Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Первые эшелоны

Читайте также:
  1. I. Первые ошибки 1 страница
  2. I. Первые ошибки 2 страница
  3. I. Первые ошибки 3 страница
  4. I. Первые ошибки 4 страница
  5. I. Первые ошибки 5 страница
  6. IV. Первые движения
  7. АРХИТЕКТУРА И ПЕРВЫЕ ПЕЩЕРНЫЕ ХРАМЫ. С.55-57

 

Примерно с тех пор как появился у нас знаток под­рывного дела Павел Воробьев, наше внимание стали при­влекать диверсии. Воробьев был человеком немногослов­ным. Целыми днями он возился с какими-то ящичками, перекладывал и протирал толовые брусочки, которые раз­добыл у колхозниц.

— Что это ты делаешь?— спросил его как-то Рысаков.

Воробьев отделался шуткой.

Только после настойчивых расспросов он ответил:

— Мины буду готовить, товарищ командир.

— Капсули-то у тебя есть?

— Нет, израсходовали на котлован...

— Как же ты будешь готовить мины?

На это Воробьев ничего не ответил. Без взрывателей тол просто ненужная вещь. Но разве человек, знающий цену толу, примирится с невозможностью его использо­вать? И Воробьев решил изобретать. Он спросил у Рыса­кова, можно ли испортить одну винтовку. Командир раз­решил. Воробьев обрезал у винтовки ствол и к концу обреза приспособил ящик с толом весом тридцать — сорок килограммов. Затем из обыкновенного патрона он вынул пулю и заменил обычный порох охотничьим (с полкило­грамма охотничьего пороха сохранилось у лесника Де­мина). Чтобы порох не высыпался из патрона, он закрыл отверстие тонкой, как папиросная бумага, пленкой бере­зовой коры. Воробьев был убежден, что от детонации при выстреле таким патроном обязательно взорвется тол.

Далеко от лагеря, в глубине леса, испытывали мы изобретение Воробьева. К спусковому крючку Воробьев привязал длинный шнур. Усевшись в укрытии вместе с Воробьевым, наблюдатели с затаенным вниманием ждали взрыва. Воробьев дернул за шнур. Саша Карзыкин даже глаза закрыл. Щелчок, дым, а ящик с толом даже не шелохнулся.

— Ну, что, осечка? — спросил Рысаков удрученного изобретателя.

— Осечка, товарищ командир.

— Винтовку только загубил, чорт паршивый. Изволь достать мне теперь винтовку в первом же бою, — при­казал Рысаков с хозяйской рачительностью.

В лагере испытание неудачного изобретения стало источником насмешек над Воробьевым. А радио утром и вечером приносило все новые вести о диверсиях на желез­ных дорогах, которые проводили партизаны Смоленщины, Белоруссии, Ленинграда. У наших товарищей тоже заче­сались руки.

— Да мы-то что — лыком шиты, что ли, в самом деле! — возмущался старик Демин. — Хоть бы рельсы выворотили.

— Мы адову машину изобретаем, — пошутил Сережа Рыбаков.

— Мне диверсии давайте, а не изобретения! — сказал Рысаков. — Сам пойду на дорогу. Выбери участок, това­рищ Андреев, и завтра пойдем действовать.

Хлопнув дверью, Рысаков ушел. Воробьев промолчал, смуглое его лицо покраснело. Я хорошо понимал его со­стояние. Когда отыскался тол, он первый заговорил о зна­чении диверсий на коммуникациях противника, напомнил о том, что говорил товарищ Сталин, обращаясь к народу по радио 3 июля. А подошло время осуществить его при­зыв, и Воробьев ничего не может сделать.

Я успокоил Воробьева тем, что посоветовал ему по­думать над предложением Демина — разворотить рельсы.

— Ну что же, попытаюсь, — сказал Воробьев, и в го­лосе его прозвучали нотки отчаяния.

Это заметил Мажукин.

— Эй, дружок, с таким настроением лучше не хо­дить, — сказал он.

— Нет, нет, Иван Сергеевич, все в порядке и настрое­ние хорошее. Это я злюсь на себя самого.

Первым пойти с Воробьевым вызвался Володя Тишин. С тех пор как в отряде появилось радио, Тишин ничем так не интересовался, как новостями с фронта.

«Ну, что новенького там, на фронте?» — задавал он свой неизменный вопрос. Особенно он осаждал Гуторова и меня, как людей, по его мнению, более осведомленных. Мы рассказывали, что знали сами, но этого ему было мало, и он приставал к другим: «Что новенького на фронте?»

В грамоте Володя был не силен. Он работал слесарем, затем его выдвинули на хозяйственную работу, учиться как следует он не успел, а потом война помешала. Особенно слабые познания обнаруживал Володя в геогра­фии. Эта наука, признавался он, никак ему не давалась. Слабость Тишина в географии быстро обнаружили това­рищи.

— Ну, что новенького там, на фронте? — спросит, бывало, Тишин.

— Здорово дела идут! Вчера немцы Лену оставили...

— Что такое Лена? Река, что ли? А где она проте­кает?

— В Прибалтике, в Таллин впадает.

— Ага, жмут, значит, наши?

— Жмут.

Узнав о том, что Воробьев подбирает группу дивер­сантов, Тишин сказал:

— Это, брат, не география, ну ее к чорту, тут уж я не напутаю.

И верно, в бою Володя Тишин не подводил, да и был у него уже кой-какой, хотя и случайный, опыт железно­дорожных диверсий. Как-то вместе с партизаном Глебкиным ходил он в разведку в район станции Полужье и встретил своего старого приятеля Алексея Ижукина. Тишин тогда не подозревал, что бывший председатель сельского совета и лучший диверсант навлинских парти­зан Ижукин — будущий Герой Советского Союза. Ко­нечно, и сам Ижукин не знал тогда своего будущего. Встретились они, как старые друзья, в лесу и, стоя по пояс в снегу, крепко расцеловались. Ижукин шел с двумя партизанами своего отряда взрывать вражеский поезд. Тишин и Глебкин хорошо знали эту местность: Глебкин долго работал на этом участке дороги обходчиком, Тишин бывал здесь неоднократно, когда работал в МТС. В каче­стве проводников они отправились с диверсионной груп­пой Алексея Ижукина. На дорогу они вышли ночью, и Тишину пришлось помогать Ижукину ставить мину. Правда, Тишин был только подносчиком тола, но все же ему удалось понаблюдать за процессом минирования. Охрана дороги в это время была слабая, и работа про­текала довольно спокойно. Тишин видел, как Ижукин уложил в плоский ящик кусок тола и закрыл его крыш­кой. Затем он искусно выдолбил между шпалами неболь­шую ямку, заложил ящик под рельсу, воткнул в от­верстие, проделанное в ящике, металлическую трубочку взрывателя, дал в руки Тишину конец длинного шнура и сказал:

— Тяни вон туда. Когда я за другой конец подергаю, бросай шнур и жди меня.

Ждать пришлось недолго. Вдали послышался свисток паровоза, шум поезда. Шум приближался, нарастал, тонко загудели рельсы. У Тишина замерло сердце, а с той стороны, откуда шел поезд, появились два человека. Они быстро шагали к мине.

— Обнаружат, — забеспокоился Ижукин.

Действительно, когда поезд был не далее ста метров, эти люди на железнодорожном полотне обнаружили мину. Они начали стрелять в воздух, затем пустили красные ракеты, предупреждая машиниста об опасности. Ижукин разозлился и хотел было уже дернуть за шнур, чтобы взлетели на воздух бдительные охранники. Но состав убыстрял ход и катился к мине. По всей вероятности, машинист принял своих охранников за партизан и вместо того, чтобы остановить поезд, только прибавил пару.

Прошло еще несколько секунд, и Ижукин, наконец, дернул за шнур.

Раздался взрыв, заскрежетало железо, в дыму и пла­мени перевертывались вагоны, трещало дерево обшивки. Ижукин потащил Тишина за руку. Полуоглохшие, полуослепшие, скрылись партизаны в лесу. За стволами де­ревьев позади них рвались боеприпасы в горящих вагонах.

Это было в январе, и теперь, когда Воробьев стал подыскивать компаньонов для вылазки на железную дорогу, естественно, что раньше всех к нему присоедини­лись Тишин и Глебкин, считавшие себя уже специали­стами подрывного дела.

Принять участие в диверсии захотели также Тарас Бульба, Карзыкин, Рыбаков.

Участок для диверсии выбирал я. В нашем отряде было много местных людей, которые хорошо знали дорогу от Брянска до Почепа. Кроме того, в моем распоряжении имелись данные разведки. Оставалось выбрать место с самыми удобными путями для отхода после организа­ции крушения. Лучше лесного участка напротив деревни Сергеевки ничего нельзя было придумать. Дорога в этом месте охранялась слабо — от Красного Рога до станции Хмелеве ночью изредка проходил парный патруль, лес­ная чаща подходила к самой дороге. Подобная слабость охраны объяснялась, видимо, тем, что мы на этой дороге еще не действовали.

С утра группа Воробьева стала готовиться к выходу на дорогу. Воробьев и Глебкин, знатоки железнодорож­ной техники, указали, какой требуется инструмент для разборки рельсов. Нужны были лапа, ломик, ключи. А в нашем отряде, кроме топора, ничего, конечно, не было.

К вечеру вооружились. Специального инструмента так и не достали. Во главе с Рысаковым мы выехали на пяти розвальнях, чтобы изучить диверсионную работу. Я и Мажукин отправились с группой, состоявшей из пятнадцати человек. Ночь выдалась серая, падал редкий снежок. Оставив подводы с пятью партизанами в лесу, мы пошли к дороге. Вел Андрей Баздеров, хорошо знав­ший здешние места.

Если бы в августе 1941 года, когда я ехал по этой дороге на фронт, мне сказали, что я буду подкрадываться к ней в ночной темноте, я посмотрел бы на такого чело­века, как на сумасшедшего. И вот теперь я шел с груп­пой товарищей, которые в недавнем прошлом строили, ремонтировали, поддерживали в надлежащем порядке эту дорогу, чтобы теперь ее разрушить.

С левой стороны лес расступился, и между двух высо­ких стен я увидел железнодорожный путь. Гудели про­вода. Прямо перед нами возникла железнодорожная будка. В ней, по сведениям нашей агентуры, большую часть ночи отогревался немецкий патруль.

Баздеров, глядя на Рысакова, проговорил:

— Не там вышел. На двести метров, Василий Андрее­вич, ошибся.

Ошибку Баздерова исправлять теперь было поздно. Мы быстро оцепили будку, и я с Тарасом Бульбой рас­пахнули дверь. Посреди крошечного пространства, соби­раясь на линию, одевался железнодорожный сторож. Суконный армяк и старая шапка свидетельствовали о том, что он не военный и, тем более, не немец. Не успел он открыть рта, как Тарас выволок его из будки.

— Сколько вас? — тихо спросил я.

— Я один, — ответил сторож.

По дрожавшему голосу можно было догадаться, что он перепугался насмерть. У него зуб на зуб не по­падал.

Баздеров вошел в будку, нашел нужный инструмент: лапу, два ключа, железнодорожный молоток. Мы, таким образом, полностью экипировались для предстоящей работы. Кроме инструмента, мы взяли в будке восемь так называемых «колотушек» — немецких гранат на длинных деревянных рукоятках.

— Откуда они у тебя? — спросил я сторожа.

Он охотно сообщил, что гранаты принадлежат не­мецким охранникам. Нынче охранники еще с вечера ушли в Красный Рог на вечеринку и вернутся только утром.

Отойдя метров на пятьдесят от будки, мы приступили к разборке пути. Сторожа мы тоже привлекли к работе. В обе стороны по линии были высланы дозорные для наблюдения и прикрытия на случай опасности. Осталь­ные, в том числе и сторож, принялись за дело. Скрипела эта самая лапа, которую мы раздобыли в будке, визжали заржавевшие гайки, звенели молотки, по лесу далеко разносилось тревожное эхо. Работали молча и сосредо­точенно. Только Воробьев и Глебкин вполголоса подска­зывали, что надо делать. Их таинственный шопот среди бешеного визга проклятых гаек и лязгающих инструмен­тов постороннему человеку показался бы смешным, но у нас нервы в тот момент были до того напряжены, что мы не замечали нелепости этого несоответствия.

Работа вначале шла медленно. Но затем сторож настолько освоился, что тоже стал командовать, помогать отстающим, и работа пошла быстрее. Он куда более ловко, чем мы, отвертывал гайки, лапой вытаскивал костыли, отбрасывал подкладки, отодвигал рельсы сан­тиметра на два и снова вбивал костыль.

Не прошло и двух часов, как работа закончилась: два звена каждой пары рельсов были разведены.

— Это называется раздвижной способ, — вполголоса, но тоном специалиста объяснил мне Воробьев, когда, окончив работу, мы отходили в лес.

— Что же ты молчал до сих пор, если знал, как это делается? — перебил его Рысаков.

— Да только теперь вспомнил.

Сторож шел с нами в лес.

— Послушай, дядя, а ты, собственно, куда идешь? — спросил его Мажукин.

— Да с вами, следует быть. Куда мне теперь от вас, разве только на вешалку? Интереса не составляет.

Мажукин не успел ответить.

Со стороны Красного Рога издалека донесся протяж­ный паровозный свисток.

— Идет, — сказал сторож.

Мы остановились. Сторож с беспокойством глядел в сторону разобранного полотна. Полуобернувшись, переступая с ноги на ногу и сжав кулаки, он постукивал ими один о другой, волновался.

— Идет, — повторил он. — Эх, и хряснет сейчас!

— Жалко, что ли? — спросил его Рысаков.

— Не жалко, — непривычно.

Поезд приближался. Стук колес, шипенье паровоза наполнили шумом весь лес. С опасением мы ждали: не заметит ли машинист опасности, не начнет ли тормозить? Все произошло в одно неуловимое мгновение. Сначала что-то со скрежетом рухнуло и взорвалось, заляз­гали буфера, мир потонул в неслыханном треске и скрежете, сквозь которые прорывались человеческие вопли.

А мы прыгали на месте и по-солдатски крепко руга­лись от радости. Радовал не столько тот факт, что мы уничтожили состав противника, сколько сознание, что «раздвижной способ», который нам по силам, вполне себя оправдал.

Так в отряде появился новый боец. Прозвище «сто­рож» осталось за ним. Он был очень полезен нам при организации диверсий механическим способом. Позднее, когда мы получили новую технику для подрывной работы, Вершинкин быстро изучил подрывные механизмы с муд­реными названиями. Не успел он освоить лишь мину Старинова, которую называл «миной старенькой». Во время одной диверсии, после того как уже взорвал пять вражеских эшелонов, он был тяжело ранен и на самолете эвакуирован на Большую Землю.

Секретарь райкома Фильковский встретил нас с распростертыми объятиями. Поздравляя нас с успехом, он возбужденно говорил:

— Теперь мы вышли на правильный путь. Нам теперь есть о чем сообщить на Большую Землю...

Фильковский был горячим сторонником подрывной деятельности.

В тот же день он составил радиограмму и передал ее через радиостанцию Кудрявцева в штаб фронта. А через два дня мы слушали сводку Советского Информбюро, в которой сообщалось, что «партизанский отряд под командованием товарища Р. и секретаря райкома Ф., действующий в Брянских лесах, пустил под откос эшелон противника, следовавший на фронт с живой силой и тех­никой...»

Мы приняли это сообщение, как высшую награду, и день этот был для нас великим праздником. Отныне на Большой Земле осведомлены о нашем существо­вании!

Узнали о нас наши соседи — трубчевские партизаны, партизаны Сабурова и другие. Через несколько дней с ними была установлена прочная связь.

Теперь в отряде возникло новое подразделение — группа диверсантов. Воробьев повеселел. Он снова взялся за свое изобретение, решив довести его до конца. Меха­нические способы пуска эшелонов врага под откос, кото­рые мы легко освоили, были ненадежными. Немцы уси­лили охрану, патрулирование, и из последующих шести случаев развода рельсов, подкапывания насыпи и разборки стыков успех имели только два; остальные противник во-время обнаружил и предотвратил круше­ние.

Из немецких гранат-колотушек, которые мы взяли в будке сторожа, Воробьев извлек капсули-детонаторы, вставил их в сконструированную им толовую мину, и винтовочные обрезы теперь производили нужное дей­ствие.

Он испытал свою мину в окрестностях лагеря, а затем вместе с Рысаковым вышел испытывать ее на железной дороге. Конечно, обрез при этом пропадал. Людей для постановки мины требовалось немного: с Воробьевым пошли, кроме командира отряда, всего три человека: Тишин, Глебкин и Котомин.

Километрах в двух от станции Красный Рог дивер­санты установили мину Воробьева. Через полчаса пока­зался вражеский эшелон. Тишин дернул за шнур, раз­дался выстрел из обреза, и мина взорвалась. На воздух взлетел паровоз и несколько вагонов, остальные скати­лись с насыпи.

Несколько позднее нам удалось взорвать железно­дорожную водокачку на станции Красный Рог и лишить дорогу водоснабжения. Эта операция по тому времени была разработана и проведена блестяще. Решающую роль при этом сыграла разведка, доставившая исчерпы­вающие данные. Без выстрела мы сняли охрану, захва­тили ценные документы, телефонные аппараты. Интере­сен был приказ немецкого капитана Пфафенрода, нахо­дившегося в городе Почепе. Он писал командиру охраны водокачки:

«За последнее время в районе железкой дороги уси­лилась партизанская деятельность. Надо ожидать напа­дения и на водокачку. Оно может быть проведено в бли­жайшее время, так как партизаны, вероятно, понимают, какой ущерб они могут причинить дороге. Сомнительные люди, по всей вероятности партизанские разведчики, были замечены в районе водокачки».

Капитан требовал, чтобы командир охраны усилил бдительность, окружил водокачку проволочными загра­ждениями и принял все подобающие меры. Словом, господин Пфафенрод оказался человеком осмотрительным и предусмотрел заранее, что водокачка партизанами будет взорвана. Так это и случилось.

— Ну, как, Василий Андреевич, насчет «воен­щины»? — спросил я Рысакова после этой операции. — Может быть, распустить группу разведки, а то слишком много начальников, скоро и воевать некому будет. — Я повторял старые слова Рысакова.

— Да, у вас, у военных, получается как-то так, что лишним никто не остается. — Он помедлил, потом усмех­нулся: — В общем я давно сдался, ты прав. Группу раз­ведки даже целесообразно усилить.

Я не стал откладывать это дело в долгий ящик, и группу разведки подкрепили оружием и людьми, выделив в нее боевых, как говорят — стреляных хлопцев. Теперь эта группа могла не только вести разведку, но и в случае необходимости самостоятельно выполнять тактическую задачу.

 


Дата добавления: 2015-11-28; просмотров: 85 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.014 сек.)