Глава 6. Окаемов готовил новую экспедицию, было уже получено благословение от Илия и добро от

Окаемов готовил новую экспедицию, было уже получено благословение от Илия и добро от Лебедева, но вдруг план и место её проведения резко изменились.

В хлопотах сборов Илья Иванович всё чаще стал проговариваться о цели их поиска — через Алтай к легендарному Беловодью.

Быков уже отвез Ирину с Васенькой и Марию Самсоновну в деревню и был готов отправиться в поиск, но, в один из вечеров, слушая Окаемова, затомился неясным воспоминанием своей юности, всплыл ярко перед глазами его учитель дед Буян, и только теперь подивился, почему старик считал себя донским казаком, будучи на Аргуни? Егор, словно улетел в детство и ясно видел...

Шумит чистыми водами красавица Аргунь... Могучий бородатый Буян с шашкой и карабином на лодке перевозит мальчишку на остров.

Они идут с косами на плечах по высокой траве на поляну, окружённую лесом. Буян точит косу и выкашивает большой круг, с наслаждением нюхает пук травы. Одет в казачью справу, празднично.

Его тяжёлые ладони на плечах Егорки. Буян пронзительно глядит ему в глаза и говорит:

— Егорша... Ты избран мною из всех казачат станицы для великого посвящения. Я научу тебя быть воином... Это — святая тайна, и никто не должен о ней знать, даже твой отец есаул.

Казачий Спас — боевая борьба... Познав древнюю особую казачью молитву, ты станешь характерником; обучишься чуять свою пулю в полёте и уходить от неё... Глядеть смертушке в глаза и не страшиться иё... Главное — победить! Я многому тебя научу. Начнём посвящение...

Буян молится на встающее из-за лесов солнце, звучит мощный и древний знамённый распев, слова сливаются в единый речитативный тон, слышны только: Хри-Стос... Стос... Стос... и вдруг, дед на глазах преображается. Распрямляется. Молодеет. Его движения стремительны. Он делает несколько прыжков и сует свою косу парнишке.

— Коси меня!

— Как, косить? Дед Буян, ты шуткуешь?!

— Взаправду коси, по ногам, по тулову, хучь по шее. Коси! Руби!

Егорка боязливо замахивается косой.

— Коси, не боись! Пред тобою турок-нехристь!

Он зажмурился и с отчаяньем на лице взмахивает по ногам деда и падает, потеряв равновесие. Коса делает круг, а Буян невредимый пляшет... Егорка замахивается ещё косой, раз за разом, наступая на старика, слышен свист острой стали.

Дед неуловимыми движениями уходит от её разящей песни, весело щерится и дуракует, сыплет прибаутки. Велит отложить косу и даёт ему карабин, передёрнув затвор и вогнав патрон в патронник. Отходит шагов на двадцать к грани выкошенного круга.

— Стреляй в меня!

— Дед Буян, ты чё, спятил? Я на сто шагов из отцова карабина в пятак попадаю... Не буду палить! — в ужасе говорит он.

— Гутарю, стреляй!

Егорка стреляет навскидку. Буян ловко уклоняется от пули, словно танцуя.

— Ишшо пали, да целься шибче! Разогрей мне кровушку!

Егорка передвигает затвор и выпускает всю обойму. За спиной деда отлетает кора от стволов сосен. Буян подходит к нему, щерится:

— Ну, чё? Аль патроны кончились? Вот и бери тебя, милой, голыми руками. — Он вынимает из кармана яблоко и кладет на высокий пень. Ходит с обнаженной шашкой вокруг, потом резким взмахом рубит.

Яблоко не шелохнулось.

— Промахнулся! — смеется Егорка.

— Неужто?! — изумляется наигранно дед, — а ты подай мне ево, да бери за корешок, — усмехается в бороду Буян.

Егор поднимает яблоко за корешок и потрясенный видит, как отделяется верхняя половина. Яблоко разрублено. Они едят эти половинки. Егор, с восхищением, смотрит на старика и готов делать всё, что тот прикажет.

Ещё вспомнились тренировки Буяна и Егора с деревянными шашками. Дед учит его уклоняться от ударов, но палка в руках старика часто и больно бьёт мальчишку, он кривится и чуть не плачет от боли, настырно бросается в атаку на весёлого Буяна...

Ночь. Они вдвоём сидят на скошенной траве у костра, вдруг дед встает и манит парнишку от огня в темь. Положив ему тяжелые ладони сзади на плечи, говорит:

— Задери башку... Видишь, вон она Большая Медведица — наша мать кормилица, символ Казачьего Спаса... Воз велик! Запомни, с этова дня нету над тобой никакой власти, никакого атамана — характерник напрямик говорит с Богом и слушает только ево глас.

Гляди на взоры вселенной! Гляди! Это глаза твоих дедов и прадедов, глаза былых пращуров. Они зрят оттэль на твои подвиги, как ты защитишь святую Расею, не подведёшь ли ихний корень...

— Звёзды глаза дедов? — изумлённо вторит Егорка, глядя пристально в небо.

— Не подкачай, паря, ответ перед ими большой, они всю жисть твою земную на тя будут светить, испытывать совесть твою и отвагу. Так-то... Обучу я тебя такой науке, что сможешь зачаровать и побить любого врага. Спас — бескрайняя степь и бездонный колодезь русского духа.

Не для баловства всё это, а для схватки с врагом и возмездия ему за Русь святую. Когда состаришься — передашь науку далее, как мне дед передал... Не бойся за себя в бою, ибо сразу сгибнешь... попервой береги друга... За други своя! Ты станешь сгустком звёздного света и овладеешь копьём-лучом Святого Георгия...

Казак взращён простором степей и небес, силой дубрав, вспоен медовым нектаром ветров, закалён огнём солнца и живёт державностью земли своей. Гляди честно дедам в глаза! Какие ядреные и ясные очи!

А счас, становись рядом на коленки и втори за мной слова заветные молитвы Стос... молитва, только молитва отворит тебе врата в Царствие Божие и придаст силу неимоверную... Молись!

Осень... Они опять с Буяном на острове. Варят на костре запашистую щербу из пойманной рыбы. Егор берёт дедов карабин и подает, сам отбегает подальше и кричит:

— Стреляй в меня!

— Не рано ишшо? — басит дед, — в ману вошёл? молитву прочёл? всё впитал?

— Стреляй! — парнишка слегка покачивается, взгляд его затуманен, губы шепчут святые слова...

Грохает выстрел. Пуля с воем обдувает щёку, и Егорка радостно вопит:

— Я видел её! Я видел! Она летит, как пчела, можно легко увернуться! Я видел её!

— Вот и ладом всё! — Буян подходит, ласково треплет рукой по вихрам, — живи воин-защитник! Ты обрёл моленную душу...

После одной из тренировок на острове Буян у ночного костра поведал любопытному парнишке дивную историю. Поразительно, но о людях из прошлых веков и своих пращурах он говорил — «мы», словно сам присутствовал там...

— Илья Иванович, — попросил Егор, — можно я расскажу древнюю легенду деда Буяна?

— Расскажи, если это имеет отношение к теме нашего поиска.

— Имеет... самое прямое отношение к Беловодью. Я буду говорить, как он сказывал, сохраняя удивительное слияние с прошлым. Так, слушай же...

— Говори, — Окаемов дал знак Селянинову и Мошнякову быть внимательнее.

— Мы участвовали в казачьем сполохе и восстании Кондратия Булавина и когда поняли, что окружены войсками князя Долгорукого, истребляющего безжалостно казаков от старого до малого, решили уйти ночью на стругах по Дону в чужие края...

Нас было много тысяч душ... С бабами и ребятишками, со стариками и старухами, божественными книгами, церковной утварью и колоколами в стругах, да прочим хозяйственным скарбом, мы тайно отплыли темью из Черкасска...

Атаман Некрасов пред этим строго обошелся с лазутчиками и предателями, он выявил их давно, но только в самый нужный момент эти засланные и купленные были изрублены шашками и кинуты в Дон...

Старшина каждого струга неукоснительно выполнял приказ атамана о строжайшей тишине во время сплава мимо карательных войск у нынешнего Ростова... Ежели расплачется ребёнок, ради спасения остальных, он должен быть утоплен... Струги плыли в полной тишине, и удалось проскользнуть незамеченными.

Пожили некое время на Кубани, а когда нас и оттудова согнали, вышли в Черное море миром всем, и сплылись струги, и начался казачий круг... Некрасов настаивал держать путь вдоль берега к Болгарии и, обогнув Черное море, найти в Турции безлюдные места и основать станицы...

Но зачался разброд, один из куренных атаманов храбрился и требовал идти напрямки, чтобы скорей достичь желанного убежища. Некрасов пугал, что в это время года случаются частые бури и придется идти на парусах через дьявольскую воронку, где даже сало тонет, утаскиваемое на дно...

Совет стариков молчал, и Некрасов рассерчал, с тысячью казаков и их семьями уплыл вдоль берега...

— Остальные двинулись через море и все перетонули, — прервал рассказ Окаемов, — я знаю эту историю и бывал в станицах некрасовцев в Турции.

— Совет стариков молчал по приказу старейшины, своего начётчика... некрасовцы старообрядцы... они молчали потому, что идти туда, куда они надумали, было нельзя с буйным Некрасовым. Они не приняли и нового атамана; тот с половиной людей устремился через море...

С ним пошли дерзкие и хорошие казаки, но гордыня затмевала им разум и не услышали они Бога и старейшин... Их паруса скрылись за горизонтом, а ночью разыгрался страшный шторм, застигнув струги как раз на том бесовском месте, где сало тонет в воде.

Переждав шторм на берегу, мы опять спустили струги, подняли паруса и пошли за передовым судном, ведомым Богом и рукою старейшины, сидящего на корме и прижимающего к себе драгоценное нечитанное Евангелие, как знак открывающейся новой жизни.

В море не встретили никого, высадились у какого-то иноземного селения и наняли караван верблюдов... Путь через Персию на Алтай, в Беловодье...

— В Беловодье? — ахнул Окаемов, — что же ты раньше молчал?

— Да потому что это не приходило, видать, не нужно было... Только сейчас я начинаю понимать, откуда у деда Буяна была такая крепкая старая вера, такие знания Казачьего Спаса... он бывал в Беловодье и, верным делом, знал, как туда пройти... Вот так оказался на Аргуни донской казак.

— То, что он говорил «мы», — первый признак истины, — уверенно подтвердил Окаемов, — некрасовцы точно так говорят о своих предках, хоть минуло двести пятьдесят лет...

— Я ещё не закончил, Илья Иванович... дед Буян часто исчезал, иной раз по полгода, и возвращался в станицу загоревший дочерна и измождённый... Он приносил турецкие платки, китайский шелк и дарил бабам. Я думаю, что он был связным между некрасовцами и Беловодьем...

— Жив ли он сейчас?

— Убить его было нелегко... ни пулей, ни шашкой. Когда станицу заняли красные, он вскричал на плацу: «Дьяволы!», метнулся к своей избе за оружием и воевал один с ними...

Дом его подожгли снарядом из трехдюймовки, и больше о нём ничего не знаю. Я потом излазил всё пепелище, но ни костей, ни его карабина не нашёл... И почему-то уверился, что дед Буян остался жив, каким-то чудом покинул горящий дом... ведь он мог так маскироваться, что наступишь, а не увидишь...

— Почему ты решил, что он ходил в Турцию к некрасовцам?

— А он мне рассказывал об их станицах, что улицы там все прямые, чтобы простреливались при обороне, что турки запрещали им строить стены и рвы, так они додумались сделать дома окнами внутрь дворов, а лицевые части слили в единую крепостную стену, что они сами делали в кузнях даже пулемёты…

Что турки много раз пытались взять штурмом и выжечь гяуров-русских, но каждый раз случались такие вихри и смерчи, что выбивали шашки и ножи из рук наступающих, неведомая сила умертвляла лошадей на скаку, а встречь летел такой шквал свинца, что ни разу не смогли ворваться.

Некрасовцы в засуху собирались на молебен и вызывали дожди, это было для них таким обычным делом, что турки приходили к ним с просьбой: «Ваш Бог сильнее нашего Аллаха, попросите у него дождя на наши поля».

— Я это сам видел, — подтвердил Окаемов, да-а, придётся идти в Турцию... к ним. Может быть, сыщем ниточку в Беловодье.

— Илья Иванович, — глухо промолвил Мошняков, — идёт такая война, а мы будем шарахаться по Турции. Отпустите меня на фронт...

— Миллионная армия турок стоит у нашей границы... Немцы рвутся к Сталинграду и если его возьмут, они ступят на нашу землю... Сила некрасовцев очень важна сейчас. Собирайтесь, завтра же вылетаем, мне нужно встретиться с Лебедевым.

Никуда я тебя не отпущу, ты — донской казак и скоро услышишь речь своих прадедов, услышишь их песни и молитвы. Некрасовцы все сохранили в первозданном виде...

Они всё время поют: дома, на работе, в бою, в корогодах на праздниках, начинают петь с люльки и умирают с песнею на устах. Это такая мощная культура, такая твёрдая вера, что грех отказываться напитаться из священного родника крепи казачества.

— До песен ли сейчас? — упрямо стоял на своём Мошняков.

— Есть много летописных источников о Беловодской епархии, — словно не слыша его, продолжал Окаемов, — в разные времена посвящённые бывали там и возвращались в великом благоговении. По преданию, был там и Сергий Радонежский.

Торный путь в Беловодье из Соловецкого монастыря, да и многих других, тоже описан. Не потому ли, при разгроме старой веры, Соловки восемь лет не могли взять регулярные царские войска?

Я читал удивительный апокриф одного монаха, вернувшегося из Беловодья... Сказ был настоль волшебным, что трудно верится и досель, через семьсот лет от его написания: о быстроходных телегах без лошадей, о летающих лодках, о стремительном передвижении тамошних долгожителей...

Многими источниками подтверждается, что Преподобный Сергий Радонежский из Лавры умудрялся обернуться в Москву и назад обыденкой... за два часа. Это сто двадцать с лишком вёрст... Неужели русскому народу не пригодится ныне такое умение? Такие знания?

— Уговорил, Илья Иванович, — виновато пробормотал старшина.

— И ещё... судя по твоему облику и генотипу, ты — потомок древнего казачьего рода джанийцев и черкасов, основавших, в незапамятные времена, городок Черкасск, нынешнюю Старочеркасскую станицу близ Ростова.

Они пришли не только на Дон, но и на Днепр, и свидетельствует тому Черкасская область, вотчина запорожского казачества. Пришли от устья Кубани, где была древняя столица Черкасии и куда вернулись запорожцы, к истокам своей прародины, застав ещё на островах в плавнях остатки истреблённых чумой и врагами казаков-черкасов и понимая их язык...

Там же был найден полуторатысячелетний дуб, на котором был вырезан крест и расшифрована надпись о принятии черкасами христианства ещё во втором веке... Джанийцы — Радонеж — Раджа имеют один царственный корень ариев... они правили всеми непросвещёнными племенами и владели не только необоримым воинским искусством, но и древними знаниями...

Я сам видел этот гигантский дуб и прочёл надпись: «Здесь потеряна православная вера. Сын мой, возвратись в Русь, ибо ты отродье русское». Цел ли сейчас этот дуб в урочище Хан-Кучий близ Туапсе и эта древнеславянская вязь букв — не знаю.

Я видел потомков черкасов и нахожу поразительное сходство с тобой, Мошняков... арийский профиль, тёмно-русые волосы, борода светлее, с красниной на усах, высокий лоб и горбинка на носу, светлые глаза и все ухватки, привычки и дерзость воинского древнего сословия.

— Не люблю, когда хвалят, — застеснялся Мошняков.

— Это тоже признак истинного казака, — улыбнулся Окаемов. — Твою прародину осетины до сих пор называют Казакией, и это название помнят все кавказские народы; греческие и римские историки знают о ней, открывают путь к загадочному этносу.

Я приглашаю тебя в этот путь, полный тяжких испытаний и смертельных опасностей. Знания древних нужны России. К некрасовцам со мной поедут Быков, Мошняков и пятеро бельцов.

— А я?! — возмущенно вскочил Селянинов.

— А ты... ты с иконою Казанской Божией Матери завтра улетаешь в Сталинград. Будь осторожен. Будешь командовать особым взводом бельцов и хранить святыню до решающего часа на берегу Волги. Скарабеев пришлёт за вами машину, ясно?

— Ясно... но хотелось бы с вами.

— Подобные приказы не обсуждают.

* * *

Место для станицы некрасовцы выбрали на берегу большого пресного озера и занимались исконным рыбным промыслом. Турецкие купцы брали оптом их продукцию и поставляли даже в Европу вяленые и копчёные балыки.

Озеро летом начинало пересыхать и отступало от берега, освобождая плодороднейшие земли, где казаки разводили свои огороды и выращивали сказочные урожаи.

Арбузы достигали такой величины, что один человек с трудом обхватывал их руками и не всякий поднимал. Помидоры с дыню, а дыни с крупную тыкву.

В сезон осенних дождей вода прибывала и снова закрывала уже убранные огороды, принося с собой чудодейственное удобрение — ил.

Станичники жили справно, но это благополучие достигалось напряжённым трудом от зари до зари: на полях, на баркасах и на огородах.

Строгое соблюдение старой веры и обычаев, постоянное ожидание набегов турок и охрана своих угодий выковали в них единый воинский характер, и сохранялась община этим, и жила песенным молитвенным духом, великой радостью творения рук своих и талантом сердец.

Всё на чужбине было заведено так же, как и в былых городках на Дону: ухоженная церковь, прямые прострельные улицы. Минуло уже несколько поколений, а тоска по родимой сторонушке жила и томила казаков надеждой возвращения в родные места.

Приняли они тайно явившихся гостей дружелюбно, но настороженно. Много наслышались о кровавой революции в России и гражданской войне, опасались чужаков, и приглядывались долго, пока не раскусили — за чем пожаловали и что принесли в себе пришлые — добро или зло.

Окаемова здесь помнили и уважали за глубокие познания истории Руси и казачества, истории их бегства от истребления карательными войсками.

Мошняков сразу вошёл в их среду и когда заговорил на родном казачьем диалекте Нижне-Чирской станицы, отличить его от говора некрасовцев стало почти невозможно.

Но их древний язык был более певуч, образен: корзина называлась сапеткой, воротный столб — вереёй; и отличался от всех казачьих выговоров чистотой старинного звучания, не засорённого мёртвыми словами.

Окаемов понял, что Мошнякову они доверяли больше всех, он предвидел это и попросил именно его рассказать старообрядческому священнику легенду деда Буяна о пути некрасовцев в Беловодье, поведанную Егором.

Знают ли они об этом? Егор должен был открыться о деде Буяне позже и узнать, знакомо ли им это имя. А уж потом он сам будет искать ту ниточку к тайне, за которой и пришли сюда.

Некрасовцы знали всё. Но таились и ещё более исхитрялись уводить разговор в сторону, прикидываясь непонятливыми.

Помог случай... когда стряслось очередное нападение фанатиков «младотурков» на караван с рыбой, только что покинувший пределы станицы, то Егор с Мошняковым приняли участие в сполохе и погоне за разбойниками, а когда их окружили, обремененных добычей, Быков применил своё воинское искусство, скрутив один всех.

Некрасовцы видели бой и, на обратном пути, стали приставать с просьбой обучить их. Как оказалось, это была проверка, потому что сами они владели Спасом и свято хранили его в тайне, даже не выказывая умения в незначительных схлёстках с врагом.

Егор отказался обучать и этим прошёл испытание, ибо тайну доверять случайным людям великий грех. Эта проверка и молва о нём позволили встретиться с достопримечательным стариком.

Когда Егор увидел могучего деда в вечерних сумерках, то занемело сердце от испуга и радости. Он не верил своим глазам. К нему навстречу пружинисто шагал дед Буян, скупо улыбаясь и протягивая руку.

— Дед Буян, неуж-то довелось встретиться?! — кинулся обнимать его Быков, но старик слегка отстранился, внимательно поглядел ему в глаза и отрицательно покачал головой.

— Я Ипат Буян... Степан Авдеич Буян был моим отцом. Он пропал в пути и не вернулся.

— В каком пути?

— Он всюю свою жисть был в пути, — неопределённо ответил Ипат, — а ты, никак знавал ево?

— Знал... он меня в малолетстве обучал.

— Он мне гутарил про тебя. Ступай в хату, повечеряем.

На широком столе грудилась варёная рыба, головастый сазан, жареная мелочь, залитая яичницей. Разговор был долгим, Быков рассказывал что помнил о своём учителе. Ипат молча слушал, изредка переспрашивал и уточнял, потом промолвил:

— Он тады в хате не сгорел, Бог помог уйти; и ишшо два разу он являлся к нам, а потом сгинул в пути...

— Неужто он пешком с Аргуни добирался в туретчину?

— Кады, как... и на конях бывало, и на верблюдах, и пехом... Привышно. Я ишшо парнишой ходил туды, бывал и на Аргуни, и в китайщине, и в Индии, и где токма не таскало по свету белому...

— Ты тоже знаешь Путь, Ипат? — решился спросить Быков.

— А на кой он тебе сдался?

— Война... Окаемов верит, что беловодские старцы помогут России выстоять. Проводи нас туда...

— Ишь ты, резвый... не можно это, — Ипат снуло покачал головой, — и покуда сами оттель не призовут, — хода нету... Рядом пройдёшь, в песках-зыбунах сгибнешь, от жажды помрёшь возле райскова места, а глаза ево не видят и ножаньки не поднесут...

Дажеть малое осквернение и грешок не пущають, не открываются врата... Токма долгая молитва, очищения высшая милость — ключ к тем святым вратам...

Отец бы повёл, я не доведу... старый уж и грех без спросу соваться, пока не призовут. И сами не ищите, пока не «созиждете сердце чисто и дух прав не обновите во утробе своей» и не встанете на духовную тропу...

— Кто же укажет?

— Бог...

— А у вас есть связь с Беловодьем?

— Как же без иё, есть... все святые книги там в сохранностях... троих сынов я уж стерял на энтом пути, счас внук там учится. Должон вот-вот заявиться. Ежель Путь не возьмёт... Ты лопай-лопай рыбку-то, жирная, сладкая... силу придаст. Казаку без рыбушки нельзя, она кость крепит. Коли отец мой тя учил, мы навроде братьев теперя, токма я девятый десяток разменял.

— Я любил его... свято любил и помню досель, — грустно промолвил Егор, — удивительной души был человек... суровый и добрый, весёлый и яростный в схватке. Один решился воевать с красным полком, и если бы не пушка у них...

— Ежель бы не пушка, батя бы одолел их, — уверенно и без похвальбы сказал Ипат. Он подпёр голову рукой и вдруг завёл старинным распевом древнюю былинушку:

Шёл Константин царь ко заутрене.

Как упала ему во резвы ноги стрела огненная...

А и взял жа он иё и прочитал.

На ней было написано-напечатано:

«Идёт под вас силушка жидовская -

Ни лист ни травы не видно».

На утре Константин царь круг закликивал.

Зазвонил он звоны-звонские...

Трязвонил трязвон-трязвонские...

Собиралися все люди добрыя,

Православныя христианушки.

— Уж вы люди, люди добрыя,

Христиане вы православныя.

Идёт под вас силушка жидовская -

Ни лист ни травы не видно.

И хто встанет у нас за Домы Божия,

И хто встанет за души малоденческия,

И хто встанет за Владычицу

Пресвятую Богородицу?

А старые за малова хоронятся...

Только вышел из них Федор Тырянин,

Малодёшенек, мал-зародушек,

Ему от роду всево восемь лет.

— И я встану за Домы Божия,

И я встану за души малоденческия,

И я встану за Владычицу

Пресвятую Богородицу...

Пойдите возьмите у матушки прощения,

Большую Слову благословения...

Пошли они просить у матушки прощения,

Большую Слову благословения.

Она не даёт ему прощения:

— У меня он маловешенек,

Маловешенек, мал-зародушек,

Ему от роду всего восемь лет...

Как и попадали все люди добрыя

Матушке ево во резвы ноги.

— Ты и дай свому сыну прощения

И большую Слову благословения.

Дала ж матушка родимая прощения

И большое Слово благословения...

— Приведите мне коня неезжаннова,

Принесите книгу Евангелию нечитанную,

Остро копьё невладанное.

И привели ему коня неезжаннова,

А книгу Евангелию нечитанную

И востро копьё да невладанное.

И сел же на коня Федор Тырянин,

На востро копьё опирается

И книгу Евангелию почитывает.

Доехал же Федор Тырянин до чистой поли,

Как и глянул он во чисто полю,

Там идёт силушка жидовская -

Ни лист ни травы не видно...

И стал уже он коня назад ворочать.

А за нєем-то стоит Владычица

Пресвятая Богородица.

— Не бойсь, не бойсь Фёдор Тырянин,

Маловешенек, мал-зародушек:

У тебя назаду ещё больше есть...

Поехал он, Федор Тырянин,

Не столько копьём рубит,

Сколь конём топчет.

Всё вокаянное жидовьё поослепли

И стали сами себя рубить же.

И стало крови коню по поясу,

А Фёдору по стремёнушке.

Он и стал просить сыру-землю:

— Расступися ты, матушка сыра-земля,

Попей-пожри кровь жидовскую...

Расступилася матушка сыра-земля,

Попила-пожрала кровь жидовскую.

Поехал Фёдор Тырянин да весь в кровь.

Встретили же ево всем градом люди добрыя,

Христиане православныя.

А он говорит:

— Уж вы люди, люди добрыя,

Разведите мне сытцы медовенькой.

А уста сытцой промочу -

Трое суток я не пил не ел.

Никто не взял коня помыть кровь жидовскую.

— А ты, моя матушка родимая, возьми коня

Да веди ево на Ярдан-реку,

Омой же кровь жидовскую...

Повела она только коня ево на Ярдан-реку

Смывать же кровь жидовскую,

Отколь взялся Змей Тугарин, -

Да забрал матушку родимую со всем конём.

Он же взял иё со своим конём

И понес иё во свою пещеру.

Не успел Федор уста промочить,

Бегут и кричат люди добрыя:

— Чево стоишь, Фёдор Тырянин,

А Змей-то Тугарин твою матушку взял

И понес иё, родимую, со всем конём.

Как и встал же он, Фёдор Тырянин,

Идёт он по морю, как посуху.

Дошёл же он до пещеры той...

А матушка ево сидит во печёре той.

— Моё дитя, чево ж ты пришёл ко мне?

Змей Тугарин меня поел и тебя поест.

— Не боись, не боись, моя матушка,

Не боись, не боись, моя родимая.

Я и сам себя спасу и тебя спасу...

Как летит, да и летит Змей Тугаринин -

Изо рта у нево полымь свёркала.

Стал же Фёдор Тырянин просить-молить:

— Потяните вы, а вы ветры сильныя,

Нанесите вы тучи грозныя,

А пойдите вы, дожди сильныя,

Намочите ему крылышки бумажныя,

Нехай будет он летучий -

Станет он ползучий,

Да не будет он о семи хобот,

А об одном...

И не ешь ты людей,

А ешь злых зверей...

Пошёл же дождь, дождик сильный,

Намочил же ему крылышки бумажныя:

И был он летучий — стал ползучий.

Не стал о двенадцати голов, а об одной,

Не стал о семи хобот, а об одном.

И вострым копьем Федор ево проколол.

И спас Федор Тырянин матушку родимую,

И взял он матушку за праву руку,

И повёл же он иё и коня сваво

В свой град...

— Я никогда такой не слыхивал, — подивился Егор, — один вышел на бой против силы страшной и победил.

— Знать, характерник был он, как мой отец, как ты... вот токма мне он своей науки не завещал, считал меня слабоватым духом и очень сокрушался... но станичникам передал. Вот што, коль внучёк заявится оттэль, я погутарю и весть вам подадут, ежель старцы наши вас примолвовать решат. Ступайте в Расею и ждите. Разом дело не делается...

— Война, Ипат... Немец на Дону, вот-вот турки двинут миллионную армию. Худо будет отбиваться, народу полегло пропасть сколько и ляжет ещё больше. Решай быстрей. Я сам не ведаю, зачем Окаемову надо туда, но он очень просит дать ему Путь...

— Путь мы не уступим никому, а проводить сумеем... Молитесь! Причащайтесь, ступайте в старообрядческую церковь в Москве на исповедь, я слыхал, что открыли ноне иё... весточку ждите через иё. Ничем пока помочь не смогу... Путь долгий туда и часто безвозвратный...

— Будем ждать... и на том спасибо, — Егор поднялся от стола и перекрестился на иконы.

— Ступай, ступай, — мягко торопил его Ипат, словно сомневаясь в себе самом, что может сжалиться и проговориться о чём-то важном и тайном.

Егор это почувствовал, но не стал больше томить Буяна-младшего, пусть подумает, помолится и разберётся в своих сомнениях. Может быть, и откроется сам. Силком ничего не достигнешь от казака, кроме сопротивления.

Утром Буян разбудил Егора и увёл к озеру, подальше от людских глаз и ушей. Долго и печально смотрел через гладь воды куда-то за горизонт, словно отыскивая там далёкий и желанный берег покинутой отчины и милых могил далёких предков.

Родная земля силой притягивала на уклоне годов, и Егор уловил эту тоску в глазах Буяна, но молчал, не беспокоя его.

— Опосля тово, как в Расее не нашлось Федора Тырина и бесовское войско одолело иё, в Маньчжурию сбеглось полмиллиона русских, — начал тихо говорить Ипат.

— Знаю, я там был и видел.

— Так вот... собралося там множество учёных людей, и от безделья ли или от суеты, стали они шляться где попадя, создали институт по изучению «роднова края», добрались в Тибет прошлым летом и поднялись вверх по одной реке... белой с виду.

Вода подмывает белую глину и оттого кажется млечной... Шли они, шли и упёрлись в непроходимые скалы Гималай. Дальше ходу не было. Любой бы иной отвернул от пропастей, но это были русские люди, коих ничем не угомонишь... полезли они по скалам, чуть не сгибли вовсе, и тут открылось им диво-дивное...

За горами поднебесными — распахнулась великой ширины долина в лесах и полях... избы русские и какие-то люди в старинных кафтанах... сплошь учёные все, пропасть книг божественных имеют... тропы тайные идут от них на Русию, и всё они ведают и всё знают. Говор у них шибко древний, малопонятный, до Батыя так гутарили... Могёт быть, это и есть энто место, что вы ищете... А могет и нет...

— Белая река! — оживился Егор, — может быть, карту начертишь, Ипат?

— К чему карта? Те ученые люди в целости вернулись, даже привели в Харбин напоказ четверых горних жителей, вот у них и справьтесь.

— Спасибо! Это точно Беловодье?

— А хто тебе гутарил, что оно одно? — хитро сощурился Буян, — разматывайте оттель клубочек, а я весточку подам, коль время придёт.

— Договорились! Не тяни только...

— Не терзай душеньку... нет знака мне Божьего открыться, сам бы рад помочь, да нету моченьки... Слово дал!

Дата добавления: 2015-07-10