Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Мужская одежда

Читайте также:
  1. Верхняя одежда
  2. Всесезонная одежда
  3. Глава 21 Мужская природа
  4. Если речь - одежда мысли, то красноречие - ее элегантный наряд
  5. Женская одежда
  6. Мужская гендерная роль и входящие в нее нормы

 

И, наконец, именно на этом допросе возник вопрос, которому Жанна поначалу не придала никакого значения:

" – Бог ли повелел вам надеть мужскую одежду?

– Одежда – это ничто, просто пустяк; мне предложили мужское платье мужчины мира сего. Я надела эту одежду и делала все только по воле Господа и его ангелов".

На другие вопросы, касающиеся одежды, последуют те же ответы: все, что она делала в мире сем, делалось только по воле Божьей. На самом деле, пока что никто – и, наверное, даже и сам Кошон – не подозревает о значении, которое приобретет пункт допроса о ее костюме в дальнейшем.

Тогда же попытались впервые вытянуть у Жанны какие‑нибудь сведения об ее откровениях по поводу короля Франции:

" – Был ли ангел на голове вашего короля, когда вы увидели его в первый раз?

– Клянусь святой Девой Марией! Я не знаю, я не видела этого".

Тут Жанна намекает на знамение, бывшее королю, что позволило ему поверить ее словам, и уточняет при этом, что сие знамение пришло ему "от священнослужителей".

Вопрос возвращает нас к встрече в Шиноне и процессу в Пуатье. Жанна не ждет, пока ее спросят, и сама рассказывает, каким образом в Сент‑Катрин‑де‑Фьербуа был найден ее меч. "Попросила ли она благословить его?"? "Я никогда не благословляла, и не просила какого‑либо благословения, и не знала бы, что с ним делать". От меча перешли к знамени. И вот за вопросом:

"Что вы предпочитали? меч или знамя?" – следует знаменательный ответ: "Я предпочитала, и даже в сорок раз больше, мое знамя моему мечу". Чуть позже она уточнит:

"Когда шли на штурм, я сама несла мое знамя, чтобы никого не убить; я никогда никого не убивала".

Заседание закончилось упоминанием, как всегда довольно кратким, о военных действиях в Орлеане и Жаржо. Суд вновь собрался в четверг 1 и субботу 3 марта; как и прежде, заседания были открытыми. По всей вероятности, на первом из этих заседаний – в четверг – председательствовал лично Кошон. Он начинает с вопроса, который мог смутить Жанну и который живо интересовал богословов из Парижского университета: папа. Зачитали письмо, написанное Деве графом д'Арманьяком, где затрагивается вопрос, долгое время будораживший христианский мир: "Кто истинный папа?" "Что до меня, то я верю в его святейшество папу римского", – заявила Жанна без обиняков. Этот ответ, безукоризненный как с точки зрения веры, так и церковной дисциплины, мог поставить в затруднительное положение университетских богословов, столь давно принявших сторону авиньонского папы и вовсе не собиравшихся безоговорочно примкнуть к папе римскому Мартину V, ибо они собирались избрать на Соборе в Базеле последнего в истории антипапу. Что касается письма графа д'Арманьяка, Жанна дала уклончивый ответ. А поскольку на этом заседании речь определенно шла о переписке Жанны, зачитали ее первое, предупредительное письмо англичанам, текст которого она без труда узнала, за исключением некоторых выражений, видимо вставленных церковниками. Именно тогда Жанна заявила более решительно, чем когда‑либо:

"Не пройдет и семи лет, как англичане потеряют значительно больше, нежели при Орлеане, они потеряют всю Францию… И случится это в результате большой победы, ниспосланной французам Богом". Пытаясь заставить Жанну назвать – а она отказывается это сделать – точный день, час и год победы, ее спрашивают, что она говорила своему сторожу англичанину Джону Грею о празднике святого Мартина зимнего (это доказывает, что ее сторож выполнял также роль, во все времена выполняемую сторожами на политических процессах, когда из их повседневного общения с узниками извлекали сведения для допросов).

Затем вновь заводят разговор о святых, которым Жанна приписывает слышимые ею "голоса". Она не говорит ничего достойного внимания об их облике; ее развеселил вопрос, были ли у явившихся ей святых волосы. "Хорошо бы это знать!" Пытаясь заставить ее рассказать побольше, Кошон задает вопрос: "Говорит ли святая Маргарита на языке англичан?" Ответ Жанны: "Как она может говорить по‑английски, когда она не на их стороне?"

 

"Знамения королю"

 

Все отчетливее проступает тайный умысел епископа, пытающегося уличить Жанну в колдовстве. Дошел черед и до амулетов, затем опять вернулись к "дереву фей" и источнику в Домреми. И внезапно вопрос: "Куда вы подевали вашу мандрагору?" – "У меня нет мандрагоры и никогда не было!" Поскольку судьи продолжают настаивать на ответе, Жанна поясняет: "Я слышала, что это нечто, сулящее большое богатство, но сему не верю" – и тут же добавляет: "Мои голоса никогда не говорили мне ничего подобного".

Следует обратить внимание на разницу в отношении Жанны и церковников к амулетам. Жанна ссылается на "голоса", которые, по ее свидетельству, не имеют никакого отношения к приносящим счастье кольцам или же к заурядным магическим рецептам, о которых толкуют ученые‑богословы, противостоящие Деве. Эту разницу усугубляет и свойственный обвиняемой здоровый юмор. В качестве примера можно привести ее ответы во время допроса 1 марта:

" – Как выглядел святой Михаил, когда он явился вам?… Был ли он обнажен?

– Вы что, думаете, что Богу не во что его одеть?

– Были ли у него волосы?

– А почему бы вдруг их у него остригли?

– Были ли у него весы?

– Об этом ничего не знаю… Я очень радуюсь, когда вижу его…"

Несомненно, Кошон возвращается к вопросу о "знамении королю" без особого энтузиазма: "Я вам уже сказала, что вы у меня это не выпытаете. Спросите у него самого!" Впервые королевскую корону ассоциируют со знамением. В какой‑то степени Жанна переходит в наступление, когда заявляет, что, помимо короны, полученной королем в Реймсе, "он получил бы, если бы подождал, корону в тысячу раз более богатую". Сколько еще раз будут возвращаться к вопросу об этой короне…

Допрос, проведенный в следующую субботу, длился значительно дольше и касался самых разнообразных вопросов. Во‑первых, речь шла о являвшихся ей святых: "Я сказала вам все, что знаю, и ничего другого не скажу". Расспрашивая Жанну о "голосах", Жан Бопер все же задал ей вопрос об ожидающей ее участи:

" – Знали ли вы из откровений, что вы совершите побег?

– Это не касается вашего процесса, уж не хотите ли, чтобы я свидетельствовала против себя!

– …Говорили вам что‑либо об этом ваши голоса?

– Да, действительно, они говорили мне, что я буду освобождена, но я не знаю ни часа, ни дня. А еще чтобы я была смела и приветлива".

Освобождать, освобождение… На языке мистиков обычно так называли смерть, но, по всей видимости, не в этом смысле сама Жанна употребляет эти понятия.

И вновь Жан Бопер, меняя тактику, заводит речь о мужской одежде. "Я вам уже на это отвечала". И добавляет: "И это записано в Пуатье". Таким образом, богословы, расспрашивавшие ее в первый раз и не нашедшие в ней "ничего, кроме добра", уже поднимали вопрос о мужском платье и не возвели это в преступление. Отметим, что об этой ставшей важной детали заговорили уже в начале марта. Ведь мы знаем; за неимением лучшего, судьи в конце концов превратят мужское платье Жанны в единственный "основательный" пункт обвинения. Жанна совершенно не думает о том, что против нее могут использовать то, чем она так дорожит, ее одеяние. А дорожит она им, "повинуясь своим голосам" и по другой, вполне понятной причине – ведь в тюрьме она находилась на своем ложе с закованными в цепи ногами.

На всех последующих вопросах лежит отпечаток того тайного умысла, который нейдет из умов судей, – уличить Жанну в колдовстве. На сей раз под подозрением окажутся флажок на пике и герб, принятые в армии Девой и теми, кто следовал за ней: "Окропила ли она их святой водой?… Прошли ли с полотнами вокруг алтаря или церкви, тем самым совершая религиозный ритуал, дабы они стали гербами?" Ответы, данные Жанной, послужили основанием для полных затаенной злобы воспоминаний проводившего допросы Жана Бопера, который скажет на процессе об отмене приговора:

"Она была очень хитра, полна хитрости, свойственной женщинам".

Более коварными могли бы быть вопросы о ребенке, которого Жанна вернула к жизни в Лани, чтобы его могли окрестить, или же вопросы, касающиеся Катрин из Ла‑Рошели. Но в обоих случаях рассказ Жанны обезоруживающе простодушен. То же относится и к прыжку из башни Боревуара: суд особо отметил ответ: "Я предпочла бы отдать Богу душу, чем попасть в руки англичан".

 


Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 95 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.009 сек.)