Н1Ш Щ И |Ц Щ Mi,К 7 страница

Пять месяцев в команде

очередь, потому что борьба за изменение психологии лю­дей только началась.

Обхожу комнаты, и никто еще не лег. Слушают музы­ку, весело разговаривают. Один Коля Дерюгин серьезен. Я сажусь на край его кровати, и мы продолжаем начатый на собрании разговор.

Я спрашиваю:

— Коля, ты правильно меня понял? Домой не стоит
заезжать в день матча, правда?

— Но я всегда заезжаю за формой.

— Форму же можно привезти заранее.

— Правильно, но неужели даже мелочи могут вывести
из равновесия?..

— Коля, уугаких людей, как ты, мелочей»-авизная, не
бывает. Ты — лидер, звезда. На тебя все рассчитывают.
Поэтому всем нам, и мне и ребятам не все равно, с каким
настроением ты едешь на матч.

А потом, когда я зашел к Нодару Коркия, его сосед Леван Гулдедава сказал:

— Мы вместе с Колей заходили к нему домой, и он
пятнадцать минут разговаривал с девушкой по телефону.
И больше ничего не было.

— П ятнад цать минут с девушкой, — отвечаю я, — это
много в день матча.

Работы прибавляется. И происходит это за счет информации, которую рань­ше ты собирал сам, а сейчас она сама идет к тебе.

Пулавский подошел после завтрака:

— Максимыч, я плохо спал сегодня.

— Я зайду к тебе после обеда.
Нодар Коркия ждет, пока я останусь один и «по сек­
рету» говорит:

— Зайдите к нам в комнату, Леван простужен, а сам стесняется к Вам обратиться.

И болен Бородачев. Так всегда бывает, когда спорт­смен слишком уверенно ждет матча и менее строг к са-

мому себе: где-то выпьет воды из холодильника, постоит на сквозняке, легко оденется и по дороге в столовую за­мерзнет. Иногда спортсменов хочется назвать большими

детьми.

Лечу Гулдедаву и предупреждаю Нодара:

— Ты выздоровел, и сегодня на тренировке почувству­
ешь прилив энергии и желания тренироваться. Но сдер­
живай себя, вечером — матч.

Так заболел и Бородачев. Вчера на тренировке его было не остановить. Я дважды подходил к нему и говорил:

— Сдерживай себя. — Но он отвечал:

— Я восстановлюсь.

Тренировка, обед, опрос, послеобеденный отдых. Все как обычно в соревновательный день, за исключением одного — на базе нет Синджарадзе.

Я спрашиваю Вову Дзидзигури, и он отвечает:

— А он не приедет. Не будет сегодня играть.

— Это чье решение: его самого или тренера?

— Его самого, — отвечает Вова, — он сказал, что все
равно его не поставят.

Я спускаюсь к Мосешвили, и он говорит:

— Завтра же отчислим из команды.

Обсуждаем оценки, и хотя их динамикой можно быть довольным, я все же опасаюсь недостаточного настроя ребят на игру. И тогда мы вместе с тренером на основе анализа оценок и другой информации о спортсменах пы­таемся предвидеть настрой каждого. И сходимся во мне­нии, что по крайней мере три человека из основного со­става независимо от силы противника сегодня будут мо­билизованы полностью. Это Дерюгин, которому надо сыграть лучше Бородачева. Это Чихладзе, который сво­ей улучшающейся игрой возвращает авторитет у болель­щиков и игроков. И это Бородачев, который проверяет себя перед отъездом в сборную.

Сначала он обрадовался, когда после тренировки ус­лышал от меня о поездке во Францию. Сказал:

— Париж!.. — Но потом уже тише добавил:

— Вообще-то, я боюсь сборную.

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

— Естественно, — ответил я, — все сначала боятся.
А потом появятся друзья, Коля будет рядом. Но глав­
ное — не ставь сверхзадач, будь самим собой. И не каз­
ни себя за неудачи. Тебя же берут в сборную не по игре,
а за твои прекрасные данные. А эти данные — рост, дли­
на рук — всегда с тобой. А твою игру пусть подождут.

Итак, трое, и это немало, — приходим мы к общему выводу и видим приехавшего на машине Синджарадзе. И я подумал: «А вот и четвертый.

— Это Вова ему позвонил, — говорит Мосешвили.

Я поднимаюсь к Шалве. Он уже лежит. Так сказать, готовится к матчу. Я сажусь к нему ближе и смотрю ему в лицо. Оно буквально потемневшее, злое.

— Как самочувствие, Шалва?

— Пять.

— Настроение?

— Два.

— Желание играть?

— Два.

— Готовность к игре?

— Два.

— Жизнь в команде?

— Пять.

Я проставляю оценки, делаю паузу — изучаю их я говорю:

— Шалва, одни «двойки», а ты сегодня очень нужен. Б
команде много больных.

Он сразу же отвечает:

— Рудольф Максимович, Вы о нем слишком хорошо
думаете. Он меня все равно не поставит, даже если не­
кому будет играть. Лучше с улицы возьмет и поставит.
Вы же видите — он мне мстит за то, что я был против
него.

—v Но мне он говорит, что ты тренируешься почти без отдачи, и он прав. Я тоже это вижу.

Шалва резко садится и возбужденно говорит:

— Так как же я могу тренироваться, если со мной
даже не разговаривают. Помните, в той игре я к Вам не­
сколько раз подходил. Так это я специально вставал, ду-

_мал ___ может заметит и даст поиграть. Мне же стыдно

сидеть на скамейке, друзья, родные приходят смотреть. Я успокаиваю его:

— Шалва, осталось тебе отдыхать всего 30 минут. Я
обещаю тебе очень серьезно обсудить этот вопрос с Мосеш­
вили. И еще обещаю, что ты будешь сегодня играть в ос­
новной пятерке.

— Не верю, — отвечает Шалва.
И я спрашиваю:

— Мне не веришь?

— Вам верю, но Вы его не знаете.
Я снова смотрю на часы и говорю:

— Осталось 28 минут, а сыграть ты должен не просто
хорошо.., ты меня понял, да?

■

* -к -к

¹

Спускаюсь к тренеру и говорю ему:

— У меня личная просьба — поставьте Синджарадзе в
основной состав.

Мосешвили думает, а я продолжаю:

— Бородачев хандрит, и есть смысл его поберечь.

— Хорошо, — отвечает тренер.
И я успокаиваюсь.

Иду к себе наверх и думаю, как сложна работа в ко­мандном виде спорта. Сколько проблем с каждым отдель­ным человеком. И эти проблемы необходимо решить к началу матча и ни секундой позже, а сделать это надо умело и тонко.

Я вспоминаю нашу сегодняшнюю работу с Мосешви­ли и оцениваю действия тренера очень высоко. Может быть, сегодня мы создали лучшую модель совместной работы пары «тренер—психолог». Наверное, так и есть. Но есть и привкус горечи. И я знаю, в чем причина. Шалва частично прав. Тренер должен был оказаться выше сведения счетов со спортсменом.

Но в том-то и дело, что и тренер прав, когда мотивиру­ет свое решение такой объективной причиной как плохое отношение спортсмена к тренировочному процессу.

4 Р.Загайнов

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

Три года я работал в большом футболе, бесспорно, самом сложном виде спорта, где я прошел не школу, а «мои университеты». И подобных ситуаций там видел множество. И знаю, что обиженные всегда есть и будут. Это закон жизни, который проявляется и в специальной деятельности, связывающей общей задачей группу лю­дей. Но неужели эти обиды, чьи-то неудачи и трагедии обязательны? Вот и сегодня отдельные баскетболисты, которые должны решить исход матча, настроены нами совершенно особыми путями. Один — через конфликт с большими личными переживаниями, другой — через са­моутверждение перед отъездом в сборную, третий — че­рез самолюбие на грани тщеславия.

И я допрашиваю себя: «Неужели без этого нельзя обойтись, неужели ты, психолог, для этого и пришел в команду?»

И лишь после матча, поздно вечером, когда я в де­сятый раз вспоминаю вдохновенную игру Шалвы Синд-жарадзе, отвечу себе: «Нет! Можно обойтись без всего этого, но это время для этой команды еще не пришло! Еще нет коллектива, прямых и честных отношений меж­ду людьми (нет правды!), нет профессионального отноше­ния всех к своему делу. Когда же это будет, то мы обой­демся без этих исключительных мер, и тогда прекрасная игра Шалвы Синджарадзе тоже не будет исключением».

Итак — победа! Третья подряд! И мы расстаемся с бас­кетболистами до 3 де­кабря в Ташкенте, куда они приедут из Новосибирска. Я же уезжаю с борцами на крупный турнир, и матч в Новоси­бирске пропущу.

Но все эти дни думаю о ребятах, постоянно перечиты­ваю дневник своей работы, готовлюсь к новой встрече с командой.

Изучаю средние оценки перед последним матчем: «са­
мочувствие» — 4,3; «настроение» — 4,05; «желание иг-
_ть>> ______ 4,4; «готовность к игре» — 4,05; «жизнь в ко­
манде» — 3,7.

Большой прогресс в первой и последней оценке. «Же­лание играть» — на том же уровне. «Настроение» и «го­товность» чуть ниже из-за «двоек» Шалвы.

Его импульсивно поставленные оценки, конечно, иска­зили объективность картины, но ненамного. А вот «пятер­ка» за «жизнь в команде» вместо обычной «двойки» оза­дачила меня. И выбрав момент, я спросил Шалву:

_ А почему ты поставил пять?

И он искренне и спокойно ответил:

— Так ребята хорошо стали друг к другу относиться. А это главное.

Да, хорошо, что появилось время и есть возможность детально осмыслить то, к чему трудно объективно отнес­тись в присутствии конкретного человека. И сейчас я мно­го думаю о Дерюгине, и вижу вопросы, которые выраста­ют в проблемы его дальнейшей жизни, его будущего как человека.

«Что делать?» — думаю я. Или готовить Колю к трудностям будущей жизни, заставить думать, критичес­ки относиться к себе, принять конкуренцию Игоря Бо-родачева как должное, что может в данный момент осла­бить самого Дерюгина, а значит и команду. Или встать в один ряд со всеми, кто аплодирует его точным брос­кам, поддерживать его эгоцентризм, право на исключи­тельность? И в итоге — испортить его и его будущую жизнь бесповоротно, но в этом сезоне это поможет ко­манде, так как он будет по-прежнему много забивать. Но ведь и в будущем сезоне опять надо будет забивать!...

И я затрудняюсь один принять решение, откладываю это на более поздний срок, когда увижу тех людей, кото­рые руководят баскетболом в республике.

Этот вопрос тоже требует комплексного подхода, как и самые большие проблемы команды.

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

В Ташкент прилетаю рано утром. Ко­манда еще спит. Я сижу в холле, жду. В Новосибирске матч выигран, и меня бес­покоит — не успокоились ли ребята, выполнив программу-минимум, обеспе­чив даже в случае неудачи 50% очков на выезде. Обычно именно такую задачу ставит команда, иг­рающая на «чужих» полях.

Очень важно заранее предвидеть характер предстарто­вого состояния спортсмена. В этом случае обычно не позд­но в случае надобности изменить его, применив те или иные средства регуляции.

В холл спускается второй тренер Амиран Схиерели, и я узнаю от него, что тренировка назначена на 10.00. По­являются ребята, и мы приветствуем друг друга. И сразу же изучаю лица. Все серьезны, но жалуются, что недоспа­ли — прилетели поздно ночью.

Тренировка проходит без подъема. Ребята вялые, ме­ханически бросают мяч в кольцо. Я подхожу к Мосешви-ли и спрашиваю:

— А нельзя было потренироваться попозже?

В ответ он пожимает плечами. А я думаю: «Вот так мы вредим сами себе».

Подходит Тамаз Чихладзе и говорит:

— Сил нет, не выспался и позавтракать не успел.

— Ничего, Тамаз, поспишь днем, я зайду.

И до самой установки обхожу номера. На выезде рабо­ты всегда прибавляется. И дело не только в травмах и бессоннице. Вдали от дома у человека более выражена потребность в общении со своим.

И, проводив команду на установку, я спрашиваю себя: «Все ли я сделал?» И анализирую. Больше других меня беспокоит Коля Дерюгин, его лицо выделялось своей блед­ностью. И Игорь Бородачев, который поставил тройку сво­ему «желанию играть» в городе, где жил раньше.

По традиции я не иду на установку и сажусь в холле так, чтобы видеть ребят, когда они будут выходить из но­мера, в котором живет и проводит установку Леван Мо-

сешвили. И они будут видеть меня — своего человека в чужой гостинице, «в чужих стенах*.

Через полчаса они выходили и улыбались мне. На лицо Дерюгина я посмотрел более внимательно. Оно было успо­коенным. Коля приветственно поднял руку, и я ответил

ему тем же.

_ Почему после установки он стал спокойнее? — спро­
сил меня работающий со мной врач Давид Эристави.

_ Думаю, — ответил я, — что когда собираются все

вместе, это напоминает ему о том, что людей в команде много, а за результат, за количество набранных очков отвечает фактически он один. Его чувство ответственности в этот момент резко усиливается, получает импульс. А в процессе установки, когда предстоящая деятельность де­тализировалась, он успокоился, как бы переключился.

Все садятся в автобус, а я жду Игоря, чтобы по дороге к автобусу сказать ему несколько приготовленных слов.

Игорю в отличие от Коли надо все объяснить. И когда он поравнялся со мной, я сказал:

— Игорь, всем тяжело играть в чужом городе, а тебе
не то что тяжело, а неприятно. Да?

Он поспешно кивнул.

— Я тебя понимаю. Но ты же уехал из Ташкента
честно?

— Да, — отвечает Игорь, — здесь они меня не ста­
вили в основной состав. И даже тренер мне остался дол­
жен деньги.

— Ну, тем более. Вот и надо заработать премию вместо
этого долга.

Игорь смеется и говорит:

— Дают — бери, не дают — все равно бери.
Мы шли и смеялись.

Выходим в зал, и я сразу вижу эту жестокую разницу между своим и чужим полем. Нет привычных условий для последних приготовлений к матчу. А они — эти последние приготовления — являются составными частями давно отработанного стереотипа настройки спортсмена. Ребята

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

переодеваются прямо на площадке. Объявляют нашу ко­манду, и слышится свист переполненного зала. И недоб­рожелательные взгляды незнакомых людей.

Да, это не надуманное препятствие — «чужое» поле. Ведь вроде бы все такое же, как и дома — и мяч, и пло­щадка, и надо делать то, что делаешь всегда — давать пас, бросать по кольцу, «держать» противника. Но в том-то и дело, что здесь, в этом непривычном зале, все удается труднее: и пас, и точный бросок, и опека противника, ко­торый здесь, в своем зале, все делает увереннее и быстрее.

И это все — чужое и непривычное — помимо созна­ния, как бы обходя, минуя его, проникает «внутрь спорт­смена» через подсознание, которым управлять, как изве­стно, человек не может. Но именно через сознание можно если не бороться с подсознанием, то хотя бы противосто­ять ему. Чтобы это получилось, сознание человека как управляемая сфера должно быть подготовлено к этим не­привычным раздражителям и помехам. Во-первых, спорт­смен должен быть информирован, предупрежден о том, что ему предстоит пережить. И, во-вторых, такую ситуа­цию необходимо опробовать в тренировках. Для этого по­лезно почаще тренироваться в «чужих» залах, организо­вать специально приглашенных зрителей, которые будут болеть против команды. То есть надо думать над трениро­вочным процессом, а этого я как раз и не увидел за время \ своего пребывания в команде. Все тренировки похожи как две капли воды. И вспоминаешь об этом каждый раз, ког­да видишь брак в действиях игроков, которого не должно быть в команде высшей лиги.

Идет матч, и все полтора часа ощущаешь это страшное напряжение «чужих» стен и неясности окончательного результата. И в конце матча понимаешь, что в число фак-\ торов «чужого» поля не включил исключительно значи­мый — фактор безжалостного, уничтожающего судейства.

Матч проигран, и весь вечер провожу в гостинице, перехожу из комнаты в комнату и не ухожу, пока не вижу, что ребята относительно успокоились.

Нодар Коркия говорит:

— Я не понимаю этих судей. Они же потеряли совесть. Уничтожается спорт.

Но, признаться, я недоволен только результатом. Все же остальное вполне удовлетворило меня. Сегодня на поле была Команда с большой буквы. И в течение дня я наблю­дал картину настоящего настроя всех без исключения иг­роков. И сражалась команда до последней секунды. По­жалуй, с этого я и начну нашу беседу перед следующим матчем со «Статибой». Похвалю и поблагодарю ребят за настоящую отдачу.

А что касается предстоящей игры, то суть Мегрелидзе выразил в одной фразе:

— Именно матч со «Статибой» будет настоящей про­веркой. Это одна из самых техничных команд в стране.

Но у меня уже сейчас, хотя до матча целых четыре дня, предчувствие победы. Я начинаю всерьез верить в ребят, которые меняются на глазах и не только в профес­сиональном плане. Они не только лучше тренируются и с большей отдачей сражаются в официальных играх. Они еще и меняются как личности. С каждым днем я слышу больше вопросов и не только на спортивные темы. Оцени­вая свое состояние, они все чаще задумываются, загляды­вают в протоколы будущих опросов, сравнивают. То есть идет процесс анализа, мышления.

Для меня сам факт анкет, опросов и любого другого тестирования ценен в большей степени тем, что я получаю еще одну возможность поговорить с человеком.

Я давно убедился, что никакая «батарея» тестов не даст исследователю больше, чем его умелое наблюдение. Лицо человека, изменившаяся походка, реакция на шутку и многое подобное дает гораздо больше информации, чем любой научный эксперимент.

Но есть еще лучший путь — установить настоящий взаимно доверительный контакт с человеком на уровне Дружбы, и тогда не надо хитрить и предлагать анкету, а достаточно отвести спортсмена в сторонку, положить руку на его плечо и вполголоса спросить: — Ты чем-то расстроен сегодня?

И спортсмен сам рассказывает о себе все. Но завоевать это доверие — задача огромной сложности.

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

Я изучаю оценки ташкентского матча. Они — рекорд­ные. «Самочувствие» — 4,3; «настроение» — 4,6; «жела­ние играть» — 4,75; «готовность к игре» — 4,45; «жизнь в команде» — 3,9.

И я думаю: «Если эти оценки станут стабильными, обеспечит ли это стабильную игру?* Если так, то эти субъективные оценки спортсменов являются объективны­ми данными их состояния. И действительно,'никто не мо­жет знать опытного спортсмена лучше, чем он сам, пото­му что у него есть годами отработанное чувство формы. И этим оценкам тренеры должны доверять и верить спорт­смену, когда он говорит: «Что-то я устало тебя чувствую сегодня?. И, услышав это, не заставлять его выполнять всю запланированную тренировку, а дать отдохнуть или переключить на менее утомительную работу.

«Но, — я опять говорю себе, — в этой команде такой тип отношений еще не созрел, еще рано». Но есть у меня чувство, что это время приближается.

А что касается оценок, то пока бесспорно одно — чем лучше оценки, тем лучше игра.

В самолете наблюдаю за тренером. И думаю — именно сейчас после переживаний последнего матча очень благо­приятный момент для улучшения отношений со спортсме­нами. Но Мосешвили не меняется. Ни к кому не подойдет, не поговорит пусть даже на баскетбольную тему. Он обра­щается официальным и сухим тоном, которому не изменя­ет последнее время.

И я думаю: «В чем дело? Или он не чувствует этого момента, или просто не может пойти наперекор своему характеру?» И спрашиваю себя — затронуть или нет мне эту тему, когда мы останемся с ним вдвоем? Как он отне­сется к этому и даст ли это результат? Его я еще мало знаю. Но решаю — ведь в случае удачи изменившийся образ тренера исключительно положительно повлияет на команду, на настроение спортсменов. И это будет тем бо­лее важно перед таким противником, как «Статиба».

И накануне матча, пока ребята ужинают, мы вдвоем в холле, где через полчаса начнется традиционная беседа с командой.

И я говорю:

_ Леван Вахтангович, ребята очень довольны тем, как

Вы ведете последние игры.

Лицо его не меняется, но он поднимает на меня глаза и ждет продолжения.

И я продолжаю:

— Будьте и Вы подобрее к ним сейчас. Увидите — это
даст всем нам очень многое. Я лично уверен, что они очень
ждут этого.

Мосешвили смущенно улыбается и говорит:

— Постараюсь.

Но у меня еще вопрос, своевременность и даже необхо­димость которого для меня несомненна.

— Леван Вахтангович, у меня просьба-предложение.
Давайте завтра отменим тренировку. Дадим лишний час
поспать. Потом сделаем большую зарядку, а после завтра­
ка я займу ребят. В общем, до вашей установки отдайте
ребят мне.

Он махнул рукой:

— Делайте как хотите.

* * *

Сложная гамма чувств в моей душе. Здесь и радость, и благодарность тренеру за доверие, и резко новое ощуще­ние, которое вдруг надвинулось, как огромная непреодо­лимая стена — я как-то вмиг понял это, эту огромную ответственность за результат матча.

Да, завтрашний день — это большой для меня экза­мен, и начнется он с утра, с той самой запланированной зарядки, которую в команде никто, кроме Зураба Грдзе-лидзе, вообще не делает.

Мосешвили так и сказал мне:

— Они на зарядку не выйдут. Пулавский уже восемь
лет не делает зарядку.

И я понимаю, что мой бой за завтрашнюю победу нач­нется уже сейчас — в процессе нашей беседы, которая обычно проходит спокойно и мирно.

Но сегодня я сам слышу в своем голосе плохо скрытое волнение. И ребята сразу чувствуют это и вопросительно поднимают на меня глаза...

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

Обхожу всех и задерживаюсь у Пулавского. Говорю ему:

— Юра, зарядка больше всего нужна тебе. Ты же зна­
ешь, что с возрастом у человека «засыпает» скорость. Вот
ее и надо будить утром. И, вообще, я уверен, что ты мо­
жешь играть еще десять лет. По крайней мере до Олимпи­
ады-84.

— Да что Вы, — удивленно, но с улыбкой отвечает
Пулавский, — все, последний сезон. Хватит.

Долго не ложусь. Расписываю план на завтра и при­слушиваюсь. Абсолютная тишина. Сегодня никого не надо было торопить ко сну. Серьезность матча понимают все.

Но я думаю не о матче, а о тех часах, которые будут ему предшествовать. Сейчас уже никто не будет спорить, что существует прямая зависимость между результатом соревнований и тем, как спортсмен готовился к ним в це­лом и, в частности, как провел последний день до старта. Поэтому спортсмену и создаются все условия для подго­товки к соревнованию.

Но освободить спортсмена от всех забот и посторон­них дел — это еще не значит создать ему все условия для настроя. Как это ни парадоксально, но в этом слу­чае появляется еще один противник — изобилие свобод­ного времени, когда спортсмен не знает куда себя деть, чем, какими делами «убить* свободное время. Сколько я видел перегоревших еще до старта спортсменов. И не случайно именно в спорте появился новый термин «от­дельная болезнь». Вероятно, «убегая* от этой болезни, баскетболисты и уезжали с базы в середине дня, что, понятно, недопустимо в день матча.

«Значит, — прихожу я к выводу, — время в день матча должно быть жестко расписано». Спортсмену нуж­но предложить ряд мероприятий, которые заполнят его свободное время, и в то же время решат еще несколько задач: 1) не утомят; 2) отвлекут от переживаний, свя­занных с ответственностью за сегодняшний результат; 3) будут способствовать наилучшему настрою, его на­коплению.

Так я и спланировал день: в 10.00 — подъем, в 11.00 — завтрак, в 13.00 — сеанс аутогенной тренировки, в 14.00 — обед и потом в 17.00 — индивидуальный отдых.

Таким образом, свободное время у ребят только с 11.30 до 13.00. Но этой паузы я не боюсь, поскольку спортсмены знают, что в час дня мы собираемся снова. И поэтому ощущения пустоты у них не будет. И настрой не гаснет, он поддерживается как слабый огонь в печи, поддерживается сознанием того, что в режиме жизни команды есть порядок.

На зарядку вышли все. Светило солн­це, и никто не хотел уходить с зеленого футбольного поля. Закончив упражне­ния, стояли группами и оживленно раз­говаривали. И в этих беседах я тоже ви­дел нечто, скрепляющее коллектив пе­ред матчем, объединяющее людей. Дерюгин делал и делал круги вокруг поля. И когда я спросил его:

— Не много?
Он ответил:

— Нет, я люблю бегать.

Пулавский закончил зарядку первым. А когда он вы­шел в спортивном костюме из здания базы, все баскетбо­листы встретили его приветственными возгласами и кто-то зааплодировал.

Тренеры, оставшиеся в комнате у Мосешвили, через окно наблюдали за Пулавским, который широкими шага­ми отмеривал метр за метром по газону футбольного поля. Их лица были серьезны.

Я немного боялся тех полутора часов незанятого вре­мени. Но потом убедился, что они нужны. Кто-то брился, другие гладили форму, остальные играли в нарды или си­дели у телевизора. Уже давно на глазах у всех никто не курил.

И в час дня все сидят в креслах, а я сначала рассказы­ваю о сущности аутогенной тренировки, о ее практичес-

Проклятие профессии

Пять месяцев в команде

ком значении, называю имена великих спортсменов, кото­рые давно включили аутотренинг в режим своей работы.

А затем начинается сам сеанс. Я прошу закрыть глаза и принять свободную, расслабленную позу. И начинаю. Но предлагаю не общеизвестный текст, а более усложнен­ный вариант так называемой «второй ступени», который заключается в том, что человеку предлагается эмоцио­нально насыщенный текст, достаточно интересный, чтобы увлечь его внимание, но не связанный со спортом, с сегод­няшними переживаниями спортсмена и потому не усили­вающий их. Этот текст, наоборот, отвлекает от доминиру­ющей сегодня темы спорта.

Дата добавления: 2015-12-07