Политическое участие

Нельзя охарактеризовать политическую культуру, не учитывая отношения людей к участию. Роль первопроходцев в этой области сравнительных политических исследований сыграли американские ученые Сидней Верба, Норман Най и Дже Он Ким («Участие и по­литическое равенство: Сравнение семи стран», 1978). Было принято следующее рабочее определение участия: «Законные действия част­ных граждан, более или менее прямо направленные на то, чтобы воздействовать на отбор правительственного персонала и (или) вли­ять на его действия». Исследователи выделили четыре вида актив­ности, соответствующие этому определению: участие в выборах, активное участие в избирательной кампании, политическую деятель­ность на местном уровне и так называемые индивидуальные кон­такты, т. е. обращения к политикам и администраторам по личным проблемам. Респондентам в шести странах с либерально-демокра­тическими режимами (Австрия, Индия, Нигерия, Нидерланды, США и Япония) и в одной стране с эгалитарно-авторитарным режимом (Югославия) предлагалось ответить на вопросы, позволявшие уста­новить меру их вовлеченности в такого рода действия. Результаты этого анкетирования, проводившегося в основном в 1958—1959 гг., выборочно представлены в таблице 8 (данные по Югославии будут даны отдельно).

Как видим, уровень политического участия в условиях либераль­ной демократии оказался довольно скромным. Лишь один из видов участия — выборы—действительно приобрел массовые масштабы. Но выборы бывают раз в несколько лет, а остальные виды участия в очень немногих случаях охватывают более 25 % самодеятельного населения. Следует также учитывать, что люди, активно интересу­ющиеся и занимающиеся политикой, могли «улучшить показатели» сразу в нескольких графах таблицы. Однако общее число таких «полных активистов» невелико. Например, в США они составили

Политическая культура и участие

Таблица 8

Доля граждан, вовлеченных в отдельных странах в различные формы политического участия, %

Форма полити-	Австрия	Индия	Нигери-	Нидерлан-	США	Япон-
ческого			я	ды		ия
участия
В выборах
национальных				-
местных						-
В избирательных кампаниях
помощь			-	-
полити-ческим
партиям
членство в			-
политических
организациях
или клубах
присутствие на			-
политич е ских
митингах или
собраниях
Политическое участие на местном уровне
активное
участие в
организации,
занимающейся
решением
местных
проблем
Индивидуальные контакты
с местными
представителя-
ми власти
с другими
представителя-
ми власти

Примечание. Здесь и в последующих таблицах прочерк означает, что данные отсутствуют.

Политическое участие 125

лишь 11 % респондентов, в то время как «полные абсентеисты» (в политологии термин «абсентеист» означает «уклоняющийся от уча­стия в политике») — 22 %. В то же время, исследование показало, что нельзя представлять политику в виде античного цирка, где нич­тожное меньшинство «гладиаторов» бьется между собой на потеху пассивной публике. Значительная часть граждан в условиях либе­ральной демократии, как правило, все же стремится влиять на власть, хотя в разной степени и очень разными способами.

Другой важный результат анализа эмпирических данных — вы­вод о том, что политическое участие неравномерно. Одни люди уча­ствуют в политическом процессе больше, чем другие. Почему? Вообще говоря, различия в уровнях участия объясняются неравномерным распределением политических ресурсов, политической заинтересован­ности или того и другого. Под политическими ресурсами обычно понимают: образование и открываемый им доступ к информации; деньги, наличие которых позволяет тратить время на занятие поли­тикой; социальный статус и престиж, к носителям которых власть имущие всегда прислушиваются охотнее; наконец, некоторые пове­денческие навыки и искусства, вроде способности грамотно излагать свои требования в манере, приемлемой для политиков и бюрократов. Нетрудно заметить, что все эти ресурсы концентрируются в основ­ном в руках социально привилегированных слоев населения.

Они же проявляют и наибольшую политическую заинтересован­ность. Во-первых, им есть что терять, а стало быть, и защищать политическими средствами; во-вторых, уже в процессе ранней социализации (в семье и школе) они вовлекаются в обсуждение широкого круга политических интересов. Таким образом, пред­ставители привилегированных слоев населения политически более активны, чем непривилегированное население. Этот вывод неоднок­ратно подтверждался конкретными исследованиями. Опросы, про­веденные С. Вербой, Н. Наем и Дж. О. Кимом, показали высокий уровень позитивной корреляции между индексом социального ста­туса (доходы + образование) и уровнем участия. В Великобритании политические активисты, к какой бы партии они не принадлежали, в подавляющем большинстве являются выходцами из среднего клас­са, хотя в обществе в целом он составляет всего лишь треть. Таким образом, модель политического участия всегда отражает существу­ющее социальное неравенство.

126 Политическая куль тура и участие

Отсюда вытекает важное следствие: носители консервативных взглядов, как правило, более активны, чем представители радикаль­ных или даже умеренных политических тенденций. Например, в США среди «полных активистов» заметно преобладают сторонни­ки традиционно более консервативной Республиканской партии, демократы, в свою очередь, участвуют более активно, чем так назы­ваемые независимые. С. Верба и Н. Най в своей книге «Участие в Америке» показали, что в этой стране консервативные взгляды сами по себе служат стимулом к политической активности. Та же тенден­ция проявляется и в Западной Европе, хотя в несколько «смазан­ном» виде: сказываются длительные традиции массового рабочего движения.

В гл. 3 уже отмечалось, что масштабы участия в условиях эгали­тарно-авторитарного режима вообще выше, чем при либеральной демократии. Результаты, полученные при анализе эмпирических дан­ных по Югославии (участие в выборах — 88 %, посещение полити­ческих собраний и митингов — 45, политическая активность на мест­ном уровне 57 %), вполне подтверждают такую оценку. Надо отметить, что и среди режимов данного типа Югославия с ее системой «социа­листического самоуправления» давала самый яркий пример массо­вого участия. Повсеместно — на промышленных предприятиях, в школах, больницах, жилых домах и кварталах — решения принима­лись выборными советами и даже собраниями граждан. На Западе подобный, хотя и гораздо менее широкомасштабный, эксперимент был проделан лишь басками — кооператорами в Испании.

Ныне, когда югославское самоуправление — вместе с самой Югославией в ее прежних границах — подошло к концу, его итоги активно обсуждаются в мировом политологическом сообществе. Некоторые исследователи склоняются к тому, что источник неуда­чи — изначальная несовместимость самоуправления с командной экономикой. Другой подход представлен югославским аналитиком Мирославом Станоевичем: «...в действительности самоуправление воспроизводило потребность в нерыночной регуляции обществен­ного производства: на микроуровне, путем сегментации всей систе­мы власти, оно создавало основу для олигархической власти на мак­роуровне. Оказание политической поддержки в обмен на социальные гарантии — это модель коалиции между традиционным рабочим классом и политической бюрократией во всех странах «реального

Политическое участие 127

социализма»». С точки зрения Станоевича, самоуправление делало такую коалицию прочнее. В свою очередь, крах «реального социа­лизма» (который при таком подходе именно в Югославии и был доведен до совершенства) сделал неизбежным распад системы само­управления.

Хотя масштабы участия в условиях эгалитарно-авторитарных режимов весьма велики, здесь сказываются и другие закономернос­ти, установленные применительно к либеральной демократии. Преж­де всего, это касается дифференциации представителей различных социальных слоев по уровням участия. В первые годы после уста­новления эгалитарно-авторитарных режимов они обычно проводи­ли политику, направленную на поощрение политического участия непривилегированного населения. В дальнейшем, как правило, эта практика сходила на нет. Наиболее показательный пример дает Югославия, где довольно рано были сняты процентные квоты член­ства в партии представителей различных слоев населения, так что процесс не сдерживался искусственными ограничениями. В 1945 г. почти половину коммунистов составляли крестьяне, доля интелли­генции не превышала 10 %. К 1968 г. доля крестьян в СКЮ упала до 7 %, в то время как доля интеллигенции достигла 44 %. В СССР в середине 70-х гг. доля лиц, не занятых физическим трудом, состав­ляла в КПСС 44 % — вдвое больше, чем в обществе в целом. Следу­ет отметить, что к началу 80-х гг. индекс соответствия между соци­альным статусом и участием в Югославии практически сравнялся с американским.

Под определение Вербы, Пая и Кима подпадают, как мы видели, лишь признанные законом способы политической активности граж­дан. Таким образом, исследованием не были охвачены так называе­мые нетрадиционные виды участия, которые как раз в конце 60-х гг. начали возникать или возрождаться на Западе. Это так называемые прямые действия: демонстрации, «сит-ины» и «сит-дауны», голодов­ки, бойкоты, захваты общественных зданий, политические забастовки. Сюда же следует отнести террор и другие виды политического насилия. Некоторые из «нетрадиционных» видов участия временами становились массовыми. Исследование 1973 г. в США показало, что 11 % взрослого населения в этой стране участвовало в уличных де­монстрациях. С 1968 по 1972 г. количество американцев, положитель­но оценивших идею гражданского неповиновения, возросло более чем

Политическая культура и участие

в полтора раза и достигло 55 % от числа опрошенных. Что касается политического насилия, то оно никогда и нигде не вызывало симпа­тий у большинства населения. Некоторое представление о его реаль­ных масштабах в разных странах дает довольно-таки мрачный коли­чественный показатель — число смертей, вызванных политическим насилием в год (табл. 9 — данные Дж. Бингхама Пауэлла, мл.). При анализе этих данных нужно, конечно, иметь в виду, что цифра 302.8 для сравнительно небольшой Шри-Ланки «весит» больше, чем циф­ра 328.4 для огромной Индии.

Важным фактором политического участия являются размеры первичной единицы политической системы, которую принято на­зывать «общиной» (в России — сельсовет, район). Какой должна быть «община», чтобы все ее население смогло принять участие в решении затрагивающих ее интересы вопросов? Аристотель пола­гал, что демократия невозможна в государстве, население которого превышает несколько тысяч. Избранный им критерий был прост — количество людей, способных одновременно слушать оратора, вы­ступающего на городской площади. Проведенные в последние деся­тилетия прикладные исследования подтвердили вывод «отца поли­тической науки». Тщательное изучение 36 шведских коммун показало, что жители самых маленьких из них были более инфор­мированными и способными к участию, чем жители крупных ком­мун. Оптимальной же оказалась численность населения, не превы­шающая 8000 человек. Исследование в США дало очень сходные результаты и привело его авторов к пессимистическому выводу о том, что таких «общин» становится все меньше и меньше.

Таблица 9

Данные о смертельных исходах политического насилия (человек в год), усредненные по двум десятилетиям

Страна	1958-1967	1967-1976
Индия	320.3	328.4
США	29.0	20.7
Турция	11.9	18.1
Филиппины	37.5	332.7
Шри-Ланка	31.5	302.8

Политическое участие 129

В 70-х гг. развитие компьютерной техники породило немало надежд на возникновение «кнопочной демократии», которая позво­лила бы гражданам доводить свои предпочтения до сведения власть имущих быстрее, чем когда-либо прежде. С тех пор, однако, энтузи­азм на этот счет угас. Ни одна из индустриально развитых стран так и не решилась на подобный эксперимент. Неясно, сможет ли «кнопочная демократия», оставляющая человека наедине с диспле­ем, унаследовать лучшие черты демократии нынешней — живой диалог, творческую дискуссию, дух компромисса. К тому же даже среди самых богатых стран нет такой, которая располагала бы ком­пьютерной сетью, достаточной для осуществления этого грандиоз­ного плана.

Политическая культура и участие — важнейшие источники ле­гитимности политических режимов. Прибегая к широко распрост­раненной метафоре, можно сказать, что народная поддержка дает правительству кредит, который может быть инвестирован в гибкую и эффективную политику. Бывает и наоборот: теряющий поддерж­ку режим вовлекается в порочный круг политической инфляции, когда отсутствие одобрения народа делает невозможным эффектив­ное принятие решений, а это не способствует привлекательности власть имущих в глазах населения. Первый вариант сумела проде­монстрировать послевоенная Западная Германия. Примеров второго слишком много, чтобы выбрать из них самый наглядный.

В заключение еще раз остановимся на том, как по-разному мож­но изучать политическую культуру. Бихевиористы Алмонд и Верба использовали это понятие для того, чтобы выработать обоснован­ное эмпирическими данными представление об условиях стабиль­ности либеральной демократии. Марксистов гораздо больше инте­ресовало объяснение того, почему рабочий класс оказался не в состоянии выполнить предписанную ему «учением» всемирно-исто­рическую миссию. Различны и способы анализа. Для бихевиорис-тов главное — национальная культура, для марксистов — культу­ры классов. Там, где бихевиористы говорят о передаче ценностей от поколения к поколению (социализации), марксисты видят их пере­дачу от класса к классу (индоктринацию). Если для бихевиористов

130 Политическая куль тура и участие

культура относительно автономна, то марксисты делают особый акцент на «идеологических фабриках» (средствах массовой комму­никации и т. д.), находящихся под контролем господствующего клас­са. Как видим, различия между двумя школами весьма глубоки, но это не мешает им сосуществовать, обогащая друг друга. Изучая по­литическую науку, необходимо получить представление об обеих, а ученый-специалист, сверх того, должен уметь применять и бихевио­ристские и марксистские методы анализа. Полностью отвергать один из подходов — значит игнорировать исключительную сложность современного мира, который может быть научно освоен и познан лишь при условии применения разнообразных исследовательских средств.

Дата добавления: 2015-12-08