Девишник

Обычай требовал, чтобы покидающая родительский дом неве­ста «горевала» по этому поводу и просила у родителей защиты от «злого ворога», который хочет разлучить ее с «любимой матушкой и милыми подруженьками».

Утром в день девишника топили баню. Дорогу к ней украша­ли березовыми веточками и ленточками. По этой тропинке, неве­ста, «ревя», шла к бане:

Дорогие мои подруженьки,

Вы помойте-ко меня, Да во-остальные, во-последние, Я пока-то в красных девушках.⁴⁶

Позже, расплетая невесте косу, собравшиеся на девишник де­вушки пели:

Злая изменница, красна девица.'

Ты сказала нам, что замуж не пойдешь

Ни за князя, ни за боярина,

Ни за гостя, ни за торгового.

А теперь, наша подруженька,

Ты пошла замуж, задумала

За удала добра молодца, За Степана свет Ивановича!

Им отвечает невеста:

Не сама собой я замуж пошла,

Отдает меня сударь батюшка,

Приневоливает родна матушка,

Потакают люди добрые.

Вы красуйтесь, красны девицы,

Во своей-то девьсй красоте!

Уж как я открасовалася, Не плести уж мне русой косы. Не носить мне алой ленточки."

Этот песенный диалог хора девушек-подружек и невесты явно носил обязательный «грустный» характер прощания невесты с родней и любимыми вещами: с «алой ленточкой», символом ее вольного девичества.⁴¹¹

Надо полагать, что этот обычай — оплакивание своей девичьей судьбы — родился еще в глубокой древности как «оберег» от злой до­ли, когда действительно уход девушки из родительского дома был для нее весьма сложным, поскольку, как правило, она даже не знала, за кого ее выдают замуж. Поначалу, можно предположить, это было в форме причитания, обращения к богам, в поиске у них заступни­чества в замужестве. Потом постепенно эти причитания, потеряв свой истинный смысл, превратились в формальный ритуал. Мое предположение оправдано тем, что, как бы ни нравился девушке же­них, этот ритуал сохранялся. «Идя замуж по собственному желанию, трудно иметь такое множество слез, какое требуется», — замечает из­вестный собиратель русских народных песен Шейн.'"

Конечно, эти причитания, в которых надо было разыгрывать, что ее насильно выдают замуж, требовали от невесты недюжинных способностей. Но не менее сложную роль исполняла ее замужняя сестра, которая в своих причитаниях жаловалась на бесправную, безотрадную долю в мужнем доме.

Вообще же, по моему разумению, все несенные моменты и причитания невесты, ее подружек, матери и «приговорки друж­ки», составлявшие существенную сторону на всем протяжении свадебного обряда, как и все произносимые слова в свадебном действе, носили если не формальный, то испокон веку устано­вленный характер поведения всех действующих лиц, как правило, не выражающий действительные чувства его участников.

Полагаю, что такой характер свадебного действа возник с са­мого начала, еще в древнеязыческие времена и был вызван утили­тарными, экономическими причинами: родители жениха и неве­сты лишались рабочих рук, что играло существенную роль в веде­нии натурального хозяйства.

Правда, с течением времени экономические причины не бы­ли столь острыми, но ритуал народного зрелища — во многом те­атрализованного свадебного действа — остался и, как правило, ра­зыгрывался под руководством «бывалых» людей. Можно считать, что именно они, эти бывалые люди, собственно, и были режиссе­рами свадебного зрелища, которое могло происходить под откры­тым небом или в избе, но могло начинаться на улице, а уж продол­жаться в избе, причем при активном участии в сюжете праздника большого количества зрителей.

Весьма примечательно, что в сельской местности свадебный обряд практически во многом сохранился до наших дней.

Следует заметить, что кроме песен и причитаний в свадебном действе у невесты было много зародившихся еще в язычестве обя­занностей, имевших магическое значение. Так, невеста шила же­ниху рубашку и белье, которые он должен был надеть в день сва­дьбы. Исследователь русского народного костюма Н.М. Мерцало-ва считала, что «эту работу она делала с мыслями о своей совме­стной жизни с ним, и чтобы муж любил ее, невеста после бани на­кануне свадьбы вытирала свое лицо приготовленным для жениха бельем. Жених же дарил невесте обувь, которую она надевала в день свадьбы, чтобы, уходя из родительского дома в дом жениха, «всю жизнь идти с ним одной дорогой»"¹⁰. Вообще, в свадебном об­ряде привычные в повседневной жизни части одежды приобрета­ли особый смысл.

«С магическими действиями, смысл которых заключался в предотвращении зла и привлечении добра, был связан и наряд не­весты. По существу, это не один, а три костюма... И в каждом из них — в орнаментике, цветовых сочетаниях, особенностях матери­ала и формы — воплотились древнейшие представления об изме­нении «эмоциональной тематики» каждого из этапов этого важно­го события в жизни женщины»"".

На девишнике невеста появлялась в ярком, красочном наря­де, в зеленом или алом, или в золотистом шелковом или шерстя­ном сарафане, в красной поневе (юбке) и в рубашке с красными рукавами. Дополнялся костюм разноцветными лентами, приши­тыми к шейному украшению невесты. Лентами заканчивалась и девичья повязка — символ вольной девичьей жизни.

В последнюю ночь перед свадьбой устраивалось последнее за­столье в доме родителей. Время застолья считал «ночной страж» -петух, каждый возглас которого невеста отмечала песней:

Петухи, да вы петухи,

Петухи, да тросперые,

Троеперые да троеголосые!

Вы не пойте Да поутру рано,

Не давайте

Тоску-назолушку,

Без того да сердце надчелося —

Со тоски Да со кручинушки.

Со великой Да с печалюшки.

Дата добавления: 2015-07-08