Предельная честность. Преданность науке.

Вечером 28 сентября 1966 года Великовский выступил с лекцией в Новой аудитории Вильсоновской школы Принстонского университета. Он чувствовал себя ужасно после перенесенной болезни и не покривил бы душой, если бы отменил свое выступление по состоянию здоровья. Дело в том, что зал оказался не очень удобным: в нем не было мест для сидения. Великовский не очень надеялся на то, что найдется достаточно желающих простоять полтора-два часа, чтобы выслушать его рассказ об ортодоксии в науке и нонконформизме в свете открытий космической эры. Но, когда он вошел в заполненную до предела аудиторию, то невольно улыбнулся, вспомнив начало книги Джин Вебстер «Длинноногий дядюшка». Из этой книги он впервые узнал, что последнюю среду месяца американцы считают тяжелым и неудачным днем. Для героини книги, Джуди, последняя среда месяца оказалась счастливым днем. Разве переполненная в последнюю среду месяца аудитория не предвещала удачу?

Уверенным голосом, без ноток слабости после перенесенной болезни, Великовский, как опытный юрист на судебном заседании, предъявил аудитории свои аргументы.

Слушатели - убежденные и несогласные - долгими аплодисментами благодарили лектора.

Спустя четыре дня в статье, описывающей эту лекцию, корреспондент сравнит Великовского с библейским пророком.

Проходя по вестибюлю, Великовский заметил высокого молодого человека, с которым несколько раз встречался в библиотеке и даже однажды полемизировал по поводу напряженности магнитных полей, необходимых, чтобы произошли события, описанные в «Мирах в столкновениях». Шведский физик, завершающий в Принстоне постдокторат, что-то яростно доказывал двум американским сверстникам. Когда Великовский проходил мимо них, швед смущенно умолк и поклонился ниже обычного.

Темпераментный монолог молодого физика, случайно достиг ушей Уолтера Селивана, научного корреспондента «Нью-Йорк таймс», специально приехавшего в Принстон на лекцию.

- Мне бы не хотелось обидеть вас. Вы действительно настоящие друзья. И только поэтому и только в вашем присутствии я посмею разрядить конденсаторы. В интервалах научных заседаний я безошибочно узнаю американца. Он раздирает рот до предела, чтобы откусить большой кусок гамбургера. Но тот же рядовой американский ученый едва открывает рот, чтобы откусить крохотный кусочек информации в дополнение к той, которой он уже располагает. Согласен, это злая карикатура на американских ученых, очень многие из которых действительно достойны уважения. Вам известно, как я боготворю нашего босса. Но вспомните американскую формулу времен Второй мировой войны: презумпция виновности нации. Так вы оправдывали «ковровые» бомбардировки немецких городов и атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки. Трудно опровергнуть логику этой презумпции. И если в многотысячной армии американских ученых не нашлось реальной силы, способной противостоять безнравственному поведению коллег, если американские ученые пасутся на идеях Великовского, подтверждают его идеи, «забывая» упомянуть в своих публикациях, кому принадлежит приоритет, то презумпция виновности дает право создать собирательный образ американского ученого, заглатывающего гамбургеры, как удав кролика, и, словно воробушек, дробно клюющего новое даже в его собственной области.

Селиван улыбнулся и поспешил к вышедшему в вестибюль профессору Гессу, не услышав ответа одного из молодых людей, что этот собирательный образ вполне применим не только к американским ученым.

— Профессор, не окажете ли вы любезность высказать ваше мнение о Великовском?

— Неужели недостаточно лекции? У вас огромный опыт общения с учеными. Часто ли вам приходится слышать нечто подобное?

- Но, если я не ошибаюсь, вы не согласны с теорией Великовского?

- Есть положения, с которыми я согласен. А вообще это не очень просто объяснить. Для того, чтобы безоговорочно согласиться с теорией доктора Великовского, я должен отказаться от всего, чему меня учили и чему я учу своих студентов. Но уже сегодня я согласен со многими частными выводами доктора Великовского, касающимися геологии. А среди моих студентов его популярность неуклонно растет. На историю Земли они смотрят глазами доктора Великовского.

Гесс привел в пример несколько положений, по поводу которых у него нет разногласий с этим большим ученым.

- Большим ученым?

- Да. Несомненно. Не знаю, найдется ли у нас десяток ученых такого калибра, как доктор Великовский.

- Не кажется ли вам, что многих ваших коллег ущемит подобное заявление?

- Я бы с удовольствием узнал о вашем собственном мнении после достаточно продолжительного общения с доктором Великовским.

- Ходят слухи, что вы приятели.

- Я бы сказал, что наши отношения уже можно назвать дружбой. И я горжусь тем, что удостоился быть другом такого человека.

Селиван оторвался от блокнота и внимательно посмотрел на Гесса.

- Могли бы вы сказать, какие качества вас наиболее поражают в Великовском?

Гесс, не задумываясь, ответил:

- Искренность. Предельная честность. Преданность науке. Но что действительно поражает - феноменальная память! С одинаковой легкостью он цитирует наизусть целые параграфы из Ньютона и страницы из последних научных работ в различных областях.

Селиван не сдержал улыбки: об удивительной памяти Гесса ходили легенды.

Статья Селивана «Дело Великовского» была опубликована 2 октября 1966 года в воскресном номере «Нью-Йорк таймс». То ли умышленно, то ли по недосмотру выпускающего редактора, здесь же, под заглавием статьи, набранным крупным шрифтом, опубликовали заметку об обмене фотографиями американского и советского метеорологических спутников. Наступали новые времена.

Дата добавления: 2015-12-08