Жизнь и смерть маргинала

«Бастард!»

Режиссер – Дуда Пайва,

(Компания Дуды Пайвы, г. Амстердам, Нидерланды)

Перевести текст, скажем, с английского на русский, текст, сплошь составленный из метафор, сравнений, фразеологизмов – задача сложная. Иногда непосильная. Те, кто ни разу не пробовал, – не поймут. Они презрительно хмыкнут, воскликнув про себя: «А что такого?». Меж тем, всякий перевод, даже самый хороший, самый талантливый, грешит потерей смысла, ломкой ценностей, нарушением первоначального, внутреннего покоя авторского мира.

Писать о спектакле Дуды Пайвы «Бастард!» – дело неблагодарное. Необходимо уложить ощущение в слово, утрамбовать чувство в образ. Совершить этот акт театроведческого вандализма без потери атмосферы легкости, утраты ощущения баланса трогательного, беззащитного, творческого и грубого, пошлого, бытового, к сожалению, невозможно.

Созданное Д. Пайвой пространство – безумно, дико, странно. Ненормальность проявляется в ломке традиционного представления зрителя о прекрасном, красивом. Мир голландского художника отчасти схож с миром французского режиссера-провокатора Лео Каракса: то же сочетание маргинального и общепринятого. Вместо музыки – крик чаек и тревожное дребезжание. Задник, производящий впечатление наспех накинутой огромной простыни, весь в потеках и разводах, подсвечен так, что напоминает предзакатное небо в полупрозрачных облаках-тучках. Сцена, заваленная откровенным хламом: сломанные стулья, старые кровати, разные балки, арматура, картонные коробки, целлофановые мешки с мусором, – ничем не напоминает свалку или помойку. Напротив, она смотрится, как пейзаж фантастический, почти марсианский. Этот хаос не разрушителен – гармоничен. В нем есть непередаваемая, но четко улавливаемая организмом, энергия покоя, добра, красоты.

Обитатели «помойного» мира Пайвы – «бастарды» – маргиналы, люди опустившиеся. Сам он играет художника, человека, затерявшегося в грубой, грязной, холодной действительности. Можно подумать, будто персонаж Пайвы – лицо страдающее, меланхолическое. Отнюдь. Он весельчак, балагур, модник, эдакий эпикуреец образца XXI века: костюм с иголочки, жесты развязны, пластика свободна. В руках у модно одетого, кучерявого парня – пустая бутылка из-под шампанского. Он сильно перебрал накануне, очутился на свалке, и теперь не может сообразить, как бы ему отсюда выбраться. Ситуация осложнена следующим, нелепо-абсурдным обстоятельством: левая нога его превратилась в лошадь. Не то, чтобы прямо в лошадь, но в голову коня – серо-коричневого, с развивающейся гривой. Максиперчаточная кукла, надетая вместо руки на ступню, захватывает и голень, напоминая огромных размеров, волосатый сапог. С ним Пайва пытается найти общий язык. Он танцует, совершает немыслимые акробатические этюды, кружится на месте, как волчок. Зрелище смешное и трогательное одновременно.

Далее, освободившись от коня, забросив его подальше, художник пытается освоить, изучить, подчинить себе пространство. Так он знакомится с бывшей балериной Клементиной (тоже куклой), беззубой и безногой трогательной старушкой, у которой из одежды – лишь прикрывающая три волосины сеточка на голове, да красная, в белый горох, повязка на бедрах.

У Кле есть «самый лучший друг» - забавный, длиннорукий и длинноногий, с выпирающим животиком, мужчина по имени Бастард (в переводе с английского – «ублюдок»). У него смешные, непропорционально большие уши; чуть продолговатое лицо; клочкообразная борода; но главное - огромные выразительные, полные света, лучистые, грустные глаза. Этот художник, ввиду утраты идеалов уже давно опустившийся на дно, неуловимо и вместе с тем отчетливо напоминает самого Пайву.

Чтобы вернуться на волю, в прежний мир традиционных красот, чистоты и порядка, персонажу Пайвы, как в сказке, необходимо исполнить два условия: напоить Кле чаем и найти ее киску по кличке Рубик. Балансируя на грани фола, помня о табуированности образа кошки применительно к женщине, Пайва сохраняет абсолютно все значения, играет с ними, смакует. Более того, для очевидности сексуального подтекста, он вводит образ чая, вкус которого «сравним с поцелуем», поцелуем Бастарда и Кле.

Надо заметить, безымянный скиталец исполняет все условия «искусительной» Клементины, находит киску, преподносит чайничек с двумя чашками, и даже дарит ей, казалось бы, невозможное - танец. Ее танец, который она с помощью ног героя Пайвы исполняет, обретая вторую молодость. Однако персонажа Пайвы уже не спасти. Постепенно, снимая один слой цивилизации за другим, меняя труд и талант на возможность скитания по помойке, он все более приближается к Бастарду: вот уже вместо костюма – замызганное, изодранное исподнее, изрядно выпирающий животик, взлохмаченные волосы. Исход предрешен: в финале Клементина заботливо обвивает его шею, называя «своим лучшим другом». Опускается темнота, все звуки смолкают, наступает безмолвие.

Конечно, пересказ фабулы дает мало. Сюжет как способ познания иной реальности, как возможность увидеть настоящее искусство работы артиста с куклой, жестом, тенью, а через это и с миром, в подобном коротком тексте не передать. В случае с Пайвой, действительно, работает поговорка про «сто раз услышать и один раз увидеть». Надо пойти и увидеть, узреть подлинную красоту предметов, почувствовать их пульсацию, раствориться в этой, казалось бы, страшной, нелюдимой, но полной красоты и поэзии жизни.

Яна Постовалова

Дата добавления: 2015-11-26