, услышав это.

— По состоянию здоровья, — ответят мне. И у меня
будет чувство, будто я потерял в бою друга.)

Возвращаются ребята. Всматриваюсь в их разгорячен­ные лица и прихожу к выводу: все серьезны. А значит, можно успокоиться? Но нет. Впереди еще это тянущееся до восемнадцати часов время.

Думаю — а не повесить ли перед установкой лозунг: «В Одессе — 4,3; в Ивано-Франковске — 4,7; во Львове — 4,75!»? И еще один: «Ради тех, кто мне дорог!»

Пришло ли время для лозунгов? Я сказал в одной из наших бесед, что идеал — это такой клуб, у которого есть свой флаг и свой гимн. И такие команды существуют, в частности — в бундеслиге ФРГ.

— Но готовы ли мы к этому сегодня? — спросил я
тогда у ребят. И они согласились, что пока нет. Но путь
к этому, хотелось бы мне верить, уже начался. И почув­
ствовал я это в процессе вчерашнего опроса. Люди были
серьезными и сами, не дожидаясь вопросов, расшифро­
вывали свои оценки. В среднем получилось 4,75. Можно
сказать — почти отлично. И только один Гоги Габичвад-
зе напомнил о сорванном ужине, сказав:

— За консервы пять ставить нельзя.

И еще один человек — Гоча Мачаидзе — не поставил за прошедший день «пятерку». Он коротко отчеканил:

Проклятие профессии

Погоня

— Четыре. — Но я не отошел от него, а поднял глаза
от своего блокнота, показав ему, что жду объяснений. Й
он рассмеялся. И, махнув рукой, сказал:

— Ну хорошо, доктор, четыре с плюсом.

— Я не уговариваю, — говорю я.

Но он повторяет с убежденностью в своем мнении: —- Доктор, действительно четыре с плюсом. Как вас увижу, у меня вроде сил прибавляется. Остальные поставили «пятерки?.

— А за ребят ты спокоен? — спросил я у капитана.

— Да, —ответил Шота.

И я тоже вроде бы стал спокойнее после опроса. И решил не проводить собрание, которое планировал исполь­зовать с диагностирующей и мобилизующей целью. Диаг­ноз помог установить опрос: все в порядке, дополнитель­ная мобилизация не обязательна. А значит, опрос заме­нил собрание!

И я записал эту «идею» в свой рабочий дневник, кото­рый веду постоянно и куда вписываю все итоговые мысли, касающиеся моей практической работы с людьми.

Да, это очень важно — точно почувствовать своевре­менность и необходимость проведения собрания. У боль­шинства людей само слово собрание вызывает негатив­ную реакцию. Начиная чуть ли не с детского сада чело­век сотни, а может быть и тысячи часов просидел на собраниях, многие из которых проводятся формально, неинтересно, а значит, воруют у человека время и, к тому же, нагружают, утомляют, раздражают его. Но в обычной жизни факт такой перегрузки, как правило, не имеет серьезных последствий. Человек после собрания сменит обстановку, переключится на более лично зна­чимые для него дела и забудет о том, что было. Но это в обычной жизни. Здесь же — совсем другое. Люди, объе­диненные общей доминантой предстоящего испытания, не смогут равнодушно присутствовать при разговоре о том, что эту доминанту усилит, или, по меньшей мере, напомнит о ней. Их внимание будет предельно серьезно. И потому, если собрание все-таки необходимо, проведе­но оно должно быть на высшем уровне. Каждое слово,

которое услышат люди, должно быть тщательно взвеше­но. Это условие номер один. Условие номер два: не дол-ясно быть лишних слов, то есть «воды». И третье усло-_вие — тон, которыми эти слова будут произнесены. Тон должен быть искренним, как говорится, «от души», Если спортсмен услышит в голосе говорящего волнение, это будет неплохо. Человек больше поверит в этом слу­чае говорящему и его словам.

Решить целый комплекс задач может только тот чело­век, который владеет собой, предметом и речью на уровне искусства. Этим я лишний раз хочу подчеркнуть, что именно такие люди и должны работать в современном и очень сложном спорте.

Если задача собрания решена, то спортсмены разой­дутся в нужном для дела настроении. Они или предельно настроятся на бой, или, наоборот, их преждевременный настрой будет вовремя снижен. Это зависит от задачи, которую ставил перед собой тот человек, который разгова­ривал со спортсменами, который увидел, а вернее — по­чувствовал, что пришло время поговорить с людьми. Ина­че время было бы упущено, и они или не настроятся или, наоборот, перегорят. Почувствовать этот важнейший мо­мент, этот «психологический пульс* команды — тоже ис­кусство!

Да, все это так на самом деле. Усложняется спорт и усложняются требования к людям, которые живут в спорте и «делают» победы.

Итак, обойдя всех, я пришел к тренеру и сказал:

— По-моему, все в порядке. Давайте отменим соб­
рание.

— Как Вы считаете, — отвечает тренер.

Дождь, напряжение, боязнь ошибки на скользком поле, мучительное ожидание удачи — таким запомнился этот матч.

Проклятие профессии

Погоня

Перерыв в работе. Но все эти дни я в раздумьях, в поиске причины неудачи. «Были ли люди готовы к игре? — за­даю я вопрос самому себе. — То есть — выполнил ли я свою задачу?» — И отве­чаю: «В общем, да, люди были хорошо настроены на игру и провели ее с отдачей. Но почему же тогда, — продолжаю я этот самосуд, — сама игра команды была на редкость некачественной, и даже можно сказать — беспомощной?»

И я снова беру в руки свой рабочий дневник и пишу: «Значит, мало выйти на поле настроенными, мобилизо­ванными на достижение желаемого результата. Надо еще уметь сохранять этот настрой в течение установленного правилами времени, в данном случае — в течение девяно­ста минут. Этот уровень подлинной настроенности, веро­ятно, более глубокий, внутренний в отличие от внешнего, "поверхностного" и создается длительным волевым усили­ем человека, способного ждать испытания столько, сколь­ко нужно. А этого мы и не смогли обеспечить в нашей команде».

Да, ребята серьезно легли спать, утром хорошо прове­ли разминку, в течение всего дня тоже были серьезны. Но это обеспечило лишь одно — боевое предсоревновательное состояние спортсмена, позволившее команде хорошо про­вести лишь первые пятнадцать минут игры. Потом, когда они столкнулись с предельно ожесточенным противником, с тяжелыми условиями игры, с предвзятым судейством, дрогнули. На все это их не хватило, потому что в дни, предшествующие игре, мы все, я подчеркиваю — все, и в том числе сами футболисты, не обеспечили оптимального соревновательного состояния, запаса которого хватило бы на все девяносто минут тяжелой борьбы.

Да, это важный вывод для моей последующей работы со спортсменами не только в этой команде. «Психологи­ческий запас», или «психологическая выносливость» — так я пока назвал эту характеристику подготовленности спортсмена к соревнованию. Ее не обеспечишь одномомент-

_ным, путь даже умелым настроем спортсмена на макси­мальное усилие. Эту характеристику надо формировать в течение длительного периода работы спортсмена над са­мим собой, а еще точнее — работать над этим постоянно!

«Так что, — говорю я себе, — не переоценивай свое умение быстро сблизиться с человеком, узнать секреты его мотиваций и воздействовать на него». Это может по­мочь и даже очень, и я не раз убеждался в этом, но при условии, если спортсмен готов и во всем остальном: функ­ционально, технически, тактически.

И я продолжаю свое дело. Провожу опрос каждого по качеству его игры, и средние оценки спортсменов и трене­ра почти идентичны: у ребят — 3, у тренера — 2,9.

И снова мне нравятся люди, их отношение к опросу. Нападающий Алеко Квернадзе говорит:

— Анархия на поле. Вот главная причина.
Потом изучает лист с оценками и добавляет:

Дата добавления: 2015-12-07