Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Семь минут 3 страница

Читайте также:
  1. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 1 страница
  2. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  3. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  4. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  5. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  6. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница
  7. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница

— Пока я ничего еще не сделал, — кисло возразил Барретт. — Я очень надеюсь уговорить окружного прокурора пойти на сделку. Знаешь что? Я позвоню Элмо Дункану и попытаюсь договориться о встрече сегодня после обеда. Потом найду знакомого поручителя для залога на Хилл-стрит, чтобы он вызволил твоего продавца… — Майк Барретт делал пометки в блокноте. — Бен Фремонт из Оуквуда, правильно? Узнаю точно, что произошло, что он сказал, и постараюсь успокоить его. Потом отправлюсь на встречу с прокурором. Как только добьюсь от него чего-нибудь реального, сразу позвоню тебе. Скорее всего, это будет завтра.

— Как скажешь, Майк. Действуй, как хочешь, раз взялся за дело.

— Взялся. Через сорок восемь часов эта история будет забыта.

— Спасибо, Майк.

— Буду держать тебя в курсе.

Положив трубку, он задумчиво осушил стакан. Отставив его в сторону, почувствовал, что проголодался. Потом вспомнил, что обедает с Эйбом Зелкином. Они договорились встретиться в «Браун дерби» в Беверли-Хиллз. Место устраивало обоих, так как ресторан находился в двадцати минутах езды от квартиры Барретта и всего в пятнадцати — от новой конторы Зелкина в высотном здании в Беверли-Хиллз.

Перед тем как звонить поручителю и окружному прокурору, Майк решил позвонить секретарше Эйба и попросить, чтобы та перенесла обед на полчаса позже и чтобы Зелкин захватил с собой фотокопии той части уголовного кодекса Калифорнии, в которой говорится о распространении порнографии. По крайней мере, это позволит Майку как-то оттянуть время, прежде чем придется сказать правду. Как ему хотелось просто взять да и объяснить, как обстоят дела: «Эйб, послушай, честность и бедность — хороши, очень хороши, но, поверь мне, Эйб, честность и богатство лучше, гораздо лучше».

Интересно, поймет Зелкин или… хотя бы простит его?

 

Они сидели в удобной полукруглой кабине под карикатурами актеров в рамках, допивали коктейли и почти не разговаривали о деле. В «Браун дерби» было шумно, и Барретт с Зелкином относились к числу совсем немногих молчаливых посетителей.

Майк Барретт притворялся, будто перечитывает фотокопии параграфа уголовного кодекса Калифорнии, и краешком глаза видел, как Зелкин, пьющий маленькими глотками мартини, изучает огромное меню. Он казался веселым, и от этого Майк только острее чувствовал свою вину. Конечно, Барретт знал, что Зелкин всегда выглядит расслабленным, веселым и невинным, но внешний вид был обманчивым, потому что под этой маской скрывался тиф. Особенно это бросалось в глаза, когда Зелкин расследовал дело, в которое верил. Барретт когда-то давно обнаружил (и сейчас вспомнил об этом), что голова Зелкина похожа на маленькую тыкву, украшенную черной шевелюрой и крошечным, похожим на яйцо носиком, который торчит из-под больших очков с черными дужками. Эйб Зелкин был полным человечком небольшого роста, с вечно засыпанными сигаретным пеплом лацканами. Крупные мужчины всегда считали его беззащитным, крупные женщины смотрели на него, как на сына, но ни те, ни другие не понимали, что этот человек, похожий на игрушку, не уступает сообразительностью компьютерам.

Зелкин обладал двумя немного странными чертами характера: он был кристально честен по отношению к другим и к самому себе, независимо от последствий, и никогда не ругался. Эйб очень редко употреблял бранные слова (в состоянии сильного потрясения он обычно пользовался неуклюжими ругательствами из дешевой литературы). Еще одна его странность заключалась в том, что он любил защищать билль о правах от любых посягательств. Он разделял опасения Верховного судьи Уоррена, который однажды заметил, что, если бы Конгрессу сегодня представили билль о правах, едва ли он был бы там принят.

К ним подошел официант.

— Вы готовы сделать заказы, джентльмены?

— Как ты, Майк? — Зелкин опустил меню. — Хочешь еще коктейль?

— С меня хватит, — ответил Барретт, накрывая ладонью стакан с виски и водой. — Давай поедим. Что ты будешь?

— Я бы много чего выбрал. — Эйб Зелкин печально посмотрел на свой торчащий живот. — Вчера вечером младшая дочь забралась ко мне на колени, похлопала по животу и спросила: «Папа, ты беременный?» Где, черт побери, она узнала это слово: у какой-нибудь прогрессивной няньки или по телевизору? Однако я действительно растолстел. — Он пожал плечами и посмотрел на официанта. — Парную отбивную средних размеров без гарнира и черный кофе.

— Два кофе, — сказал Барретт. — А мне салат с острым соусом.

Официант отошел от столика. Они остались одни, но Барретт еще не был готов сказать правду. Он мимоходом упомянул звонок Фила Сэнфорда и арест Бена Фремонта. Майк по-прежнему радовался, что Фил позвонил, поскольку дело Фремонта помогало отсрочить серьезный разговор. Он поднял фотокопии.

— Голова кругом идет от того, как здесь определяется непристойность. Четких критериев нет.

— Ричард Ках, — ухмыльнулся Зелкин, — помощник окружного прокурора в Нью-Йорке, однажды заметил, что определять непристойность так же бесполезно, как пытаться прибить гвоздем к дереву заварное пирожное. А судья Кэртис Бок назвал определение непристойности сродни попытке крепко схватить вывалявшуюся в луже свинью. Но мне больше нравится судья Стюарт. Он однажды заявил, что не может сформулировать понятие непристойности, но сразу распознает ее, как только столкнется с ней.

— Возможно, — с сомнением произнес Барретт. — Лично мне больше нравится Хавелок Эллис: как можно описать понятие настолько туманное, что оно содержится не в самой вещи, а существует в голове человека, который созерцает ее? Показываешь одному картинку обнаженной женщины, и он говорит: это искусство. Потом показываешь другому и получаешь ответ: грязная порнография.

— Мой дорогой Майк, голая женщина — всегда искусство.

— Эту задачку ты решил сразу, — рассмеялся Барретт. — Хотелось бы, чтобы все было так же просто и с книгой. У нас есть Сэнфорд, который, несмотря на денежную заинтересованность, искренне верит в чистоту книги Джадвея. У нас также есть Элмо Дункан, который стоит на страже общественного спокойствия и который самим арестом Фремонта объявил «Семь минут» неприличной книгой. С одной стороны — Сэнфорд, считающий, будто «Семь минут» имеют общечеловеческую ценность, с другой — Дункан, твердящий, что книга будит только… как это называется?.. ах да, «постыдный интерес» к сексу и «начисто лишена социальной значимости». А наш бедный продавец безнадежно застрял посередине.

Зелкин допил мартини и заметил:

— Иногда хороший процесс и апелляция, которая может за ним последовать, оказываются важным шагом к выработке более четких критериев.

— Только не на этот раз. Я знаю, что Сэнфорд не хочет суда, но ему не нравится и то, что Фремонт признает себя виновным. Он просто хочет, чтобы все закончилось тихо и мирно. Мне кажется, он прав. Во всяком случае, у меня в полчетвертого встреча с окружным прокурором. — Барретт сделал паузу. — Надеюсь, за рабочим столом с ним так же приятно, как и за обеденным.

— Ты его хорошо знаешь? — полюбопытствовал Эйб Зелкин.

— Естественно, мы не называем друг друга по имени. Просто он несколько раз был гостем на ужинах у Осборна, где присутствовали и мы с Фей.

— Это тебе не повредит.

— Нет, нет… — Барретт посмотрел на собеседника. — А ты его хорошо знаешь?

— Дункана? О, неплохо! Мы не закадычные друзья, но после его избрания прокурором, когда я еще работал в союзе гражданских свобод, мы неоднократно встречались и в суде, и за его пределами. — Зелкин развернул салфетку и накрыл ею колени. — Он мне нравится. Не знаю, смогу ли я сообщить тебе что-нибудь полезное. Хочешь знать его достоинства? Герой Вьетнама, два Пурпурных Сердца. Тридцать два года, хороший семьянин, имеет четырех детей, способный адвокат, честный, справедливый, откровенный. Великолепный оратор, замечательно выступает по телевидению, прямой и решительный. Прирожденный политик. Знает, что всегда выйдет победителем. Когда его избрали окружным прокурором, это стало самой большой сенсацией в нашей местной избирательной истории. Элмо Дункан знает, что заслуживает большего. Ходят слухи, будто об этом известно и еще кое-кому. Одной большой шишке. Когда-нибудь слышал о Лютере Йерксе?

— «Глобал индастриз»? Авиация и электроника? Конечно. Я однажды читал о нем в «Форчун». О нем самом было мало, в основном речь шла о его миллионах и миллиардах. Я и не знал, что он живет в Калифорнии.

— Живет, живет, — кивнул Зелкин. — У Лютера Йеркса дворец в Малибу, тридцатикомнатный коттедж в Бель-Эйре и дом в Палм-Спрингсе. Ты не знаешь всего этого, потому что Йеркс не любит высовываться на поверхность. Он любит деньги и власть, но ему наплевать на славу. В этом есть глубокий смысл. Если верить хорошо информированным источникам, Йерксу захотелось иметь собственного сенатора в Вашингтоне, не сенатора от Калифорнии, а сенатора от Йеркса. Насколько тебе известно, наш нынешний сенатор Никелс попал в немилость к денежным мешкам вроде Йеркса. Говорят, Никелс начал кампанию в конгрессе за проведение расследования положения дел в авиационной промышленности. Он считает, будто они завышают стоимость правительственных контрактов. А Лютер Йеркс имеет этих контрактов больше, чем кто-либо другой. И ему не нравится, что какой-то любопытный сенатор пытается насолить. Как остановить подобное расследование? Конечно, убрать вожака. Избавиться от него и тем самым показать его соратникам, что может случиться с ними, если не одумаются. Но как избавиться от вожака, чтобы все было законно? Да просто найти кого-нибудь более привлекательного, сделать ему рекламу и обеспечить победу на выборах. И знаешь, кто этот «кто-нибудь»? Ты уже догадался, конечно. Элмо Дункан, прокурор округа Лос-Анджелес, который сейчас идет в гору. Естественно, у меня нет доказательств и все это просто слухи. Обрати, кстати, внимание, что наш окружной прокурор вдруг превратился в авторитет по всем вопросам, от «А» до «Я». В последние месяцы по телевизору или на митинге никого, кроме Элмо Дункана, и не увидишь. Короче, Майк, наш Дункан сейчас старается сделать так, чтобы понравиться всем, особенно сильным мира сего. Например, твой Уиллард Осборн Второй входит в их число, вместе с Фей. А ты жених Фей. Сейчас ты хочешь, чтобы Элмо оказал тебе маленькую услугу. Я думаю, ты получишь желаемое, так что можешь расслабиться.

— Мне уже полегчало, — сказал Барретт.

Зелкин снял очки и протер их салфеткой.

— С одной стороны, все же плохо, — пробормотал он, — что ты пытаешься замять арест Фремонта. Дойди дело до суда, оно послужило бы отличным трамплином для Зелкина и Барретта. Это наш хлеб, Майк, хорошее дело, в котором можно проявить себя. Обеспечивается дармовая реклама и все остальное. Но какого черта! — У нас впереди будет много других дел. — Зелкин надел очки и покосился на Барретта. — Ты уходишь от Тэйера и Тёрнера?

Барретт почувствовал, как к горлу подступил ком, и судорожно сглотнул.

— Я уже уволился, Эйб. Сегодня утром.

— Замечательно! — воскликнул Зелкин и захлопал в ладоши. — Почему сразу не сказал? К чему такая тайна?

На лбу Барретта появились капельки пота.

— Эйб, сначала позволь мне рассказать, попытаться объяснить… — решительно начал он.

— Извините меня, джентльмены. — Официант подкатил тележку, уставленную тарелками. — Простите, что так долго. Отбивная еще горячая, салат тоже.

Зелкин отбросил в сторону салфетку и выскользнул из кабинки.

— Подожди, Майк, — радостно попросил он. — Я хочу сбегать в комнату для маленьких мальчиков, а потом выслушаю твой рассказ. Я мигом. Ужасно хочется знать все подробности.

Барретт с несчастным видом смотрел, как его друг пошел в сторону бара.

Не обращая внимания на официанта, который расставлял тарелки, Барретт вновь сел, закрыл глаза и попытался осмыслить, что произошло и как это воспримет его друг… или бывший друг.

Все началось с дела Осборна.

Уиллард Осборн II, президент «Осборн энтерпрайсиз», имел крупные пакеты акций в четырнадцати теле- и радиостанциях Лос-Анджелеса, Финикса, Лас-Вегаса, Сан-Франциско, Сиэтла, Денвера и других городов на Западе. Его интересы только в этих станциях, не считая дополнительных вложений в кинокомпании, фирмы по производству пленки, развлекательные центры и отели, достигали сорока двух миллионов долларов. Хотя Осборн и не был Лютером Йерксом, супермагнатом, он жил, как говорится, на широкую ногу. Кроме денег он обладал честолюбием. Создавая собственную империю, Осборн вступил в сложные переговоры, чтобы сделать новое огромное приобретение. Но переговоры зашли в тупик из-за очень сложных проблем с налогами. Он обратился в фирму «Тэйер и Тёрнер». И Тэйер, и Тёрнер очень поверхностно разбирались в налогах и переложили работу, как обычно, на плечи своих подчиненных. Сколько человек занимались делом Осборна, Майк Барретт точно не знал. Он знал лишь, что должен отложить другие дела и уделить все время только проблеме Осборна.

Работа оказалась очень трудной. Приходилось вкалывать без перерывов и выходных, к вечеру страшно болела спина и раскалывалась голова. Как ни недолюбливал Барретт налоговое право, ему все же нравилось дело Осборна, поскольку оно подвело его вплотную к изнанке власти. Когда он видел, как цифры превращались в огромные особняки с королевскими садами, его силы удваивались, а усталость исчезала. Закончив работу, он с неохотой отдал свои предложения и выводы и вновь вернулся к проблемам других клиентов, людей тоже состоятельных, но не миллионеров.

О деле Осборна он вспомнил через несколько месяцев, примерно четыре месяца назад, когда старик Тэйер объявил на собрании, что их предложения помогли Осборну успешно заключить многомиллионную сделку в области средств массовой информации. И вот он, Тэйер, от себя лично и от имени Тёрнера хочет поблагодарить всех, кто участвовал в работе.

Через три дня старый Тэйер пригласил Майка в кабинет и, к удивлению Барретта, предложил ликеру. Он сообщил, что Осборн хотел бы поговорить с Барреттом сегодня после обеда, но не в «Осборн-тауэр-билдинг», а в своем доме севернее бульвара Сансет в Холмби-Хиллз. Когда Барретт поинтересовался, в чем дело, Тэйер после некоторых колебаний ответил, что Осборн просто захотел познакомиться.

— Думаю, вы найдете в нем занятного собеседника, — добавил он с легкой улыбкой.

После обеда Барретт отправился во владения Осборна. Несмотря на то что он уже приготовился увидеть роскошь, памятуя о рассказах коллег, которым посчастливилось побывать тут в ходе работы над делом Осборна, особняк, построенный в стиле испанской асиенды, превзошел все ожидания Майка. Как он слышал, Осборн перестроил дом, чтобы тот стал похож на плаза де Эспана в Мадриде. Барретт видел фотографии оригинала, но эта маленькая копия производила столь же внушительное впечатление. Подъездную аллею обрамляли яркие сады, а фасад украшали дорические колонны с красочными пилястрами.

Барретт, разинув рот, проследовал за безупречно одетой служанкой через огромный вестибюль, затем по длинному широкому проходу — в библиотеку с высоким потолком. Там, в окружении картин фламандских художников и под великолепной акварелью Гойи, его ждал Уиллард Осборн II, сидевший на диване около резного стола, поддразнивая дружелюбного волкодава. При появлении Барретта Осборн немедленно встал и пожал гостю руку. Это был высокий, печального вида седой аристократ с плотными ресницами и угловатыми чертами. Он жестом пригласил Барретта сесть на диван и присел рядом.

Потом медленно повернулся к Барретту и внимательно посмотрел на него.

— Итак, мистер Барретт, — после небольшой паузы начал он, — вам, наверное, интересно, почему я попросил Тэйера прислать вас сюда. Во-первых, я хотел познакомиться лично. Во-вторых, хотелось посмотреть на молодого человека, который помог мне сэкономить на налогах два миллиона долларов.

Когда Барретт услышал цифру, его брови поползли вверх. Осборн даже не попытался скрыть удовольствие.

— Все верно, мистер Барретт, — продолжал он. — Нелегко было выяснить, кто предложил рекомендации. Тэйер с Тёрнером хотели приписать все заслуги себе или своей фирме, но я не стал слушать эту ерунду. Когда я припер их к стене, они признались, что из всех предложенных идей именно ваша оказалась самой оригинальной и действенной и именно на ней основывались рекомендации фирмы. — Он помолчал. — Умный юридический совет, богатое воображение… в наши дни, когда кругом одни посредственности, редко встречаешь таких сообразительных молодых людей. Я хотел бы узнать, как вам пришла в голову сама идея. Но, может, сперва выпьем кофе?

Пока они пили кофе, их уединение нарушила Фей Осборн, дочь хозяина и единственный ребенок в семье. Она пришла прямо с теннисного корта, заглянула в библиотеку и напомнила отцу о какой-то встрече. Осборн представил дочь Барретту. Когда он рассказал ей, чем обязан Барретту, Фей решила посидеть с ними.

Следующие полчаса Барретту с большим трудом удавалось поддерживать беседу о налогах. Фей ни на миг не сводила с него взгляда. Создавалось впечатление, будто она холодно изучает его, как любительница лошадей, разглядывающая победителя дерби, которого скоро выставят на аукцион в качестве племенного жеребца. Что касается Барретта, то он был рассеян. Внимание его было приковано к безупречной фигуре Фей, к холодной красоте ее черт. Выгоревшие на солнце белокурые волосы были зачесаны назад и стянуты красной лентой. В античном лике девушки не было ни единого изъяна. Вырез полурасстегнутой белой блузки приоткрывал высокую грудь. Фей Осборн сидела, скрестив длинные стройные ноги. Наверное, лет двадцать восемь, подумал Барретт. Очевидно, закончила школу в Швейцарии. И несомненно, избалована.

После кофе и беседы Фей его проводила. У двери она сказала:

— Я пригласила в субботу на ужин интересных людей и хотела бы видеть и вас.

— С удовольствием.

— Хорошо. — Она посмотрела ему в глаза. — Вы кого-нибудь приведете с собой?

— Нет.

— Тогда приходите один. Я поменяю своего кавалера. Вы не откажетесь поухаживать за мной?

— Об этом можно только мечтать.

Так начался их роман. В последующие два месяца Майк зачастил в особняк Осборна. Он повсюду сопровождал Фей. Однажды вечером, по дороге в Холмби-Хиллз из филармонии, Фей попросила Барретта показать ей его квартиру. После двух коктейлей она прильнула к нему и призналась в любви. Барретт ответил, что тоже любит ее.

— Почему ты скрывал это? — прошептала она.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты меня никогда к себе не приглашал. И я еще не видела твою спальню.

— Боялся. Твое богатство обескураживало меня.

— А если бы я была секретаршей или продавщицей?

— Я бы раздел тебя на первом же свидании.

Ее рука погладила его бедро.

— Майк, сноб ты этакий, пожалуйста, раздень меня.

С этого вечера они стали встречаться четыре-пять раз в неделю. Иногда при этом присутствовал Уиллард Осборн II, и Барретт часто ловил на себе изучающий взгляд старика.

Занимаясь скучной работой в конторе, Майк предавался мечтам. Именно эти мечты и удержали его от утвердительного ответа месяц назад, когда позвонил Эйб Зелкин. Зелкин хотел знать, согласен он наконец стать его партнером или нет? До знакомства с Фей Барретт решил прекратить участие в этих крысиных гонках и согласиться на предложение Зелкина, но теперь засомневался. А вдруг он неправильно истолковал интерес к себе старшего Осборна и его роман с Фей — обычная причуда взбалмошной богатой девицы?

Он ответил Зелкину, что в конторе полно работы и что появилась перспектива повышения, потому он еще не решил, уходить или нет. Не мог бы Эйб дать ему еще немного времени? «Немного дам, — согласился Зелкин. — Но учти, я не могу долго ждать. Я написал заявление об уходе из АСГС и открываю собственную контору. Есть несколько славных парней, которые хотели бы стать моими партнерами, но никто из них не сможет сравниться с тобой. Послушай, я согласен месяц тянуть лямку один. Надеюсь, через месяц ты ответишь „да“. Буду ждать твоего звонка».

А Барретт все откладывал этот звонок на потом. Три дня назад он пришел к выводу, что, хотя его отношения с Фей — самые что ни на есть настоящие, надежды, связанные с ее отцом, все-таки призрачны. Он уже собрался было позвонить Зелкину и согласиться на его предложение, но день спустя позвонила Фей и передала просьбу отца приехать к ним вечером.

Осборн приглашал Барретта по делу. Большие надежды Майка выросли пуще прежнего, но он все-таки прогнал их прочь.

И вот вечером он опять сидит вдвоем с Уиллардом Осборном в библиотеке.

— Майк, — начал Осборн. — По-моему, вы достаточно проницательны, чтобы заметить мой интерес к вам. Я просто ждал подходящего момента для серьезного разговора. Сейчас время настало, и я принял решение. Вы, несомненно, слышали, как я обсуждал перспективы покупки телестудии «Мидуэст». Я могу приобрести ее, если утрясу налоговые проблемы. Мне необходим человек, который мог бы это сделать. Передо мной стоял выбор: повысить одного из моих старых служащих или взять нового. Я решил взять нового человека, но только с одним условием: он должен будет приступить к работе со следующей недели. Майк, не хотели бы вы стать вице-президентом «Осборн интепрайсиз» с окладом семьдесят пять тысяч долларов в год?

Наконец-то! Вот это удача!

После этого разговора Майк Барретт провел долгую бессонную ночь. Он бы чувствовал себя совершенно счастливым, если бы его не мучил один вопрос. Сейчас он вел дело, которое могло затянуться не на одну неделю, и обещал хозяевам не бросать его без их согласия. Вчера Майк рано явился на работу и принялся дожидаться Тэйера, а потом вошел в его кабинет и выложил фантастическое предложение Осборна. Слушая его, Тэйер несколько раз фыркнул. Когда Барретт умолк, ему показалось, что старик поднимет шум, но Тэйер просто сказал:

— Я пришлю к вам Магилла. Введите его в курс, чтобы он заменил вас. Завтра утром можете забирать свои вещи. Счастливо. Наша политика предписывает нам не стоять ни у кого на пути.

Тэйер сделал ударение на словах «ни у кого», и Барретт понял: старик имел в виду не его, а Осборна. Так этим утром он стал свободным человеком.

Он хотел немедленно позвонить Фей, потом ее отцу и по всей форме принять его предложение, но вместо этого позвонил Эйбу Зелкину и договорился о ланче, не набравшись храбрости отказать другу по телефону. Желание позвонить Осборнам не прошло, но верх одержали дисциплина и порядочность. Всему свое время. Сначала необходимо увидеться с Зелкином и покончить с этим неприятным вопросом. Ведь только после этого разговора он обретет настоящую свободу.

И вот он сидит за столом с Эйбом Зелкином.

Барретт медленно открыл глаза и с удивлением увидел улыбающегося Зелкина, сидящего напротив.

— Мне было интересно, когда ты выйдешь из транса, — сказал Эйб. — Для человека, у которого хорошие новости, ты что-то невесел. Или ты медитировал и передо мной лицо человека, который был в экстазе? Скажу тебе честно, Майк, я очень рад. — Он взял нож и вилку и принялся за мясо.

— Эйб, позволь мне…

— Да-да, извини. Ты собирался рассказать, как все произошло.

— Да, позволь мне все рассказать. — Майк поковырялся в салате, но не стал есть. — Все началось в тот день, когда я познакомился с Фей Осборн. Помнишь, я тебе рассказывал?

— Замечательная девушка Фей.

— Да, но сейчас я не об этом. Я хочу рассказать о ее старике. Не перебивай меня, Эйб. Дай договорить до конца, потому что я именно за этим и пришел.

Барретт осторожно заговорил, построив свой рассказ на воспоминаниях. Наконец он дошел до того момента, когда Фей позвонила и сказала, что отец хочет встретиться с ним. После этого Майк начал рассказывать о позавчерашнем разговоре с Осборном в библиотеке. Он старался не смотреть на Эйба, когда сообщил о предложенной должности вице-президента и семидесяти пяти тысячах долларов.

Как Майк ни старался, он не смог удержаться, чтобы не бросить взгляд на Зелкина, который поднял свою голову-тыкву от тарелки. Мышцы его лица, покрытые складками жира, напряглись, и Зелкин перестал жевать.

Решив, что больше нет смысла избегать взгляда этих обиженных глаз, Барретт посмотрел на Эйба.

— Я встречаюсь с Осборном завтра вечером и собираюсь принять его предложение. Извини, Эйб, но я просто должен сделать это. Как бы я ни хотел работать с тобой, такой шанс подворачивается только раз в жизни. У меня нет выбора, я не могу упустить этот шанс и обязан использовать его. Я… я надеюсь, ты попытаешься понять…

Зелкин растерянно промокнул губы салфеткой и сказал:

— Что я могу ответить, черт побери? Я не стану утверждать, что мое предложение в материальном плане можно сравнить с предложением Осборна. Наша фирма способна дать тебе лишь крохи по сравнению с его семьюдесятью пятью тысячами долларов. Ты можешь проработать тридцать лет и не получить семьдесят пять тысяч даже за три самых удачных года, не говоря уже об одном годе. И хотя я снял уютную контору, она покажется сараем по сравнению с тем, что может предложить Осборн. И клиенты… ты же знаешь, мы будем вести дела обиженных, обездоленных, а у Осборна тебе придется иметь дело с большими шишками. Вопрос в том, чего ты хочешь?

Барретт не мог позволить себе размякнуть.

— Я знаю, чего хочу, Эйб.

— Правда? Что-то я никогда не замечал в тебе уверенности, даже после ухода из «Гуд гавенмент инститьют». Тебя никогда не тянуло сыграть в игру «как быстро разбогатеть». В конце концов, ты ведь собирался стать моим партнером.

— Собирался, и собирался искренне, но это было до предложения Осборна. Такого шанса я ждал долгие годы.

— Я не уверен, что тебе нужно именно это, — покачал головой Зелкин. — Ты решил предать самого себя. Ведь ты хотел помогать другим. Теоретически можно помогать и богатым. Как однажды сказал Либлинг о журналисте Уэстбруке Пеглере: «Пеглер — храбрый защитник прав меньшинств, например, людей, которые платят огромные налоги». Прости меня, Майк. Я не хотел тебя обидеть, я просто неудачно пошутил. Сейчас я хочу попробовать подойти к этому с другого конца, Майк. Ты адвокат, но собираешься заниматься бизнесом. Ты хочешь стать дельцом. Естественно, в глазах всего мира ты добьешься больших успехов, но сам ты рано или поздно увидишь, что бизнес дает значительно меньше возможностей проявить себя, если сравнивать с юриспруденцией. Ты будешь работать не с простыми людьми, и они станут требовать от тебя не той помощи, которую потребовали бы наши клиенты. Чем тебе так понравилось это предложение?

— Деньгами, — откровенно ответил Барретт. Никому, даже Эйбу Зелкину, не удастся отговорить его. — Чистыми деньгами, честно заработанными. Как сказал Мильтон в «Возвращенном рае»: «Деньги приносят честь, друзей, победы и царства».

— А Теккерей сказал: «Деньги часто достаются нам слишком дорогой ценой».

— Эйб, я сейчас не буду никого цитировать, а скажу сам, — с неожиданным раздражением проговорил Барретт. — Пожалуйста, прекрати вешать мне лапшу на уши. Я сейчас расскажу тебе то, о чем никогда не рассказывал. Моя мать считала каждый цент и во всем себе отказывала, чтобы я смог закончить Гарвард. Они со стариком приплыли в Америку на пароходе еще детьми, как иммигранты. Мои родители росли в страхе и одиночестве. Каждый считал своим долгом унизить их, потому что они были бедны. После того как они встретились и поженились в Чикаго, мой отец вкалывал двадцать пять часов в сутки, чтобы удержаться на плаву и отложить несколько долларов на черный день. После его смерти в банке остались кое-какие деньги, — ничтожная сумма, по нашим понятиям, — на которые мы с матерью и жили.

— Майк, все это мне знакомо. — Зелкин кивнул. — У моих родителей было примерно так же.

— Хорошо, тогда тебе будет легче понять все остальное. Когда я окончил школу, мать не стала беречь эти крохи, поскольку знала, что главное в нашей золотой Америке. Деньги тут — центр мироздания. Если, например, хочешь изучить язык, нужно учиться в лучшей школе города. Когда добиваешься успеха, становишься личностью, обретаешь свободу, и никто больше тебя не унижает. Поэтому она потратила все, что осталось, на своего сына, чтобы я смог поступить в Гарвард и добиться успеха. Обыкновенная житейская проза, тебе ли ее не знать.

— Конечно, я знаю и могу оценить…

— Ты не можешь полностью оценить то, что я говорю, Эйб, потому что знаешь еще не все. И после того как услышишь все, Эйб, перестань вешать мне на уши фрейдистскую лапшу о матерях и сыновьях; почему моя мать поступила так, а не эдак, как это повлияло на меня, и тому подобное. Посмотри, я такой же взрослый, как ты, и я сильный человек, если верить Фрейду, но мне осточертело это поколение умников, которые считают тебя ненормальным, если ты говоришь что-то хорошее о своей матери, защищаешь ее или считаешь себя чем-то ей обязанным. Черт побери, если верить Конфуцию, я обязан ей очень многим. Она делала это не затем, чтобы я вернул долги, а только для того, чтобы я мог жить лучше, чем они с отцом. Я многим обязан ей, но, когда пришло время возвращать долги, когда ей понадобилась помощь, я не смог помочь ей, потому что у меня не оказалось денег. Вместо денег я мог предложить ей только дутый идеализм.

— Майк, я не хотел…

— Дай мне закончить, — хрипло продолжал Барретт. — Я постараюсь не рассусоливать. После университета я отклонил несколько заманчивых предложений ради института, желая одного, — чтобы людям лучше жилось на земле. Тогда мы с тобой и познакомились. Моя мать очень серьезно заболела. Я не стану вдаваться в медицинские подробности. Чтобы выжить, ей были необходимы лучшие хирурги, лучший уход, все самое лучшее. Ей были нужны деньги. А где их было взять? Я сейчас говорю о тех деньгах, от которых зависит жизнь и смерть, а не о деньгах, позволяющих жить в роскоши. Сбережения на черный день ушли на меня, а сам я был слишком занят помощью другим, чтобы скопить что-нибудь на трудные времена.


Дата добавления: 2015-07-08; просмотров: 177 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Семь минут 1 страница | Семь минут 5 страница | Семь минут 6 страница | Семь минут 7 страница | Семь минут 8 страница | Семь минут 9 страница | Семь минут 10 страница | Семь минут 11 страница | Семь минут 12 страница | Семь минут 13 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Семь минут 2 страница| Семь минут 4 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.023 сек.)