Читайте также:
|
Он открыл глаза. Перед ним стоял Березин и пытался приподнять его с кресла.
– Я хотел переложить вас на кровать. Вы очень долго не приходили в себя, – смущенно объяснил он.
– Ничего, я уже в порядке. Какие у вас руки ледяные.
– Старость не радость. Кровь уже не греет. Я и сам мерзну целыми днями. Мне кажется, наш опыт завершился успешно. Вы почувствовали?
– Не знаю. Голова сильно болит.
– Это естественно. Сейчас выйдете на улицу и все пройдет.
На улице немного полегчало. Макаров стоял на углу, не решаясь пойти домой. Потом зашел в телефонную будку, стал набирать телефон Анны. Набрал первые три цифры и бросил трубку. На улице было душно, начиналась гроза, и первые тяжелые капли уже барабанили по пыльным листьям. Он успел вскочить в подъезд, прежде чем ливень обрушился сплошной стеной. Макаров смотрел, как плыли по луже и лопались огромные пузыри.
«Черт меня дернул связаться с сумасшедшим. Наверно, он мне что-то в чай подсунул, уж очень странно голова болит».
На душе было так тяжко, что хотелось сесть здесь на ступеньки, прямо под дождь, положить голову на колени и завыть волком. Как будто он по собственной глупости утратил что-то очень важное и дорогое.
«Да что я в самом деле? Ничего ведь особенного не случилось. Просто потерял часа полтора времени. И выпил какой-то гадости».
Опять наступила осень. Макаров бежал под дождем к автобусной остановке, потом ежился, как будто был голым среди сдавивших его мокрых плащей, и все шептал про себя: «Из глубины взываю к Тебе...». Внешне его жизнь внезапно стала налаживаться. Он получил повышение на службе, стал заведовать сектором, съездил на международный конгресс в Мексику и, что самое удивительное, почувствовал вдруг вкус к домашней жизни. Приходил рано, сам себе готовил, смотрел телевизор, занимался бумагами, взятыми с работы. Его не тянуло больше к друзьям, к совместному распитию огромного количества чешского пива и многочасовой, ни к чему не обязывающей болтовне. С Анной он встречался еще два раза у ее подруги, но оба раза почему-то было скучно; после любви Макаров молча курил, Анна же говорила об успехах дочери и о своей мечте переехать из спального района поближе к центру. И Макаровым опять завладело чувство того, что живет на самом деле не он сам, а кто-то за него и через него, кто-то серый, невзрачный и в меру бездарный. Роман, который он начал писать и написал почти восемьдесят страниц, давно пылился в папке на шкафу. Иногда Макаров садился за стол, раскрывал папку и тупо глядел на исписанные листы, но ни одна новая, сколько-нибудь интересная мысль не приходила в голову. Очень часто снилось, что там же, на шкафу, он находил выпавшие, видимо, из папки страницы, очень много страниц, заполненных его корявым почерком. Он читал их, и там было написано про какие-то удивительные приключения, происходившие с ним, про необыкновенную, яркую любовь, которая у них случилась с Анной, про что-то еще – но, проснувшись, он ничего конкретного не мог вспомнить: яркое разноцветное пятно, оставшееся в памяти после сна, быстро тускнело, расплывалось, удержать его было невозможно.
Макаров решил, что роман не поможет ему выбраться из-под толщи воды, подняться с той глубины, на которой он находился. И сам роман, и его роман с Анной, превратившийся в банальный романчик, как он этому ни противился в душе. Иногда он оцепенело сидел, уставясь в одну точку, и вспоминал все то же: его прогулки в деревне Крючково с Анной по ночам и яркие звезды на черном осеннем небе.
“Не может быть, что все это осталось только воспоминанием, что я зря вызвал ее из небытия, что я оказался не способен удержаться в том состоянии, оказался неспособным любить. Что-то со мной случилось, я проскочил какой-то важный момент в наших отношениях, после чего все начало обваливаться, становиться заурядным и обыкновенным. Но где? Ведь так здорово и так необычно начиналось....”
Он зашел к начальнику и попросил командировку в Великий Устюг.
– Почему именно в Устюг? Может быть, сразу в Чикаго?
– Я хочу съездить в наш филиал.
– Ты что, забыл там галстук в гостинице? Так его небось давно выбросили, а гостиницу закрыли.
– Почему закрыли?
– Может быть, закрыли. Как наш филиал, уже два года назад.
– Два года? – ужаснулся Макаров.
– Разве ты не знал?
Макаров несколько минут растерянно молчал, потом решился.
– Отпусти меня на неделю за мой счет.
– Ты уже и так месяц гулял, надо совесть иметь.
– Прошу тебя, последний раз, мне очень нужно.
– Черт с тобой, пиши заявление.
Успенский собор стоял в лесах, вокруг кипела работа.
– Что здесь происходит? – спросил Макаров у человека в пальто, надетом поверх рясы.
– Не видите разве? Обновляем храм.
– А архив, он что – выехал?
– Благодарение Богу, выехал. Сколько трудов и крови нам это стоило!
– Можно мне пройти внутрь?
– Ни в коем случае, там тоже все в лесах. И опасно. Посторонним нельзя.
– Я не посторонний. Я здесь был один раз. Росписи меня поразили, хотелось бы еще раз взглянуть. Я специально из Москвы приехал.
Монах (так Макаров назвал его про себя) недоверчиво посмотрел на него:
– Ну что ж, пойдемте. Я вас провожу.
Макарову сначала показалось, что внутри так же холодно, как и в прошлый раз, несмотря на теплую осень. За лесами, за ведрами краски и побелки ни ликов святых, ни тоскливых глаз гадов почти не было видно. К тому же монах все время следовал за ним. Макаров обошел стены, посмотрел, задрав голову, на купол, потом поблагодарил и направился к выходу.
– Странно все-таки, – сказал провожатый, – для этого вы и приезжали?
– Нет, не для этого, что-то хотел увидеть важное для меня – и не увидел.
– А в прошлый раз видели?
– Видел.
– Значит, не в том настроении приехали. По глазам вижу – на душе у вас темно. В помощи нуждаетесь.
– Кто же мне поможет?
– Бог поможет, молитесь.
Макаров несколько минут потоптался в нерешительности, потом повернул к дороге.
– Подождите! Знаете что, пойдемте ко мне, я живу у настоятеля, он еще не приехал, охраняю его новый дом. Попьем чайку, поговорим, может, вас и отпустит. На самолет вы все равно опоздали.
Дом настоятеля оказался добротной избой. Внутри стоял мощный дух свежеспиленного дерева, которым были обшиты стены. За чаем с липовым медом Макарова действительно отпустило, он размяк и рассказал гостеприимному сторожу про свое прошлое происшествие в соборе.
– Забавно, – улыбнулся тот. – Скорее всего, тут ничего удивительного нет, просто замок заело.
– А я эти глаза до сих пор вижу.
– Естественно! Роспись восемнадцатого века, тогда еще были настоящие мастера. Вдохновенные, страх Божий в душе носили. И все-таки, что же вы там хотели увидеть важное для вас?
– Не знаю. Была только твердая уверенность: что-то нужно обязательно увидеть. Ну ладно, загостился я, спасибо вам большое, пойду.
– Куда же вы?
– В гостиницу.
– Не хочу быть навязчивым, но можете переночевать здесь. В гостинице одни кавказцы, шумно и грязно. Вот только белья у меня нет, но одеяло теплое, овечье.
Макаров согласился. Они проговорили до вечера. Монах оказался человеком незаурядным, в миру окончил философский факультет, преподавал, учился в аспирантуре, потом, в самые свинцовые брежневские времена все бросил и ушел служкой в церковь.
– Наша беда в том, – говорил монах, – что в народе всегда воспитывали комплекс неполноценности. Вы посмотрите: Чаадаев, Хомяков, Бердяев и многие другие только и пишут о том, какой мы жалкий народ, не давший миру ни одной идеи, ничего в нашей истории не было великого, одни только зверства, жестокости и унижения человека. Сейчас это превратилось в повсеместное убеждение. С ним невозможно подняться, оно постоянно давит. Поэтому правители – временщики, министры и бизнесмены – жулики. Схватить и убежать, потом хоть потоп. И действительно, после каждого подъема – потоп, после каждого успеха – обвал.
– Философы, значит, виноваты?
– Не только. Вы вот верите, что в нашей стране возможна нормальная демократия, длящаяся сто лет, возможно стабильное экономическое процветание? То-то и оно, – продолжал он, увидев выражение лица Макарова, – никто не верит. Не такие мы люди, чтобы долго жить в сытости и спокойствии, нам страдать хочется. Маленькую болячку так расчешем, что в язву превратится. А все из-за чувства неполноценности.
– Может быть, в этом и есть наша богоизбранность?
– Не дай Бог, если в этом. Тогда наша история всегда будет историей народа-неудачника.
– Я думаю, что история – это не подъемы и обвалы. История идет своим невидимым путем. Где-то в глубине души человека совершаются незаметные сдвиги, а уже потом начинаются события. И здесь мы, может быть, давно уже впереди всех.
– Что-то не заметно этих сдвигов, – возразил монах.
– А они еще не случились. Надо, чтобы хоть у кого-то произошло преображение. Без этого никакой истории у нас не будет, один сумбур и бессмыслица.
– Хотел бы я посмотреть на одного такого преображенного....
– Я бы тоже хотел...
Макарову отвели топчан в углу у окна. Одеяло оказалось толстым и теплым, он сразу задремал. Сквозь дрему слышал, как монах ушел, затем вернулся, гремел ключами, вешая их на стенку возле двери, потом погасил свет. Но комната все равно была освещена уличным фонарем, свет которого бил в окно.
– Вы спите? – спросил монах, подходя к нему.
– Да, уже почти сплю.
– Я не хотел говорить, но все-таки скажу. Когда я вошел с вами в храм, у меня было отчетливое ощущение, будто кто-то еще с нами вошел. Странно мне и страшно. И не пойму: божественное это или дьявольское?
– Скорее дьявольское...
– Да, скорее. Давеча я вам посоветовал молиться, вы ухмыльнулись. В вас явно есть какой-то дар, но вряд ли от Бога. Божий дар надо заработать годами праведной жизни. Только дьявольское дается просто так.
– Я-то думал, что заработать можно награду. А дар – он либо есть, либо нет, сколько ни работай.
– Может быть, вы и правы. Впрочем, спите. Скорее мне все это просто померещилось.
Монах ушел в соседнюю комнату. Макаров слышал, как он долго ходит, скрипят половицы, как он молится; потом все стихло. Сон слетел. Макаров лежал часа два, рассматривая резную тень листвы на потолке и думая про слова монаха. Затем тихонько встал, оделся, достал из рюкзака фонарик, неслышно снял с гвоздя связку ключей. Ключ от церкви был ему знаком на ощупь.
Войдя, он несколько минут постоял, прислушиваясь к тишине. По спине побежали мурашки – не оттого, что он почувствовал чье-то присутствие, просто было страшно. Потом он решительно пошел влево, туда, где полукруг стены должен упираться в алтарь. Взяв фонарик подмышку, отодвинул бочку с краской и осветил стену в метре от пола. Память его не подвела – там был изображен извивающийся под копьем огромный толстый змей с человеческим лицом. Макаров нагнулся: это было лицо старика Березина. Наверно, художник хотел изобразить страдание, но лицо злорадно улыбалось. Огромные глаза как будто пронзали Макарова. Он отшатнулся и услышал в себе старческий скрипучий голос:
– Так вы и не научились различать духов?
В этот момент сзади грохнула захлопнувшаяся дверь. Макаров в ужасе выронил фонарик, тот погас. Минут пять он стоял в темноте, слушая, как сердце стучит в затылке.
«Все, теперь опять не выпустят! Ключи оставил с той стороны!»
Опустившись на корточки, нашарил фонарик, тряхнул его, тот слабо замерцал. Крадучись, двинулся к выходу, нерешительно потянул на себя дверь. Она открылась легко, даже не заскрипев.
Утром по пути в аэропорт и потом в самолете до самой Москвы Макаров мучительно напрягал память – что-то нужно было вспомнить еще, самое важное, он почти вспомнил ночью в церкви, только хлопнувшая на сквозняке неплотно прикрытая дверь помешала ему.
Сразу после приезда Макарову позвонили, и он долго не мог понять, кто говорит и что это за Толя Новиков. Потом вспомнил своего однокурсника, ныне какого-то важного начальника в престижном НИИ.
– Нам надо собраться завтра всем курсом.
– Нет уж, уволь, мы один раз собирались, сплошная тоска.
– Тут особый случай, Надя Архипова умерла. Отпевание будет в двенадцать в Архангельском.
– Она что, верующей стала?
– Вряд ли. Возможно, родители так решили.
Макаров все пытался вспомнить, какой Надя была в университете, но вспоминалась только большеносая женщина в очках с толстыми стеклами. Он опоздал на полчаса, в церковь решил не входить, а подождать снаружи. Дул сырой сентябрьский ветер, и все вокруг было усеяно желтыми и красными листьями. Деревья вокруг стояли желтые и красные, но было так холодно и тускло, что Макарову все казалось беспросветно мрачным. «Это уже пятый покойник на нашем курсе. Интересно, какой я по счету в этой очереди?».
– Подайте убогому на пропитание, – услышал он за спиной и, повернувшись, увидел здоровенного небритого детину в замызганном плаще, протягивавшего ему руку.
– Это ты-то убогий?
– Я. Не смотри, что здоровый. У меня падучая. Работать не могу, только побираюсь.
– Знаешь, у меня денег нет, а бутылка есть – я на похороны пришел, пойдем за те кусты, возьмем по полстакана. А то на душе кошки скребут.
Детина согласился.
– Не упадешь? – спросил Макаров, наливая ему в пластмассовый стаканчик.
– Не, – осклабился нищий, – семисят грамм мне ништо.
Они выпили, помолчали.
– Вообще-то водка для меня глупая забава, – сказал детина, разжевывая конфету.
– А что неглупая?
– Травка – это вещь, а еще лучше колесико.
– При твоей болезни ты так быстро загнешься.
– Плевать! Зато я разные миры повидаю.
– Какие еще миры?
– Разные. Ты вот живешь в одном мире, а их на самом деле много.
– Ну и какие миры? – Макаров налил ему еще треть.
– А вот, – парень выпил и вытер губы рукавом. – Есть мир радостный и мир гадостный, есть мир балдежный и мир ненадежный, есть мир веселья и мир похмелья, есть мир счастливый и мир тоскливый.
– Все?
– Нет, есть еще особенные миры, но тебе они вряд ли будут понятны.
– А ты попробуй.
– Ну есть еще звонкий малиновый, волшебный лиловый и печальный синий.
– А клубничный, ванильный, фисташковый?
– Таких нет. Я же говорил, что ты не поймешь.
– Ну почему? Мне бы хотелось жить в лиловом, это мой любимый цвет.
…Вечером на поминках в Надиной квартире их сокурсница рассказывала Макарову, что Надя была в него влюблена с первого по третий курс, отчаянно влюблена.
– Что-то я не замечал.
– Ты на нее вообще не смотрел.
Макаров наконец вспомнил худенькую сутулую девочку, которая всегда густо краснела, когда он с ней разговаривал. Вспомнил, как однажды она с отчаянной решимостью пригласила его в “Современник” – по большому блату достала билеты, но он тогда отказался, у него было другое свидание. Теперь Нади больше нет, и никто никогда не вспомнит о ее тайной любви и неожиданном поступке в юности.
Он опять поехал на дачу, потому что позвонила Вера, попросила навесить ставни на зиму и помочь отвезти рюкзак с одеялами. Пока он возился со ставнями, она в драном рабочем пальтишке что-то копала в огороде. Макаров посматривал на нее, на ее покрасневший от холода носик, на острые коленки, торчащие из голенищ, и время от времени жалость охватывала его.
– Вера, ты чего замуж не выходишь? Завидная невеста: квартира, дача.
Она молча посмотрела на него и снова взялась за лопату.
Макарову стало неловко, он больно ударил руку о крючок, разозлился, но, продолжая работать, все равно посматривал время от времени на Веру. “Может быть, плюнуть на все, вернуться к ней, починить печную трубу и пожить здесь вдвоем целый месяц в тишине и покое. Раз в неделю можно съездить на работу, чаще все равно не требуют, поскольку деньги давно не платят. А потом, может быть, и все остальное наладится”.
– Ты, Макаров, очень изменился, – сказала Вера, когда они сели перекусить. – Злой стал. С чего бы это?
– Это от старости. И от регулярного дефицита денежной массы.
– Вряд ли это на тебя могло сильно повлиять. Что-то с тобой случилось.
– К сожалению, ничего со мной не случилось.
– Ничего хорошего?
– Вообще ничего.
– Ну и слава Богу. Могла бы ведь и беда случиться.
– Конечно. Но только когда ничего не случается, значит, уже все случилось, все уже написано и пора ставить точку.
– Наверно, пора. Я думаю, с тобой ничего не случается, потому что ты никого не любишь, ты не способен к любви, тебя в детстве не любили. Отсюда твоя холодность и равнодушие. Для тебя невозможная вещь – служить другому человеку, постоянно заботиться о нем, отдавать ему всю жизнь. – Вера горячилась и ее маленький носик снова покраснел.
– А ты говоришь: я злой.
– Конечно злой! Ты эстет: тебе не нравится мой нос, мои колени, тебе не нравится, что я старею...
– Я ничего тебе никогда не говорил ни про нос, ни про колени.
– Какая разница, я же вижу, как ты меня рассматриваешь.
– Ну, перестань, ты еще очень интересная женщина. И про то, что надо ставить точку, я пошутил.
– Правильно, не ставь, пиши дальше. – Вера вдруг перестала злиться и смотрела жалобно, даже заискивающе. – Напиши, как ты вернулся ко мне, как мы, отремонтировав трубу, до самых холодов прожили на даче и нашли в лесу последний подосиновик. Напиши это в своем романе.
– Ты откуда знаешь про мой роман?
– Ты сам мне как-то звонил ночью, очень пьяный, и жаловался, что пишешь роман, и ничего у тебя не получается.
– Причем здесь роман и наша жизнь?
– Ты пиши так, чтобы это стало нашей жизнью.
– Хорошо, – сказал Макаров после долгого молчания, – я попробую. Так, говоришь, про трубу надо написать?
– Да, и про трубу тоже. Без нее мы тут не выживем.
Они долго сидели, глядя, как солнце садится в березовую рощу на соседнем участке, и Макаров грел ее маленькую и шершавую от огородной работы руку.
Макаров шел по Арбату, и его опять, как, впрочем, и всегда, подташнивало от вида старых, осклизлых домов, от грязных непрозрачных стекол, таких грязных, что сами окна казались слепыми, нарисованными на стене, от потертой одежды прохожих, от самого воздуха, который был пропитан миазмами неустроенности, несбывшихся надежд, тоскливого однообразного быта. Казалось, дома протягивают к Макарову свои грязные руки, а на вечно не просыхающей штукатурке стен проступают грустные воспоминания. Он добрел до своего переулка и долго ходил по нему взад и вперед, отыскивая хоть какие-нибудь следы дома с витриной, потом той развалюхи, где жила любившая его девушка, которая шила в ателье меховые шапки. Но вокруг стояли только шестнадцатиэтажки из желтого кирпича с большими прозрачными балконами, окруженные маленькими скверами с иномарками, и не было ничего, что напомнило бы Макарову о его бурной молодости, полной радостей и печалей, он даже не мог вызвать в памяти те ощущения, те запахи, тот озноб, когда выходил утром из таниного подъезда и жмурился, глядя на солнце. Куда все делось? И было ли это? Только маленькая, покосившаяся церквушка осталась единственной свидетельницей его прошлой жизни, единственным доказательством того, что эта жизнь была. Он вошел внутрь, в мягкий полумрак, и, протолкнувшись между истово крестившихся старушек, пробрался почти к самому алтарю. Шла служба, пел хор, голоса были такие тонкие и жалостливые, что у Макарова защипало в носу. Ему даже показалось, что это не заутреня, а панихида по его прошлой, канувшей в вечность жизни и по его настоящей жизни, бесцельной, без путеводной звезды, без надежды вырваться из глубины, без любви.
Он повернулся, направляясь к выходу, и увидел, что слева, впереди молящихся, стоит Татьяна в новой меховой шапке, рядом с ней Рая, у которой слезы текут по щекам, и она все время вытирает их рукой; дальше пристроились Толик-алкоголик и вся компания с витрины, Толик с обиженным лицом что-то шепчет стоящему рядом, наверное говорит: “Что ж ты, еп-тать, привел меня сюда душу надрывать?”. А еще стоит поодаль со свечой в руках старик Березин, и его губы шевелятся, повторяя вслед за хором слова молитвы. А дальше, в глубине толпы, он видит мать, отца и своих теток, и отец, точно так же, как в макаровском сне, растерянно озирается вокруг, словно кого-то ищет. Толкаясь и непрерывно бормоча извинения, Макаров рванулся к ним, но, когда подобрался совсем близко, увидел, что обознался – вокруг незнакомые люди, совсем незнакомые, вот только Рая не исчезла, а по-прежнему плакала и смотрела на Макарова.
– Рая, ты, что ль?
– Я. Кто ж еще? Я тебя давно заметила, только никак вспомнить не могла. Все думала: до чего лицо знакомое. Ты что тут делаешь, в наших краях?
– В ваших? Ты все еще здесь живешь?
– Куда там! Я уже давно в Бутово. Сюда приезжаю каждое воскресенье.
– Зачем?
– Не знаю. Постоять, поплакать.
Макаров проводил ее до метро и купил букет астр.
– Ой, что ты?
– Бери. Они долго стоят. Может быть, больше не увидимся.
Он смотрел, как она в толпе пробиралась ко входу в своем нелепом коротком плащике, высоко подняв цветы над головой.
Через несколько дней он ехал в такси, их остановила милиция:
– Объезд! Объезд! Универмаг взорвали! Разбирают завал!
– Террористы, что ли? – спросил Макаров.
– Типун вам на язык, – ответил постовой, – площадь расширяют.
Макаров, высунувшись из окна, увидел железный остов бывшего купола универмага, на котором сверкали огоньки сварки.
– Я здесь выхожу.
– Ты же на Вернадского, мужик? – заволновался таксист.
Макаров молча сунул ему деньги и вышел. Незаметно нырнув под ограждение, он пробрался к самому завалу, сел на груду кирпичей и долго сидел, не отрывая глаз от искореженного взрывом, но устоявшего железного остова. Потом встал и пошел к зданию. У входа рабочий, приняв его за начальника, протянул каску. Так, с каской в руке, он прошел в огромный зал. С потолка лохмотьями свисала штукатурка, болтались искореженные остатки огромной железной люстры. Макаров растерянно оглядывался, не понимая, зачем он сюда пришел. Впереди стояла мощная колоннада, раньше между столбами помещались крохотные прилавки – теперь задней стены не было и хорошо просматривался сквер возле универмага. Он услышал стук каблуков по плитам, резко раздававшийся в пустоте зала, и увидел женщину, идущую за колоннами. Она пропадала на секунду, снова появлялась и снова пропадала за очередным столбом. Женщина была в кожаной куртке, стянутой ремнем на талии. Когда она появилась в очередной раз, Макаров узнал Анну. Он дико закричал, бросился вперед, поскользнулся, упал, его схватили и подняли подбежавшие люди. Он вырывался, плохо соображая и пытаясь освободиться.
– Туда нельзя, нельзя! Там трубы сбрасывают с верхних этажей.
– Там же женщина!
– Нет там никого.
Действительно, рухнула труба, подняв тучу пыли, которая заволокла почти весь зал.
Вскоре он получил письмо из какого-то отдела УВД, где в ответ на его запрос сообщалось, что его отец умер шесть лет назад в уральском городке и похоронен на Крестовском кладбище. Письмо было в старом желтом конверте, казалось, что все шесть лет оно искало Макарова, чтобы сообщить ему эту весть. Хотя, честно говоря, особой печали Макаров не испытал, в глубине души он был уверен в том, что отец давно умер, а письмо было лишним подтверждением того, что он сам тоже уже почти мертв. Последняя жизненная ниточка, привязывающая его, как он думал, к миру, оказалась давно оборванной, и вся его суета и все попытки как-то обустроиться были заранее обречены.
Потом он решил, что нужно ехать, нужно найти это кладбище, могилу и замолить грех своего тупого равнодушия. Он подсчитал деньги и, решив, что, если питаться хлебом и чаем, то он выкрутится, отправился на аэровокзал. Но чем ближе подъезжал к нему, тем меньше испытывал уверенности в своем решении. Он все пытался вспомнить отца в детстве, но не всплывало ничего определенного: отец представлялся каким-то светлым теплым пятном, помнилось только, как мать или бабушка подносили его к отцу. Тот, кажется, все время смеялся и кололся небритыми щеками. Потом, в юности, в те дни, что отец гостил у них, он казался заурядным и неинтересным человеком, хотя Макаров не хотел себе в этом признаваться. Он не помнил ни слова из того, что говорил ему отец, хотя они беседовали подолгу каждый вечер. Скорее всего, говорил только Макаров, а отец ахал от удивления или возмущался, вел себя как типичный провинциал и запоем читал антисоветские книжки, которые тогда часто приносили макаровские друзья. Подкупал лишь взгляд – отец всегда смотрел на него с нежностью.
Добравшись до места, Макаров встал в очередь в одну из касс и стоял покорно и тихо, еле-еле продвигаясь вперед. Тут кто-то дернул его за рукав. Он поднял глаза и увидел убогого с кладбища. Тот был по-прежнему небрит, замызган и радостно улыбался.
– Ты что, улетаешь? Брось! Разве так путешествуют? Я немного колес достал, пошли примем.
– Только этого мне сейчас не хватало!
– Ты же хотел в другой мир, я уже сейчас не помню – в какой. Две таблетки примешь – и там.
– Да у меня и без таблеток неплохо получается.
– Как это? Научи.
– Это просто, но очень дорого.
– Ну тогда мне не подходит.
– Ладно, пошли лучше сначала выпьем, а потом, может быть, и твоих таблеток попробуем.
– Билет, значит, не будешь брать?
– Да нет, рейс мой пока отложили.
– А ты куда хотел лететь?
– Мне все равно куда, лишь бы вернуться. Я уже целую вечность возвращаюсь и возвращаюсь, и ничего у меня не получается.
Через месяц Толя Новиков, с которым они сблизились после похорон и часто перезванивались, пригласил его на юбилей известного модного художника, с которым он имел честь состоять в приятелях. Макаров отнекивался, а Толя говорил, что художник хоть и известный, но вполне скромный и хороший мужик, с ним интересно поговорить, да и люди к нему приходят интересные.
– Ладно, уговорил, только при одном условии. Чтобы ты надел те брюки, которые привез из Англии, под замшу, не мнущиеся.
– Причем здесь мои брюки?
– Шутка.
– Нет, серьезно, откуда ты знаешь про брюки?
– По Би-би-си передавали.
Художник жил в небольшом отдельном доме, сразу за кольцевой.
– Он что, очень богатый? – спросил Макаров, когда они подходили к крыльцу.
– По-моему, нет, этот дом к нему по наследству перешел.
Внутри оказалось очень мило: много выпивки, много красивых женщин. Макаров выпил бутылку вина и стал по-доброму, весело пьян. Толик потащил его в соседнюю комнату, посмотреть на последние работы художника. На всех картинах были изображены бутылки: большие, маленькие, кривые, пузатые, пузырчатые, темно-зеленые и синие – очень много бутылок, целый бутылочный мир, который жил по своим бутылочным законам, выпячивая бока и нагло разглядывая всех, кто к нему не принадлежал.
– В этом что-то есть, правда? – говорил Толя.
– Действительно интересно, только от такого количества бутылок мне снова захотелось выпить.
Когда вернулись, он сразу увидел Анну. Она стояла рядом с красивым стариком, похожим одновременно на Алена Делона и на Жана Марэ, который о чем-то горячо спорил с художником. Анна тоже увидела его, застенчиво улыбнулась, потом отвернулась к спорящим. Это возмутило Макарова, он подошел и громко, с вызовом сказал:
– Здравствуй, Анна!
– Здравствуй, не ожидала тебя здесь увидеть. Познакомься, это мой муж.
Делон благосклонно кивнул и пробормотал что-то неразборчивое. Художник тут же утащил его смотреть бутылки.
– Как тебе мой муж?
– Шикарный мужик! Похож на Алена Делона в старости. И на Жана Марэ.
– Нахал! Ему всего шестьдесят.
– Кому? Жану намного больше.
– Напился и хамишь. Почему ты не звонил так долго?
Заиграла музыка, в центре комнаты начали танцевать.
– Пойдем потанцуем, – попросил Макаров.
– Как-то неловко здесь.
Они танцевали, и Анна все время пыталась освободиться от его слишком пылких объятий, а он все теснее прижимался к ней и шептал:
– Ты сегодня необыкновенна. Ты такая красивая, какой я тебя никогда не видел. Мне даже кажется, что я тебя вообще никогда не видел. Но теперь буду видеть чаще.
– Почему?
– Потому что скоро зима, и это будет наша зима, об этом уже стихи написаны.
– Какие стихи?
– И были дни, и падал снег, как теплый ворс зимы туманной, А эту зиму звали Анной, она была прекрасней всех...
– Никогда не слышала. Что все-таки с тобой?
– А что такое?
– У тебя глаза грустные. Мне кажется, что ты сейчас заплачешь.
– Я плачу по тебе.
– Ты все-таки много выпил.
– Много. И мне опять захотелось в другие миры.
– В какие миры?
– В разные. Но особенно в волшебный лиловый. Там ты была моя, там весь мир был мой.
– Перестань меня целовать, на нас люди смотрят!
– Какие люди? Здесь никого нет, одни бутылки. Бежим отсюда!
Ударом ноги он распахнул дверь веранды, и они выбежали в сад.
– Куда ты меня тащишь?
– Вон видишь – какая куча травы! Ляжем туда и займемся любовью.
Она что-то кричала возмущенно, но он дернул ее, и они упали на эту кучу. Их обдало острым запахом увядающей травы, от которого у Макарова еще сильнее закружилась голова. Анна молча отчаянно вырывалась; он лежал на спине, сжимал ее в объятьях и видел за ее плечом огромные низкие осенние звезды. Среди них двигалась крохотная яркая точка, пересекавшая небосвод.
«Это мой бывший сокурсник куда-то несется в своем звездолете», – подумал Макаров.
– И долго ты будешь меня так держать? – Анна, кажется, не на шутку разозлилась.
– Ну, куда ты рвешься? Там ничего нет. Почти ничего. Все скоро рухнет. Должно рухнуть, чтобы все началось сначала. А с этим миром ничего уже сделать нельзя.
– Немедленно отпустите мою жену, – услышал он растерянно-злой голос Делона.
– Это моя жена! – Макаров перевернулся, изо всех сил сжимая Анну, вдавливая ее в траву. – Ты ведь моя, моя, мы обязательно прорвемся с тобой, вместе прорвемся....
Тут голова его взорвалась от страшного удара по затылку, и он потерял сознание.
Очнувшись, Макаров почувствовал, что Анна по-прежнему лежит в его объятьях – лежит тихо, не шевелясь.
– Ты что? – спросил он испуганно.
– Ты меня совсем задушил.
Он отпустил ее, приподнялся и застонал от боли в затылке. И тут же он почувствовал, как бешено заколотилось сердце. Он увидел в окне стену соседнего разрушенного дома – в зияющие дыры окон лился сильный, яркий свет полной луны.
– Что с тобой?
– Не знаю, голова очень заболела. Когда же кончится это чертово полнолуние!
Три рыцаря
Часть I
Глава первая
Они сидели у костра, не шевелясь, будто холодный сырой воздух сковал их по рукам и ногам, и смотрели, как огонь дожирал последние ветки. Чем меньше делалось пламя, тем гуще и плотнее становилась окружающая тьма. Только вдали светлым бесформенным пятном еще угадывалась громада замка да видно было, как шевелятся толстые комья тумана над речкой.
Z – Где же этот Бенджамен?
Z – Подожди, еще есть время.
Z – Один Бог знает, есть ли еще время.
Z – Ты боишься?
Z – Да. Ты знаешь, я никогда ничего не боялся, но сейчас мне очень страшно.
Z – Всем нам страшно, – как эхо, отозвался третий, – но нельзя об этом говорить вслух, мы соблазняем дьявола.
Z Наконец вдали замаячила фигура, сливающаяся с окружающей темнотой. Казалось, это просто сгусток тьмы, качающийся в поле. Один из рыцарей перекрестился. Потом сгусток разделился надвое, и вскоре к костру подошли старик, завернутый в коричневый плащ, и подросток, с длинными до плеч, белыми волосами.
Z – Что, Бенджамен, пора?
Z – Да, сейчас самое время.
Z – Кто это с тобой?
Z – Джуди, моя племянница.
Z – Она пойдет с нами? Зачем нам девочка в таком деле?
Z – Джуди не простая девочка, она многое может.
Z – Ведьма?
Z – Может быть. Иногда делает такие вещи, которые я не могу понять. И, потом она поможет вам объясняться.
Z – Она знает их язык?
Z – Да. Так же, как вы, и даже лучше.
Z – Как я? Да будь я проклят, если запомнил хоть одну фразу из этого варварского говора!
Z Они подошли к реке. У самой воды в свете факела был виден огромный лаз, под углом уходящий в землю. Факел освещал только края ямы, а дальше она казалась наполненной темной, как уголь, водой. Старик сбросил на землю мешок.
Z – У нас еще есть немного времени. Переодевайтесь, а я помолюсь.
Z Пока они переодевались, старик молился, стоя на коленях перед дырой в земле, а Джуди, отвернувшись, смотрела на воду и беззвучно шевелила губами.
Z – Зачем нам эта ведьма, – прошептал один из рыцарей, – разве можно пользоваться нечистой силой в таком деле?
Z – Может быть, это не ведьма, а фея, – ответил ему другой, – старик нам зла не желает.
Z Бенджамен сложил их одежду в пустой мешок и двинулся вниз, осторожно спускаясь по еле видным ступеням. За ним шли рыцарь с факелом, а потом гуськом и все остальные. Спустившись, они долго пробирались подземным ходом, пригибаясь, отводя руками свисавшие омертвелые корни деревьев. Наконец старик, увидев какой-то знак на стене, остановился и велел им сесть. Они опустились на корточки и сидели неподвижно так долго, что факел уже начал чадить и почти не давал света. Может быть, прошло и немного времени, но им показалось, что протекла вечность. Наконец старик пошевелился.
Z – Ты, сэр Лестер, – тихо начал говорить он, – и ты, сэр Эдуард, и ты, достопочтимый господин мой сэр Уильям, готовы ли вы отправиться в путь, из которого, может быть, никогда не вернетесь? Согласны ли вы пожертвовать собой для спасения нашего мира?
Z – Что теперь говорить? – раздраженно проворчал один из рыцарей. – Мы уже решились и уже в пути.
Z – Я должен спросить вас, это одно из условий, – спокойно ответил Бенджамен.
Z – Кто выдумал эти условия?
Z – Я не знаю, но думаю, все они обязательны.
Z Пока они пререкались, сэр Лестер украдкой разглядывал сидящую рядом девушку. Она по-прежнему смотрела куда-то в сторону и, казалось, никого не видела вокруг, погруженная в себя. Только губы так же шевелились, но, может быть, она не молилась, а просто жевала смолу. От девушки исходил еле слышный запах мяты, как пахнут к вечеру руки, если днем растереть в них несколько листочков.
Z – Вам пора идти, – наконец сказал Бенджамен, – да пребудет с вами Господь!
Z Они встали и двинулись дальше по подземному ходу. Вскоре факел замигал и погас, и уже в полной тишине Лестер вспомнил, что сейчас придет великий Страх, и стал готовился к нему. Но когда сдвинулись стены пещеры, он почувствовал, что задыхается; хотелось вскочить и с криком броситься назад, но он знал, что там сейчас ничего нет. Потом стены стали шире, кто-то несколько раз ударил кресалом, зажигая погасший факел, и вскоре пещера снова озарилась зыбким, дрожащим светом. Оглянувшись, Лестер увидел только непроглядную тьму.
Z Они еще долго шли, пригибаясь и разводя руками свисавшие корни, пока не почувствовали, как свежий воздух бьет им в лицо.
Z Лестер выбрался первым, огляделся вокруг, охнул и присел на корточки. От страха не держали ноги, словно он стоял над огромной разверзшейся бездной: не было леса за рекой, не было самой реки, только красная глина огромного рва. Замок, правда, был на месте, однако, вглядевшись, Лестер увидел, что это только стены от замка, да и те наполовину разрушенные. Но самым страшным был горизонт, весь в нелепых огромных постройках, и там, среди этих построек, что-то время от времени ярко вспыхивало.
Z Оглянувшись на товарищей, он увидел, что они сбились в кучку и стоят, охваченные страхом.
Z – Там дьявол, – сказал Эдуард, показывая на яркие всполохи.
Z – Что ж, пойдем и сразимся с ним. – Уильям решительно шагнул вперед, а за ним, след в след, девушка. Лестер шел не оглядываясь и только по тяжелому дыханию сзади знал, что толстый, неповоротливый Эдуард изо всех сил пытается не отстать. Огромный город, с холма казавшийся таким близким, сразу отодвинулся, как только они спустились. Они все шли и шли по мокрому кочковатому полю, но город не приближался, а как будто еще дальше отодвигался в серую утреннюю дымку. Эдуард взмолился, падая от усталости, и они вынуждены были остановиться. Уильям достал флягу, и каждый сделал по большому глотку. Немного постояли, потому что садиться на мокрую траву никому не хотелось, потом двинулись дальше. Теперь стала отставать Джуди. Лестер подождал ее, взял за руку и повел, как маленького ребенка. Она шла, опустив голову, и все время шмыгала носом.
Z – Замерзла?
Z Она не ответила и даже попыталась вырвать руку, но он не отпустил и только прибавил шагу.
Z Наконец они добрались до первого ряда этих чудовищных, нелепых домов, потом долго шли вдоль них, отыскивая тот, описание которого прочитал им Бенджамен в своей книге. Лестер первым нашел дверь в торце, огромную, обитую кованым железом, – такая наверняка могла выдержать удар крепостного тарана. Они долго били в нее руками и сапогами, пока наконец дверь не приоткрылась и оттуда не выглянула препротивная заспанная рожа.
Z – Вам чего, забулдыги? – Рожа говорила на том самом странном и неказистом языке, который они учили три месяца.
Z – Нам нужен сэр Дондурей! – строго и почтительно произнес Уильям.
Z – Сэр! – фыркнула рожа. – Этот старый еврей уже стал сэром?
Z Тем не менее он распахнул дверь и впустил путников, показав им дверь в конце коридора.
Z Поначалу они ничего не увидели, так как единственное окно почти не пропускало света сквозь слой грязи на стеклах. Потом, приглядевшись, заметили согбенную, в лохмотьях фигуру за столом у стены. Уильям несколько минут колебался, видно раздумывая, подобает ли ему вступать в переговоры с таким оборванцем, к тому же евреем, но потом пересилил себя и, выступив вперед, строго спросил:
Z – Это ты Дондурей?
Z – Да, вроде бы это я, – отозвался оборванец за столом, – но уже много лет я не слышал, как звучит моя фамилия. Здесь все называют меня просто Абрамом. От кого вы ее узнали?
Z Старик говорил такие же варварские слова, как и его привратник, и Лестер даже удивился, что понимает эту речь.
Z – Мы будем задавать тебе вопросы, Дондурей. Перед тобой три рыцаря, а ты даже не предложишь им сесть!
Z – Садитесь, если найдете на что. Последний хороший стул я сжег месяц назад, очень холодная была зима. Садитесь сюда, на сундук. А барышня может присесть на этот тюк, он мягкий.
Уильям и Эдуард с ворчанием уселись на сундук. Лестер остался стоять, подозрительно оглядывая странные рисунки на стенах.
– Господа, видимо, пришли издалека.
– Нет, мы из Рошера – из замка, который можно увидеть в твое окно, если его помыть.
– Из замка? – удивился старик. – Что вы там делали?
– Я там живу, Дондурей, – загремел Уильям.
– Как в нем можно жить? Там одни стены. Раньше, говорят, обитали привидения, но после такой зимы, наверное, и они пропали.
– Не болтай ерунды, старик, – вмешался Эдуард. – Это сейчас там одни стены, а в нашем времени он стоит целехонек, ни один камень еще не отвалился от стен.
– Какое же ваше время?
– 1251 год от Рождества Христова. А сюда к тебе нас послал Бенджамен. Он сказал, что ты сможешь помочь.
– Кто такой Бенджамен? И как он послал вас?
– Не знаем. Ты, наверное, такой же колдун, как и он. По вам обоим костер плачет.
– Вы действительно из 1251 года? Но этого не может быть! Оттуда еще никто никогда не приходил.
– Думаешь, мы тебя обманываем, старый мерин?
– Нет, нет, упаси Бог, я верю, начинаю верить. Да и язык ваш такой странный для моего уха. Но чем же я могу вам помочь? Я старый, больной человек, а вы такие здоровые, грозные. Настоящие рыцари.
– Здесь, в вашем времени, мы хуже детей и нуждаемся в проводнике. Ты должен отвести нас к Макдугаллу.
– Вы знаете Макдугалла? – удивился старик
– Мы его не знаем, нам о нем сказал Бенджамен.
– Но зачем вам нужен этот бандит?
– Чтобы его убить.
– Зачем его убивать?
– Это не твоего ума дело.
Лестер посмотрел на девушку. Она сидела неподвижно, уставясь в угол, и, казалось, ничего не слышала.
«Наверное, блаженная, – с жалостью подумал Лестер, – зачем старик послал ее с нами?» И еще он подумал о том, что всегда в своих мыслях мечтал найти именно такую девушку – беленькую и тоненькую. Жаль, что она ненормальная, да и не ровня ему.
– Я думаю, убить его очень трудно. У него много людей, они всегда вместе.
– Предоставь это нам, твое дело показать дорогу.
Они вышли наружу. Абрам Дондурей ковылял впереди. Он сутулился и сильно наклонялся вперед, опираясь на палку. Лестеру все время казалось, что старик сейчас упадет, но тот шел и шел. Лестер опять крепко держал за руку Джуди, однако в этот раз она не делала никаких попыток вырваться. Прошло уже несколько часов, как они появились здесь, но невозможно было понять, утро сейчас или вечер. Все вещи и лица обволакивала серая, туманная дымка, словно где-то рядом горела огромная свалка и от нее тянуло гарью и смрадом. Наконец старик остановился и указал на дом в другом конце пустыря.
– В этом доме, в подвале – пивной бар, там и казино, и бордель, и магазин, и еще черт те что. Там почти всегда бывает Макдугалл. Только поторопитесь, в это время обычно бывают налеты. На улице оставаться опасно.
– Что за налеты?
– Скоро сами увидите.
Они прошли уже половину пути, когда где-то высоко над головами послышался странный, скрежещущий звук, потом вой. Совсем рядом грохнуло, сверкнуло пламя, посыпались камни. Рыцари встали спина к спине, поставив девушку внутрь круга, и вытащили мечи. Опять заскрежетало в небе.
– Выходи, дьявол! Выходи, Макдугалл! Не прячься! – закричал Эдуард.
– Эй вы, идиоты! – услышали они. – Ложитесь!
Какой-то мужчина кричал им, выглядывая из ямы, и махал руками. Опять грохнуло, сверкнула молния, и взрывной волной их бросило на землю.
– Что за черт! – заревел Уильям, прочищая глаза от песка. – Кто напал на нас?
Подбежали несколько человек, схватили Уильяма и девушку под руки и потащили к яме.
– Скорей! Скорей! В третий раз они не промахнутся!
Спускаясь в яму, Лестер поднял голову и увидел огромную железную птицу, с громом пронесшуюся прямо над ними.
– Вы что, с луны свалились, в такое время гуляете по городу? – Лысый мужчина шапкой вытирал пыль с лица.
…Когда они вошли в бар, разом наступила тишина. Все замолчали и повернулись к ним.
– Эти сумасшедшие пытались пройти сюда во время налета, –объяснил лысый.
Из-за ближайшего столика поднялся высокий, огненно-рыжий мужчина.
– Что-то ваши физиономии мне незнакомы, джентльмены. Кого вы ищете?
– Ты так спрашиваешь, будто ты здесь король и всё должен знать, – ответил Уильям.
– В определенном смысле я и есть король, – усмехнулся огненно-рыжий.
– Не очень-то ты похож на короля, парень!
– Похож, не похож – вам придется дать мне ответ.
– Что ж, Ваше величество, мы здесь, потому что нам нужен Макдугалл.
– Макдугалл перед вами. Зачем я вам понадобился?
Вместо ответы рыцари выхватили мечи и бросились на него. Завязалась драка. Лестер ткнул во что-то мягкое, его ударили табуретом по голове, отшвырнули к стене. На Уильяме повисли по двое на каждой руке, – он, свирепо ругаясь, пытался их сбросить и отбивался ногами. Через минуту они оказались зажатыми в угол перед разъяренной толпой.
– Только не стрелять! – закричал Макдугалл. – Они нужны мне живые! Это ребята из шайки Питера.
– Да что там, бей их! – какой-то великан взмахнул огромным железным ломом, еще секунда и он раскроил бы голову Уильяму. Но в то же мгновение из-за его спины выскользнула Джуди, подскочила к великану и взглянула ему прямо в лицо, что-то при этом пробормотав. Тот выронил лом, сел на пол и, сидя, стал отползать, отталкиваясь ногами от пола, не отрывая вытаращенных глаз от Джуди и тихо напевая:
– Я построю розовый домик для своей милой...
Рядом с ним кто-то зарыдал, еще один зашелся истерическим смехом.
– Все назад! – заорал Макдугалл. – Это мутантка! Не смотрите на нее, если не хотите превратиться в баранов! Эй, господа, уберите девушку, давайте договоримся миром.
– Джуди, иди сюда, – прошептал Уильям, потрясенный увиденным. Она так же тихо и мгновенно исчезла за его спиной.
Макдугалл подошел к ним.
– Почему Питер решил убить меня?
– Мы не знаем никакого Питера.
– Да, я ошибся, – сказал Макдугалл после некоторого колебания. – Вы не от Питера, вы вообще какие-то странные люди, и язык странный. Вы из Бристоля?
– Нет, мы из колодца, – ответил Эдуард.
– Тихо! – дернулся Макдугалл. – Пройдем в соседнюю комнату и все обсудим. Обещайте не бросаться на меня, и мои люди вас не тронут.
– Обещаем, – ответил за всех Уильям.
Рыцари с трудом оторвались от стены и, держа мечи в руках, пошли за ним. Толпа двинулась было следом, но Джуди резко повернулась – и все испуганно отхлынули.
– Итак, господа, – сказал Макдугалл, когда они расселись вдоль длинного рулеточного стола, – чем я обязан таким вниманием к своей особе? Зачем вы хотите меня убить?
– Объясни ему, Джуди, – приказал Уильям, – боюсь, что у меня не хватит слов на такую длинную историю.
– Вы пользуетесь колодцем, чтобы отправлять к нам людей, которые разрушают наш мир, заговорила девушка. – Толпы безумцев, юродивых бродят по нашим дорогам, собирают шайки, нападают на монастыри, пророчествуют о конце мира. С каждым днем их все больше и больше. На Севере в их руках целые города.
Z – Мы никого насильно не отправляем, люди сами бегут отсюда. Вы видели наш мир, здесь везде война, город воюет с городом, графство с графством, Европа с Англией. Мы только помогаем тем, кто имеет большие деньги. Но среди них встречаются и весьма достойные: ученые, художники...
– Так я и думал, что вы посылаете нам всякое отребье, – прервал его Уильям. – У меня уже был ученый, предсказал, что брат станет королем. А того вскоре убили. Пришлось ученому прыгать со стены вниз головой.
– А ваша спутница, она ведь отсюда.
– Джуди из вашего времени?
– Да, конечно. Она мутант. Радиация – это лучи, вызванные нашим оружием, – изменила её организм, дала ей такую силу, которая опасна для других и для нее самой.
– Но у нас ее сразу сожгли бы как ведьму!
– Там ей эта сила не нужна и никто о ней не узнает. А здесь она спасла вам жизнь.
– Ладно, с Джуди мы разберемся. Но что делать с остальными?
– Я не знаю. Мы вообще ничего не знали о дальнейшей судьбе этих людей. Даже не предполагали, что колодец имеет обратное направление и можно оттуда прийти к нам.
– Если ты будешь убит, никто больше к нам не придет, а тех, кто пришел, мы постепенно выведем.
– Дело не во мне. Я не знаю, как действует колодец, я только собираю людей в нашем графстве, к колодцу их приводит Дондурей. Всем остальным командует другой человек. Он приезжает раз в три месяца. Последний раз был совсем недавно.
– Кто он? Как его найти?
– Его зовут Филбоу. Он живет под Шеффилдом. У него там дом-крепость.
– Но это же на другом конце страны, туда месяц добираться надо, – загоревал Эдуард.
– Да нет, гораздо меньше. Только зачем вам идти, ждите здесь и попробуйте договориться. Хотя, конечно, вряд ли он согласится. Переправлять к вам людей – это хороший бизнес.
– Ты-то понял, что это убивает нас.
– Мне легче. Я недоучившийся гуманитарий, на философском несколько лет числился. А Филбоу – делец.
– Тогда придется его убить.
– Силой вам с ним не справиться. Да вы и не дойдете туда, очень опасно.
– Нет, – решительно грохнул кулаком по столу Уильям, – мы пойдем! Выходим сегодня же.
– Мое дело предупредить, – пожал плечами Макдугалл. – Вы сумасшедшие. Или просто дети. Не понимаете, в какой мир попали.
– Нам нужно спасти свой мир.
– Тогда я советую вам разделиться. Такую компанию сразу прихлопнут. Сейчас покажу, как добираться. Вот, смотрите на карту: надо идти до города, потом по реке Трент, до ее впадения в Уз. В этом месте его дом.
– Хорошо. – Уильям поднялся, а за ним встали все остальные. – Мы с Лестером пойдем разными путями. Как поделим остальных?
Джуди подошла к Лестеру и взяла его за руку. Он опять почувствовал неуловимо тонкий запах мяты.
– Что ж, – ухмыльнулся Уильям, – молодым всегда нужно быть вместе.
Глава вторая
Они шли по лощине, вдоль берега небольшой речки, надежно спрятанной с обеих сторон невысокими, клонящимися к ней деревьями и кустами. Лестеру казалось, что они идут уже целую вечность, он устал, ноги едва слушались его, он давно уже ждал, когда наконец стемнеет и можно будет сесть и отдохнуть. А Джуди все так же легко шагала впереди, перепрыгивая через камни, срывала цветы и бросала их в быстро несущуюся темную воду. Иногда она оборачивалась, внимательно смотрела на него, и ее губы чуть-чуть раздвигались, словно она улыбалась. Заслышав грохот железной птицы, они бросались под деревья и застывали там, пока зловещая тень проносилась над ними. Хотя солнце еще висело высоко, но все вокруг, как и в городе, было погружено в серую дымку.
«Какой печальный мир, – думал Лестер, перебираясь через очередной валун. – Здесь никогда не бывает чистого неба и прозрачного воздуха. Это, наверное, и есть конец света, тьма сгущается и дальше уже ничего не будет. Мир может закончиться в любую минуту, прямо сейчас, и мы не успеем отсюда выбраться». Он подумал еще, что лучше, пока не поздно, повернуть назад и уйти вместе с Джуди через колодец, может быть, они сумеют это сделать, а все остальное пусть пропадает пропадом. Но продолжал идти, стиснув зубы и чувствуя, как правый сапог начинает натирать ногу.
Наконец действительно стало темнеть. Темнота, словно волнами, накатывалась с востока, и с каждой волной все вокруг становилось глуше, деревья потеряли четкие очертания, и даже речка уже не шумела, пробиваясь между камней.
– Будем устраиваться на ночлег! – Лестер скинул мешок на землю и осмотрелся, отыскивая подходящее дерево.
– Ты что ищешь?
– Крепкое дерево. Будем ночевать на ветках, внизу опасно.
– Как птицы?
– Нет, как разбойники. У нас разбойники всегда живут на деревьях и прыгают оттуда на тех, кого хотят ограбить.
Он нашел крепкое дерево, влез на него и из большого куска материи сделал что-то вроде люльки, накрепко привязав концы к толстым веткам. Потом он слез, отошел в сторонку, встал на колени и стал молиться. Джуди с любопытством смотрела на него.
– Что ты делаешь?
– Молюсь на сон грядущий.
– Кому молишься?
– Богу, кому же еще.
– Что он тебе дал, твой Бог, что ты ему так доверяешь?
Лестер встал, подавив досаду.
– Бог делает меня живым, Джуди. Без него я бы ничем не отличался от этого камня. – Лестер подцепил ногой большой плоский булыжник, который с грохотом обрушился в воду. – Бог самое живое, что есть в этом мире, и чем ближе мы к нему, тем больше в нас жизни.
– Счастливый. Во что-то еще веришь. А в нашем мире нет ни Бога, ни богов, они все давно ушли отсюда.
– Поэтому ваш мир такой мертвый. Или почти мертвый. – Лестер вздохнул и полез на дерево.
Как только они улеглись, сразу стало темно, будто задули свечу. Лестер спал чутко и слышал сквозь сон, как дышит девушка, как журчит река, как ворочается на соседнем дереве ворона, как проносится ветер в поле, пытаясь повалить высокую траву на холме. Потом он услышал шаги – кто-то шел крадучись, то ли зверь, то ли человек. Ненадолго он остановился прямо под их деревом. Лестер затаил дыхание, но внутренне был спокоен – с земли их нельзя ни увидеть, ни почувствовать.
…Он проснулся от ее взгляда. Она смотрела на него в упор, с удивлением, словно видела впервые.
– Что ты меня разглядываешь?
– А ты красивый. Борода тебе очень идет.
– Женщина не должна так смотреть на мужчину, – строго сказал он и подумал, что она тоже очень хороша в этом раннем утреннем свете. От сна она даже порозовела, а глубокие тени под глазами почти исчезли.
– Оказывается, в вашем мире бывает солнце.
– Да, иногда бывает, чаще всего по утрам, а потом опять все затягивает. – Она приподнялась на локте и наклонилась над его лицом – поцелуй меня.
Лестер покраснел, приподнял голову и неловко прикоснулся губами к ее щеке. Джуди засмеялась, обхватила его голову руками и стала жадно и быстро целовать.
– Ты сумасшедшая, мы сейчас упадем.
– Твой Бог сохранит нас.
…Они опять шли вдоль речки. Дымка так и не закрыла солнце, оно по-прежнему светило, словно хотело ободрить и обогреть двух крохотных человечков внизу. Время от времени они проходили сквозь толстые клочья тумана, и тогда действительно становилось холодно. Лестер был смущен тем, что случилось, он непрерывно чуть слышно бормотал одну и ту же молитву, прося прощения за свой внезапный грех, за ту незаслуженную им радость, которая вдруг поселилась в его душе. Джуди опять шла впереди, бросала цветы в воду и оглядывалась на него с ласковой опаской – вдруг он растворится, исчезнет в облаке тумана.
Потом она отстала, собирая очередной букет. Лестер в задумчивости шел вперед, глядя себе под ноги, а когда поднял глаза – увидел прямо перед собой трех мужчин. Они ждали, когда он подойдет. По выражению их лиц Лестер понял, что ничего хорошего эта встреча не принесет – эти люди крайне опасны. То, что они держали в руках, наверняка было оружием.
– Ну, иди, иди сюда, херувимчик с бородкой, дядя тебя приласкает, – сказал, неприятно улыбаясь, старший. – А вот и козочка прискакала на закуску.
Лестер услышал тихие шаги подходившей сзади Джуди.
– Господи, прости! – громко сказал он и в ту же секунду метнул нож, вонзившийся в горло старшему. Второй бросился вперед, поднимая руку с оружием. Сверкнул меч – и рука повисла на тоненьком кусочке кожи, а нападавший, истошно взвыв, упал к ногам Лестера. Третий бросился бежать напролом, сквозь чащу.
– Ну ты даешь, Лестер, – Джуди стояла перед ним бледная, как полотно. – У вас все умеют так драться?
– Прости, я очень испугался за тебя.
– Бежим скорее, он может привести других.
– Сейчас, я только нож заберу.
Они подбежали к реке и увидели лодку с работающим мотором.
– Это их лодка. Давай садись!
Мотор взревел. Лестер в ужасе закрыл лицо руками и почувствовал, как лодка дернулась и сразу вынесла их на середину реки. Джуди ловко поворачивала, повторяя все изгибы русла, и они неслись так быстро, что деревья на берегу сливались в одну сплошную стену.
– Ты умеешь управляться с таким зверем? – восхищенно спросил Лестер.
Мотор ревел, и лодка уносила их все дальше и дальше от злосчастного места. Джуди снова порозовела, и Лестер, отчитав молитву за убиенного, немного успокоился. После получаса такой гонки, Джуди на одном из поворотов неправильно переложила руль и лодка врезалась в торчащую корягу. Их выбросило в воду.
Лестер забарахтался, потом поняв, что здесь неглубоко, встал на ноги, Джуди вынырнула совсем рядом, посмотрела на него и захохотала.
– Что с тобой? – опять испугался Лестер.
– Ой, не могу! – продолжала хохотать она, – У тебя водоросли на голове, как парик.
Лестер стал смущенно стаскивать траву, запутавшуюся в волосах.
– А у тебя пиявка к щеке присосалась!
– Где, где? – взвизгнула Джуди, смешно ощупывая лицо.
На этот раз засмеялся Лестер. Так они и стояли, хохоча, друг над другом, пока от холодной вода не стало ломить ноги. Выбираясь на берег, Лестер срезал стебель тростника, проделал в середине узкое отверстие, выскочил на траву и вдруг заиграл на своей самодельной дудочке. Получалось так неожиданно и здорово, что Джуди замерла, не успев выбраться из воде и уставилась на него.
– Что ты играешь?
– Это баллада о рыцаре, потерявшем разум от любви.
– А слова?
– Слова столь же прекрасны, только ты сначала выйди из воды.
Она вышла и встала перед ним, отжимая воду из юбки.
– Ну, говори...
– Неправда ли, странно?
Болит моя рана,
А милой смешно.
И сердце очами,
как будто мечами,
насквозь пронзено.
Не сплю я ночами,
а ей все равно....
Как только увижу,
как только услышу
свою госпожу,
Теряю я разом
талант свой и разум.
Как будто по раю брожу....
– Какие же вы дети в вашем тринадцатом веке, – задумчиво сказала она.
– А какие вы старики в вашем двадцать первом!
От удара согнулась ось у мотора, лодку пришлось бросить. Еще часа два они шли вдоль реки – дальше она уходила круто на запад, а им нужно было на юг через огромное, до горизонта, ровное поле, только изредка перемежаемое редкими перелесками.
– Дальше днем идти опасно, – сказала Джуди.
– Но мы не можем терять целый день!
– Тогда пойдем. Зря ты водоросли снял с головы, была бы маскировка.
– Что это такое?
– Да так. Не обращай внимания. – Она вдруг обняла его и стала говорить громко и взволнованно: – Желаю тебе, мой милый, легкой дороги, чтобы идти тебе по ней как ольховым прутикам, чтобы не пекло тебя солнце и ветер не сбивал с пути, чтобы ноги твои долго не чувствовали усталости и если вдруг упадешь, то земля для тебя будет мягкой и трава шелковой...
– Мы что, скоро расстанемся?
– Кто знает… – она уткнулась лицом в его одежду.
– Желаю тебе, моя любовь, моя прекрасная дама, легкой дороги, чтобы шла по ней, как по воздуху, и ангел твой защищал тебя своими крыльями, и звезда твоя указывала путь. А если будет тебе тяжело или страшно – позови меня и я обязательно приду...
В конце дня они вышли к небольшому городку. Лестера шатало от усталости, но он не подавал виду, стараясь идти прямо, только сапоги его слишком громко стучали по мостовой. Кое-где в окнах уже горел свет. Они прошли несколько улиц, пока не увидели гостиницу – небольшой трехэтажный домик, выкрашенный яркой синей краской. Хозяин с любопытством разглядывал их, записывая в свою книгу. На все вопросы отвечала Джуди.
– А что, ваш жених глухонемой?
Лестер хотел рявкнуть на него, чтобы знал свое место, но Джуди, почувствовав это, сжала его руку.
– Почему жених? Это мой муж, – гордо ответила она.
– Молодожены? Поздравляю вас! Хорошо, что в наше время люди все-таки женятся.
Он проводил их до лестницы и смотрел, как они поднимаются.
Они лежали обнявшись, словно хотели слиться друг с другом, стать одним целым – и так же уснули, не разнимая рук. Часа через два, не просыпаясь, Лестер почувствовал, что опять пришел великий Страх, как тогда, в пещере. Он открыл глаза и увидел, что Джуди смотрит на него. В коридоре послышался шорох.
– Тут за окном пожарная лестница. Быстро поднимайся, – прошептала она.
Они выбрались на лестницу и присели под карнизом. Лестер, вцепившись ногтями в дерево, потянул вниз оконную раму. В ту же секунду в комнате заметался свет фонарика и послышались шаги.
– Их двое. – Она продолжала говорить шепотом
– С двумя я легко справлюсь.
– С этими даже я не справлюсь. Это спецкоманда. Хозяин навел. Охотятся за мутантами.
Они сидели долго, слушая топот и грохот переворачиваемой мебели. Потом завыл мотор отъезжающего автомобиля. Они опять влезли в окно и спустились по лестнице. Хозяин лежал возле стойки с дыркой во лбу.
– Какое у вас страшное оружие! От него нельзя защититься. И весь ваш мир страшен. Почему ты вернулась сюда?
– Потому что ваш мир еще более страшен. И там очень холодно, мне все время было очень холодно.
– Со мной бы ты вернулась туда?
– Ты зовешь меня с собой?
– Ну да, как же я буду дальше жить без тебя?
– Неизвестно, будем ли мы вообще жить.
Так, переговариваясь, они вышли из гостиницы и маленькой улочкой спустились к оврагу, пересекавшему поле. Далеко впереди уже занималась заря, и с каждой минутой вокруг становилось светлее.
– Что ты молчишь?
– Я думаю. Думаю о тех людях, которые жили между мной и тобой. Я ничего от них не получил, ничего о них не знаю. Сколько их умерло? Неисчислимые количества!
– Что тебе до них?
– Нельзя жить, имея за спиной людей, которые не стали моими предками. Нам надо обязательно вернуться назад. Или погибнуть здесь.
– Погибнуть мы всегда успеем. Лучше давай попробуем выжить. Я впервые за много лет почувствовала надежду.
Вскоре совсем рассвело. Поле кончалось, впереди темнела полоска спасительного леса.
– Далеко нам еще идти?
– Нет, осталось совсем немного. Часа через два мы выйдем на Вернейский холм к реке и внизу увидим дом Филбоу.
…При взгляде сверху дом казался настоящим замком, хотя он походил на детскую игрушку, как пряничный домик. Им пришлось сделать крюк, чтобы не приближаться к замку по открытому месту. С южной стороны лес подходил почти вплотную.
– Стой здесь, под деревом, – приказала Джуди. – Я позову.
Она постучала в ворота. Лестер увидел, как открылся глазок.
– Что тебе надо? – услышал он грубый голос, – Проваливай!
Джуди почти прислонилась лицом к глазку и внятно сказала:
– Быстро открой!
Заскрипела дверь, в ней показался стражник в синей форме.
– Ложись здесь и спи! – приказала Джуди.
– Конечно, конечно, – забормотал он, укладываясь прямо на землю, – ужас как спать хочется.
У Лестера мороз побежал по коже, но тут Джуди махнула ему рукой – и он подбежал. Они вошли во дворик и стали подниматься по широкой, загибавшейся куда-то вбок лестнице. Из-за поворота выбежал еще один охранник. Посмотрев на Джуди, он выронил оружие, зажал уши руками и тихо застонал, сползая по стене на ступеньки.
Они прошли в дом. В прихожей было несколько огромных дверей красного дерева. Джуди секунду поколебалась, потом решительно распахнула ту, что была впереди слева. Лестер вскочил первым. За столом сидел пожилой мужчина и ел суп прямо из серебряной супницы. Увидев Лестера с мечом в руках, он так испугался, что суп полился у него изо рта назад. Мужчина поперхнулся и судорожно закашлялся. Джуди, подойдя, сильно стукнула его ладонью по спине. Тот посинел лицом, но обрел дар речи.
– Как вы вошли сюда?
Потом увидел Джуди, вышедшую из-за кресла.
– Теперь понимаю. Но что вам от меня нужно?
– Ты Филбоу?
Мужчина кивнул.
– Бартоломео Филбоу?
– Да, это я. Что же вам нужно?
– Нам нужно тебя убить.
Лестер приставил меч к его груди и слегка нажал.
– Но почему мечом, да еще таким старинным?– возмутился мужчина. – Что за дикая прихоть?
Лестер понял, что не сможет вот так спокойно, как свинью, убить явно равнодушного к смерти человека.
– Ты принес нам много бед.
– Повторите еще раз, я не понял.
Лестер повторил.
– Какой странный язык. Вы ирландец?
– Нет. Я Лестер Бернамский из рода Бернамов.
Тут он увидел, что в глазах мужчины мелькнул испуг.
– Вы оттуда, из прошлого? Нет! Это невозможно!
– Почему невозможно? – сказала Джуди. – Колодец работает в обе стороны. Давай, Лестер, прикончи его.
– Подождите! Скажите хотя бы, за что вы хотите меня убить.
– Ты единственный, кто управляет колодцем. Ты посылаешь нам людей, которые разрушают наш мир.
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 112 | Нарушение авторских прав