Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Заклинание Ангела западного окна 3 страница

Читайте также:
  1. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 1 страница
  2. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  3. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  4. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  5. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  6. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница
  7. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница

— Что за странная идея? Наш род не имеет ни малейшего отношения к Англии.

Я холодно усмехнулся.

— Неужели ни малейшего, леди… Сисси?

Теперь прыжок пантеры сделал я и напряженно ждал, что же последует. Однако моя прелестная визави, очевидно, владела собой гораздо лучше, чем я предполагал. С явным удовольствием она рассмеялась мне в лицо:

— Как мило! Неужели я так похожа на одну из ваших знакомых английских дам? Обычно мне говорили — не знаю, может быть, для того, чтобы мне польстить, — что черты моего лица неподражаемо оригинальны и чисто грузинской чеканки! А перепутать кавказский тип с шотландским просто невозможно!

— Охотно верю, что комплименты моего бедного кузена Роджера примерно так и звучали, любез… — собственно, я хотел сказать «любезная повелительница чёрных кошек», но в последний момент меня что-то остановило, и я, слегка споткнувшись, закончил общепринятым: — …ная княгиня, я же в свою очередь признаюсь вам, что нахожу ваши черты лица не столько грузинской, сколько сатанинской чеканки. Надеюсь, вас это ни в коей мере не шокирует?

Весело расхохотавшись, гостья запрокинула голову, и её мелодичный голос рассыпался виртуозными каденциями звонких серебристых трелей. Внезапно она замолчала и с подчеркнутым любопытством сказала:

— Мой друг, я просто сгораю от нетерпения услышать страстное признание… Право, ваши изысканные комплименты вскружили мне голову…

— Комплименты?

— О, я оценила их по достоинству! Какие тонкие и оригинальные! Английская леди! Сатанинские черты! Какая пикантная деталь! Сколько в ней шарма! Мне и в голову никогда не приходило, что это может звучать так аристократично надменно.

Это восторженное щебетанье начинало действовать мне на нервы. моё терпение лопнуло, как сверх всякой меры натянутый канат. Меня прорвало:

— Довольно, княгиня, или как вам там ещё угодно называть себя! В любом случае — княгиня ада! Или вы не слышали, как я вам сказал, что знаю вас? Так вот, я вас действительно знаю! Исаис Чёрная может менять имена и одежды сколько ей угодно, но в её кол лекции масок не найдется такой, чтобы ввести в заблуждение меня, меня — Джона Ди. — Я вскочил. — «Химическую свадьбу» вам расстроить не удастся!

Княгиня медленно поднялась; я, прислонившись к письменному столу, твердо смотрел ей в лицо.

Но ничего из того, что я ждал, не произошло…

Мой прямой, как осиновый кол, взгляд не мог ни изгнать демона, ни испепелить его на месте — короче, никакого действия, которое должно было воспоследовать за столь грозной обличительной речью, мои слова не возымели. Ничего подобного, княгиня смерила меня неописуемо высокомерным и уничтожающим взглядом, даже не снисходя до того, чтобы скрыть хотя бы насмешку, и, тщательно подбирая слова, недоуменно произнесла:

— Я не слишком осведомлена в тех странных формах обращения, которые, видимо, приняты в вашей стране по отношению к нам, русским изгнанникам; поэтому я не совсем уверена в том, что эта ваша чрезвычайно своеобразная манера выражаться не является следствием некоторой вполне понятной для меня теперь аномалии вашего самочувствия. Однако даже у нас, чьи обычаи кажутся иной раз вашим путешественникам весьма грубыми и недостаточно цивилизованными, мужчины не принимают дам, если… если они позволили себе выпить больше, чем обычно…

Я стоял как оплёванный, не в состоянии вымолвить ни слова. Лицо моё горело. Наконец привычная вежливость взяла верх, и я почти бессознательно пролепетал:

— Я… я хотел бы, чтобы вы меня поняли…

— Трудно понять невоспитанность, сударь!

Сумасшедшая мысль пронзила меня. С быстротой молнии наклонившись, я схватил узкую, крепко упирающуюся в край стола руку княгини и порывисто, успев, однако, отметить про себя нервное совершенство этой кисти, привычной к тугой узде и теннисной ракетке, поднес к губам в знак примирения. Ничего инфернального в её руке не было — гибкая, нормальной температуры, пропитанная едва уловимым нежным и одновременно хищным ароматом… Помедлив секунду, княгиня вырвала её и полушутя-полусерьезно замахнулась…

— Эта ручка создана не для того, чтобы переменчивый поклонник покрывал её своими ничего не значащими поцелуями, — и словно далёкая зарница полыхнула в глазах княгини; легкая пощечина, которую получил я, хотя и носила чисто символический характер, была тем не менее вполне реальна…

Я почувствовал себя обманутым и разочарованным, весь мой праведный гнев оказался напрасным, он прошёл сквозь фантом воображаемого врага, не встретив никакого сопротивления; удар пришелся в пустоту — интересно, что сам я сразу как-то обессилел. Неуверенность овладела мной, и я смешался окончательно. В довершение всего, когда мои губы коснулись тыльной стороны матово-смуглой ладони, во мне что-то дрогнуло и откликнулось далёким загадочным эхом. Трепет невыразимо сладостного притяжения… и вдруг — страх, страх оскорбить более тонкую, благородную и совершенную натуру, чем моя… Озноб пробежал по моему телу… От стыда я готов был провалиться сквозь землю, — и с чего мне пришло в голову подозревать эту очаровательную женщину? Что за вздор! Что за бред! Я уже не понимал сам себя. Должно быть, застигнутый врасплох этим открытием, я в состоянии полнейшей беспомощности представлял из себя фигуру весьма жалкую и комичную, так как княгиня внезапно расхохоталась, однако не без известного сочувствия в голосе, потом внимательно оглядела меня с ног до головы и сказала:

— Ну что же, это и мне наказание за мою назойливость. Урок на будущее. Итак, оставим взаимные упреки! Счёт оплачен, а в таких случаях принято покидать отель.

Она резко повернулась к дверям, и тут моё оцепенение вдруг разом куда-то улетучилось.

— Умоляю вас, княгиня! Только не так! Не уходите в гневе и… и с таким мнением обо мне… о моих манерах!

— Уязвленное тщеславие галантного кавалера, не так ли, мой дорогой друг? — Она усмехнулась на ходу. — Это пройдёт. Всего хорошего!

Поток покаянных слов хлынул с моих губ:

— Княгиня, ради Бога, ещё мгновение… Я неотёсанный болван, кретин, которому мерещится всякий вздор, идиот, не отдающий отчета в своих действиях! Но… но должны же вы понимать, что я не пьяница и не хам по натуре… Вы ведь не знаете, что произошло со мной в последние часы… чем я был занят незадолго до вашего прихода и что перевернуло все мои мысли…

— Я как раз подумала об этом, — сказала княгиня с неподдельным участием, в котором уже не было и тени насмешки, — видимо, то представление, которое сложилось в мире о немецких поэтах, отнюдь не ошибка и не преувеличение; теперь мне доподлинно известно, что они забивают себе голову романтическими, далёкими от реальности мыслями и витают в облаках своих сумасбродных фантазий! Вам надо больше бывать на свежем воздухе, мой друг! Поезжайте куда-нибудь! Развейтесь!..

— Прискорбно, но вынужден признать, что вы абсолютно правы, княгиня, — подхватил я и уже не мог остановиться, — я был бы счастлив оторвать себя от письменного стола и от этих пыльных бумаг, в которых и в самом деле можно задохнуться, и провести мой первый отпуск там, где, благодаря посредничеству нашего общего знакомого Липотина, я мог бы надеяться на счастье случайной встречи с вами, на возможность искупить вину за сегодняшнее моё поведение…

Княгиня, взявшись за дверную ручку, обернулась, посмотрела на меня долгим взглядом и, поколебавшись мгновение, с шутливой обреченностью протяжно вздохнула — поразительно, но до чего это напоминало зевок огромной кошки!

— Ну что с вами делать?.. Так уж и быть, извольте… Надеюсь, теперь-то вы поняли, что вам необходимо исправиться…

Она с улыбкой кивнула и, вновь опередив меня — я лихорадочно подыскивал способ ещё немного её задержать, — выскользнула за дверь. И лишь когда замок вкрадчиво щёлкнул у меня перед носом, я опомнился, но было уже поздно — с улицы донесся прощальный сигнал клаксона.

Распахнув окно, я проводил взглядом бесшумно тронувшийся с места лимузин.

Если ныне все шотландские исчадия ада, в том числе и страшная богиня чёрных кошек, раскатывают в таких сверхсовременных «линкольнах», то дело плохо: дабы противостоять их дьявольскому соблазну и не погрязнуть в грехах, как в мягких подушках этого роскошного авто, воистину придётся уподобиться Святому Антонию, усмехнулся я.

Задумчиво прикрыв окно, я оглянулся и увидел госпожу Фромм, которая застыла там, где минутой раньше, небрежно облокотясь о письменный стол, стояла княгиня. Я вздрогнул, так как в первое мгновение не узнал её: вся она как-то осунулась, щеки запали, плотно сжатые губы, казалось, навсегда онемели, неподвижный взгляд остекленевших глаз, в которые вмёрз невыразимый ужас, был прикован к моему лицу, словно пытаясь что-то в нём прочесть.

Я подавил свое нарастающее изумление, весьма кстати вспомнив собственные перепады настроения, и даже как-то устыдился — в сущности, сам не знаю почему — перед этим новым в моем доме человеком, весь облик которого был окутан ореолом странного целомудрия — даже воздух с её приходом стал как будто чище… Я поднёс руку к лицу: нет, хищный, щекочущий нервы аромат экзотических духов не улетучился.

Потом попытался перед этой необъяснимо симпатичной мне женщиной оправдаться в эдакой шутливой форме:

— Милая госпожа Фромм, вас, наверное, удивила переменчивость моих указаний? Не судите меня слишком строго. Это моя работа, — я небрежно указал на письменный стол, а госпожа Фромм напряженно и как-то слишком пристально проводила мою руку глаза ми, — и связанные с нею мысли виной тому, что визит этой дамы внезапно оказался весьма кстати. Согласитесь, ничего необычного здесь нет!

— Безусловно.

— В таком случае вы, конечно, понимаете, что с моей стороны было отнюдь не капризом…

— Понимаю лишь то, что вам угрожает серьезная опасность.

— Но госпожа Фромм! — И я засмеялся, неприятно задетый её сухим, холодным тоном, так резко диссонирующим с моим — дружеским и даже несколько заискивающим. — Что наводит вас на такие неожиданные предположения?

— Никаких предположений, сударь. Речь идет о… о вашей жизни!

Мне стало не по себе. Или на госпожу Фромм снова «нашло»? Итак, ясновидение сомнамбулы?.. Я подошёл ближе. Глаза белокурой женщины фиксировали каждое моё движение и твёрдо встретили мой взгляд. Нет, такое выражение лица не может быть у человека, находящегося в трансе!.. Я попробовал все обратить в шутку:

— Ну что за фантазии, госпожа Фромм! Успокойтесь, пожалуйста, с этой дамой — кстати, это и есть княгиня Шотокалунгина, русская эмигрантка древнего кавказского рода, разделившая скорбную судьбу всех изгнанных большевиками дворян, — с этой дамой у нас совсем не те отношения, которые… которые…

— …которые должны быть, сударь.

—?

— Вы не властны над ними.

— Но почему?

— Потому что вы её не знаете!

— Так вы знаете княгиню?

— Да, я её знаю!

 

— Вы… знакомы с княгиней Шотокалунгиной?! Чёрт возьми, это в высшей степени любопытно!

— Я знакома с ней… не лично…

— А как же?

— Я знаю её… оттуда… Там всё такое зелёное… Не только когда светло — всегда…

— Что-то я вас не совсем понимаю, госпожа Фромм. Там — это где? И что там зелёное?

— Я называю это Зелёной землёй. Иногда я бываю там. Эта земля как будто под водой, и моё дыхание останавливается… Глубоко под водой, в море, и всё вокруг утоплено в зелёной мгле…

— Зелёная земля! — Я слышу свой голос словно со стороны, откуда-то издалека. Но эти слова потрясают меня с мощью океанского прибоя. Я стою оглушенный и лишь повторяю: — Зелёная земля!..

— Там всё враждебно миру сему; это понимаешь сразу, стоит только попасть туда, — продолжала госпожа Фромм, не меняя какой-то безучастной, характерно холодной, почти угрожающей тональности своего голоса, в котором тем не менее слышались скрытые модуляции страха.

Справившись с минутным оцепенением, я осведомился, подобно врачу, осторожно нащупывающему правильный диагноз:

— Скажите, пожалуйста, какая связь между «Зелёной землей», которую вы иногда видите, и княгиней Шотокалунгиной?

— Там у неё другое имя.

Напряжение стало невыносимым.

— И что это за имя?!

Госпожа Фромм помолчала, потом, глядя на меня с отсутствующим видом, как-то неуверенно произнесла:

— Я… я сейчас забыла…

— Вспомните! — почти крикнул я.

Но она с мучительно искаженным лицом лишь качала головой… Я чувствовал, что эта женщина в моей власти: если раппорт[36]установлен, то имя должно всплыть из глубин сознания. Однако госпожа Фромм словно онемела; взгляд её стал блуждающим и впервые ускользнул от моих настойчиво пристальных глаз. Я видел, что она сопротивляется и в то же время инстинктивно пытается зацепиться за меня. Ну что ж, не буду навязывать ей мою волю и попробую не смотреть на неё, чтобы она пришла наконец в себя…

Но ожидаемой релаксации не последовало, госпожа Фромм сделала какое-то судорожное движение. Я не знал, что и думать: она вдруг вся как-то сразу напряглась и осторожно, словно входила в воду, шагнула вперед… Потом ещё раз и ещё… Медленно прошла мимо меня такой беспомощной, трогательно неуверенной и покорной походкой, что у меня перехватило дыхание и мне безумно захотелось прижать её к груди, успокоить, как давным-давно утраченную возлюбленную, как мою собственную жену. Пришлось мобилизовать всю силу воли, чтобы не сделать того, что уже произошло в воображении.

Госпожа Фромм миновала моё рабочее кресло и остановилась у торца письменного стола. В её жестах ощущался какой-то странный автоматизм; взгляд её был взглядом трупа. Когда она открыла рот и заговорила, голос её был совершенно чужим. Я разобрал не все, так как она говорила быстро и не совсем внятно:

— Ты снова здесь? Ступай прочь, проклятый живодёр! Меня ты не обманешь! И тебя, тебя я тоже вижу — вижу твою серебристо-чёрную змеиную кожу… Я не боюсь, у меня приказ… я… я…

И прежде чем я успел уловить смысл этой скороговорки, её руки каким-то кошачьим движением внезапно вцепились в чернёное серебро тульского ларца, последний подарок барона Строганова, который я по рекомендации Липотина так тщательно устанавливал по меридиану.

— Наконец-то ты у меня в руках, серебристо-чёрная гадина, — прошипела госпожа Фромм, и её быстрые, нервно дрожащие пальцы хищно побежали вдоль орнамента ларца.

Первой моей мыслью было вскочить и вырвать вещицу у неё из рук. С некоторых пор странное суеверие поселилось в моей душе, мне казалось, что смысл мироздания — ни больше ни меньше! — будет каким-то образом нарушен, если этот ковчежец сойдёт со своего курса. Разумеется, детские бредни, но в то мгновение меня обуял какой-то поистине безумный ужас.

«Не трогайте! Остановитесь!» — зашёлся я в крике, но из моего горла слышались лишь хриплые сдавленные звуки: голосовые связки были парализованы.

Стиснув в обеих руках ларец, госпожа Фромм замерла, жизнь сохранялась только в её беспокойных пальцах: они быстро и чутко обежали с разных сторон орнамент и сошлись на одной из рельефных выпуклостей серебряной крышки, буквально сшиблись, как два самостоятельных существа — как два хищных паука, привлеченных видом или запахом общей жертвы. Они наскакивали друг на друга, толкались, жадно и судорожно ощупывая свою не видимую глазом добычу, и вдруг тихо щелкнула потайная пружинка — и сразу исчезли пауки, а пальцы госпожи Фромм брезгливо, словно опасное пресмыкающееся, только что отдавшее свой драгоценный яд,, сжимали открытый тульский ковчежец… Надо было видеть, с каким триумфом и радостью она протягивала его мне! Все её существо было проникнуто какой-то неуловимой одухотворенностью — такое чувство, будто чья-то робкая, самоотверженная любовь тайком заглянула мне в душу.

В следующее мгновение я был уже рядом и молча принял у неё ларец. И тут она словно проснулась. Изумление сменилось лёгким испугом: наверное, вспомнила мой строгий наказ ничего на письменном столе не трогать. Виновато потупившись, она исподлобья следила за мной, и я понял, что сейчас одно неверное слово — и Иоганна Фромм навеки покинет меня и мой дом.

Тёплая волна благодарности прихлынула к моему сердцу, растроганному этой по-детски наивной робостью, и смыла те несправедливые чёрствые слова, которые уже вертелись у меня на языке.

Все это было делом одной секунды, уже в следующую мой взгляд остановился на ларце. Утопая в мягком ложе зелёного, поблекшего от времени атласа, в нём мирно покоился «Lapis sacer et praecipuus mani-festationis», он же — шлифованный уголёк Бартлета Грина, преданный огню Джоном Ди, он же — чёрный кристалл, вернувшийся к своему легковерному хозяину из потустороннего, благодаря чудесному вмешательству Ангела Западного окна.

Сомнений быть не могло, это он, магический додекаэдр, каким его описал мой предок; уголёк был нанизан на ось, которая снизу крепилась к золотому цоколю, а сверху — к редкостной по красоте оправе, обрамляющей его идеально правильные, лоснящиеся грани…

Закрыть крышку ларца я не рискнул: приоткрывшаяся дверца судьбы могла захлопнуться передо мной с той же лёгкостью, с какой распахнул в своё время окно Джон Ди, чтобы выбросить в него шары Святого Дунстана.

Ну что ж, если там, где твой предшественник Джон Ди продвигался на ощупь в кромешной тьме, для тебя всё ясно и понятно, сказал я себе, то времени терять нельзя.

Я осторожно извлёк маленький шедевр из его ветхого гнезда и поставил на письменный стол. И вдруг чёрный кристалл ожил: дрогнул, несколько раз, словно принюхиваясь, качнулся из стороны в сторону — проходящая через его полюса ось, как выяснилось, была закреплена не жёстко и позволяла ему вращаться — и замер точно по меридиану!

Мы с госпожой Фромм, как завороженные, следили за этими какими-то призрачно-нереальными осцилляциями. Так вот ты какая — чёрная буссоль потустороннего навигатора Джона Ди! Всё ещё погруженный в странную прострацию этих магнетических пассов, я на ощупь сжал руку стоявшей рядом женщины.

— Благодарю вас, моя подруга… моя помощница!

Луч радости озарил её лицо. Она вдруг нагнулась к моей руке и поцеловала её.

Ослепительная вспышка — быстрее мысли! — сверкнула в моем мозгу. Словно по подсказке таинственного суфлёра, затаившегося где-то в тёмном укромном уголке моей души, я выдохнул: «Яна!..», привлек к себе молодую белокурую женщину и нежно поцеловал в лоб. Она смущенно потупилась. Рыдания вырвались из её груди; сквозь хлынувшие потоком слёзы она что-то пролепетала, но что — я не разобрал, потом в стыдливом смятении беспомощно и робко взглянула на меня и, не говоря больше ни слова, бросилась из кабинета вон.

 

Свидетельства и доказательства множатся… Зачем же намеренно закрывать глаза и играть в жмурки, когда всё уже ясно и так! Настоящее вырастает из прошлого! Неуловимое настоящее — это сумма всей прошлой жизни, охваченная человеческим сознанием в единый мир озарения. И как это озарение — это воспоминание — всегда приходит по первому же зову души, так и вечное настоящее — в потоке времени: струящаяся ткань развёртывается в неподвижно лежащий ковёр, взирая на который я могу указать место, откуда каждый данный уток начал свой собственный рисунок в узоре. Теперь я могу проследить всю нить от узла к узлу вниз или вверх по течению; она — вечная основа узора, она не порвётся, она одна определяет ценность ковра, ничего общего не имеющую с его временным бытием!

Сейчас, когда очи мои отверзлись, узнаю я себя в сплетениях: созревший до воспоминания о самом себе Джон Ди, баронет Глэдхилл, — «Я», которое должно связать древнюю кровь Хоэла Дата и Родерика Великого с голубой кровью Елизаветы, дабы орнамент ковра был завершен! Лишь один вопрос остается: что означают те живые утки, которые время от времени вплетают свою нить в мой узор? Имеют они какое-нибудь отношение к изначальному эскизу орнамента или они ткут другой, параллельный, непрерывно воспроизводя бесконечное многообразие узоров Брахмы?

Госпожа Фромм — как чуждо и отстраненно звучит для меня сейчас это имя! — несомненно, относится к моему орнаменту! И как я только сразу этого не понял! Это же Яна, вторая жена Джона Ди… моя жена! Вновь и вновь приступы головокружения охватывают меня, когда я заглядываю в тёмные бездны вне времени бодрствующего сознания!..

С самого своего рождения в этот мир Яна блуждала вдоль запретных пределов иллюзорной жизни и была много ближе к пробуждению, чем я. Я… Я?.. Что касается меня, то я вообще был призван лишь после того, как кузен Роджер получил отставку! Значит, Роджер тоже был Джоном Ди? Что за вездесущий Джон Ди! Выходит, я тоже всего лишь маска? Личина? Кукла? Оболочка? Горн, который только пропускает сквозь себя струю воздуха и поет лишь то, что намерен сыграть горнист? Впрочем, какая разница! На том, что я в настоящее время переживаю, это ничуть не отразится. И довольно плести паутину праздных домыслов! Выше нос и твёрже шаг! Твоей ошибки, Джон Ди, я не повторю. Да и по твоим стопам, кузен Роджер, я не соскользну в бездну. Чтобы меня одурачить, у видимого мира мало шансов, а у невидимого и того меньше. Не успеет солнце вернуться в то же положение, которое оно занимает на небосклоне сейчас, как я доподлинно узнаю, кто такая княгиня Шотокалунгина.

Уж письмоносца от судьбоносца я как-нибудь сумею отличить; не правда ли, дружище Липотин?!

Долго, с разных ракурсов, вглядывался я в чёрные грани кристалла. Однако, к моему разочарованию, вынужден признать, что никаких признаков помутнения, таинственных туманностей или дымов, которые, как утверждает народная молва, предшествуют появлению в магических зеркалах вещих образов, я не заметил — впрочем, даже самых обыкновенных, сугубо повседневных картинок тоже не наблюдалось. Передо мной был кусок угля, великолепно обработанный и отшлифованный, ничего больше.

Конечно же, я сразу подумал о Яне… то бишь о госпоже Фромм; может быть, ей, с её необычными способностями, посчастливится выманить у этого упрямца его тайну. Я окликнул её. Тишина. Попробовал ещё раз — результат тот же. Похоже, в доме, кроме меня, никого. Ничего не поделаешь, придется потерпеть до возвращения гос…

И тут же, едва я смирился с неизбежным, зазвонил телефон: Липотин! Застанет ли он меня? У него с собой кое-что интересное. Конечно, жду. Хорошо. Отбой…

Я даже не успел по достоинству оценить ту неправдоподобную точность, с какой режиссёр по имени Судьба сымпровизировал эту театральную репризу, как Липотин уже стоял в моём кабинете… Гм, не вышел же он в самом деле из-за кулис — сцена вторая, те же и Липотин! — ведь от меня до его берлоги изрядный кусок пути!

Нет, все объяснилось куда более прозаично: он телефонировал по соседству. Так, внезапный каприз, какой-то импульс; и то, что при нём оказалась вещь, которая должна меня заинтересовать, чистая случайность.

С мучительным сомнением выслушав его объяснения, я спросил:

— Кто вы, собственно: привидение или живой человек из плоти и крови? Со мной вы можете быть совершенно откровенны. Ах, как мило мы сейчас с вами поболтаем! Вы даже представить себе не можете, как я безумно люблю беседовать с привидениями!

Липотин принял мой нервически шутливый тон как нечто само собой разумеющееся и усмехнулся уголками рта:

— На сей раз вынужден вас разочаровать: я безнадёжно реален, почтеннейший. Но, быть может, вас отчасти успокоит то, что я принес; вы у меня ещё не видели вот этой… штучки?!

Он принялся шарить в своих многочисленных карманах, потом жестом фокусника продемонстрировал мне пустые руки — я недоуменно пожал плечами, — и вдруг меж его растопыренных пальцев возник небольшой красный шар из слоновой кости.

Я стоял как громом пораженный — и в этом нет преувеличения: нервный разряд пронзил меня с головы до пят.

— Шар из склепа Святого Дунстана! — запинаясь, прошептал я.

Липотин по-мефистофельски усмехнулся.

— Вам померещилось, почтеннейший. Видимо, с шарами у вас связаны неприятные ассоциации. Признайтесь, в последнее время не отходили от бильярдного стола и крупно проигрались! Или при баллотировке в какой-нибудь клуб вам недостало одного-единственного шара. Ну ничего, такой достойный джентльмен, как вы, можете рассчитывать на куда более избранный круг.

С этими словами он сунул шар в карман и, всем своим видом давая понять, что тема исчерпана, рассеянно осмотрелся.

— Извините, — сказал я, сбитый с толку, — есть некоторые обстоятельства… обстоятельства… дайте же мне этот шар: он меня в самом деле интересует.

Однако Липотин, казалось, не слышал моей просьбы; подойдя к столу, он с величайшим вниманием рассматривал угольный кристалл в золотой оправе.

— Откуда он у вас?

Я указал на открытый тульский ларец.

— От вас.

— Ну что ж, поздравляю!

— С чем?

— Вырвали наконец ядовитый зуб у последнего подарка барона Строганова? Занятно!

— Что занятно? — подозрительно допытывался я. Липотин вскинул на меня глаза, левый хитро прищурил:

— Работа! Ювелирная тонкость! Богемия! Прага! Хочешь не хочешь, а сразу вспоминается знаменитый придворный ювелир Рудольфа Габсбурга мастер Градлик.

Снова короткая вспышка в моей душе: Прага? И, уже не скрывая раздражения, я пробурчал:

— Липотин, вы же отлично знаете, что в данный момент меня ваши искусствоведческие познания мало интересуют. Этот шар у вас в кармане означает для меня много больше…

 

— Да, да… Нет, но вы только посмотрите на эту филигранную отделку цоколя! Восхитительно!

— Прекратите, Липотин! — воскликнул я, не на шутку рассердившись. — Скажите-ка мне лучше, раз уж для вас на этом свете не существует тайн, что я должен сделать с этой вещью, которую вы притащили в мой дом?

— А что вы, собственно, собираетесь с ней делать?

— Я… ничего в ней не вижу, — беспомощно вырвалось у меня.

— Ах, во-о-от оно что! — изобразив на лице крайнюю степень удивления, протянул Липотин.

— Ну и отлично, я ведь знал, что мы найдем общий язык! — обрадовано воскликнул я, ощущая себя игроком, к которому пришли наконец козырные карты.

— Вот так фокус! — пробормотал Липотин и от избытка чувств сломал в пальцах неизменную свою сигарету; тлеющий окурок он, разумеется, бросил в корзину для бумаг — небрежность, которая всегда выводила меня из себя. — Ну кто бы мог подумать, ведь это магический кристалл. «Глазок», как его называют в Шотландии.

— Почему именно в Шотландии?! — поймал я его на слове, как дотошный следователь.

— Потому что эта вещица родом из Англии, — с барственной ленцой объяснил Липотин и указал мизинцем на тончайшую гравировку: причудливая вязь позднеготического орнамента, опоясывающая лапки цоколя, при ближайшем рассмотрении оказалась надписью на английском языке:

Сей благородный и драгоценный камень, вместилище чудесных сил, является собственностью высокочтимого мастера тайной премудрости, несчастного Джона Ди, баронета Глэдхилла. В год возвращения его на родину 1607.

Итак, ещё одна реликвия, знакомая мне лишь по дневникам моего предка, который бы не променял её на все сокровища мира, преданно вернулась ко мне, как бы признавая в моем лице настоящего наследника и поверенного судьбы Джона Ди. Одновременно отпали последние сомнения, кем в сущности является Липотин. Я положил ему руку на плечо и сказал:

— Ну, старый мистификатор, скажите же наконец: что вы мне принесли? Хватит ходить вокруг да около. Доставайте ваш красный шар! Будем тингировать[37]свинец? Или займемся изготовлением золота?

Липотин повернул свою лисью голову ко мне и деловито констатировал:

— Надо думать, вы уже разок попытали кристалл. И ничего не увидели. Я вас правильно понял?

Мой ответ его не интересовал, он и так всё знал. Сейчас, когда он шёл по следу, приближаясь к своей неведомой цели, лучше его не отвлекать и ему не перечить. В таких случаях он становился упрямым и раздражительным. Ну что ж, придется подчиниться, иначе от него ничего не добьёшься. И я со вздохом подтвердил:

— Совершенно верно. Никакого эффекта, как я его ни крутил.

— Естественно, — Липотин пожал плечами.

— Ну а как бы поступили вы на моём месте?

— Я? У меня нет ни малейшего желания становиться медиумом.

— Медиумом? А как-нибудь иначе нельзя?

— Это самое простое: стать медиумом, — ответил Липотин.

— А как становятся медиумом?

— Спросите у Шренка-Нотцинга[38]. — Коварная усмешка играла на лице Липотина.

— Благодарю покорно, но, по правде говоря, у меня тоже нет ни времени, ни желания становиться медиумом, — парировал я. — Но разве вы только что не сказали: проще всего стать медиумом? Может быть, лучше тогда попробовать что-нибудь менее простое? Что для этого надо предпринять?

— Послать к черту свое любопытство и не таращиться в кристалл!

Я настороженно усмехнулся:

— Ваши парадоксы, как всегда, неотразимы; но вот так взять да и послать всё к черту не входит в мои планы! Известные обстоятельства дают мне основание предполагать, что в этих угольных гранях дремлют некие астральные клише — как выражаются господа оккультисты — или, говоря проще: образы прошлого, значение которых для меня может оказаться немаловажным…

— В таком случае вам надо рискнуть!

— А в чём заключается риск?

— Не исключена вероятность фальсификаций со стороны… со стороны… ну скажем, вашей собственной фантазии… Кроме того, медиумический галлюциноз со временем превращается в нечто вроде духовного морфинизма, с такими же печальными последствиями: распад личности, абстиненция… Вот разве что вам удастся…

— Что удастся?..

— «Выйти».

— Что вы хотите сказать?

— Выйти на «ту» сторону!

— Как?


Дата добавления: 2015-07-08; просмотров: 230 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: СЕРЕБРЯНЫЙ БАШМАЧОК» БАРТЛЕТА ГРИНА | Асайя Шотокалунгина. | СЕРЕБРЯНЫЙ БАШМАЧОК» БАРТЛЕТА ГРИНА | ВЗГЛЯД НАЗАД 1 страница | ВЗГЛЯД НАЗАД 2 страница | ВЗГЛЯД НАЗАД 3 страница | ВЗГЛЯД НАЗАД 4 страница | ВЗГЛЯД НАЗАД 5 страница | ВЗГЛЯД НАЗАД 6 страница | ЗАКЛИНАНИЕ АНГЕЛА ЗАПАДНОГО ОКНА 1 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ЗАКЛИНАНИЕ АНГЕЛА ЗАПАДНОГО ОКНА 2 страница| ЗАКЛИНАНИЕ АНГЕЛА ЗАПАДНОГО ОКНА 4 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.03 сек.)