Куда делся рецепт бабушкиного варенья

Современный ипотечный кризис и его корни в драмах А.Н. Островского «Лес», «Дикарка» и «Бешеные деньги», романе П.Д. Боборыкина «Василий Теркин» и пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад»

Скупкой «мертвых душ» для придания товарного вида расстроенному имению занимался еще гоголевский Чичиков, но в первой половине XIX века разорение дворянства не было таким массовым, каким оно стало к концу столетия. Возможно, дело в отмене крепостного права в 1861 году. Ведь до этого у помещиков был воспроизводимый товар – крепостные, часть из них можно было продать, но непроданные бабы нарожали бы новых. Когда крестьян освободили, и у помещиков осталась одна земля – а это невоспроизводимый ресурс – процесс разорения пошел быстрее: проданную землю назад не воротишь.

Помимо уже знакомого нам Боборыкина о том, как разоряются русские помещики, много писал Александр Николаевич Островский. Он происходил из семьи юриста, получившего потомственное дворянство. Сам учился на юридическом факультете Московского университета, но не окончил его, работал в судах, а потом занялся исключительно литераторством и сотрудничеством с театрами. Пьесы Островского, затрагивающие тему транжирства и разорения помещиков, – это в первую очередь «Дикарка» и «Лес». Они были опубликованы в 1880 и 1871 годах соответственно.

В «Дикарке» в свое поместье возвращается из-за границы Александр Львович Ашметьев. Местное общество налетает на него и просит выступить перед съездом сельских хозяев, который собирается «для изыскания средств, как увеличить доходность имений»Произведение цитируется по: [Островский 1960б].. Но Ашметьев отнекивается: «Я человек дореформенный, я учился за границей только изящно проживать деньги». При этом сам стеснен в средствах, автор называет его «представительным, но заметно израсходовавшимся господином».

Вскоре перед Ашметьевым возникает помещик Мальков и предлагает продать рощу, «ту, которая за парком». Ашметьеву жаль старого леса, а Мальков сбивает цену, не брезгуя никакой глупостью: «Молодые-то леса красивей старых. <…> Во-первых, потому что все молодое лучше старого, а во-вторых, в молодых лесах большой прирост, много процентов приростом дают, а старые уже не растут». Ашметьев называет эти рассуждения «новым взглядом на ландшафт», но Мальков хочет приобрести рощу как коммерческое предприятие, а не для любования: «Ландшафты-то хороши, да убыточны; не по деньгам нам; мы, по глупости, больше со стороны доходность смотрим… <…> Доходные-то имения прочней. А ландшафтами-то любуются, любуются, вдруг глядь – и укцион. А с укциону-то купит купец; через полгода, вместо ландшафтов, все полусаженки стоят».

Ашметьев с Мальковым так ни о чем и не договариваются, но вскоре последний, зная стесненное положение владельца рощицы «за парком», появляется снова, внезапно:

Ашметьев. Что же вам угодно?

Мальков. Во-первых, я привез вам деньги за лес.

Ашметьев. Как, разве вы купили?

Мальков. Что ж тут удивительного? Кому нужен лес, тот его и покупает; кому лес не нужен, а нужны деньги, тот его продает. <…>

Ашметьев. И привезли деньги... как это кстати! Благодарю вас.

Мальков. За шестьдесят две десятины с саженями, по семьдесят пять рублей за десятину, четыре тысячи семьсот. Получите, сочтите и дайте расписочку.

Ашметьев (берет деньги). Гм?.. Не много же однако.

Мальков. Не хватает вам, расчет не выходит?

Ашметьев. Да, если б еще тысячи три...

Мальков. Продайте рощу, что за парком-то! <…> Сто рублей за десятину дам.

Ашметьев. Не хотелось бы...

Мальков. Сто десять.

Ашметьев. Жаль. Откровенно вам говорю, жаль.

Мальков. Сто двадцать.

Ашметьев. Я подумаю.

Мальков. Начнем думать, так либо вы раздумаете, либо я раздумаю. <…> Завтра и деньги привезу... По рукам, что ли? (Протягивает руку.)

Ашметьев (подавая руку). Извольте.

Мальков. Вот так-то лучше. Я его и срублю, а тот поберегу: он в настоящем возрасте три процента приросту дает.

В пьесе «Лес» помещица Гурмыжская надумала продать лесной участок, чтобы потратиться на молодого ухажера, который ей в сыновья годится, и покрыть текущие расходы. Бодаев, ее состоятельный сосед, комментирует грозящее разорение 50-летней вдовы, не жалея желчи, причем говорит ей все в лицо:

…У нас много дворянских имений вконец разорено бабами. Если мужчина мотает, все-таки в его мотовстве какой-нибудь смысл есть; в бабьей глупости меры не положено. Нужно любовнику халат подарить – она хлеб продает не вовремя за бесценок; нужно любовнику ермолку с кисточкой – она лес продает, строевой, береженый, первому плутуПьеса цитируется по: [Островский 1960в]..

Плут, естественно, тут же находится. Это купец Восьмибратов, торгующий лесом. Сначала он покупает на полторы тысячи, но Гурмыжской этого мало, она предлагает еще один участок в лесу. Восьмибратов хочет купить весь лес и резоны, зачем Гурмыжской это нужно, приводит весьма «веские»:

С лесом только грех один; крестьянишки воруют – судитесь с ними. Лес подле города, всякий беглый, всякий бродяга пристанище имеет, ну и для прислуги тоже, для женского пола… Потому как у них грибной интерес и насчет ягоды, а выходит совсем напротив.

Видя желание продать, участок «больше и лучше» купец пытается выторговать за пятьсот рублей, тогда как за предыдущий дал в три раза больше. Гурмыжская хочет две тысячи – ей столько давали. Сходятся на полутора, но когда дело доходит до передачи денег, Восьмибратов приносит всего две тысячи за оба участка. Расписку о том, что Раиса Павловна за проданный лес «все деньги сполна получила», он заблаговременно прячет себе в бумажник. Гурмыжская пытается получить с него еще «штуку», но Восьмибратов отнекивается: «Нешто такой лес за три тысячи покупают? Ведь мы тоже норовим, чтоб без убытку». И уходит, унося расписку. «Денный грабеж», – вздыхает помещица, но ничего не предпринимает и даже приходит к тому, что «хорошо, что и две дал». Между тем, как следует из текста, проданный лес стоит как минимум три с половиной – полторы первый участок и две второй, а скорее всего и того больше. То есть отдан за полцены по причине простой безалаберности.

Героиню финансовая математика не слишком заботит, у нее на уме молодой ухажер Буланов, которому она признается: «Кого я полюблю, тому я все отдам». Буланов, думаете, реагирует на это как? А вот так: «А у вас много денег-с?» «Много», – на полном серьезе отвечает Гурмыжская, совсем не возмутившись, и открывает «коробку из-под ксерокса». В итоге имение расстроено, а Гурмыжская выходит за Буланова замуж, «чтобы устроить имение и чтоб оно не досталось в дурные руки». В общем, типичный Манилов, хотя гоголевский герой мечтал все обустроить на свои. Буланов обещает, что заведет конный завод, пруды почистит, канавы проложит, и вскоре имение увидят «в цветущем положении». Ему никто не верит, раздаются реплики «Все промотает». Наверное, так оно и случится. Ведь стервятник Восьмибратов продолжает кружить вокруг Гурмыжской: «Уж банкет я сделаю для вашей милости, так на три месяца разговору хватит».

В «Бешеных деньгах», комедии 1870 года, Островский выводит залезающих в долги московских дворян, которые уже продали что могли и которым разорения уже не избежать. В город приезжает молодой купец Васильков из города «среднего течения реки Волги»Произведение цитируется по: [Островский 1960а].. Провинциальность его заметна и в говоре, и в платье. Местная тусовка не слишком его жалует, уж больно неотесан, негламурен. Но Савва Геннадич трудолюбив и расчетлив, имеет кое-какой капитал и вскоре кладет местную «богему» на лопатки.

Телятев, один из местных, «неслужащий дворянин лет сорока», познакомившись с Васильковым, интересуется, что у того за душой. А у него «три лесные дачи (так назывались лесные участки. – Е.Ч.) при имении, что может составить тысяч пятьдесят». Местные, московские дворяне, подсели на кредит, в долгах как в шелках, и уже воспринимают эти две дачи как предмет залога – источник получения кредита, который позволяет добыть больше средств:

Телятев. Это хорошо, пятьдесят тысяч деньги; с ними в Москве можно иметь на сто тысяч кредита; вот вам и полтораста тысяч. С такими деньгами можно довольно долго жить с приятностями.

Васильков. Но ведь надо же будет платить наконец.

Телятев. А вам-то какая печаль! Что вы уж очень заботливы! Вот охота лишнюю думу в голове иметь! Это дело предоставьте кредиторам, пусть думают и получают, как хотят. Что вам в чужое дело мешаться: наше дело уметь занять, их дело уметь получить.

Помните такой финансовый анекдот: «Когда вы должны банку сто долларов – это ваша проблема, когда миллион – это проблема банка». Герои пьесы по этому принципу и живут.

Просадила все и Надежда Антоновна Чебоксарова, которая искренне полагает, что «состояние можно только получить по наследству, да еще при большом счастье выиграть в карты». Ее муж сидит в деревне, пытается спасти последнее имение, где «неурожай, засуха, леса все сожжены на заводе, а от завода каждый год убыток». «…Теперь непременно нужно тысяч тридцать, имение уж назначено в продажу». Тем временем Надежда Антоновна с дочерью Лидией, девицей на выданье, продолжает жить в Москве на широкую ногу. Лидия «ни цены деньгам, ни счету в них не знает. Поедет по магазинам, наберет товаров, не спрашивая цены, а потом по счетам и расплачивайся».

О разорении семьи она ничего не хочет слышать:

Ведь вы найдете средства выйти из этого положения, ведь непременно найдете, так оставаться нельзя. Ведь не покинем же мы Москву, не уедем в деревню; а в Москве мы не можем жить, как нищие! Так или иначе, вы должны устроить, чтоб в нашей жизни ничего не изменилось. <…> Ужели вы не придумаете, если уж не придумали, как прожить одну зиму, не уронив своего достоинства? Вам думать, вам! Зачем же вы мне-то рассказываете о том, чего я знать не должна? Вы лишаете меня спокойствия, вы лишаете меня беззаботности, которая составляет лучшее украшение девушки. Думали бы вы, maman, одни и плакали бы одни, если нужно будет плакать. Разве вам легче будет, если я буду плакать вместе с вами? <…> Зачем вы навязываете мне заботу? Забота старит, от нее морщины на лице. Я чувствую, что постарела на десять лет. Я не знала, не чувствовала нужды и не хочу знать. Я знаю магазины: белья, шелковых материй, ковров, мехов, мебели; я знаю, что когда нужно что-нибудь, едут туда, берут вещь, отдают деньги, а если нет денег, велят commis (приказчикам) приехать на дом. Но откуда берут деньги, сколько их нужно иметь в год, в зиму, я никогда не знала и не считала нужным знать. Я никогда не знала, что значит дорого, что дешево, я всегда считала все это жалким, мещанским, копеечным расчетом. <…> Я помню один раз, когда я ехала из магазина, мне пришла мысль: не дорого ли я заплатила за платье! Мне так стало стыдно за себя, что я вся покраснела и не знала, куда спрятать лицо; а между тем я была одна в карете.

Мать предлагает «продать серебро, некоторые картины, брильянты», но Лидия склоняет ее из последних сил поддерживать видимость жизни в роскоши:

Невозможно, невозможно! Вся Москва узнает, что мы разорены; к нам будут являться с кислыми лицами, с притворным участием, с глупыми советами. Будут качать головами, ахать, и все это так искусственно, форменно, – так оскорбительно! <…> Отделывайте заново квартиру, покупайте новую карету, закажите новые ливреи людям, берите новую мебель, и чем дороже, тем лучше.

А между тем «казанское имение Чебоксаровых с заводом и лесом» выставлено на торги, среди потенциальных покупателей Васильков, которому оно и достается.

Совершенно безнадежную ситуацию временно поправляет то, что Лидия цепляет Василькова и выходит за него замуж, и Васильков покрывает долги семейства. Мать и дочь принимаются воспитывать Василькова в своем духе и, я бы сказала, в хамской манере. Они позволяют себе хамство, скорее всего, потому, что считают себе выше какого-то неотесанного купчишки. У них – манеры!

Васильков. Если б всю жизнь можно было разъезжать по Москве то с визитами, то по вечерам и концертам... ничего не делая; если б не стыдно было так жить и были бы на это средства.

Надежда Антоновна. Если все порядочные люди так живут… <…> Ведь вас такие расходы стеснить не могут.

Васильков. Как не могут?! Ведь так в полгода проживешь тысяч двадцать пять.

Надежда Антоновна. Ну, много ли это! Неужели вам жаль? <…>

Васильков. Совсем не в том вопрос, жаль или нет, а в том, где взять их.

Надежда Антоновна. Ну, уж это я не знаю. Вам это должно быть лучше известно.

Васильков. Чтоб так жить, надо иметь миллион.

Надежда Антоновна. Мы не запрещаем вам иметь их и два.

Но Савва Геннадич, к счастью, не совсем потерял голову от любви. Когда поддавшись уговорам Телятева, в поисках более богатой жизни Лидия уходит к нему от Василькова, тот и не думает ее возвращать. Между тем выясняется, что Телятев соврал Лидии насчет своих финансовых возможностей, он полностью разорен:

Я вчера узнал, что я должен тысяч до трехсот. Все, что вы у меня видели когда-нибудь, все чужое: лошади, экипажи, квартира, платье. За все это денег не плачено, за все это писали счеты на меня, потом векселя, потом подали ко взысканию, потом получили исполнительные листы. Деньгами взято у ростовщиков видимо-невидимо. Все кредиторы завтра явятся ко мне; картина будет поразительная. Мебель, ковры, зеркала, картины взяты напрокат и нынче же отобраны. Коляска и лошади от Ваханского; платье портной возьмет завтра чем свет! Я уверен, что кредиторы насмеются досыта. Я их приму, разумеется, в халате, это единственная моя собственность; предложу им по сигаре, у меня еще с десяток осталось. Посмотрят они на меня да на пустые стены и скажут: “Гуляй, Иван Петрович, по белому свету!” Один за жену сердит; этот, пожалуй, продержит месяца два в яме, пока не надоест кормовые платить. Ну, а там и выпустят, и опять я свободен, и опять кредит будет, потому что я добрый малый, и у меня еще живы одиннадцать теток и бабушек, и всем им я наследник. Что я гербовой бумаги извел на векселя, вы не поверите. Если ее с пуда продавать, так больше возьмешь, чем с меня.

Лидия, уйдя от Василькова, за несколько дней снова понаделала долгов, да таких, что ей светит долговая яма. Ей некуда идти, кроме как обратно к Савве Геннадичу. Тот отчитывает боящуюся ямы жену: «В яму попадают и честные люди, из ямы есть выход. …Больше надо бояться той бездонной ямы, которая называется развратом... Ты боишься ямы, а не боишься той пропасти, из которой уж нет возврата на честную дорогу?» (Я стараюсь быть объективной, но сама Островского не люблю – именно за прямое морализаторство.)

Васильков принимает ее, но уже на своих условиях – отправляет на воспитание в деревню к матушке, за погребом следить. А Телятев набирается наглости еще и денег у Василькова попросить:

Ты не хочешь ли мне денег дать взаймы? Не давай, не надо. <…> Москва, Савва, такой город, что мы, Телятевы… в ней не погибнем. Мы и без копейки будем иметь и почет, и кредит. Долго еще каждый купчик будет за счастье считать, что мы ужинаем и пьем шампанское на его счет.

Это последняя сцена пьесы, Островский не сообщает нам, разжалобила ли таким образом изложенная просьба русского купца и как сложилась дальнейшая жизнь Телятева. Но из более поздних произведений – романа Боборыкина «Василий Теркин», увидевшего свет в 1892 году, и пьесы Чехова «Вишневый сад», вышедшей в 1903 году, можно понять, что жить за чужой счет таким людям осталось недолго.

Василий Теркин, главный герой одноименного романа, – постепенно встающий на ноги нижегородский купец простого роду. В детстве он перетерпел много издевательств, виной чему, как он считает, было его низкое социальное происхождение. Он не только вырос в деревенской, до 1861 года – крепостной семье, но был еще и подкидышем. И он, и его неродной отец проходили через унизительную процедуру порки розгами местными властями: младших пороли за дисциплинарные провинности, а взрослых – за малейшие недоимки. Еще Теркину пришлось полежать в психбольнице: он «косил» под «дурика», чтобы избежать более тяжких наказаний за шалости.

И вот тридцатилетний Теркин возвращается в родные края в ранге состоятельного купца и представителя, «главного воротилы» крупной компании, где он – еще и один из главных акционеров. Он собирается покупать пару «лесных дач»Произведение цитируется по: [Боборыкин. 1993а]. – на языке того времени лесных участков – у разорившихся дворян, для себя и для компании. В отличие от героев Островского, пиетета перед дворянами у него нет совершенно никакого, как говорится, и по субъективным (тяжелое детство при крепостном режиме), и по объективным (больно уж эти дворяне неприглядны) причинам. С Теркиным Телятеву из «Бешеных денег» было бы надеяться не на что.

В родном уезде одну «дачу» продает некий Низовьев, очень состоятельный в прошлом помещик. Сейчас он беспробудно кутит в Париже и спускает на любовниц все нажитое поколениями имущество.

У него до сорока тысяч десятин лесу, по Унже и Волге, в двух губерниях. Каждый год рубит он и сплавляет вниз, к Василю, где съезжаются лесоторговцы – и все, что получит, просадит в Париже, где у него роскошные палаты, жена есть и дети, да кроме того и метреску держит. Слух идет, что какая-то – не то испанка, не то американка – и вытянула у него не одну сотню тысяч не франков, а рублей.

– …Сюда будет в скором времени… И торопит с таксаторской (то есть землемерной. – Е.Ч.) работой... той дачи, что позади села Заводного; туда к урочищу Перелог.

– Продавать совсем хочет? – спросила Павла (Павла Захаровна – сестра следующего героя. – Е.Ч.). <…> Целую дачу продает?..

– Да-с, около шестнадцати тысяч десятин.

– Заложены?

– Как следует. Поэтому-то и нельзя в них произ водить порубок. <…> Банк следит довольно строго.

– Эх, батюшка, все нынче проворовались!

– Павел Иларионович на это не пойдет. Он очень такой... джентльмен. А продавать ему пришлось...

– Для метрески?..

– <…> Та дама, которая ему обошлась уже в миллион франков, выстроила себе отель... <…> С отделкой отель обошелся в два миллиона франков... Он там, в этом отеле, поблаженствовал месяц какой-нибудь – и в одно прекрасное после обеда муж вдруг поднимает бурю.

– Какой муж? – стремительно перебила Марфа (сестра Павлы Захаровны. – Е.Ч.).

– Ее муж, Марфа Захаровна. Она замужем и даже титулованная. <…>

– И муж его вытурил?

– Вы отгадали, Павла Захаровна.

– А платить-то ему приходится за отель и всю отделку?

– Совершенно верно.

Теркин прикидывает, во что обойдется Низовьеву распутная жизнь: «Если его парижская любовница – графиня – стоила ему два миллиона франков, то на нее уйдут все его не проданные еще лесные угодья, покрывающие десятки тысяч десятин по Волге, Унже, Ветлуге, Каме!».

Второй продавец, Иван Захарыч Черносошный, – одного поля ягода с Низовьевым, только птица более низкого полета. У него были жена и любовница, законная и две незаконные дочери. Оба имения, где есть еще и доли сестер, заложены. Сестрам, Павле и Марфе, он должен. Иван Захарыч решает заложить последнее – лесную дачу, но не тут-то было:

Банк оценил ее слишком низко. Но денег теперь нет нигде. Купчишки сжались; а больше у кого же искать? Сроки платежа процентов по обоим имениям совпадали в конце июня. А платить нечем. До сих пор ему устраивали рассроч ки. В банке свой брат – дворянин. И директор – пред седатель, и двое других – его товарищи.

Но там что-то неладно. В городе заехал он к предводителю, своему дальнему родственнику... <…> Предводителя он нашел в сильном расстройстве. Он получил известие, что в банке обнаружен подлог, и на сумму в несколько десятков тысяч.

Мошенничество, которым занимается банк, вполне современное. Своим да нашим ссуды выдаются в размерах, существенно превышающих залоговую стоимость имений, которыми они обеспечены: «По двум имениям, назна ченным в продажу, ссуда оказалась вдвое больше сто имости. Оба имения – двоюродного брата старшего директора». (Финансовый кризис в России 2008 года вскрыл примерно такие же схемы в нескольких отечественных банках, да и причины ипотечного кризиса в США заключались в том же.) Дело раздула пресса, местная и столичная, в итоге «в городе началась паника, вкладчики кинулись брать назад свои деньги с текущих счетов и по долгосрочным билетам, по которым банк платит шесть процентов. Нечего и думать выхлопотать отсрочку».

Передряга в банке аукнулась и самому предводителю, поэтому он в растрепанных чувствах.

У него имение заложено – “да у кого есть незаложенное имение?” (курсив мой. – Е.Ч.) – но давным-давно, еще отцом его, в одном из столичных банков; а недавно он, получив добавочную сумму, перезаложил его в дворянский центральный банк. И эти деньги он уже прожил. Живет он чересчур шибко, с тех пор как связался с этой бабенкой, бывшей женой акцизного чиновника. Он ее развел, мужу-“подлецу” заплатил отступного чуть не сорок тысяч; развод с венчанием обошелся ему тысяч в десять, если не больше. За границу она его увезла; целых полгода они там путались, в рулетку играли. Франтиха она самая отчаянная. По три дюжины у нее всего нижнего белья и обуви, и все шелковое, с кружевами; какого цвета рубашка, такого и чулки, и юбка. Даром что бывшая жена акцизного, а смотрит настоящей французской кокоткой. И вот, с самого своего предводительства, третий год он с ней так мотает. В Москву ездят чуть не каждый месяц, и непременно в “Славянском базаре” отделение берут. В уездном городишке умудряются проживать на одно хозяйство больше пятисот рублей в месяц.

Он был прежде председателем управы. И когда сдавал должность, оказалась передержка. Тогда дело замяли, дали ему время внести в несколько сроков.

Ивану Захарычу не помогают и здесь: «Он думал было занять у предводителя, а тот начал сам просить взаймы хоть тысячу рублей, чтобы поехать в губернский город и там заткнуть кому-то “глотку”, чтобы не плели “всяких пакостных сплетен”». Скажу коротко, ибо это не тема данной главы, что «пакостные сплетни» соответствовали действительности, предводитель проворовался еще раз, но уже в больших масштабах – украдены и сиротские деньги. Он оказывается в тюрьме, а вытаскивает его под залог до суда Теркин.

Иван Захарович пускается в обобщения:

...Он все живее и живее чувствовал, что он близок к краху, и не один он, а все почти, подобные ему, люди. Но обвинять себя он не мог. Жил, как пристойно дворянину, не пьяница, не картежник. Есть семейство с левой стороны – так он овдовел моло дым...

Ему было себя ужасно жаль. Не он виноват, а проклятое время. Дворяне несут крест... (курсив мой. – Е.Ч.) <…> Поздно локти кусать. Нельзя уже остановить всеобщее разорение. Ничего другого и не остается, как хапать, производить растраты и подлоги. Только он, простофиля, соблюдал себя и дожил до того, что не может заплатить процентов и рискует потерять две прекрасные вотчины ни за понюшку табаку! <…>

Придется пустить себе в лоб пулю – он это сделает с достоинством.

Видите, какая философия разведена для самооправдания: я бедный, потому что честный. Но у этого были два имения и лесная дача, которые он профукал, а Теркин, весьма порядочный малый, начинал с нуля, и эту собственность у него покупает! Значит, дело в чем-то другом?

Чтобы повыгоднее продать имение, Иван Захарыч нанимает таксатора, Николая Никаноровича Первача, который должен «раскрутить» Теркина на хорошую цену. Вот их разговор:

– Она [Павла Захаровна] того мнения, что лесную дачу и усадьбу с парком надо продать безотлагательно.

– Легко сказать... Цены упадут. Вот и Низовьев продает.

– Его лес больше, но хуже вашего, Иван Захарыч. И теперь, после надлежащей таксации, производимой мною…

– Все это так, Николай Никанорыч. Но я от вас не скрою... Платеж процентов по обоим имениям может поставить меня...

– Понимаю!.. Видите, Иван Захарыч... <…> Дачу свою Низо вьев… продает новой компании... Ее представитель – некий Теркин. Вряд ли он очень много смыслит. Аферист на все руки... И писали мне, что он сам мечтает попасть поскорее в помещики... Чуть ли он не из крестьян. Очень может быть, что ему ваша усадьба с таким парком понравится. На них вы ему сделаете уступку с переводом долга.

– Тяжело будет расстаться с этой усадьбой. Она перешла в род Черносошных...

– Понимаю, Иван Захарыч. Зато на лесной даче он может дать по самой высшей оценке.

– Хорошо, если бы вы...

– Я не говорю, что мне удастся непременно попасть на службу компании, но есть шансы, и весьма серьезные.

– Ах, хорошо бы!.. Будьте уверены, я со своей стороны... У Ивана Захаровича не хватило духа досказать. Это была сделка...

Иными словами, таксатор собирается «стричь купоны» с двух концов: попасть на работу в компанию, работать там за зарплату и якобы отстаивать ее интересы, а одновременно подыгрывать Ивану Захаровичу. Как нам это знакомо!

Таксатор и Иван Захарович дискутируют о том, можно ли найти денег и избежать продажи имений и дачи. Разговор этот дается последнему нелегко:

– Душевно рад бы был и в этом оказать вам содействие, многоуважаемый Иван Захарыч...

В голове Первача мелькнуло соображение: “пожалуй, и за таксаторскую работу ничего не заплатит этот гусь, так поневоле придется его выручить”.

– Душевно рад был бы, – повторил он после маленькой паузы. – Положим, у того же Низовьева я мог бы, в виде личного одолжения...

Иван Захарыч начал краснеть. Этакий “шмерц”, землемеришка, а говорит с ним, Черносошным, точно начальник с просителем, хоть и в почтительном тоне... Нечего делать... Такие времена! Надо терпеть!

– Но предположим, – продолжал Первач, замед ляя свою дикцию и затянувшись длинной струей ды ма, – предположим, что мы добудем эти деньги...

“Мы, – повторил мысленно Иван Захарыч, – вон как поговаривает... Времена такие!..”.

– Ваша сестрица Павла Захаровна весьма резонно замечает, что это была бы только отсрочка... краха...

“Вон какие слова употребляет! Крах!.. И терпи!” – подумал Иван Захарыч.

– Извините... я называю крахом...

– Да, да, нынешнее слово, я знаю...

– Слово настоящее, Иван Захарыч. Зачем же доводить себя?

– Конечно, конечно.

– Момент наступает самый для вас благоприятный. Надо его ловить!.. Без ложной скромности скажу – мое посредничество...

– Я понимаю, я чувствую, Николай Никанорыч.

– Только вы мне не мешайте. Следует половчее подойти к этому Теркину.

Такстатор между тем шустрит с другой стороны. Он уже писал Теркину о том, что «усадьбу Заводного (Низовьева. – Е.Ч.) с парком можно приобрести на самых выгодных условиях». «Этот таксатор, видимо, желает поступить на службу компании», – догадался Теркин. А когда они встречаются лично, Первач сразу берет быка за рода без всяких обиняков, чтоб его правильно поняли:

– Позвольте, Василий Иваныч, доложить вам, что в даче Низовьева есть целое урочище, по которому сам владелец еще не имеет вполне ясного представления о ценности этого участка. Он ждет окончательной оценки от меня... Я уже не говорю о лесе Ивана Захарыча и усадьбе с парком, если бы вы пожелали приобрести их... Без моего мне ния это дело не может состояться. <…> Иван Захарыч может в скором времени очутиться в весьма печальных обсто ятельствах... Я бы не сказал этого другому покупщику, но вы – человек благородной души, и вам я могу это сказать. <…> …От меня зависит направить торг так или иначе.

Теркин, видя продажную душонку таксатора, отказывается от его посредничества и покупает и лес Низовьева, и имение Ивана Захаровича сам. Цели его благородны: «Его идея – оградить от хищничества лесные богатства Волги, держаться строго рациональных приемов хозяйства, учредить “заказники”, заняться в других, уже обезлесенных местах системой правильного лесонасаждения». После совершения сделки, рано на рассвете он отправляется в лес со своим помощником Хрящевым: «Ему нужно было отвести душу в лесу. Хоть он и сказал Хрящеву: “произведем еще смотр заказнику”, но Антон Пантелеевич понял, что его патрону хочется побрататься с лесом».

Вскоре после покупки лесных угодий в них занимается пожар. Это предводитель, уличенный в недостаче, поджег свой простаивающий винокуренный завод, чтобы получить страховку. Огонь перекидывается на лес, но его, к счастью, удается побороть усилиями трех десятков мужиков, которые останавливают огонь при помощи канав.

О том, кто такой Чехов, не пишу. Как-никак его проходят в школе, поэтому сразу возьмем быка за рога! Вишневый сад помещицы Раневской выставлен на торги. Любовь Андреевна заложила его давно, вырученные деньги проела, а теперь дошло и до того, что проценты по закладной платить нечем. А ведь «в прежнее время, лет сорок-пятьдесят назад»Произведение цитируется по: [Чехов 1984]. – эти времена помнит старый лакей Фирс – «вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили, и, бывало... сушеную вишню возами отправляли в Москву и Харьков. Денег было! И сушеная вишня была тогда мягкая, сочная, сладкая, душистая… Способ тогда знали…».

Почему же вишневый сад не дает больше дохода? Глобализация, дешевый китайский импорт, с которым невозможно конкурировать? (Я смотрела в магазинах: вишневые компоты теперь почти исключительно китайские, редко – болгарские). Ничего подобного! Во второй половине XIX века технологии обработки вишни не менялись, дешевая рабочая сила из Азии конкуренцию составить не могла. Все гораздо проще. Ипотека дала деньги на жизнь – на какое-то время, поэтому заниматься реальным производством стало просто лень, за садом не следили, деревья не обновлялись. Да и производственные секреты утеряны. «А где же теперь этот способ?» – спрашивает Любовь Андреевна Фирса. В ответ: «Забыли. Никто не помнит».

По всей видимости, из-за возможности долгое время жить доходами от залога имущества, обленились многие местные помещики. Занимают друг у друга, чтобы заплатить очередные проценты по закладной. Сосед Раневской Борис Борисович Симеонов-Пищик, такого древнего дворянского рода, что род этот «происходит будто бы от той самой лошади, которую Калигула посадил в сенате», тоже трудиться не спешит. Заложил свое имение и теперь побирается: «…многоуважаемая, одолжите мне… взаймы двести сорок рублей… завтра по закладной проценты платить…», «очаровательная, все-таки сто восемьдесят рубликов я возьму у вас… Возьму… Сто восемьдесят рубликов…».

И какой же выход из положения видит вся эта шатия-братия? Леонид Андреевич Гаев, родной брат Раневской, «в четверг был в окружном суде, ну, сошлась компания, начался разговор о том о сем, пятое-десятое, и, кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты». Если эта схема не выгорит, то Гаев рассчитывает на Лопахина: Раневской «он, конечно… не откажет». Другой вариант – послать Варю, приемную дочь Раневской, в Ярославль к графине, ее бабушке, и помощи просить оттуда: «Ярославская тетушка обещала прислать…». «Вот так и будем действовать с трех концов – и наше дело в шляпе», – мечтает Гаев. Еще его «обещали познакомить с одним генералом, который может дать под вексель». Сама Варя молится, чтобы Господь помог.

Пищик тоже надеется на чудо: «Не теряю никогда надежды. Вот, думаю, уж все пропало, погиб, ан глядь, – железная дорога по моей земле прошла, и… мне заплатили. А там, гляди, еще что-нибудь случится не сегодня-завтра… Двести тысяч выиграет Дашенька… у нее билет есть». Но о второй железной дороге что-то не слышно, билет не «выстреливает», денег взять неоткуда. И в голову начинают лезть такие вот мысли: «Ницше… философ… величайший, знаменитейший…. громадного ума человек, говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно. <…> А я теперь в таком положении, что хоть фальшивые бумажки делай… Послезавтра триста десять рублей платить… Сто тридцать уже достал...».

Выиграть в лотерею, «одолжить по-родственному без отдачи» (как выражались в то время), получить денег под новый вексель – все эти способы не ведут к кардинальному решению вопроса – избавлению от закладной, а напоминают отрезание хвоста собаки по частям. Между тем реальный выход из положения есть. К счастью, имение расположено всего в двадцати верстах от Москвы, рядом прошла железная дорога, недалеко есть река. Если раньше в деревне были только господа и мужики, то теперь появились дачники, которые «через двадцать лет размножатся до необычайности». Купец Лопахин предлагает дельный проект: «если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода». Но нужно вырубить вишневый сад: «только, конечно, нужно поубрать, почистить… например, скажем, снести все старые постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый вишневый сад».

На современно языке речь идет о более прибыльном альтернативном использовании земли, которое повышает ее стоимость кардинально. Но для Раневской вишневый сад обладает тем, что экономисты называют «сентиментальной стоимостью»: «Ведь здесь я родилась, здесь жили мой отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом…». Раневской, которая в коммерческих делах совершенно беспомощна, если не сказать бестолкова, жаль сада: «Вырубить? <…> Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад. <…> Дачи и дачники – это так пóшло».

На Руси есть такая поговорка: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Здесь гром грянул, еще раз грянул, догнал и снова грянул – реакция ноль! В результате никакого хеппи-энда ни для Раневской, ни для сада: имение на торгах приобретает сам Лопахин, сад таки вырубают, а доходы от сдачи в аренду участков под дачное строительство получает он, хотя могла бы Раневская. Та на последние деньги уезжает за границу, у нее одна просьба к новому хозяину – не рубить сад, пока она не покинет имение. Но топоры уже стучат. Коттеджному поселку быть!

Заключение

Коротко подведем итог. Итак, мы увидели, что экономические отношения, историю финансов, предпринимательства и другие экономические дисциплины можно изучать по литературным произведениям. В чем же преимущества такого подхода?

Во-первых, в художественных произведениях зачастую задокументированы такие аспекты экономической жизни, узнать о которых из научных источников затруднительно. Например, Бальзак в повести «История величия и падения Цезаря Бирото» до мельчайших нюансов описывает особенности французского законодательства о банкротстве первой трети XIX века и практику его применения.

Во-вторых, писатели иногда выдвигают такую версию известных событий, которая противоречит общепринятым трактовкам экономистов и заслуживает самого тщательного рассмотрения и проверки. Например, как мы поняли, Синклер в романе «Дельцы» утверждает, что паника на американских финансовых рынках 1907 года была срежиссирована крупнейшим финансовым магнатом того времени Джей Пи Морганом с целью вытеснения конкурентов в банковском секторе и захвата прибыльных промышленных предприятий. И эта версия имеет право на существование: Синклер писал роман, опираясь на инсайдерскую информацию, полученную от участников событий.

В-третьих, есть отдельные примеры того, как выдающиеся литераторы смогли постичь суть того или иного экономического явления и отразить ее в художественном тексте, чего, однако, до сих пор не сумели сделать ученые. Лучший пример – роман «Деньги» Золя. Его экономическая линия посвящена закономерностям надувания финансового пузыря, и в романе со знанием дела описаны все важнейшие составляющие этого процесса. Обобщающей научной монографии на эту тему я не встречала.

В-четвертых, важна и сила воздействия художественного текста. Одно дело, когда мы говорим, что в Великую депрессию фондовый рынок США упал на 90%, ВВП – на 30%, а безработица составила 25%, и совсем другое – когда мы читаем «Табачную дорогу» Колдуэлла или «Гроздья гнева» Стейнбека. Сухая статистика по безработице оживает; читая роман, мы проживаем происходящее, начинаем понимать, о чем идет речь: при отсутствии пособий массовая потеря работы выливается в лавину голодных смертей. И уже на эмоциональном уровне становится понятно, почему переход Теодора Рузвельта к социальному государству считается крупнейшим достижением его политики.

В-пятых, изучение экономики на основе мировой литературы позволяет подключить к овладению азами этой науки широкий круг людей. Лежишь на диване, читаешь роман, получаешь удовольствие и одновременно – хорошее образование. Идея «два в одном» – вполне в духе сегодняшнего дня. А экономика – как раз такая дисциплина, знать которую для применения на практике желательно всем, и бизнесменам, и домохозяйкам: экономические знания помогают сэкономить даже при покупке мороженого в кафе.

И, наконец, литература позволяет провести параллели с нашей сегодняшней реальностью. Из сухих документов и научных текстов эти аналогии не так явно проступают. А так на примере Синклера мы видим, что у нас сейчас миноритарных акционеров «кидают» по тем же схемам, какие использовались в начале XX века в США; при чтении Стейнбека становится понятно, что сегодняшние взаимоотношения москвичей и гастарбайтеров из Средней Азии мало чем отличаются от взаимоотношений коренных калифорнийцев с приехавшими на временные заработки разорившимися фермерами со Среднего Запада США в 1930-е годы. Коррупционные схемы у Драйзера – из той же оперы.

А что касается меня, то поиск экономических романов продолжается. Требуются только гениальные. Вещей типа «Кролик разбогател» Апдайка не предлагать. Кстати, о Кролике! Вы знаете, на чем он разбогател?..

Список литературы

Бальзак Оноре де. Блеск и нищета куртизанок: Собр. соч. в пятнадцати томах, т. 9. – М.: Художественная литература, 1954.

Бальзак Оноре де. Гобсек: Собр. соч. в пятнадцати томах, т. 3. – М.: Художественная литература, 1952а.

Бальзак Оноре де. Евгения Гранде: Собр. соч. в пятнадцати томах, т. 4. – М.: Художественная литература, 1952.

Бальзак Оноре де. История величия и падения Цезаря Бирото: Собр. соч. в пятнадцати томах, т. 8. – М.: Художественная литература, 1953.

Бальзак Оноре де. Шагреневая кожа: Собр. соч. в пятнадцати томах, т. 13. – М.: Художественная литература, 1955.

Баум Фрэнк. Удивительный волшебник из страны Оз. – М.: Рипол Классик, 1997.

Боборыкин П.Д. Василий Теркин: Соч., т. 3. – М.: Художественная литература, 1993а.

Боборыкин П.Д. Китай-город: Соч., т. 2. – М.: Художественная литература, 1993б.

Бродель Фернан. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV-XVIII вв. Т. 2 «Игры обмена». – М.: Прогресс, 1988.

Везерфорд Джек. История денег. Борьба за деньги от песчаника до киберпространства. – М.: Терра – Книжный клуб, 2001.

Гессе Герман. Библиотека всемирной литературы: Магия книги. – М.: Книга, 1990.

Гете Иоганн. Фауст: Собр. соч., т. 2. – М.: Правда, 1985.

Диккенс Чарльз. Жизнь и приключения Мартина Чезлвита: Собр. соч., т. 10, 11. – М.: Художественная литература, 1959.

Диккенс Чарльз. Крошка Доррит: Собр. соч., т. 20, 21. – М.: Художественная литература, 1960.

Диккенс Чарльз. Посмертные записки Пиквикского клуба: Собр. соч., т. 2, 3. – М.: Художественная литература, 1957.

Доктороу Эдгар. Рэгтайм. – М.: Б.С.Г.-Пресс, 2000.

Дос Пассос Джон. Большие деньги: Собр. соч. в трех томах, т. 3. – М.: Терра – Книжный клуб, 2001.

Драйзер Теодор. Финансист. – Ленинград: Лениздат, 1987.

Дюма Александр. Черный тюльпан. – Ленинград: ГосДетЛит, 1955.

Золя Эмиль. Деньги: Собр. соч., т. 14. – М.: Правда, 1957.

Иличевский Александр. Перс. – М.: АСТ, 2010.

Колдуэлл Эрскин. Табачная дорога. – Ленинград: Художественная литература, 1932.

Крете Лилиан. Повседневная жизнь в Калифорнии во времена «золотой лихорадки». – М.: Молодая гвардия, 2004.

Ленин В.И. Развитие капитализма в России: Полн. собр. соч., т. 3. – М.: Политиздат, 1979.

Льюис Синклер. Бэббит: Собр. соч., т. 2. – М.: Правда, 1965a.

Льюис Синклер. Человек, который знал Кулиджа: Собр. соч., т. 2. – М.: Правда, 1965б.

Лондон Джек. Смок Беллью: Собр. соч. в четырнадцати томах, т. 10. – М.: Правда, 1961.

Маккой Хорас. Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? – Санкт-Петербург: Азбука-классика, 2006.

Мамин-Сибиряк Д.Н. Приваловские миллионы: Собр. соч., т. 2. – М.: Правда, 1958а.

Мамин-Сибиряк Д.Н. Хлеб: Собр. соч., т. 5. – М.: Правда, 1958б.

Моэм Сомерсет. Острие бритвы: Собр. соч., т. 3. – М.: Художественная литература, 1993.

Носов Николай. Незнайка на Луне. – М.: Детская литература, 1985.

Островский А.Н. Бешеные деньги: Собр. соч. в десяти томах, т. 5. – М.: Художественная литература, 1960а.

Островский А.Н. Дикарка: Собр. соч. в десяти томах, т. 10. – М.: Художественная литература, 1960б.

Островский А.Н. Лес: Собр. соч. в десяти томах, т. 6. – М.: Художественная литература, 1960в.

Пирсон Хескет. Диккенс. – М.: Молодая гвардия, 1963.

Сергиенко К.К. Кеес Адмирал Тюльпанов. – М.: Детская литература, 1980.

Синклер Эптон. Дельцы: Дельцы. Автомобильный король. – М.: Правда, 1986.

Сказка о Синдбаде-мореходе: Тысяча и одна ночь. т. 5. – М.-Ленинград: Художественная литература, 1959.

Скотт Вальтер. Айвенго: Собр. соч. в двадцати томах, т. 8. – М.-Ленинград: Художественная литература, 1962.

Стейнбек Джон. Гроздья гнева: Собр. соч., т. 3. – М.: Правда, 1989.

Стоун Ирвин. Джек Лондон: Моряк в седле. – М.: Молодая гвардия, 1960 (серия «Жизнь замечательных людей»).

Твен Марк. Позолоченный век (повесть наших дней): Полн. собр. соч. в двенадцати томах, т. 4. – М.: Художественная литература, 1959.

Твен Марк. Янки при дворе короля Артура: Полн. собр. соч. в двенадцати томах, т. 6. – М.: Художественная литература, 1960.

Фицджеральд Скотт. Великий Гэтсби: Собр. соч. в трех томах, т. 1. – М.: Художественная литература, 1977.

Цвейг Стефан. Бальзак: Полн. собр. соч. в семи томах, т. 5. – М.: Правда, 1963.

Чехов А.П. Вишневый сад: Сочинения в 4-х томах, т. 4. – М.: Правда, 1984.

Чиркова Е.В. Анатомия финансового пузыря. – М.: Кейс, 2010.

Шекспир Уильям. Венецианский купец: Полн. собр. соч. в восьми томах, т. 3. – М.: Искусство, 1958.

Binswanger, Hans (1998), The Challenge of Faust // Science. Vol. 281, July 31, 1998. Iss. 5377.

Binswanger, Hans (1994), Money and Magic. A Critique of the Modern Economy in Light of Goethe’s Faust. – Chicago: University of Chicago Press.

Franch, John (2006), Robber Baron: The Life of Charles Tyson Yerkes. – Chicago: University of Illinois Press.

Fridson, Martin (1998), It Was a Very Good Year. Extraordinary Moments in Stock Market History. – N.-Y.: John Wiley and Sons.

London, Jack (1899), The Economics of Klondike. См. в свободном доступе в интернете, например, здесь: http://www.arcticwebsite.com/LondonJackEconomy.html

Ozveren, Eyup (2007), Bazzars of the Thousand and One Nights // The European Journal of the History of Economic Thought. Vol. 14, # 4, December 2007.

Pirenne, Henry (2009 (1933)), Economic and Social History of Medieval Europe. General Books.

Rauchway, Eric (2008), The Great Depression and the New Deal. A Very Short Introduction. – N.Y.: Oxford University Press.

Zimmerman, David (2006), Panic! Markets, Crises and Crowds in American Fiction. – Chappell Hill: The University of North Carolina Press.

[1]Здесь и далее издания, доступные в электронной версии в Интернете, цитируются без указания страницы.

[2]Произведение цитируется по: [Твен 1960].

[3]Перечень первоисточников можно найти в: [Сказка о Синдбаде-мореходе 1959, стр. 267].

[4]Дирхем – это арабская серебряная монета весом около 3–4 грамм, то есть три тысячи дирхемов – это около 2,7–3,6 кг серебра. Биржевая цена килограмма серебра в нынешних ценах составляет около 450 долларов.

[5]Амбра – воскообразное вещество из пищеварительного тракта кашалотов (использовалось в парфюмерии).

[6]«Ресурсное проклятие» тормозит развитие других отраслей страны в силу наличия одной очень прибыльной отрасли. Считается, что оно витает и над современной Россией, – из-за того, что мы обеспечены нефтью и газом. Другой пример – выращивание сырья для производства наркотиков в Индокитае во время Вьетнамской войны или в современном Афганистане.

[7]Левант – общее название стран восточной части Средиземного моря (территория современных Сирии, Ливана, Палестины, Израиля и Иордании).

[8]Венеция – это страна, поэтому облигации именно государственные, а не муниципальные.

[9]Существует несколько переводов «Венецианского купца» на русский язык. Имеющийся у меня и цитируемый здесь и ниже – Т.Л. Щепкиной-Куперник: [Шекспир 1958].

[10]Произведение цитируется по: [Скотт 1962].

[11]Здесь вексель играет роль заменителя денег, которой можно перевозить относительно безопасно и который не так тяжел, как монета. Современные аналоги – кредитные карты или дорожные чеки American Express, а еще международная система платежей Western Union. Понятно, что для того, чтобы векселя имели обращение как заменители денег, должна быть целая сеть точек по всему миру, где бы их принимали. Создать такую сеть отнюдь не просто, поэтому речь на самом деле идет о серьезной финансовой инновации.

[12]Наполеондор содержал 0,29 грамма золота и был равен 20 франкам. Таким образом, исходя из нынешней цены золота, двойной наполеондор – это примерно 20 евро.

[13]Произведение цитируется по: [Бальзак 1952а].

[14]Произведение цитируется по: [Диккенс 1960].

[15]Произведение цитируется по: [Диккенс 1967].

[16]Именно об этом я и писала в начале главы.

[17]Произведение цитируется по: [Бальзак 1955].

[18]Произведение цитируется по: [Бальзак 1954].

[19]Произведение цитируется по: [Бальзак 1952б].

[20]Рента – это стабильный годовой доход, получаемый от имущества. Отсюда слово «рантье» – тот, кто живет на ренту. В данном случае имеется в виду покупка государственных процентных бумаг, не имеющих срока погашения.

[21]Произведение цитируется по: [Бальзак 1953].

[22]Учет векселя – это получение по нему наличных. Обычно за это взимается процент, размер которого зависит от надежности выписавшего вексель и срока уплаты по векселю.

[23]Биография Бальзака цитируется по: [Цвейг 1963].

[24]Произведение цитируется по: [Дюма 1955].

[25]Имеется в виду книга [Сергиенко 1980].

[26]Произведение цитируется в переводе Б.Л. Пастернака по: [Гете 1985, т. 2].

[27]Аллюзия на тему «война – это продолжение политики иными средствами». Нас учили, что это сказал Ленин, но на самом деле фраза была заимствована Лениным у немецкого военачальника и военного теоретика Карла фон Клаузевица.

[28]Произведение цитируется по: [Золя 1957].

[29]Имеется в виду Всемирная выставка в Париже 1867 года.

[30]По-другому, продает в короткую или без покрытия, то есть продает те акции, которых у него нет или которые взяты им взаймы и которые он рассчитывает для исполнения контракта откупить потом дешевле. Тех, кто шортит, переводчик Золя называет неудачным словом «понижатели». Правильно было бы сказать «медведи», а игроков на повышение назвать «быками».

[31]Вымощенные досками дороги строились по технологии, пришедшей в США через Канаду из России. Проект себя не оправдал, так как дороги быстро изнашивались, требовали постоянного ремонта и были очень опасны: малейшая ямка – и лошадь могла сломать ногу. После бума в 1840–1850-х годах от их использования отказались: не стали поддерживать, и дороги попросту сгнили.

[32]Произведение цитируется по: [Диккенс 1970].

[33]Произведение цитируется по: [Твен 1973].

[34]Северной Америки, а не США, поскольку Клондайк находится на территории Канады.

[35]Сборник рассказов «Смок и Беллью» цитируется по: [Лондон 1961].

[36]Так в XIX веке в США называли владельцев крупных состояний, добывших их не совсем честным путем, зачастую за счет монополизации рынка. Баронами-разбойниками, в частности, считаются Корнелиус Вандербильт и Джон Рокфеллер.

[37]Произведение цитируется по: [Драйзер 1987].

[38]В книге акции, видите ли, торгуются «ниже, выше или вровень с паритетом», а вклады размещают «на низких процентах»! (Вы этого не увидели, потому что в цитатах это и многое другое я отредактировала.) В финансах паритет – это равновесие между стоимостью двух разных объектов, например, паритет может быть у двух валют, акции же торгуются ниже, выше или вровень с номиналом. Вклады, естественно, размещаются «под проценты», а не «на». Самой большой хохмой является появившийся в русском переводе таинственный займ «альпари», тогда как в английском это всего-навсего продажа бумаг «at par», то есть по номиналу. И это еще куда ни шло по сравнению с тем, что творится с переводом Эптона Синклера. См. комментарии ниже.

[39]Сумма огромная, но не для Моргана. Как показало расследование Конгресса 1912–1913 годов, оценка активов под контролем Моргана составляла около 22 млрд долларов.

[40]Произведение цитируется по: [Синклер 1986].

Дата добавления: 2015-11-28