Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Двойное нарушение

Читайте также:
  1. Causation причинная связь между нарушением обязанности и наступившим вредом.
  2. Административная ответственность за нарушение ТК РФ
  3. В СВЯЗИ С НАРУШЕНИЕМ СРОКА ЕЕ ПРОВЕДЕНИЯ
  4. Внимание к себе. Грех как нарушение закона жизни. Любовь.
  5. Где еще существует народ, не понимает он государства и ненавидит его, как дурной глаз и нарушение обычаев и прав.
  6. Где же во всем этом нарушение законов?
  7. Глава 5. Двойное разоблачение.

 

Трудности возрастали и из‑за нерешительности помощника инквизитора, брата доминиканца руанского монастыря по имени Жан Лемэтр, который по закону должен был быть главным из двух судей надлежащим образом подготовленного процесса инквизиции. Его пригласили, но он ответил, что "как для спокойствия своей совести, так и для более верного ведения процесса он не хочет вмешиваться в это дело". Лемэтр ссылался на то, что не в его власти вести этот процесс, потому что его полномочия распространялись лишь на поселения епархии Руана, а "этот процесс проводился на территории, позаимствованной" епископом Бове, хотя и находящейся в его, Лемэтра, юрисдикции. Пришлось вновь послать гонца в Париж к инквизитору Франции Жану Граверану для того, чтобы уговорить Жана Лемэтра появиться на процессе. Он согласился и посетил второе судебное заседание 22 февраля, когда все предварительные допросы были закончены. Несмотря на все усилия Кошона соблюсти форму процесса инквизиции, было допущено два нарушения: инквизитор отсутствовал, а так называемое "предварительное расследование" осталось анонимным, и о нем, в частности, не знало основное заинтересованное лицо – сама Жанна. Пьер Тиссе особо подчеркнул как "чрезвычайный" тот факт, что в судебное дело вошли исключительно допросы обвиняемой и при этом никто не знал, начиная с самой обвиняемой, какие обвинения ей предъявляют. Понятно, почему Кошон хотел собрать внушительный трибунал – настоящий суд присяжных как для того, чтобы компенсировать его несостоятельность, о которой он знал лучше, чем кто‑либо другой, так и для того, чтобы произвести впечатление на Жанну. Он написал множество официальных писем и обратился, в частности, к руанскому капитулу, которому король Англии уже сообщил о "поручении территории", что давало возможность ему, епископу Бове, исполнять судебную власть в Руане. Более того, в письме от имени все того же короля Англии военнопленную Генриха VI официально поручали суду епископа Бове; в этом же письме в совершенно ясных, недвусмысленных выражениях упоминалось о просьбе, с которой к епископу обратился Парижский университет, а именно устроить процесс. Цитируемые ниже строки письма, бесспорно, выявляют истинный характер процесса:

"Если Жанна Дева не будет изобличена и уличена в случаях проявления "ересей" или в чем‑либо другом, касающемся или относящемся к нашей вере, в наши намерения входит получить вышеназванную Жанну, дабы она предстала перед нами".

Лучше и нельзя определить политический характер процесса и судьбу, в любом случае уготованную Жанне.

 

"Я не знаю, о чем вы хотите меня допросить"

 

Первое открытое заседание состоялось в среду 21 февраля, примерно в 8 часов утра. Это была Пепельная среда, первый день поста, начавшегося для Жанны уже давно… Она оказалась одна перед 44 мужчинами, перечисленными поименно в протоколе судебного заседания; среди них 9 докторов богословия, 4 доктора канонического права, 1 доктор "и того и другого права", 7 бакалавров богословия, 11 лиценциатов канонического права, 4 лиценциата гражданского права и фискал Жан д'Этивэ. Девушка одна, у нее нет адвоката, что противоречит традициям суда инквизиции. Кажется, что тюрьма не сломила ее способности сопротивляться. Кошон заметит это в самом начале, когда заставит ее дать клятву.

"‑ Я не знаю, о чем вы хотите меня допросить, – отвечает Жанна, – может быть, вы меня спросите о вещах, о которых я вам не скажу".

Новое и более настойчивое увещевание епископа:

"‑ Вы поклянетесь говорить правду обо всем, о чем вас спросят, касательно католической веры и всех других вещей, о которых ведаете".

"‑ Об отце и матери, обо всем, что я сделала с тех пор, как отправилась во Францию, я охотно поклянусь говорить правду: что же до откровений, полученных мною от Господа Бога, то я никогда никому о них не говорила, разве что Карлу, моему королю. И даже если мне захотят отрубить голову, я не открою их, поскольку знаю от моих голосов, что должна держать их в секрете".

Довольно долго повторялись вопросы и ответы, пока наконец Жанна, стоя на коленях, положив обе руки на молитвенник, не поклялась говорить правду относительно веры и обо всем, что она знает.

После этой неожиданно затянувшейся процедуры перешли собственно к допросу вопросам, которые задают и в наши дни заключенному и обвиняемому о его имени, фамилии, положении:

"‑ В краю, где я родилась, меня звали Жаннеттой, а во Франции Жанной… Родилась я в деревне, которую называли Домреми‑Грё, в Грё находится главная церковь. Отца моего звали Жаком, а мать Изабо".

Затем она называет своих крестных, священника, крестившего ее, – некоего Жана Минэ, который, как ей кажется, еще жив; и, наконец, на вопрос о возрасте отвечает: "Как мне кажется, примерно девятнадцать лет".

И вдруг новое непредвиденное препятствие. Епископ требует, чтобы она прочла "Отче наш". Жанна говорит: "Исповедуйте меня, и я вам с удовольствием прочту молитву". Несмотря на настойчивые уговоры, она отказывается прочесть "Отче наш", если не выслушают ее исповедь; затем следуют приведенные выше ответы о том, как ее сторожили в тюрьме мужчины‑англичане, и об оковах. После этого ей предписывают явиться в суд на следующий день в то же время.

Пожелание, высказанное Жанной, о том, чтобы епископ исповедал ее, конечно же, было не в обычаях суда инквизиции. Тем не менее, этот ловкий ход Жанны должен был напомнить Кошону о том, что он священник, обязанный по совести придавать таинству епитимьи такое же значение, какое со своей стороны придавала ему Жанна. Во всяком случае, если она и питала какие‑то иллюзии по поводу Кошона, они скоро рассеялись.

На следующий день Жанна вновь предстала перед судом. И опять, когда речь зашла о клятве, повторилась сцена, происшедшая накануне: "Я вам уже поклялась вчера, и этой клятвы вам должно быть достаточно; вы возлагаете на меня слишком тяжкое бремя". Тем не менее, Жанна соглашается "отвечать правдиво на все вопросы, касающиеся веры".

В этот день допрос поручили вести одному из заседателей, Жану Боперу. Все указывает на то, что эта роль подходила ему как нельзя лучше: подобно Пьеру Кошону, он был ректором Парижского университета (в 1412 и 1413 гг.), делегировавшего его в Труа помогать тому же Кошону во время переговоров, закончившихся договором 1420 года; именно он добился в 1422 году от королевы Англии и герцога Глочестера подтверждения привилегий университета[72]. Впоследствии, будучи каноником Руана, он постоянно действовал как агент оккупантов и вскоре был официально назначен послом короля Англии на Базельском соборе[73], куда он и отправился 28 мая 1431 года, незадолго до казни Жанны; в 1435 году король Генрих VI назначил ему годовой доход в сто ливров "за добрые услуги, оказанные во Франции и на Соборе в Базеле". Это был настоящий коллекционер бенефициев[74], ставший каноником не только в Руане, но и в Безансоне, Сансе, Париже, Бове, Лане, Отёне, Лизьё, и все это несмотря на изуродованную правую руку (с ним приключилась неприятная история – на дороге между Парижем и Бове внезапно напали разбойники), из‑за чего он не мог надлежащим образом исполнять обязанности каноника во всех этих городах, разбросанных на большой территории – от Бургундии до Нормандии! Итак, Жан Бопер задает Жанне вопросы о ее детстве и отрочестве, о том, что она называет своими "голосами", об отъезде из Вокулёра и обо всем, что с ней произошло вплоть до прибытия в Шинон. И он ничего не спрашивает о подвигах в Орлеане или Пате, но напоминает о Сен‑Дени, "стычке перед городом Парижем": "Разве это не был праздничный день?" – "Мне кажется, это был день праздника". – "Разве это было хорошо?" – "Что об этом говорить…"

Вышеприведенной выдержки из допроса вполне достаточно, чтобы показать, как ловко он ведется, причем упор делается на наступление 8 сентября 1429 года – праздник Рождества Богородицы, когда начался штурм ворот Сент‑Оноре. После этого затянувшегося заседания Жанне предписано вновь предстать перед судом через день, в субботу 24 февраля.

В этот день ее ожидал сюрприз: среди заседателей находился Никола Луазелёр. Жанна уже неоднократно встречалась с этим человеком – он навещал ее в тюрьме, выдавая себя за уроженца берегов Мёза и пленника, как и она. Будучи священником, он предложил Жанне стать ее духовником, и, доверившись ему, она исповедалась. Однако значительно позже один из нотариусов, назначенных на этот процесс, метр Гийом Маншон, признался, что с одним из своих помощников по имени Буагийом (и "свидетелями", добавляет он, не уточняя имен) он получил приказ спрятаться в закоулке вблизи комнаты узницы, откуда они могли слышать все, "что она говорила названному Луазелёру". В ту эпоху еще не изобрели подслушивающих устройств, поэтому использовали подобный способ, ставший классическим в политических делах.

Видимо, тогда Жанна поняла, к чему приведут уловки, используемые против нее. С самого начала допроса мы видим, что она чрезвычайно строптива и более чем когда‑либо упорствует в отказе давать клятву, которой от нее добиваются. Лично Кошону и нескольким заседателям пришлось буквально вырвать у Жанны новую клятву, поскольку измученная девушка сначала отвечала: "Дайте же мне сказать". Как тут не вспомнить о том, что позже рассказал секретарь суда Жан Массьё: во время допросов, длившихся обычно, по его словам, с 8 до 11, несколько судей одновременно задавали вопросы, так что "несколько раз она говорила тем, кто ее допрашивал: "Добрые господа, задавайте вопросы один за другим". Во всяком случае, она в конце концов сказала: "Я готова поклясться говорить правду о том, что я узнаю о процессе" – и тут же добавляет знаменательные слова: "Но я вам вовсе не скажу всего, что знаю".

 

"Если мой голос запретил мне…"

 

Во время допроса Жанна ставит себя в крайне опасное положение: она признается в общении с потусторонним миром, который называет "голосами". Таким образом, она совершенно определенно указывает на сверхъестественный характер своей миссии. Когда Бопер спросил у Жанны, разрешает ли ей ее "голос" говорить о том, о чем ее спросят, она воздерживается от ответа. Когда ее спрашивают, запрещено ли ей рассказывать о ее откровениях, она отвечает: "Если мой голос запретил мне это, что вы от меня хотите?" Немного спустя она добавляет: "Поверьте, что не люди мне запретили это!" Как утверждает Жанна, мир, с которым она общается, весьма отдален от мира, который ее окружает: "Я очень боюсь провиниться, когда буду отвечать вам, сказав что‑нибудь, что не понравится этим голосам".

Однако слова Жанны – это не слова ясновидицы. Лучшее доказательство тому – юмор, переходящий в браваду: "Этой ночью голос сказал мне много хорошего о моем короле, и мне бы хотелось, чтобы король узнал это сейчас, пусть даже мне не придется пить вина до Пасхи, потому что он повеселел бы от этого за ужином!" И, без сомнения, эта бравада вызовет позже коварный вопрос: "Открыл ли вам ваш голос, что вы сбежите из тюрьмы?" И незамедлительный ответ: "Почему я должна вам это говорить?"

Жанна, видимо, спровоцировала допрашивающих ее, сказав: "Если бы не милость Божья, я бы ничего не смогла сделать". И тогда ей задали знаменитый вопрос: "Знаете ли вы, что вы в милости у Бога?" Ответ расцвел, как цветок: "Если нет, то да сделает Бог так, чтобы я оказалась у него в милости, а если да, да сохранит Бог свою милость ко мне, ведь не было бы никого печальней меня в мире, если бы я знала, что не нахожусь в милости у Бога". Нотариус Буагийом, сообщая об этом ответе, позже заявил: "Допрашивавшие ее были ошеломлены". И не без причины.

Сопоставим этот ответ с молитвой, найденной в трех манускриптах XV века. Молитва ли вдохновила Жанну? Разве нельзя в качестве контраргумента предположить, что ответ, столь возвышенный в своей простоте, послужил впоследствии молитвой? Удивление заседателей не оправдано, если бы речь шла о принятой формуле. Нотариус добавляет, что допрос прервали. Совершенно очевидно, что в тексте судебного дела сделана купюра. До этого слова Жанны, как мы уже отмечали, записывались прямой речью, а с этого момента запись идет в косвенной речи: "Затем она сказала, что если бы она была греховна, то, как она думает, голос не являлся бы ей, и ей бы хотелось, чтобы каждый услышал его так же хорошо, как и она", и т. д.

Тем не менее, суд не слагает оружия. Жан Бопер, имеющий, видимо, свое собственное мнение по поводу "голоса", расспросил Жанну о дереве в Домреми, называемом "деревом фей". Расследование, проведенное в родной деревне Жанны, вероятно, навело его на мысль – тем более что об этом ходили слухи, – что Жанна обязана своими действиями "дереву фей"; ее собственный брат утверждал это, но она "говорила ему обратное". Во всяком случае, отвечая на этот вопрос, Жанна дала описание деревенского праздника, полное поэзии:

"Поблизости от деревни Домреми растет дерево, которое называют "деревом дам" или же "деревом фей"; подле него источник; говорят, что больные лихорадкой пьют прямо из источника и берут из него воду, чтобы обрести здоровье. Я сама это видела, но не могу сказать, выздоравливают они или нет… Это огромное буковое дерево, с него сходит к нам прекрасный май; говорили, что оно принадлежит монсеньору Пьеру де Бурлемону, рыцарю. Порой я ходила туда гулять с другими девочками, мы вешали гирлянды на образ святой девы Домреми. Я видела, как девушки украшали ветви дерева гирляндами, несколько раз и я так делала вместе с другими: иногда мы уносили гирлянды, иногда оставляли их на дереве… Не знаю, танцевала ли я вокруг этого дерева с тех пор, как повзрослела, вполне возможно, что танцевала вместе с детьми, однако я больше пела, чем танцевала".

Жанна продолжает свой рассказ и вспоминает про находящийся неподалеку "лес Шесню" (Дубовый лес): "Он виден с порога дома моего отца, до него и полумили не будет". Она не побоялась рассказать о пророчествах по поводу "леса Шесню": в окрестностях леса появится дева, которая совершит чудесные поступки. "Но, – сказала она, – я нисколько в это не верила".

Тем и завершилось и так достаточно насыщенное судебное заседание. Жанне предписано предстать перед судом в следующий вторник, 27 февраля. Именно в этот день Жанна откроет имена святых, от которых она получала откровения: святая Екатерина и святая Маргарита. Ее снова допрашивал Жан Бопер. Спросив, как бы между прочим, соблюдала ли Жанна пост, он вернулся к вопросу о ее "голосах": "Слышала ли Жанна эти голоса в субботу?" Она признается:

" – Я не очень хорошо понимала голос и не расслышала ничего такого, что могла бы вам повторить, пока не вернулась в свою комнату.

– Что сказал вам голос, когда вы вернулись к себе?

– Он сказал, что я должна отвечать смело".

И лишь позже, поскольку спрашивающий настаивал ("Был ли то голос ангела?"), Жанна называет обеих святых; отныне они – неотъемлемая часть ее невидимого окружения, на которое она ссылается. Неоднократно отмечали, что святая Екатерина, покровительница незамужних, являлась также покровительницей прихода Максэ‑сюр‑Мёз неподалеку от Домреми. В средние века святая Екатерина – очень почитаемая святая, как и святая Маргарита Антиохийская, которую охотно призывали на помощь роженицы; статуя этой святой – Жанна, вероятно, ее видела – сохранилась в приходской церкви Домреми.

С этого момента судьи постоянно задают ей вопросы об этих двух святых; во вторник Жанна неожиданно назвала еще и имя святого Михаила. Первым, сказала она, ей явился именно святой Михаил. Жанна даже настаивает:

"Именно святого Михаила увидела я пред собой, и был он не один, но его сопровождали ангелы небесные… Я их видела своими собственными глазами так же хорошо, как я вижу вас; а когда они покидали меня, я плакала, и мне очень хотелось, чтобы они взяли меня с собой".

На этом же допросе она впервые упомянула о "Книге Пуатье": "А ежели вы в этом сомневаетесь, пошлите в Пуатье, где меня недавно допрашивали". Вне всякого сомнения, на процессе в Пуатье речь шла и об этих явлениях, и Жанна, вероятно, дала ответы, в которых назвала святых, от которых, как она говорила, ей были откровения. Эта тема допроса не будет исчерпана до тех пор, пока обвиняемая не ответит: "Я вам уже не раз говорила, что это святая Екатерина и святая Маргарита, поверьте мне, если захотите!" И вновь она настаивает на том, от чего не отказывалась на протяжении всего процесса:

"Я пришла во Францию лишь потому, что того хотел Бог… Я бы предпочла быть разорванной четырьмя лошадьми, нежели прийти во Францию без позволения Бога… Все, что я сделала, на то – воля Господа… Нет ничего, что бы я сделала в мире не по заповеди Божьей…" и т. д. и т. п.

 


Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 94 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.009 сек.)