Н1Ш Щ И |Ц Щ Mi,К 8 страница

Фактически это чтение вслух интересного рассказа. Читаю я его спокойным, усыпляющим голосом. Содержа­ние абстрактно. Просто рисуется картина проводов одного человека другим. И рассказывается о чувствах, которые испытывает человек, расстающийся с очень дорогим ему человеком.

Но текст имеет точный посыл — к слушателю, к каж­дому участнику сеанса. «Вы проводили человека» — наз­вание этого рассказа.

Но насколько и кто переживал эту ситуацию проводов, меня сегодня мало волнует, хотя это и интересно в плане диагностики таких личностных характеристик человека как чувствительность, способность к сопереживанию и тому подобное. Меня интересует другое — насколько хо­рошо ребята отдохнули за эти полтора часа.

И, кажется, в конце сеанса я доволен. Спят Чихладзе, Дерюгин, Коркия. Лица большинства посвежевшие и ус­покоенные. Ребята потягиваются, не спешат вставать, об­мениваются шутками.

Пулавский спрашивает Бородачева:

— Ну что, проводил девушку?
Игорь отвечает:

— А ты проводил, да?

U опрос, и все идут спать. Меня это удивляет и радует. Удивляет, потому что я ожидал, что после сеанса

наоборот — спать не захочется. А радует, потому что не будет двух часов этого опасного свободного времени. Зна­чит, этот сеанс может решить задачу подготовки ко сну, настроя на сон. Это интересно.

Да, интересно, но будет ли это иметь положительный эффект в сегодняшнем матче? Вот о чем я опять вспом­нил, и чувство удовлетворения тотчас же улетучилось.

И я подошел к старшему тренеру. Рассказываю о сеан­се, об оценках, которые по ряду показателей ниже, чем были в Ташкенте.

— Естественно, — говорит Мосешвили, — сегодня со­всем другой матч. Я, например, боюсь за результат. И они боятся, хоть и делают вид.

* * *

Но это был лучший матч команды в этом сезоне. Во втором тайме «Статиба» была буквально смята. И впер­вые в этом сезоне была настоящая поддержка трибун. И зажгли зрителей баскетболисты, зажгли своей неудержи­мостью. Долго я не мог уснуть в эту ночь.

И снова в путь — в Ленинград и Таллин.

— Страшная поездка, — сказал мне Мегрелидзе, — в
этих городах только ЦСКА выигрывает.

В поездках функция общения выходит на первый план. Все-таки большую часть времени спортсмены проводят в гостинице. Живут в разных номерах и вместе собираются редко. «Молодые» собираются в том номере, где живет Шалва. И я чаще засиживаюсь у них, стараюсь оконча­тельно погасить тот пожар. И в Ленинграде мы откровен­но поговорили и, кажется, удалось убедить их, что за ме­сто в составе надо бороться. Но бороться не разговорами, не забастовками, а трудом.

— Ты, Шалва, — говорю я, — должен тренироваться
в два раза больше, чем Гулдедава, который занимает твое
место б стартовом составе.

— А он вообще не тренируется, — отвечает Шалва.

— Согласен, но играет все равно лучше тебя. За счет
таланта. Ему одного таланта хватает, чтобы быть полезнее

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

тебя. А вот если ты будешь в два раза больше его рабо­тать, то быстро компенсируешь свое отставание. И тогда, чтобы сохранить место в составе, Гулдедава должен будет больше работать. А он вряд ли сможет сделать это. И тог­да ему придется уступить это место тебе. Вот и все, что требуется от тебя. А я второй месяц вижу твое недоволь­ное лицо, но хотя бы пяти минут дополнительной работы не видел ни разу.

И, обращаясь ко всем, как бы подвожу итог: — Нужно биться, такова жизнь. Но биться честно — работой. Как бился Отар Гобелия за место основного вра­таря. И как бьется Коля Дерюгин за место в сборной.

Матч в 12 часов дня, и опрос я про­вожу рано утром. Я стал замечать, что заполнение опросника стало восприни­маться баскетболистами как своего рода сигнал к настрою, то есть тест превра­тился в мобилизующий фактор. Поэтому сегодня я решил «просигналить» с утра, что­бы ребята как можно раньше начали думать о матче.

Очень важно все делать вовремя. Но не все к этому готовы, и сегодня один из тренеров разбудил команду по тбилисскому времени, то есть на час раньше.

Обидно, когда по крупицам собираешь состояние спорт­смена, а оно может быть уничтожено или в лучшем случае испорчено одним телефонным звонком.

Дерюгин жалуется на плохое состояние. Для него важ­но выспаться перед матчем, но после этого телефонного звонка он так и не мог уснуть.

Еще меня беспокоит Зураб Грдзелидзе. Вчера он подо­шел ко мне и спросил:

— Я хочу в Эрмитаж сходить. Можно?
Я ответил:

— Можно, но не старайся все увидеть, а то устанешь.
Заранее договорись сам с собой, что гуляешь по Эрмитажу
два часа. Именно — спокойно гуляешь. А через два часа
уходишь.

Но он вернулся усталый. Наверное, увлекся.

«А остальные вроде бы оптимальны», — заканчиваю я анализ своих наблюдений в автобусе по дороге на матч. Такое впечатление, что ребята спокойны, а я с утра нерв­ничаю. И понимаю себя — ведь я впервые приехал в свой родной город в роли гостя, а если быть до конца точным, то в роли противника.

И почему-то спокойствие ребят не действует успокои­тельно на меня. Я даже думаю, что они не осознают всей сложности сегодняшней задачи. Ведь «Спартак* — это и Силантьев, и Павлов, и Капустин! И самое главное — Кондрашин! Он знает, что я приехал с тбилисцами, и по­здоровался со мной настолько сухо, что даже Дерюгин заметил это.

Но еще неспокойнее Мосешвили. Я впервые вижу его таким. И догадываюсь, что ему по каким-то сугубо личным соображениям очень хочется выиграть у Кондрашина.

В автобусе он рассказал мне, что вчера Кондрашин спросил у него:

— Вы что, с психологом приехали?
И Мосешвили ответил:

— Да, мы приехали выигрывать.

«Хорошо ответил, — подумал я. — Очень хорошо от­ветил, с позиции силы».

Внести в состояние тренера соперников элемент нервоз­ности очень важно. Это обязательно передастся команде. И Мосешвили решил эту задачу. И я подумал, что если бы не его характер, он мог бы быть большим тренером.

Но вот мы и во Дворце спорта. Все здесь очень знако­мо, и это мешает мне. Я нервничаю и боюсь, как бы это не передалось ребятам. И вспоминаю Анатолия Владимиро­вича Тарасова, который тоже нервничал перед каким-то матчем, но сказал себе: «Как я могу не доверять им: Фир-сову, Рагулину. Они же соберутся!»

И я стал более внимательно разглядывать лица пере­одевавшихся ребят, которые продолжали, как и в автобу­се, шутить и улыбаться. И подумал: «А может быть, это не недопонимание сложности сегодняшнего матча, а то, что можно обозначить одним словом — мужество!»

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

Я сажусь на скамейку и отдаю себе отчет, что сегодня я — зритель и только. Сегодня мне самому нужен психо­лог. Дана команда — закончить разминку, и ребята сни­мают костюмы.

И весь Дворец спорта начинает скандировать:

— «Спартак», «Спартак»!

А Коля Дерюгин, отдавая мне костюм, небрежно сказал:

— Видите, как за нас болеют.
И улыбнулся.

И я был благодарен ему за это. Он как бы сказал: «Пусть пошумят, но Вы же знаете, что это не главное. И мы это знаем».

«Настоящий спортсмен», — подумал я тогда о Дерю­гине.

И вот начался этот матч. И мы сразу стали отставать в счете. «Спартак» играл в каком-то сверхтемпе. Видно было, что настроена команда предельно.

И мы проигрываем 6 очков, затем 10, в середине тай­ма — 16, к концу тайма — 12.

К раздевалке идем в молчании, и я говорю Мосешвили:

— Можно, чтобы в раздевалке никого, кроме нас с
Вами, не было?

— Да, —- отвечает он.

В раздевалке сразу говорю:

— Они выдыхаются. Кондрашин их перенастроил. Их
не хватит на весь матч. Вот увидите! Но сделайте одно
дело — уменьшите разрыв хотя бы до 6 очков, и они
кончатся.

Старший тренер делает замечания, а я обхожу ребят и каждому на ухо шепчу:

— Я верю.

А Бородачеву еще сказал:

— Игорек, Коле сегодня трудно с Силантьевым. Возьми
игру на себя.

И примерно то же самое — Нодару:

— Тамаз устал, и я очень тебя прошу — не жалей себя.
Каждый, с кем я беседовал, без раздумий соглашался со

мной и кивал головой в ответ. И в этом я видел решимость.

И ребята выиграли 5 очков! Их отдача была настолько полной, что они были неспособны контролировать себя после матча — и обнимались, и кричали что-то нечлено­раздельное. Просто кричали. И кричали по дороге в раз­девалку. И в раздевалке тоже.

Это было счастьем — такая победа!

А потом как-то разом все замолчали, и стало так же тихо, как было тихо на трибунах Дворца спорта во время второго тайма.

«Силы кончились», — подумал я, оглядывая ребят. Головы были опущены, все думали о чем-то, наверное, воспринимали факт победы на уровне второй сигнальной системы.

Потом Коля повернулся ко мне и сказал:

— Рудольф Максимович, теперь мы Вам верим.
Я ответил:

— А раньше не верили?

Коля подыскивал слова, но Игорь опередил его, сказав:

— Не то, что не верили. Но были сомнения.
И все рассмеялись.

Я вышел в коридор и у противоположной стены увидел Кондрашина. Вид у него был потрясенный. Он был совер­шенно один. Таким я и запомнил его, и, наверное, навсег­да, как и этот матч, — в светло-сером свитере, со скрещен­ными на груди руками.

И я вспомнил: «У победы сто отцов, поражение всегда сирота».

И сразу в Таллин. Матч с «Кале-вом» через день. Что-то я меньше стал уделять внимания оценкам. Может быть потому, что и без них диагноз состоя­ния команды положительный. Это вид­но и невооруженным глазом. Измени­лись лица, приподнятое настроение стало стабильным. И не случайно впервые средняя оцен­ка за «жизнь в команде» доросла до четырех. И только

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

двое — Грдзелидзе и Синджарадзе — поставили 3. Кро­ме того — пять «четверок» и четыре баскетболиста по­ставили 4,5. «Пятерок» пока нет. Так что есть еще ре­зервы в нашей работе.

В Таллин едем поездом, и времени на раздумья боль­ше, чем в самолете.

Да, коллектив выздоравливает. И уже давно я не слы­шу от ребят слово «премия». Как будто они перестали думать о том, что победа отмечается премированием игро­ков. Но еще работая в футболе, я пришел к выводу, что все подобные меркантильные разговоры возникают тогда, когда в команде нарушается моральный климат, чему может способствовать необъективное отношение тренера к спортсменам, нездоровая конкуренция за место в составе, деление игроков на «звезд» и «рабочих лошадок».

Да, когда в коллективе благоприятный моральный климат, такие вещи как премия становятся не главным фактором. Но спортсмены должны награждаться и обяза­тельно вовремя. В этом случае премия независимо от раз­мера несет в себе психологическое содержание, потому что спортсмен видит, что его труд отмечен.

Количественная же сторона премии не имеет решаю­щего значения. Это проверено многократно. Известный тренер НХЛ по хоккею Фред Шеро говорил в одном своем интервью, что материальный стимул срабатывает далеко не всегда.

Да и в том же футболе довольно часто, когда команда по каким-то причинам была неспособна на сверхусилие, игроки говорили мне после матча:

— Сегодня мы ничего бы не смогли сделать, хоть по­обещай нам тысячи.

И снова о Дерюгине. Вспоминаю, как я был поражен его хладнокровием перед самым началом матча в Ленинграде. И думаю, как Игорю еще далеко до Коли. Одно дело — хорошо сыграть, когда Коля рядом на площадке. И совсем другое, когда надо взять игру на себя и более того — решать исход встречи, что Коле приходится делать часто.

Без Коли Игорь мне иногда напоминал растерявшего­ся ребенка. И я снова вспоминаю ту идею о тандеме Дерю­гин — Бородачев. Но чтобы он появился в игре, этих людей необходимо сблизить, сдружить в жизни. И первую роль, конечно, мог бы сыграть тренер. С ними двумя нуж­но чаще беседовать, а в тренировке наигрывать какие-то комбинации.

Но тренер всегда в тренировочных играх ставит их играть друг против друга.

И когда я спросил:

— А почему они никогда не играют рядом? — Мосеш-
вили ответил:

— Игорь удачно играет против Коли, и тот злится и
поэтому хорошо тренируется.

И я думаю, что если Мосешвили и прав, то в неглав­ном. Таким образом решается лишь одна задача — Дерю­гина, но не решается задача команды и задача Бородаче-ва. Уже от многих специалистов баскетбола я слышу, что Бородачев не растет как спортсмен.

А Дерюгин привык, что в первую очередь решаются его задачи. И в игре даже позволяет себе выбирать, кому отдать мяч, то есть опять же учитывает свои интересы, а не интересы команды.

Однажды я рассказал ребятам, как Фред Шеро, трениро­вавший «Филадельфия Флайерс», оштрафовал на 500 дол­ларов капитана команды Боба Кларка за то, что тот улы­бался в автобусе после поражения. И больше других этот пример понравился Дерюгину, но почему-то он не поду­мал, что и сам часто заслуживает подобного наказания.

Помню, как мы подробно разбирали смысл этого штра­фа, и сошлись во мнении, что Кларк не имел права пока­зывать игрокам пример такого отношения к поражению. То есть штраф в данном случае защищал интересы коман­ды, морального климата в ней.

Я готовлюсь к очередной беседе с командой. На смену радости пришла озабоченность. Уж очень мало времени

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

осталось до матча. Успеют ли ребята отойти от опустоша­ющего воздействия: большой победы?

Но «чужие стены» делают свое дело, и ка этот раз это дело можно назвать добрым. Организаторы очень плохо встретили нашу команду, разместили в плохой гостинице на окраине города. И в течение всего дня ребята перебира­лись в гостиницу «Виру*.

И возвращались «на землю». Лица их становились серьезные, а у ветеранов — злые. И я как психолог был благодарен организаторам. Они сделали большую часть моей работы, и уже с утра в день матча я видел тот же уровень собранности, готовности к серьезному испыта­нию. И эта серьезность усугублялась полученной инфор­мацией о том, что к сегодняшнему матчу приурочено празднование 60-летия эстонского баскетбола. Со всей страны были приглашены специалисты этого вида спор­та, ветераны и судьи. И первый этаж ресторана «Виру» был забронирован для проведения там банкета по этому поводу.

На собрании мы обсудили эту новость, и Коля сказал:

— Есть предложение испортить им праздник.
И все рассмеялись.

А я подумал: «Все-таки я не знаю им цену, этим пре­красным ребятам!» И снова, как и в Ленинграде, вспом­нил те слова Анатолия Тарасова о Фирсове и Рагулине, и подумал: «Как можно не доверять им!»

«Но неужели они не понимают все-таки, — задаю я себе вопрос, — что сегодня все против нас, что будет сде­лано все, чтобы ке испортить этот праздник».

И по пути на матч говорю Мосешвили:

— Все-таки меня беспокоит их спокойствие.
Но он с улыбкой отвечает:

— Этот спортхалле сразу приведет их в порядок.
И спрашивает:

— Вы никогда здесь не были?

— Нет.

— Сейчас увидите.

И я увидел! И пережил за этот вечер столько, сколько не переживал за двадцать лет в спорте.

Но сначала о том, что было до матча. Нервозность Бородачева я заметил еще в автобусе. И к спортхалле мы пошли вместе. Из зала был слышен рев зрителей, там иг­рали ветераны. И я подумал: «Хорошая разминка для болельщиков "Калева"».

Мы вошли внутрь и были задавлены, смяты этим кри­ком возбужденной толпы. «Зал переполнен — это мягко сказано», — подумал я. Проходы были забиты, дети сиде­ли прямо на полу у самых боковых линий площадки и под щитами. У Игоря по лицу пошли красные пятна. И я ска­зал ему:

— Не думай об очках, которые ты должен забить.
Просто проживи этот матч, прочувствуй эту обстановку.
Потому что еще много таких матчей будет в твоей жизни.

— Страшно, — сказал он.

— Ничего, я все время с тобой.
И он благодарно кивнул.

С трудом расталкивая зрителей, буквально пролезаем на площадку.

И началось такое... Это было какое-то неистовство, не утихающее ни на секунду. И я вспомнил ленинградский матч, как что-то отдаленно напоминающее происходящее здесь.

«А здесь, — подумал я, — выиграть в этот вечер могут только сверхлюди». И такими сверхлюдьми оказались наши ребята.

Десятки раз «Калев» вел в счете, и каждый раз дина­мовцы догоняли их.

Первый тайм — 52:52. Второй тайм — 91:91. Пе­ред дополнительным временем в раздевалки никто не уходит. Игроки той и другой команды ложатся на пло­щадку и массажисты колдуют над ними. Эту картину надо было видеть!

У нас из игры выбыл Чихладзе, и в этом последнем перерыве я около Коркия, который сегодня лучше всех владеет собой, и говорю ему:

— Нодар, судьбу матча решишь ты! Будь внимателен!

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

И он кивает в ответ, но не то, что соглашается, а при­нимает поручение, понимает задачу.

И вот этот момент! За 30 секунд до конца при счете 100:100 мячом владеем мы. Нодар делает длинный дриб­линг, но не торопится отдавать мяч и даже позволяет себе роскошь в этом аду (какое самообладание!) оглянуться на табло и проверить время.

И за 7 секунд до свистка делает финт, а сам отдает пас Коле, и тот сквозь трех хватающих его за руки защитни­ков закладывает мяч в корзину. Все! Мы обнимаемся и кричим! Коля теряет сознание, и его под руки уводят в раздевалку.

А там — праздник. Я смотрю на ребят и до меня доходит весь смысл термина «пьянящее чувство победы!» Как точно сказано. И я бы добавил: «Прекрасное чувство победы!*

Все смеются, вспоминают фрагменты матча, выжима­ют мокрые майки.

Коля говорит:

— Рудольф Максимович, свидание с девушкой. Не по­
можете? Сил нет.

Я говорю:

— Единственное, что могу предложить, — сделать за­
мену.

Коля категорически заявляет:

— Не согласен.

И все снова смеются.

Подвожу итоги. Всего три дня, а как много пережито, как много я узнал о людях, как раскрывается человек в трудные моменты жизни! И как бесконечно разнообразен спорт. Каждое соревнование, каждая поездка дает много нового для раздумий и для души. И как эти раздумья и воспоминания украшает победа!

Но что же это было? Что стоит за этими цифрами 102:100?

Прежде всего потенциал команды, которая, как оказалось, способна на подвиг в самых неблагоприятных условиях.

И еще был идеальный настрой коллектива людей, объе­диненных одной целью. Эти люди были непобедимы в этот _Бечер. И корреспондент «Советского спорта» так и напи­сал в своем отчете: «Я никогда ранее не видел динамовцев столь заряженными на победу».

И я думаю: «Что нужно сделать всем нам, кто работает с командой, чтобы в дни оставшихся матчей баскетболис­ты вновь выходили бы на поле такими же, какими они были 13 и 15 декабря?»

Пока нужно одно — сохранить этот лучший образ ко­манды в памяти, чтобы этот эталон и в дальнейшем ука­зывал дорогу к нему.

И еще есть оценки, которые тоже надо запечатлеть как эталонные и ориентироваться на них, сверяя каждый но­вый образ игроков с тем, который, к сожалению, уже стал «старым» образом, стал нашим прошлым.

Вот эти оценки: 4,45; 4,4; 4,6; 4,4; 4,04. Я изу­чаю их и думаю: «Какой еще есть резерв!» Но тут же отдаю себе отчет, что еще далеко не все делаем мы вместе с игроками для того, чтобы эти оценки были выше. И прежде всего не так тренируемся. И думать сейчас надо не о том, чтобы обязательно поднять сценки, а о том, чтобы не снизить их, удержать на этом уровне. Еще далеки мы от идеального типа боль­шого спортсмена.

Но о продвижении по этой дороге я думаю постоян­но. Во всяком случае, больше думаю об этом, чем о том, какое место займет команда в чемпионате. Признаюсь честно, я даже не слежу за турнирной таблицей, потому что свою задачу вижу в другом. Как изменить каждого отдельного спортсмена, его психологию к лучшему? Как сделать, чтобы ребята поверили в себя и в возможность самого большого успеха?

Может быть, для этого достаточно будет победы над ЦСКА? А с этой командой мы и играем наш следующий матч.

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

Двухнедельный перерыв между иг­рами и в нашем об­щении тоже, я — в командировке. И хо­тя еще много време­ни впереди, но я

уже готов к беседе с командой и чувствую, что в ней долж­ны быть самые точные слова и не просто слова, а слова вдохновенные. Эта беседа должна стать кульминацией настроя на ЦСКА!

' Идеальный настрой — это сумма усилий всех действу­ющих лиц, когда каждый сделает свой шаг навстречу дру­гим, навстречу победе. А этот шаг самих баскетболистов должен заключаться в полноценных тренировках в этот период, накануне Нового года. И я боюсь этих двух не­дель, боюсь Нового года, потому что не уверен именно в качестве тренировочного процесса и в режиме — в эти праздничные дни. И, говоря нестно, больше надеюсь на спортсменов, чем на тренеров. И думаю: «Неужели ребята не поняли, чего им стоили эти "кровью" добытые очки на выезде, и растеряют их из-за собственной лени и непрофес­сионального отношения к ежедневной, черновой работе?»

Неужели опять все надежды придется возлагать на великую способность грузинского спортсмена к предель­ной мобилизации и полной самоотдаче в процессе борьбы за победу?

Да, это есть у ребят. И лишний раз убеждаюсь в этом на тренировке ленинградского «Спартака» под руковод­ством Кондрашина. «Какая профессиональная работа*, — думаю я и удивляюсь, как мы могли у них выиграть с на­шими тренировками? Но это и есть цена той самой мобили­зации, на которую способен далеко не каждый человек.

После тренировок мы сидим с Владимиром Петрови­чем и теперь уже хорошо разговариваем.

— Хотим выиграть у ЦСКА, — говорю я ему.

— У этого состава можно выиграть, — отвечает Конд-
рашин, — все эти мышкины, лопатовы — пижоны, кото-

рые сразу дрогнут, как только почувствуют сопротивле­ние уважающих себя людей.

И я благодарен ему за эти слова. Обязательно включу их в нашу предматчевую беседу.

А он продолжает:

— Мы у них должны были выиграть, но ребята перего­
рели.

— Как и в матче с нами, да? — пытаюсь шутить я.
Но он не принимает шутливого тона и, зло сверкнув

глазами, отвечает:

— Вам проиграли из-за Капустина, он не выполнил
задания.

Но я возражаю:

— Извините, Владимир Петрович, но я уверен, что
даже если бы он выполнил задание, тот матч Вы бы не
выиграли. Наши ребята сейчас в большом порядке. А
видели бы Вы, что они сделали в Таллине!

— Да, мне рассказывали, — отвечает он и, подумав о
чем-то, продолжает:

— Вообще, я не узнал команду. Мы же играли с тби-
лисцами первый матч сезона. Там они выглядели растре-
нированными.

Перед прощанием он показывает на мою папку и спра­шивает:

— А что Вы записывали во время нашей тренировки?
Я отвечаю опять в шутливом тоне:

—- Украл у Вас пару идей.

На этот раз он принимает шутку;

— Не будем больше пускать Вас.

Провожает меня до выхода, и в коридоре, где висит незаполненная таблица, я говорю ему:

— Владимир Петрович, чтобы не остаться в долгу,
могу, с Вашего разрешения, дать один совет.

— С удовольствием выслушаю, — отвечает тренер,
впервые приведший нашу олимпийскую команду к золо­
тым медалям, — я не стесняюсь учиться у других.

— Снимите эту таблицу или пусть ее заполнят. Неза-⁴
полненная таблица несет информацию смерти, и Ваши

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

ребята подсознательно, то есть не думая даже об этом, будут эту информацию воспринимать*.

Мы идем к дверям, и Кондрашин как-то рассеяно про­щается. Потом говорит:

— Извините, просто я думаю о том, что Вы сказали.

3 января прилетаю в Тбилиси и прямо из аэропорта еду во Дворец спорта.

Тренировка близится к концу. Пробегаю взглядом по лицам ребят и вижу, что у двух из них плохое настроение. Подхожу к одному и другому и выясняется, что у Бичиаш-вили это «личное», а у Коркия осложнился вопрос с полу­чением квартиры.

Как мог успокоил того и другого, но это нужно было сделать до тренировки. «Приезжать надо раньше, това­рищ психолог», — говорю я себе. Последняя тренировка больше нужна в психологическом плане, а не с точки зре­ния нагрузки. Потому что это последняя модель завтраш­него матча и провести ее надо так, чтобы спортсмены ушли в приподнятом настроении. Все должно быть бодро, радо­стно, интересно и красиво. И разминка, и тон указаний, и внешний вид тренеров.

Но все, что происходит, не выдерживает критики. В зале масса посторонних, тренеры сидят развалившись в первом ряду и курят. Схиерели со свистком во рту расха­живает по площадке, даже не потрудившись переодеть обувь. Судит двустороннюю игру, которая идет вяло, без каких-либо эмоций.

Мы стоим с Леваном Чхиквадзе — одним из тренеров команды, и я спрашиваю его:

— Почему такая мертвая обстановка?

— Обычная двусторонняя игра, — отвечает он.

— В том-то и дело, что обычная. Но ведь завтра нео­
бычный матч. Неужели нельзя каждому поставить инди­
видуальную задачу в такой двусторонней игре? Например,
Бородачеву сказать, что он играет против Лопатова, а
Джорджикия, которого он «держит*, пусть делает что-то,
хотя бы по форме напоминающее игру Лопатова.

Но еще лучше не сказать, а написать. Всего один лист бумаги! И чтобы там была указана фамилия каждого. И каждый десять раз подойдет к этому листу и прочитает. И подумает хорошо о тренерах. Увидит, что о нем думали, его не забыли. И у него возникнет желание ответить тем же, то есть возникает так называемая «реакция порядка»./

— Мы к этому не готовы, — отвечает Левая, — в ин-' ституте этому не учат.

И в автобусе по дороге на базу я еще больше концент­рируюсь. Понимаю, что беседу надо провести еще лучше, чем планировал.

Я действительно встревожен. Так к матчу с ЦСКА не готовятся. Но не настрой беспокоит меня. Он завтра бу­дет, не может не быть настроя на матч с ЦСКА в перепол­ненном Дворце спорта.

Дата добавления: 2015-12-07