Памяти Ариадны

Ровно 100 лет назад в Москве, в Борисоглебском переулке родилась Ариадна, дочь Марины Цветаевой и Сергея Эфрона. Родилась, чтобы прожить невероятно трудную и полную испытаний жизнь. До пяти лет Аля росла в молодой и счастливой семье, стремительно взрослея, запоминая стихи и прозу, впечатления и разговоры, накапливая в своей душе все бесценные богатства, с колыбели ее окружавшие. Как будто бы торопилась овладеть ими, пока их не отняли, как будто бы чувствовала, что скоро отнимут…

«Сила токов несогласных» с детства питала ее недюжинную натуру, и возможно, если б не трагическое стечение обстоятельств, мы сегодня восхищались бы не только ее письмами и рисунками, но ее стихами, повестями или романами и большими живописными полотнами, хранящимися в известных сокровищницах. Когда я думаю об этом, мне становится больно…Безжалостная эпоха лишила человечество многих талантливых людей, похитила из мировой сокровищницы не одно творенье.

Я познакомилась с Ариадной 12 с половиной лет назад. Конечно, и до этого как всякий филолог и почитатель творчества Цветаевой я знала о ее существовании, но мое «знакомство» с ней было шапочным. Может быть, таким бы и осталось, если б не счастливый случай. Помню даже дату нашей «встречи» – 1 марта 2000 года. Совершенно случайно, повинуясь какому-то интуитивному толчку, я зашла в здание педагогического института, где в то время на первом этаже продавались книги, и среди множества самых разнообразных сразу же увидела особенную, необыкновенную книгу. Даже внешним видом она отличалась от остальных. Содержанием, конечно тоже, но в первую минуту я об этом не знала. Когда же открыла и начала читать, поняла, что расстаться с книгой уже не смогу – это были письма Ариадны к родным. Они пленяют с первых строк каждого, кто ценит слово. Но об этом чуть позже. Вернусь к книге. Ее обложка имитировала грубый холст, на который художники наносят грунтовку, прежде чем писать маслом. В центре холста – довольно известная фотография Марины Цветаевой с дочерью. Ариадне на фото лет 12. Детски беззаботная поза, юбочка в складку, длинные густые косы и огромные глаза, от которых трудно отвести взгляд. Они не просто большие и не по-детски выразительные, в них какой-то особый свет, я бы даже сказала – нездешнее сияние, своеобразный эффект сфумато, открытый Леонардо да Винчи. Эти глаза приковывают взор на всех фотографиях Ариадны, от младенческих до самых поздних, сделанных перед смертью в Тарусе. Об этом сиянии писали все, кому повезло знать Ариадну в жизни. Это фамильная особенность – ее она унаследовала от отца Сергея Эфрона. Такие же глаза были у его сестры Елизаветы, приходившейся Ариадне тетей (она пережила свою племянницу на год). Именно ей – Лиле Эфрон (так Елизавету Яковлевну до глубокой старости звали все, включая Ариадну) Максимилиан Волошин посвятил известные строки:

Полет ее собачьих глаз,

Огромных, грустных и прекрасных,

И сила токов несогласных

Двух близких и враждебных рас,

И звонкий смех, неудержимо

Вскипающий, как сноп огней,

Неволит всех спешащих мимо

Шаги замедлить перед ней…

Стихи заканчиваются словами, ставшими афоризмом: «Но несказанна красота, и нет в моем портрете сходства». То же могу вслед за Волошиным повторить и я, говоря об Ариадне: красота ее облика была несказанна, она почти не поддается словесному описанию. Но еще более поразительна ее внутренняя красота, духовная сила и цельность. О ней с восхищением писали все, кто знал Ариадну в годы заключения, ссылки и позднего периода жизни в Москве и Тарусе – уже после реабилитации, который она посвятила поискам уцелевших рукописей и подготовке к изданию стихов матери. Это было своего рода служение. В выполнении долга перед поэзией она видела смысл и цель своей жизни, на жизнь зарабатывала переводами, которые, по всеобщему признанию, были непревзойденными. О величайшем достоинстве и несокрушимой силе духа свидетельствуют письма Ариадны из лагерей и ссылок, ее воспоминания и записки, изданные уже после ее смерти. Близкие ей люди (о них я скажу позже) справедливо посчитали, что богатое эпистолярное наследие представляет собой не только большую литературную, но духовную ценность, поэтому оно должно получить вторую жизнь. Начав со скромной книжечки воспоминаний и писем, изданной небольшим тиражом, сотрудники Дома-музея Марины Цветаевой с радостью узнали, что читатели передают ее из рук в руки, переписывают и перепечатывают отдельные отрывки. Были подготовлены второе, третье, четвертое, уже дополненные и расширенные издания. Сейчас издано все наследие Ариадны Эфрон, включая ее письма, мемуары, путевые дневники, стихи и прозу. Большим подарком стало недавнее (в 2010 году) издание под одной обложкой уже ранее публиковавшихся писем и дневников Ариадны, известной повести ее подруги Ады Федерольф (Шкодиной) «Рядом с Алей» и исследовательской работы ученицы Туруханской школы (сегодня она уже студентка 3 курса Сибирского федерального университета) Людмилы Котиевой. Под руководством педагога районного центра детского и юношеского творчества «Аист» Светланы Зубовой девушка подробно изучила большой период жизни Ариадны в Красноярском крае. Юной исследовательнице удалось собрать копии с множества архивных документов и неизвестных ранее фотографий. Особую ценность представляют собранные Людмилой Котиевой воспоминаний людей, знавших Ариадну Сергеевну по работе в Районном доме культуры. Бесхитростные воспоминания простых людей играют особую роль – они дополняют наше восприятие необыкновенного характера и неповторимой судьбы, делают законченным и целостным удивительно красивый образ.

Ссылка в Туруханск (с 1949 по 1955 год) была третьим суровым испытанием в жизни Ариадны. До этого был первый арест в августе 1939 года, последовавший перед арестом отца, обвиненного по подозрению в шпионаже, и 8 лет ГУЛага (северные лагеря в республике Коми), небольшой – менее 2 лет – период свободной жизни в Рязани (в Москве бывшим заключенным проживать не разрешали).

16 из 62 отпущенных лет Ариадна Эфрон провела в тяжелейших условиях. После счастливого детства в дореволюционной Москве, после отрочества в Праге и юности в Париже и Медоне, человеку, получившему европейское образование и дворянское воспитание, оказаться в советской тюрьме, в лагерном бараке, а потом – у полярного круга, после училища живописи и графики при Лувре получить работу уборщицы в Туруханской школе, верхом счастья считать должность оформителя в захолустном клубе - такие испытания нелегко выдержать. Даже выжить в таких условиях могут далеко не все. Сохранить в себе человеческое достоинство, способность любить жизнь и радоваться тому, что есть в ней хорошего и светлого, способны единицы. Ариадна, лишившаяся отца и матери, а потом и брата, разлученная навсегда с мужем (Самуил Гуревич расстрелян в 1951 году), со всеми, кто был ей близок, обвиненная в измене Родине, изгнанная из родного города с его мощной культурной аурой, не только выжила, но достигла небывалой духовной высоты.

Дочь Марины Цветаевой, внучка Ивана Цветаева – потомка известного священнического рода, выросла не просто талантливым, но сверходаренным человеком. Помимо дара графика и живописца, стихотворца и писателя, помимо дивного голоса (многие пишут о ее меццо-сопрано), она обладала редким человеческим талантом. О нем говорят все, близко знавшие Ариадну. Невероятно требовательная к себе, она была терпима и снисходительна к человеческим слабостям, умела видеть в каждом хорошее и старалась помочь всем, с кем сталкивала ее жизнь. Ее очень любили дети, кошки и собаки, а люди, которым посчастливилось с ней пересечься, старались как можно дольше сохранить с ней дружеские отношения. При всей сложности жизни и напряженных условиях работы (в Туруханске были периоды, когда ей приходилось проводить на работе по 12 часов) она умудрялась отвечать на каждое письмо, потому что знала, что люди ждут от нее человеческого участия и душевного тепла.

Письма свидетельствуют, что она была удивительно чутким и тактичным человеком. И очень обязательным. Благодаря этому редкому на сегодняшний день качеству (так же обязателен и щедр в ответах на письма был только Антон Павлович Чехов) мы имеем возможность читать необыкновенные письма Ариадны – их с полным правом относят к лучшим образцам отечественной прозы. И первый, кто восхитился ими, был Борис Пастернак, который не только морально поддерживал Ариадну в ссылке, но и помогал материально (переписка А.Эфрон с Б. Пастернаком издана отдельным томом, письма Ариадны к поэту входят в разные сборники).

О том, каким преданным другом она была, можно судить по воспоминаниям Ады Шкодиной, с которой она познакомилась в Рязанской тюрьме и не расставалась до самой своей смерти. Вместе они пережили ссылку в Туруханске, а когда Ариадну в 1955 году реабилитировали и она вернулась в Москву одна, весь год не только регулярно писала подруге, но неустанно хлопотала о ее реабилитации. В 1956 году Ада Шкодина была реабилитирована, и с тех пор подруги больше не расставались. Вместе построили дом в Тарусе и жили в нем до смерти Ариадны, которая наступила 26 июля 1975 года. Ада, родившаяся в 1902 году, пережила Ариадну почти на 20 лет, и всю жизнь после ее смерти посвятила восстановлению и сохранению архива ее семьи. Именно ей принадлежит главная заслуга в том, что мы узнали о писательском даре Ариадны. Она же отдала последнюю земную дань ее трагически распавшейся семье - заказала и установила на кладбище в Тарусе их общий «семейный» памятник, состоящий из выпиленных и отшлифованных кусков черного мрамора и самого корпуса, вырезанного из зеленовато-серого лабрадора. На памятнике надпись «Ариадна Эфрон – дочь Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, погибших в 1941 году». Но, безусловно, лучшим памятником стала повесть об Ариадне и ее изданные письма. Благодаря им прекрасная душа Ариадны жива до сих пор и, верю, будет жить еще долго.

Вера Кострова

Стихи Ариадны Эфрон:

Мой первый шаг! Мой первый путь

Не зреньем узнаю, а сердцем.

Ты ждал меня! О, дай вздохнуть,

Приотвори мне детства дверцу!

И ты открылся, как ларец!

На! Ничего наполовину!

Твой каждый мостовой торец

Вновь устлан пухом тополиным...

Первоисточник всех чудес

(Зачем они вошли в привычку?)

Как звезды доставал с небес

Снежинками на рукавичку

Ты помнишь? Все, чем был богат,

Ты отдал, щедр и неоплачен,

Мой первый дом, мой первый сад,

И солнце первое впридачу.

Так, откровеньями маня,

Путем младенческих прогулок

Ты ввел когда-то в жизнь меня,

Борисоглебский переулок.

Из письма Ариадны Эфрон Борису Пастернаку

Quot;Только что вернулась из соседнего колхоза, где проработала целый месяц на уборке урожая. Колхоз - 28 километров от Туруханска, добраться туда можно только по Енисею, ехали на колхозной моторной лодке, когда мотор испортился - на веслах, когда руки устали - пешком по берегу, когда ноги устали - снова на веслах и т.д.

Наконец на крутом скалистом берегу возникла деревушка Мироедиха, с десяток прочно построенных, но одряхлевших избушек цвета времени, церковь без колокольни, кругом тайга - да такая, что перед каждым ее деревом хочется идолопоклонствовать.

Все как полагается, жидкие дымки из покосившихся труб, собачий лай, ребячий крик и хватающая за душу русская деревенская тоска, усугубляемая неверным, неярким. неопределенным вечерним освещением. Заходим на "заезжую" - там темно, пахнет ребятишками. Зажигают лампу, и - о, Боже мой! Венские стулья, кованые сундуки по углам, старинное зеркало в резной раме - глянешь туда и видишьутопленницу вместо живой себя. На стенах портреты невероятной упитанности блондинов с усиками в железобетонных негнущихся одеждах, как дешевые памятники. Круглый стол, на столе - самовар, за столом большеносая старуха пьет чай из позолоченной чашки кузнецовского фарфора, на коленях у нее - старый кот с объеденными ушами. Две маленькие беленькие девочки в ситцевых коротеньких платьишках тщательно застятся от гостей, но зато без всякого смущения показывают голые животы, мне кажется, что попала я в те времена, о которых знаю только понаслышке, да так оно и оказалось. Носатая старуха с умными пристальными глазами живет здесь уже 40 лет - она вышла сюда "взамуж" из Енисейска, а вот другая старуха, ей 87 лет, она сестра мужа первой, здесь родилась, здесь и состарилась. Она зашла на огонек к самовару, к гостям. ее тело, похожее на выброшенную прибоем корягу, одето в дореволюционный заплатанный сатинчик, а глаза, хоть и обесцвеченные временем, посматривают зорко и хитро. Так вот и прожила я месяц в "заезжей", днем работала на поле, а вечерами чинно беседовала со старухами, и чего они мне только не рассказали! Я замечала - у неграмотных часто бывает изумительная память. Лишенная книжной пищи, она впитывает в себя все события своей и чужих жизней и до самой последней минуты хранит, ничего не отсеивая, все нужное и ненужное. Старухи рассказали мне, как жили мироедихинские купцы, как шаманы приезжали к ним за товаром - тогда старшая старуха была маленькой, - шаман всю ночь, бывало, не спит, и мы не спим, боимся, молитву творим, "да воскреснет бог"...а была шаманка, так та была больно вредная".

9 октября 1951 года

Дата добавления: 2015-11-26